возпроизводство себе подобных
Оригинал взят у anton21 в возпроизводство себе подобных
Без сомнения, история показывает, что ни либералы, ни Гражданская, ни потери в ВОВ не лишили возможности русский народ способности к деторождению, то бишь к воспроизводству человеком человеков, ничего не поделаешь природа ...
но и существование естественного отбора генов и атомов, звёзд с галактиками, и даже обезьян, ни есть доказательства отсутствия создателя ...априори. Как бы кто ни старался уверить в обратном ...
хазин от 31 . 01 . 2013 сего года,
http://www.youtube.com/watch?v=0tRpVb4TRcQ&feature=em-uploademail
Оригинал взят у sanych56 в возпроизводство себе подобных
начнем с конца поста : Вывод - если исключить давящий пресс геноцида террора над русским народом - то РН сможет по воле Сущего восстановиться сам !!!
Буду признателен за Ваши комментарии.
Это воспроизводство не абсолютно точно, и дети всегда немного отличаются от родителей и друг от друга.
Чьи персональные особенности оказываются полезными, тот живёт дольше других и оставляет больше потомства, обладающего теми же признаками.
Казалось бы, всякий человек, однажды ознакомившийся с этой схемкой (а в условиях обязательного среднего образования этого не может миновать практически никто), уже никогда её не забудет.
Запутаться там просто не в чём.
Тем не менее в массовом сознании бытует ряд довольно экзотических представлений об эволюции.
По справедливости самое видное место в этой маленькой коллекции теоретических монстров надо отдать креационизму - представлению о том, что никакой эволюции органического мира не было вовсе и на земле сегодня живут столько разновидностей живых существ, сколько их было создано Сущим при сотворении мира. Сам акт творения, который по определению является чудом, а значит, не подлежит рациональному анализу
и не может иметь механизмов.
Поэтому и мы, отведя этой концепции самое почётное место, воздержимся здесь от её дальнейшего обсуждения и укроемся за решением Ватиканского собора, признавшего, что теория Дарвина правильно трактует вопросы происхождения человеческого тела …
Опять же соображения справедливости заставляют нас сразу за креационизмом упомянуть ламаркизм -
забытую идею наследования приобретённых признаков.
Если креационистские взгляды излагаются во множестве статей, книг, докладов и проповедей, то ламаркизм не может похвастаться ничем подобным и на первый взгляд вообще отсутствует в общественном сознании.
Тот же мотив постоянно звучит в выступлениях публичных людей, то и дело радующих нас открытиями вроде „кириллический алфавит вошёл в гены русского народа“.
Профессиональные биологи обычно склонны объяснять это тяжёлым наследием лысенковщины. Но звезда „народного академика“ закатилась сорок лет назад, и всё это время детям в школах более или менее исправно рассказывали о том, что приобретённые признаки не наследуются.
Массовое неверие в этот факт свидетельствует не о недоработке школьных учителей, а об активном отторжении его нормальным, не испорченным наукой сознанием. Удивляться тут нечему: в родовом сознании дети
- не что иное, как новое воплощение и прямое продолжение родителей.
Века индивидуалистической цивилизации не вытравили это восприятие, а только прикрыли его тонким и хрупким слоем рациональных представлений. Но при самом лёгком напряжении - скажем, когда человек застигнут врасплох простым и невинным вопросом - древний взгляд тут же актуализируется.
В самом деле, то мнение, что всё происходящее с нами никак не влияет на наших детей, кажется абсолютно невероятным, и более того неверным.
Между тем на самом деле невероятным было бы как раз наследование приобретённых признаков.
Столь же невероятным, как, скажем, отрастание на лице артистки бороды и усов, которые озорной мальчишка пририсовал её портрету на уличной афише.
Или деформация ботинка по мере таяния оставленного им следа. Но для такого взгляда на вещи нужно увидеть самого себя не центром мира, а портретом, отпечатком, отливкой в некой модели, чьё существование в принципе может быть обеспечено и без нас. Чему и сопротивляется наше подсознание, которому именно эта модель - наша генетическая программа - предписывает воспринимать себя как высшую и абсолютную ценность.
Из скрытого ламаркизма для общества (подчеркнём - всякого, общество образованное тут не исключение) естественно вытекает и величественный образ изменеий. Более или менее выучив, что мутации - это изменения генов, массовое сознание плохо воспринимает их случайность и единичность.
