Отто Скорцени, воспоминания.
Дополнительные материалы к Кампо Императоре
Операция "Дуб".
Освобождение Муссолини 13 сентября 1943 года оберштурмбаннфюрером СС Отто Скорцени
Я построил моих людей для последней проверки: парашюты за спиной, снаряжение подогнано, все получили пятидневный усиленный паек и НЗ. Я распорядился доставить несколько ящиков фруктов, и мы удобно устроились в тени зданий и деревьев. По лицам моих десантников было видно, что они немного волнуются и переживают. Мы всячески поддерживали и успокаивали их. Но я знал, что все их волнение улетучится, когда они займут свои места в кабинах планеров.
Уже 8 часов, а нашего итальянского офицера все еще нет. Я вынужден был отправить за ним в Рим Радля с категорическим приказом “выкопать хоть из-под земли, но в целости и сохранности доставить его сюда, причем так, чтобы одна нога была здесь, а другая там!”
Верный Радль быстро возвращается назад, хотя ему и стоило больших трудов разыскать в городе итальянца. В моем присутствии генерал Штудент ввел итальянца в курс дела. Варгер выступил в роли переводчика. Нам пришлось прибегнуть к военной хитрости и сообщить итальянцу, что сам Адольф Гитлер обратился к нему с просьбой принять участие в операции, чтобы избежать ненужного кровопролития. Офицеру явно польстило “личное обращение главы германского государства”, и он не счел возможным отказать нам. Он дал согласие на участие в операции, а мы вроде как получили “козырного туза” при последней сдаче карт!
Около 11.00 стали прибывать первые планеры. Самолеты-буксировщики быстро дозаправлялись и выстраивались на поле в том порядке, в каком они будут взлетать, каждый со своим планером на буксире. Генерал Штудент распустил роту Берлепша и моих людей, а сам собрал во внутреннем помещении аэродрома 12 командиров групп и пилотов. Он еще раз подчеркнул необходимость мягкой посадки на плато без какого-либо лихачества и подтвердил запрет жесткой посадки из пике:
“Планируйте, господа пилоты, планируйте!”
Потом я в деталях проинструктировал командиров десантно-штурмовых групп, набросал на доске карту-схему и еще раз указал на место приземления каждой боевой группы. Я еще раз разобрал некоторые узловые моменты операции и указал командирам групп на поставленные перед ними задачи. Потом кому-то из них пришло в голову, что хорошо было бы условиться о каком-либо пароле, своего рода опознавательном знаке. Очень легко нашлось слово “Держись!”, которое до самого конца войны стало боевым кличем и девизом специальных подразделений СС.
Полетное время, высота, дистанция - все это мы в последний раз сверили с контрразведчиком из штаба корпуса, который летал с нами для фотографирования “Кампо Императоре”. Только мы с ним и еще Радль видели район нашей операции с воздуха, поэтому решили, что контрразведчик полетит в 1-м буксировщике, чтобы точно указать место приземления. Для преодоления отделяющих нас от отеля 100 км нам требовалось около часа, поэтому стартовать мы должны были никак не позже 13.00.
За полчаса до вылета, в 12.30, внезапно объявили “воздушную тревогу”. На город заходили вражеские бомбардировщики, и бомбы взрывались все ближе к аэродрому. Мы укрылись в бомбоубежище, а я проклинал бомбы, бомбардировщики, да и всю авиацию - в самый последний момент они могут сорвать нам операцию. Я совсем было упал духом, как вдруг сзади меня раздался голос Радля: “Держись!”, и покинувшая меня уверенность стала возвращаться!
Около 13.00 сирены оповестили об отбое воздушной тревоги. Мы бросились на взлетное поле - кое-где были видны свежие воронки, но наши планеры, к счастью, совершенно не пострадали. Я дал команду “По машинам”. Итальянский генерал летел вместе со мной. Мы набились как селедки в бочку, даже для оружия едва хватало места. Все что я мог предложить генералу - это место на узеньком откидном сиденье впереди меня. Итальянец выглядел так, как если бы он начал слегка сожалеть о принятом решении, и с некоторой нерешительностью последовал за мной в планер. Я не стал интересоваться его самочувствием, потому что на такого рода вещи совершенно не оставалось времени.
