По следам семинара "Герменевтические основания психологического консультирования и психотерапии"
Вчера в Москве закончился семинар по герменевтике, который проводила Ирина Глухова.
И снова собрались 14 человек с бесстыдно любопытным глазами, чтобы пойти к своему пониманию, прикоснувшись к Шлейермахеру, Дильтею, Гадамеру, Рикеру и, конечно, Хайдеггеру.
На мой взгляд, Ирина обладает удивительным и редким талантом. Она умеет говорить простым языком об очень сложных и постоянно меняющихся феноменах. Тем языком, который за своей ясностью есть всегда тайна, где слово содержит в себе множество смыслов, оставляя человека в свободе и необходимости выбора, чтобы ответственно прожить в это мгновение лишь один из множества -самый верный для него сейчас.
Тем словом, которое сохраняет эти смыслы в себе, чтобы человек в сменяющих друг друга контекстах своего бытия мог выбрать и прожить и многие другие, ведь смыслы меняются во времени.
И предупреждает, что слово может обмануть человека, запутать его, увести его от сути вещи, от сути себя самого, скрыть смысл, превратившись в молву и толки.
Человек каждый раз возвращается к слову, как тут не вспомнить идею Ницше о "вечном возвращении".
Диалоги пониманий, взгляды удивления и узнавания, любопытство к иному еще не понятому в другом и себе самом с каждым поворотом герменевтического круга выводили нас за границы территории возможного бытийного опыта.
Мы видели за чувством ценность, а за феноменом смысл.
Мы переводили человеческое на человеческое, с русского на русский, себя для себя, мы сшивали герменевтику и феноменологию, которые ни разу не были разорваны одна от другой, мы мирили психоанализ и экзистенциальную психотерапию хотя бы потому, что они никогда не ссорились.
Это были удивительные 2 дня, наполненные пониманием, как смыслом.
P.S.
Однажды Бор, представляя планетарную модель атома, отвечал на критику Гейзенберга. И говорил об особенной ситуации, которая сложилась на тот момент в теории физики, что по его мнению, связана с последними открытия ми в квантовой механике: "Мы, - говорил Бор, - в известном смысле оказываемся в положении мореплавателя, попавшего в далекую страну, где не только условия жизни совершенно иные, чем известные ему с детства, но и язык живущих там людей абсолютно чужд. Ему нужно добиться понимания, а у него в распоряжении нет никаких средств для этого. Надо отдавать себе отчет в том, что языком классической физики здесь можно пользоваться подобно тому, как им пользуются в поэзии, где, как известно его цели не в точном изображении ситуации, а в создании у слушателя определенных образов и внутренних ассоциаций". Дальше Гейзенберг продолжает: "Поэтому я спросил у Бора: " Если внутреннее строение атома столь мало, что н е поддается наглядному описанию, как Вы говорите, и если у нас, собственно, нет языка, на котором мы могли бы вести речь об их строении, то сможем ли мы вообще когда бы то ни было понять атомы?" Бор секунду помедлил, а потом сказал: "Пожалуй, сможем. Но нам надо будет все-таки сначала узнать, что означает слово "понимание"".
И снова собрались 14 человек с бесстыдно любопытным глазами, чтобы пойти к своему пониманию, прикоснувшись к Шлейермахеру, Дильтею, Гадамеру, Рикеру и, конечно, Хайдеггеру.
На мой взгляд, Ирина обладает удивительным и редким талантом. Она умеет говорить простым языком об очень сложных и постоянно меняющихся феноменах. Тем языком, который за своей ясностью есть всегда тайна, где слово содержит в себе множество смыслов, оставляя человека в свободе и необходимости выбора, чтобы ответственно прожить в это мгновение лишь один из множества -самый верный для него сейчас.
Тем словом, которое сохраняет эти смыслы в себе, чтобы человек в сменяющих друг друга контекстах своего бытия мог выбрать и прожить и многие другие, ведь смыслы меняются во времени.
И предупреждает, что слово может обмануть человека, запутать его, увести его от сути вещи, от сути себя самого, скрыть смысл, превратившись в молву и толки.
Человек каждый раз возвращается к слову, как тут не вспомнить идею Ницше о "вечном возвращении".
Диалоги пониманий, взгляды удивления и узнавания, любопытство к иному еще не понятому в другом и себе самом с каждым поворотом герменевтического круга выводили нас за границы территории возможного бытийного опыта.
Мы видели за чувством ценность, а за феноменом смысл.
Мы переводили человеческое на человеческое, с русского на русский, себя для себя, мы сшивали герменевтику и феноменологию, которые ни разу не были разорваны одна от другой, мы мирили психоанализ и экзистенциальную психотерапию хотя бы потому, что они никогда не ссорились.
Это были удивительные 2 дня, наполненные пониманием, как смыслом.
P.S.
Однажды Бор, представляя планетарную модель атома, отвечал на критику Гейзенберга. И говорил об особенной ситуации, которая сложилась на тот момент в теории физики, что по его мнению, связана с последними открытия ми в квантовой механике: "Мы, - говорил Бор, - в известном смысле оказываемся в положении мореплавателя, попавшего в далекую страну, где не только условия жизни совершенно иные, чем известные ему с детства, но и язык живущих там людей абсолютно чужд. Ему нужно добиться понимания, а у него в распоряжении нет никаких средств для этого. Надо отдавать себе отчет в том, что языком классической физики здесь можно пользоваться подобно тому, как им пользуются в поэзии, где, как известно его цели не в точном изображении ситуации, а в создании у слушателя определенных образов и внутренних ассоциаций". Дальше Гейзенберг продолжает: "Поэтому я спросил у Бора: " Если внутреннее строение атома столь мало, что н е поддается наглядному описанию, как Вы говорите, и если у нас, собственно, нет языка, на котором мы могли бы вести речь об их строении, то сможем ли мы вообще когда бы то ни было понять атомы?" Бор секунду помедлил, а потом сказал: "Пожалуй, сможем. Но нам надо будет все-таки сначала узнать, что означает слово "понимание"".