„И это уже - генетическая мутация, свершившаяся на общенациональном уровне“, - на полном серьёзе пишет главный редактор одного из самых респектабельных российских еженедельников (пишет, кстати, о сугубо социальном феномене - манере россиянцев превращать любую возложенную на них обществом миссию в личную кормушку). Какой уж там Дарвин, тут и сам Лысенко покажется робким эмпириком с ограниченной фантазией: у него всё-таки не все растения пшеницы превращались в пырей и не все пеночки - в кукушек!
Ну а в чем же дело ?
Критические мысли о современной теории эволюции с точки зрения научного креационизма и истории генетики:
Под дарвинизмом в моем очерке понимается его современный вариант - Cинтетическая Теория Эволюции (СТЭ), а под ламаркизмом - эволюционистская концепция биогенеза, не более научно-корректная чем СТЭ, но направленная, однако, против аморальности(!) оригинального (раннего) дарвинизма.
Теория Дарвина в своём оригинальном мировоззренческом замысле есть селекционизм - представление, что органические формы создаются не Творцом, а направленным отбором случайной, ненаправленной изменчивости. Такое их возникновение путём отбора следует называть, согласно Бергу (1922), селектогенезом. Значит, селекционизм есть теория творческой роли отбора - селектогенеза, который происходит путём конкуренции форм и элиминации всех вариаций, кроме наиболее приспособленных и жизнеспособных, имеющих наибольший репродуктивный успех.
«Происхождение видов» Дарвина (1859) сразу навело публику, особенно прогрессивных тогда атеистических взглядов, на мысль, что традиционная мораль, стоящая на христианских заповедях любви, милосердия и прочей помощи слабым и увечным, должна быть отвергнута как непригодная и даже вредная.
Если прогресс в природе и обществе обусловлен борьбой за существование и конкуренцией, то для пользы человечества необходимо допустить эту борьбу в обществе в усиленной до возможной крайности форме. Например, эти идеи, лежащие в основе социал-дарвинизма, четко сформулировала французская переводчица «Происхождения видов» Клеманс Ройе (Тимирязев, 1948).
Производя человека из животных путём борьбы за существование и устранения слабых, Дарвин фактически отверг понятие о Божественном назначении человека, а равно и всех остальных биологических видов, но не решился при этом рассматривать моральные последствия такого представления.
Сказав А, он не сказал Б, но это сделали за него другие.
Теория все более приобретала невыгодную репутацию, что обеспокоило Дарвина и вынудило его сторонников прежде всего оправдываться весьма наивно тем, что борьбу он понимает в образном смысле - не в кровавой
и жестокой форме, а как конкуренцию и соревнование. Фактически же отношения типа хищник - жертва, в которых обычно усматривают жестокую борьбу на уничтожение, отнюдь не опасны для взаимодействующих видов,
ибо образуют трофическую цепь в биокруговороте, совершенно необходимом для жизни, тогда как «безобидная» конкуренция таит в себе большие опасности и производит самое опустошительное действие, фатальное для всех видов экосистемы. Если бы конкуренция была так распространена и обычна, как полагал Дарвин, то экосистем, биокруговорота, а с ними и жизни не было бы вообще.
Дарвин пытался смягчить реакцию общества оговорками, что аморальные выводы из его теории делать недопустимо и что сам он их никак не подразумевает.
Как эпигоны дарвинизма появились Ф. Ницше с девизом «Падающего толкни» и З. Фрейд с попыткой свести сущность человека к подсознательным сексуальным импульсам: половая сфера была поставлена в центр всей деятельности человека, ибо из селекционизма следует, что основной принцип организации жизни есть репродуктивный успех.
С подачи пионеров евгеники Ф. Гальтона и Э. Геккеля появилась целая плеяда евгеников, написавших массу литературы, особенно в США (Taylor, 1987), хотя евгеники были и в Западной Европе, и в СССР.
«В течение длительного времени теория Дарвина не встречала признания в научных кругах, но имела большую популярность у широкого круга читателей» (Сковрон, 1965). Изъяны теории были очевидны для специалистов, публику же привлекала её прозрачная ясность и простота - явные признаки дефектной теории, достигаемые ценой игнорирования неудобных фактов (Данилевский, 1885). Вскоре появилась критика фактических и методических изъянов теории Майвартом, Оуэном, Агассицем, Дженкином, Беннеттом и другими известными современниками Дарвина (Данилевский, 1885, 1889; Филипченко, 1923; Сковрон, 1965; Hull, 1973), критика, показавшая, что единичные вариации не могут распространяться и фиксироваться у вида и потому не ведут к трансмутации.