На моих часах было ровно 13.00, когда я отдал приказ стартовать. Моторы взревели, набирая скорость, самолеты помчались по взлетной полосе - и вот мы уже в воздухе.
Мы медленно набирали высоту, совершая гигантские круги над городом, и наша эскадрилья устремилась на северо-восток. Погода идеально подходила для нашей операции. На высоте 3000 метров повисли громадные белые облака. Если ветер не разгонит их, то мы доберемся до цели незамеченными и буквально свалимся с неба на головы наших врагов.
В планере было очень жарко и душно - мы обливались потом и задыхались от нехватки свежего воздуха. Укачало моего обершарфюрера - мне было хорошо видно его побледневшее лицо. Генерал уже прошел через эту стадию, цвет его лица скоро сравнялся с ядовито-зеленой окраской мундира. Он тяжело переносил полет и не мог найти себе места. Мы легли на оптимальный курс. Пилот периодически сообщал наши координаты, а я сверялся с картой. Из планера было очень плохо видно землю, но, похоже, что мы пролетали над Тиволи. Узкие смотровые щели не давали практически никакого обзора, а иллюминаторы были затянуты многослойным целлофаном и едва пропускали солнечный свет. Фюзеляж германского десантного планера ДФС-230 изготавливался из стальных трубок, а крылья из древесины. Вся конструкция обтягивалась перкалью. Мы несколько отстали в этой области от наших противников, и я с завистью думал о легких и элегантных машинах из алюминия.
Мы выходили на заданную высоту, 3500 метров, пробивая толстый слой грязно-белых кучевых облаков. На какое-то время все вокруг растворилась в сером тумане, но вскоре мы вырвались на солнечный простор, оставив гряду облаков внизу под нами. В этот момент пилот буксировщика связался с командиром моего планера и сообщил очень неприятную новость: “Не вижу 1-го и 2-го. Повторяю: исчезли самолеты 1 и 2. Кто возьмет командование?”
Мы начали терять людей. Что же могло случиться? В этот момент я еще не знал, что за мной летят не 9, а 7 машин. Два самолета даже не взлетели, они попали в бомбовую воронку на аэродроме, столкнулись и перевернулись. У меня не было времени на размышление, и я передал по рации короткое сообщение: “Внимание всем! Беру командование на себя, следуйте за мной”.
Для того, чтобы получить хоть какой-нибудь обзор, я вынул нож и сильным ударом рассек перкаль справа и слева от себя. Я несколько изменил свое отношение к “старомодному планеру”: по крайней мере, он сделан из того, что можно легко разрезать ножом!
Моя импровизированная смотровая щель оказалась достаточно большой, чтобы ориентироваться с воздуха, когда это позволяли облака под нами. Но все равно приходилось быть очень внимательным, сравнивая мосты, дороги, реки и другие географические объекты с их обозначением на карте. Время от времени приходилось корректировать курс. Если мы, не дай Бог, заблудимся, тогда уже точно операцию придется отменять. Как говорится, типун на язык! Я постарался забыть о том, что остался без прикрытия при посадке.
Стрелки часов неумолимо подбирались к цифре “2”, когда я, наконец, увидел знакомую долину Аквила.
Вздымая клубы пыли, по дороге мчались грузовики со штурмовым отрядом на борту. Они преодолели все заслоны на своем пути и будут у станции в оговоренное время. Настал наш черед и мы не имели права на поражение!