Вследствие этого Дарвин и Уоллес были вынуждены обратиться к массовым вариациям под влиянием среды, признав тем самым, что в основе трансмутации лежат не индивидуальные отклонения, а средовые модификации. Основатели отказались от идеи селектогенеза в пользу направленного влияния среды: оригинальный вариант теории был ими как-то незаметно забракован, и они, во спасение уже не селекционизма, а хотя бы эволюционизма, обратились к теории Ламарка, прежде ими презираемой. Из теории Ламарка была выхолощена, как нечто сверхъестественное, добрая половина - постулат о градации, внутренней тенденции организмов к прогрессивному усложнению, а оставлена только деградация - постулаты
1) приспособительной изменчивости под влиянием внешней среды и
2) наследования приобретённых признаков (ПП).
То, что приспособление - помеха прогрессу, не было замечено отцами дарвинизма или же умышленно игнорировалось. Вопреки Ламарку, у которого приспособление есть деградация, считалось, что именно приспособление к среде есть причина прогрессивного усложнения видов.
Надежда обойтись без Творца, навеянная селекционизмом, была велика, и даже опровержение последнего не удержало его сторонников от обольщения, что, несмотря на несостоятельность селектогенеза, эволюционизм прочно вошёл в науку (Филипченко, 1923). Фактически же это было поражением эволюционизма в целом, ибо ни селекционизм, ни взятая на вооружение теория Ламарка не являются корректными: они не соответствуют фактам дискретности и постоянства вида и ненаследования ПП.
Если бы ПП, т.е. индивидуальные вариации, наследовались, закреплялись и тем самым могли бы усиливаться в потомстве, то для изменчивости вида не было бы пределов
. Неограниченная дивергенция разновидностей от родительского вида невозможна в силу нарушения гармонического соответствия частей в организации вида, что подтверждают прямые эксперименты по отбору (убыль и скорое исчезновение селекционного сдвига с выходом отбираемого признака на предельный уровень), а опыт систематики и палеонтологии говорит о принципиальном отсутствии переходных форм между таксонами любого ранга и между видами, как рецентными, так и ископаемыми.
Экологические функции вида и границы его изменчивости сохраняются постоянными, сколько бы вид не существовал, а свойства, приобретённые особями, чем более экстраординарными они становятся, тем более отторгаются отбором, который тем самым является стражем постоянства вида, а не фактором трансмутации. Отбор - это репрессивное по отношению к изменчивости, консервативное и стабилизирующее, но не творческое начало. Движущего отбора нет, он был продуктом чистого воображения Дарвина, назвавшего этот совершенно противоестественный отбор естественным.
Крах селекционизма привёл к идейному разброду в рядах дарвинистов, и в конце жизни Дарвин был откровенным ламаркистом, но половинчатым - отрицающим сверхъестественное и признающим противоестественное, противное фактам.
Апогеем отступничества Дарвина была его ламаркистская гипотеза пангенезиса, объясняющая наследование ПП, которого нет.
Таким образом, дарвинизм ещё при жизни его создателей имел две модификации: раннюю - теорию селектогенеза и позднюю - урезанный ламаркизм. Обе доктрины вступили в острое и нашумевшее столкновение в советской биологии: первая - в виде СТЭ, детища «капиталистического Запада», а вторая - в виде ламаркизма
Лысенко, поддерживаемого Сталиным, видевшим несовместимость элитарной идеи социал-дарвинизма
с эгалитарной идеей социализма.
Далее в противовес охранительной доктрине Лысенко появилась Антилысенковщина, на деле послужившая одной из многочисленных идеологических дубин Перестройки, разрушившей СССР.
Действительно, после развенчания бренда «Сталин» в 1956 г., на ХХ съезде КПСС, власть в науке перешла в руки антилысенковцев - сторонников СТЭ. Очевидным становится умысел, заключённый в антилысенковщине - это логичное продолжение антисталинизма.
Хотя оригинальный селекционизм был признан несостоятельным с самого начала, спустя много лет он был возвращён из небытия в виде СТЭ.
Догматики селекционизма представили дело так, будто Дарвин был не вразумлён, а наоборот, сбит с толку критиками, почему и ударился в ламаркизм. Фактически же здесь утопающий ухватился за соломинку.
Дженкин (1867) привёл не один убийственный довод против теории Дарвина, но дарвинисты, замалчивая главную, методическую критику, изображают дело так, что будто бы главный его довод против дивергенции состоит
в нивелирующей и поглощающей роли скрещивания, так что всякое отклонение «растворяется» в популяции
за счёт слитной наследственности. Они утверждают, что открытие менделевских генов упразднило слитную наследственность и обнаружило возможность неограниченной дивергенции.
Глупость этого рассуждения явствует из того, что у агамных, апогамных и автогамных видов, где нет нивелирующего скрещивания, дивергенция ожидается беспрепятственная, как бы мы не представляли себе наследственность; но и у них дивергенции нет, что заметил ещё Дарвин. Значит, менделевская генетика отнюдь
не помогла дарвинизму, и постоянство вида имеет место там, где нет препятствий для трансмутации со стороны скрещивания.
Но фантазёры утверждают, что главный довод Дженкина против видообразования опровергнут генетикой (Сковрон, 1965), хотя довод вовсе не главный и к тому же сохраняет силу, ибо отсутствие дивергенции есть факт.
То, что менделевская генетика показала абсолютную деструктивность мутационного процесса, наоборот, исключает всякую возможность селектогенеза.
Поскольку генетика обнаруживала разоблачительный для селекционизма характер, она впадала в немилость и третировалась, и теперь её истинные достижения замалчиваются не хуже, чем замалчивались при Лысенко её мнимые успехи, когда она утверждала, что индуцированный мутагенез - ключ к переделке природы видов. Биология с высшего, биосферного, экологического и организменного уровня перешла теперь на молекулярный и во многом подменена биохимией, а генетика, ради финансирования, не порывает с эволюционизмом и, прячась
от фактов, скатилась с биологического уровня на химический, что то же самое, как если бы человек, чтобы получить понятие о доме, стал бы изучать кирпич, из каких построен дом.
Вывод - если исключить давящий пресс геноцида террора над русским народом - то РН сможет по воле Сущего восстановиться сам !!!
Буду признателен за Ваши комментарии.
Без сомнения, история показывает, что ни либералы, ни Гражданская, ни потери в ВОВ не лишили возможности русский народ способности к деторождению, то бишь к воспроизводству человеком человеков, ничего не поделаешь природа ...
но и существование естественного отбора генов и атомов, звёзд с галактиками, и даже обезьян, ни есть доказательства отсутствия создателя ...априори. Как бы кто ни старался уверить в обратном ...
хазин от 31 . 01 . 2013 сего года,
http://www.youtube.com/watch?v=0tRpVb4TRcQ&feature=em-uploademail
Оригинал взят у sanych56 в возпроизводство себе подобных
начнем с конца поста : Вывод - если исключить давящий пресс геноцида террора над русским народом - то РН сможет по воле Сущего восстановиться сам !!!
Буду признателен за Ваши комментарии.
Это воспроизводство не абсолютно точно, и дети всегда немного отличаются от родителей и друг от друга.
Чьи персональные особенности оказываются полезными, тот живёт дольше других и оставляет больше потомства, обладающего теми же признаками.
Казалось бы, всякий человек, однажды ознакомившийся с этой схемкой (а в условиях обязательного среднего образования этого не может миновать практически никто), уже никогда её не забудет.
Запутаться там просто не в чём.
Тем не менее в массовом сознании бытует ряд довольно экзотических представлений об эволюции.
По справедливости самое видное место в этой маленькой коллекции теоретических монстров надо отдать креационизму - представлению о том, что никакой эволюции органического мира не было вовсе и на земле сегодня живут столько разновидностей живых существ, сколько их было создано Сущим при сотворении мира. Сам акт творения, который по определению является чудом, а значит, не подлежит рациональному анализу
и не может иметь механизмов.
Поэтому и мы, отведя этой концепции самое почётное место, воздержимся здесь от её дальнейшего обсуждения и укроемся за решением Ватиканского собора, признавшего, что теория Дарвина правильно трактует вопросы происхождения человеческого тела …
Опять же соображения справедливости заставляют нас сразу за креационизмом упомянуть ламаркизм -
забытую идею наследования приобретённых признаков.