Когда внизу показалось массивное здание отеля “Кампо Императоре”, я отдал приказ: “Каски надеть! Буксирные тросы отцепить!” Спустя мгновение исчез оглушающий рев двигателей и только крылья десантного планера со свистом рассекали воздух. Пилот заложил крутой вираж, высматривая посадочную площадку. Нас ждал крайне неприятный сюрприз. То, что с высоты 5000 метров мы приняли за треугольной формы лужайку, оказалось при ближайшем рассмотрении крутым склоном в форме треугольника. Я растерянно подумал: “Да здесь впору устроить трамплин!”
Даже если бы сам господь Бог оказался за штурвалом нашего планера, то и он бы не посадил его на эту “лужайку”! Понимал это и мой пилот, унтерштурмфюрер Мейер, который с некоторой нервозностью оглядывался по сторонам. Мы оказался в двусмысленном положении: если следовать букве приказа генерала Штудента, то операцию нужно отменять и планировать в долину для совершения мягкой посадки. Но этого нельзя было делать, поэтому оставался единственный вариант - “строго запрещенная” жесткая посадка.
Я скомандовал: “Жесткая посадка. Как можно ближе к отелю”. Пилот, не раздумывая ни секунды, положил планер на правое крыло, и мы камнем упали вниз. “Выдержит ли такую перегрузку хлипкая конструкция планера?” - с некоторым испугом подумал я. Мейер выбросил тормозной парашют, а потом последовал мощнейший удар о землю, скрежет металла и треск ломающихся деревянных крыльев. Я задержал дыхание и закрыл глаза... Планер подпрыгнул в последний раз и обессилено замер. Приехали!
Задвижку люка вырвало с корнем, поэтому мой первый боец в два счета оказался снаружи. Бряцая оружием, на твердой земле оказался и я. Мы всего метрах в 15 от отеля! Обломки острых валунов едва не перемололи наш планер и нас, но они же сыграли роль искусственного тормоза. Весь тормозной путь планера составил едва 20 метров. Тормозной парашют спутанным и изорванным клубком лежал сразу за старым добрым ДФС.
У подъема к отелю стоял первый обнаруженный нами итальянский часовой. Он был настолько ошеломлен происходящим, что не предпринял ни малейшей попытки оказать сопротивление. Генерал вывалился из планера с моей стороны, но мне некогда заниматься итальянским “пассажиром” (или “багажом”?!)
Мы атакуем “Кампо Императоре”! На бегу я мысленно похвалил себя за то, что категорически запретил открывать огонь без сигнала. Я слышал размеренное дыхание моих парней за спиной, и знал, что целиком и полностью могу на них положиться. Они лучшие из лучших, рыцари без страха и упрека, пойдут за мной хоть в самый ад!
Группа захвата ворвалась в отель. Пребывавший в состоянии ступора итальянский часовой окончательно окаменел, услышав брошенную на ходу фразу по-итальянски: “mani in alto” “руки вверх”). Мы вбежали в открытую дверь и обнаружили сидящего за рацией карабинера. В одно мгновение из-под него выбили стул, сам он оказался на полу, а рацию ударом автоматного приклада разбил я. Оказалось, что из этой комнаты нельзя попасть во внутренние помещения, и нам пришлось вернуться на улицу.
Мы побежали вдоль фасада здания, свернули за угол и уперлись в террасу высотою 2,5-3 метра. Обершарфюрер Химмель подставил спину, я пулей взлетел наверх, а остальные быстро последовали за мной.
Я охватил взглядом фасад и увидел в одном из окон второго этажа хорошо знакомое лицо дуче. Вот теперь можно было окончательно успокоиться - операция не была затеяна впустую и должна закончиться удачей. Я крикнул: “Отойдите от окна!” Мы ворвались в вестибюль отеля в тот момент, когда итальянские солдаты пытались выбежать из него на улицу. Не было времени на деликатное обращение, поэтому я успокоил самых резвых из них парой хороших ударов прикладом автомата. Два тяжелых пулемета, установленные прямо на полу вестибюля, окончательно успокоили их. Мои люди даже не кричат, а рычат страшными голосами: “Mani in alto!”