Если креационистские взгляды излагаются во множестве статей, книг, докладов и проповедей, то ламаркизм не может похвастаться ничем подобным и на первый взгляд вообще отсутствует в общественном сознании.
Тот же мотив постоянно звучит в выступлениях публичных людей, то и дело радующих нас открытиями вроде „кириллический алфавит вошёл в гены русского народа“.
Профессиональные биологи обычно склонны объяснять это тяжёлым наследием лысенковщины. Но звезда „народного академика“ закатилась сорок лет назад, и всё это время детям в школах более или менее исправно рассказывали о том, что приобретённые признаки не наследуются.
Массовое неверие в этот факт свидетельствует не о недоработке школьных учителей, а об активном отторжении его нормальным, не испорченным наукой сознанием. Удивляться тут нечему: в родовом сознании дети
- не что иное, как новое воплощение и прямое продолжение родителей.
Века индивидуалистической цивилизации не вытравили это восприятие, а только прикрыли его тонким и хрупким слоем рациональных представлений. Но при самом лёгком напряжении - скажем, когда человек застигнут врасплох простым и невинным вопросом - древний взгляд тут же актуализируется.
В самом деле, то мнение, что всё происходящее с нами никак не влияет на наших детей, кажется абсолютно невероятным, и более того неверным.
Между тем на самом деле невероятным было бы как раз наследование приобретённых признаков.
Столь же невероятным, как, скажем, отрастание на лице артистки бороды и усов, которые озорной мальчишка пририсовал её портрету на уличной афише.
Или деформация ботинка по мере таяния оставленного им следа. Но для такого взгляда на вещи нужно увидеть самого себя не центром мира, а портретом, отпечатком, отливкой в некой модели, чьё существование в принципе может быть обеспечено и без нас. Чему и сопротивляется наше подсознание, которому именно эта модель - наша генетическая программа - предписывает воспринимать себя как высшую и абсолютную ценность.
Из скрытого ламаркизма для общества (подчеркнём - всякого, общество образованное тут не исключение) естественно вытекает и величественный образ изменеий. Более или менее выучив, что мутации - это изменения генов, массовое сознание плохо воспринимает их случайность и единичность.
„И это уже - генетическая мутация, свершившаяся на общенациональном уровне“, - на полном серьёзе пишет главный редактор одного из самых респектабельных российских еженедельников (пишет, кстати, о сугубо социальном феномене - манере россиянцев превращать любую возложенную на них обществом миссию в личную кормушку). Какой уж там Дарвин, тут и сам Лысенко покажется робким эмпириком с ограниченной фантазией: у него всё-таки не все растения пшеницы превращались в пырей и не все пеночки - в кукушек!
Ну а в чем же дело ?
Критические мысли о современной теории эволюции с точки зрения научного креационизма и истории генетики:
Под дарвинизмом в моем очерке понимается его современный вариант - Cинтетическая Теория Эволюции (СТЭ), а под ламаркизмом - эволюционистская концепция биогенеза, не более научно-корректная чем СТЭ, но направленная, однако, против аморальности(!) оригинального (раннего) дарвинизма.
Теория Дарвина в своём оригинальном мировоззренческом замысле есть селекционизм - представление, что органические формы создаются не Творцом, а направленным отбором случайной, ненаправленной изменчивости. Такое их возникновение путём отбора следует называть, согласно Бергу (1922), селектогенезом. Значит, селекционизм есть теория творческой роли отбора - селектогенеза, который происходит путём конкуренции форм и элиминации всех вариаций, кроме наиболее приспособленных и жизнеспособных, имеющих наибольший репродуктивный успех.
«Происхождение видов» Дарвина (1859) сразу навело публику, особенно прогрессивных тогда атеистических взглядов, на мысль, что традиционная мораль, стоящая на христианских заповедях любви, милосердия и прочей помощи слабым и увечным, должна быть отвергнута как непригодная и даже вредная.
Если прогресс в природе и обществе обусловлен борьбой за существование и конкуренцией, то для пользы человечества необходимо допустить эту борьбу в обществе в усиленной до возможной крайности форме. Например, эти идеи, лежащие в основе социал-дарвинизма, четко сформулировала французская переводчица «Происхождения видов» Клеманс Ройе (Тимирязев, 1948).
Производя человека из животных путём борьбы за существование и устранения слабых, Дарвин фактически отверг понятие о Божественном назначении человека, а равно и всех остальных биологических видов, но не решился при этом рассматривать моральные последствия такого представления.