До сих пор не прозвучало ни одного выстрела.
Тем временем я продолжал движение вглубь вестибюля. Нет лишней секунды, чтобы осмотреться по сторонам или посмотреть, что творится за спиной. Справа лестница. Перепрыгивая через три ступеньки, поднялся на второй этаж. Бегу влево по коридору и распахиваю наудачу дверь - прямо в “яблочко”! В центре комнаты стояли Муссолини и два итальянских офицера. Я оттеснил их к стене и развернул спиной к двери. В этот момент появляется унтерштурмфюрер Швердт. Он мгновенно оценил ситуацию и вытолкнул офицеров в коридор. Дверь за ними захлопнулась.
Первая часть нашей операции успешно завершилась. Дуче был в безопасности под нашей охраной. С момента приземления прошло 3 или 4 минуты. В окне с наружной стороны неожиданно появились два бойца моего подразделения - Хольцер и Бенц. Они не могли пробиться на 2-й этаж и взобрались сюда по громоотводу. Посчитав, что командир в беде, они, не задумываясь, пришли на помощь. Я поручил им охранять коридор и входную дверь.
Я выглянул в окно и увидел Радля, который в сопровождении эсэсовцев спешил к зданию отеля. Следом за ним, ковыляя буквально на одной ноге, едва передвигался оберштурмфюрер Менцель, ротный командир “Фриденталя”, в настоящий момент командир группы № 4. Его планер приземлился сразу же за моим, но метрах в 100 от отеля. Позже я узнал, что при жесткой посадке он сломал себе лодыжку. Появилась и 5-я группа. Я крикнул в окно: “Все в порядке. Выставьте боевое охранение”.
Я еще немного задержался у окна, чтобы наблюдать за приземлением 6-й и 7-й групп парашютистов оберштурмфюрера Берлепша. Потом на моих глазах разыгралась страшная трагедия. 8-й десантный планер при заходе на посадку попал в воздушную яму. Пилот потерял управление, планер закрутило, он рухнул на каменистый склон и буквально разбился вдребезги.
Я услышал вдалеке несколько одиночных выстрелов и автоматных очередей, выглянул в коридор и громко позвал коменданта отеля. Вскоре появился полковник карабинеров. Я объявил ему, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и потребовал безоговорочной капитуляции. Полковник попросил некоторое время на размышление. Я дал ему ровно одну минуту, в течение которой в комнате появился Радль. Ему также пришлось пробиваться через входные двери и вестибюль, находившиеся уже в руках итальянцев.
Через минуту явился итальянский полковник с двумя бокалами красного вина. Он протянул мне один из них и с полупоклоном предложил выпить за победителя. Итальянцы вывесили в окно белое покрывало, которое должно было означать белый флаг. Мы победили!
Я отдал несколько приказаний моим людям и, наконец-то, смог уделить должное внимание Муссолини, который стоял в углу с унтерштурмфюрером Швердтом. Я представился и доложил: “Дуче, меня послал фюрер. Вы свободны”. Муссолини обнял меня: “Я знал, я был уверен, что мой друг Адольф Гитлер не оставит меня в беде!”
формальности капитуляции гарнизона были оговорены достаточно быстро: солдаты разоружались в столовой отеля, а офицеры получили право оставить при себе личное оружие. В придачу к полковнику мы захватили в плен и генерала.
Командир штурмового отряда сообщил по телефону, что станция фуникулера в наших руках. Был небольшой бой, но подъемник не поврежден. Операции в долине и в отеле начались секунда в секунду, что было полной неожиданностью для охраны.
Унтерштурмфюрер Менцель вставил свой монокль и опять стал похож на гимназического преподавателя. Кричу ему в окно, чтобы отправлялся со своими людьми к подъемнику. Лишние люди там не помешают, так что лучше перестраховаться, а, с другой стороны, итальянский полковник сообразит, что наши войска есть и в долине. Звоню по телефону и передаю инструкции радистам: связаться с генералом Штудентом и доложить о наших успехах.