Сказав А, он не сказал Б, но это сделали за него другие.
Теория все более приобретала невыгодную репутацию, что обеспокоило Дарвина и вынудило его сторонников прежде всего оправдываться весьма наивно тем, что борьбу он понимает в образном смысле - не в кровавой
и жестокой форме, а как конкуренцию и соревнование. Фактически же отношения типа хищник - жертва, в которых обычно усматривают жестокую борьбу на уничтожение, отнюдь не опасны для взаимодействующих видов,
ибо образуют трофическую цепь в биокруговороте, совершенно необходимом для жизни, тогда как «безобидная» конкуренция таит в себе большие опасности и производит самое опустошительное действие, фатальное для всех видов экосистемы. Если бы конкуренция была так распространена и обычна, как полагал Дарвин, то экосистем, биокруговорота, а с ними и жизни не было бы вообще.
Дарвин пытался смягчить реакцию общества оговорками, что аморальные выводы из его теории делать недопустимо и что сам он их никак не подразумевает.
Как эпигоны дарвинизма появились Ф. Ницше с девизом «Падающего толкни» и З. Фрейд с попыткой свести сущность человека к подсознательным сексуальным импульсам: половая сфера была поставлена в центр всей деятельности человека, ибо из селекционизма следует, что основной принцип организации жизни есть репродуктивный успех.
С подачи пионеров евгеники Ф. Гальтона и Э. Геккеля появилась целая плеяда евгеников, написавших массу литературы, особенно в США (Taylor, 1987), хотя евгеники были и в Западной Европе, и в СССР.
«В течение длительного времени теория Дарвина не встречала признания в научных кругах, но имела большую популярность у широкого круга читателей» (Сковрон, 1965). Изъяны теории были очевидны для специалистов, публику же привлекала её прозрачная ясность и простота - явные признаки дефектной теории, достигаемые ценой игнорирования неудобных фактов (Данилевский, 1885). Вскоре появилась критика фактических и методических изъянов теории Майвартом, Оуэном, Агассицем, Дженкином, Беннеттом и другими известными современниками Дарвина (Данилевский, 1885, 1889; Филипченко, 1923; Сковрон, 1965; Hull, 1973), критика, показавшая, что единичные вариации не могут распространяться и фиксироваться у вида и потому не ведут к трансмутации.
Вследствие этого Дарвин и Уоллес были вынуждены обратиться к массовым вариациям под влиянием среды, признав тем самым, что в основе трансмутации лежат не индивидуальные отклонения, а средовые модификации. Основатели отказались от идеи селектогенеза в пользу направленного влияния среды: оригинальный вариант теории был ими как-то незаметно забракован, и они, во спасение уже не селекционизма, а хотя бы эволюционизма, обратились к теории Ламарка, прежде ими презираемой. Из теории Ламарка была выхолощена, как нечто сверхъестественное, добрая половина - постулат о градации, внутренней тенденции организмов к прогрессивному усложнению, а оставлена только деградация - постулаты
1) приспособительной изменчивости под влиянием внешней среды и
2) наследования приобретённых признаков (ПП).
То, что приспособление - помеха прогрессу, не было замечено отцами дарвинизма или же умышленно игнорировалось. Вопреки Ламарку, у которого приспособление есть деградация, считалось, что именно приспособление к среде есть причина прогрессивного усложнения видов.
Надежда обойтись без Творца, навеянная селекционизмом, была велика, и даже опровержение последнего не удержало его сторонников от обольщения, что, несмотря на несостоятельность селектогенеза, эволюционизм прочно вошёл в науку (Филипченко, 1923). Фактически же это было поражением эволюционизма в целом, ибо ни селекционизм, ни взятая на вооружение теория Ламарка не являются корректными: они не соответствуют фактам дискретности и постоянства вида и ненаследования ПП.
Если бы ПП, т.е. индивидуальные вариации, наследовались, закреплялись и тем самым могли бы усиливаться в потомстве, то для изменчивости вида не было бы пределов
. Неограниченная дивергенция разновидностей от родительского вида невозможна в силу нарушения гармонического соответствия частей в организации вида, что подтверждают прямые эксперименты по отбору (убыль и скорое исчезновение селекционного сдвига с выходом отбираемого признака на предельный уровень), а опыт систематики и палеонтологии говорит о принципиальном отсутствии переходных форм между таксонами любого ранга и между видами, как рецентными, так и ископаемыми.
Экологические функции вида и границы его изменчивости сохраняются постоянными, сколько бы вид не существовал, а свойства, приобретённые особями, чем более экстраординарными они становятся, тем более отторгаются отбором, который тем самым является стражем постоянства вида, а не фактором трансмутации. Отбор - это репрессивное по отношению к изменчивости, консервативное и стабилизирующее, но не творческое начало. Движущего отбора нет, он был продуктом чистого воображения Дарвина, назвавшего этот совершенно противоестественный отбор естественным.
Крах селекционизма привёл к идейному разброду в рядах дарвинистов, и в конце жизни Дарвин был откровенным ламаркистом, но половинчатым - отрицающим сверхъестественное и признающим противоестественное, противное фактам.
Апогеем отступничества Дарвина была его ламаркистская гипотеза пангенезиса, объясняющая наследование ПП, которого нет.
Таким образом, дарвинизм ещё при жизни его создателей имел две модификации: раннюю - теорию селектогенеза и позднюю - урезанный ламаркизм. Обе доктрины вступили в острое и нашумевшее столкновение в советской биологии: первая - в виде СТЭ, детища «капиталистического Запада», а вторая - в виде ламаркизма
Лысенко, поддерживаемого Сталиным, видевшим несовместимость элитарной идеи социал-дарвинизма
с эгалитарной идеей социализма.
Далее в противовес охранительной доктрине Лысенко появилась Антилысенковщина, на деле послужившая одной из многочисленных идеологических дубин Перестройки, разрушившей СССР.
Действительно, после развенчания бренда «Сталин» в 1956 г., на ХХ съезде КПСС, власть в науке перешла в руки антилысенковцев - сторонников СТЭ. Очевидным становится умысел, заключённый в антилысенковщине - это логичное продолжение антисталинизма.
Хотя оригинальный селекционизм был признан несостоятельным с самого начала, спустя много лет он был возвращён из небытия в виде СТЭ.
Догматики селекционизма представили дело так, будто Дарвин был не вразумлён, а наоборот, сбит с толку критиками, почему и ударился в ламаркизм. Фактически же здесь утопающий ухватился за соломинку.
Дженкин (1867) привёл не один убийственный довод против теории Дарвина, но дарвинисты, замалчивая главную, методическую критику, изображают дело так, что будто бы главный его довод против дивергенции состоит
в нивелирующей и поглощающей роли скрещивания, так что всякое отклонение «растворяется» в популяции
за счёт слитной наследственности. Они утверждают, что открытие менделевских генов упразднило слитную наследственность и обнаружило возможность неограниченной дивергенции.
Глупость этого рассуждения явствует из того, что у агамных, апогамных и автогамных видов, где нет нивелирующего скрещивания, дивергенция ожидается беспрепятственная, как бы мы не представляли себе наследственность; но и у них дивергенции нет, что заметил ещё Дарвин. Значит, менделевская генетика отнюдь
не помогла дарвинизму, и постоянство вида имеет место там, где нет препятствий для трансмутации со стороны скрещивания.
Но фантазёры утверждают, что главный довод Дженкина против видообразования опровергнут генетикой (Сковрон, 1965), хотя довод вовсе не главный и к тому же сохраняет силу, ибо отсутствие дивергенции есть факт.
То, что менделевская генетика показала абсолютную деструктивность мутационного процесса, наоборот, исключает всякую возможность селектогенеза.
Поскольку генетика обнаруживала разоблачительный для селекционизма характер, она впадала в немилость и третировалась, и теперь её истинные достижения замалчиваются не хуже, чем замалчивались при Лысенко её мнимые успехи, когда она утверждала, что индуцированный мутагенез - ключ к переделке природы видов. Биология с высшего, биосферного, экологического и организменного уровня перешла теперь на молекулярный и во многом подменена биохимией, а генетика, ради финансирования, не порывает с эволюционизмом и, прячась
от фактов, скатилась с биологического уровня на химический, что то же самое, как если бы человек, чтобы получить понятие о доме, стал бы изучать кирпич, из каких построен дом.
Вывод - если исключить давящий пресс геноцида террора над русским народом - то РН сможет по воле Сущего восстановиться сам !!!
Буду признателен за Ваши комментарии.