Десантники штурмового отряда штурмбанфюрера Морса первыми прибыли к подъемнику. Оказалось, что всех их опередил неизвестно откуда взявшийся фоторепортер. Как неизбежное зло он метался по позициям, мешая и путаясь под ногами. Он снимал поврежденные планеры и уставших солдат, главных героев разыгравшихся драматических событий. С присущей журналистской братии “скромностью” он хотел “обессмертить отель “Кампо Императоре” и увековечить ратный подвиг немецких солдат”. Позже ко мне в руки попал иллюстрированный журнал. Щелкопер умудрился сделать из богатейшего материала дешевый китч, но больше всего меня разозлило то, что он выдавал себя за непосредственного участника событий. В тот момент у нас было слишком много дел, чтобы позировать перед фотокамерой. Штурмбанфюрер Морс попросил меня представить его дуче, и я с радостью выполнил его просьбу
Трудное возвращение
Я отвечал за безопасность Муссолини, и вопрос, как доставить его в Рим, стал причиной моего серьезного беспокойства. С самого начала наш план предусматривал 3 возможных варианта эвакуации.
“Автомобильный вариант” был отвергнут как крайне рискованный. Проехать 150 километров через районы, еще не занятые немецкими войсками со времени отступничества Италии, было нереально. Мы не могли пойти на такую авантюру. Я был согласен с генералом Штудентом, что лучше всего действовать по варианту “А”, который предусматривал захват итальянского аэродрома в Авил-ла-ди-Абруцци, у входа в долину. Мы располагали достаточными силами, чтобы удерживать его в течение короткого времени. Время начала атаки я должен был передать по рации, и спустя несколько минут готовиться к приему трех немецких “Xe-111c”. Забрав на борт дуче и меня, один из них должен был немедленно подняться в воздух, в то время как два оставшихся должны были обеспечить прикрытие или препятствовать воздушному преследованию.
Вариант “Б” предусматривал посадку самолета типа “Физелер-Шторх” на подходящем лугу вблизи станции в долине. По варианту “В” гауптман Герлах на “Шторхе” должен был приземлиться на плато в районе отеля.
Радиограмма о наших успехах ушла в Рим, и мы с унтерштурмфюрером Берлепшем уточняли план действий по варианту “А”. Я был готов отдать приказ о начале операции по захвату аэродрома в 4.00, как вдруг прервалась связь, а радисты так и не смогли восстановить ее... Вариант “А” пришлось отменить.
Мощный полевой бинокль позволял мне наблюдать посадку “Физелер-Шторха” в долину. Связисты соединили меня со станцией фуникулера, и я отдал приказ пилоту готовиться к немедленному вылету. Ответ был самым обескураживающим: “Самолет поврежден при посадке и не готов к полету. Требуется ремонт”. Мне предстояло действовать по самому опасному варианту из трех - варианту “В”.
Гарнизон к этому моменту капитулировал. Разоруженные карабинеры проявляли похвальное рвение и активно помогали моим людям. Часть карабинеров присоединилась к “похоронной команде”, которую я отправил за телами погибших в авиакатастрофе. Возможно, кого-то удастся и спасти - в бинокль можно было увидеть, как некоторые десантники подают признаки жизни и еще шевелятся. Другие карабинеры помогали расчищать посадочную площадку от валунов, камней и прочего мусора. Самолет гауптмана Герлаха уже кружил над нашими головами в ожидании сигнала на приземление. Герлах - ас экстренных аварийных посадок - не испытал особой радости, когда узнал, что ему придется эвакуировать дуче. Но когда выяснилось, что вместе с дуче собираюсь лететь и я, он твердо заявил: “Это невозможно технически. Грузоподъемность самолета не позволяет взять на борт трех взрослых людей”.
Я не хотел спорить с ним в присутствии моих солдат, поэтому попросил гауптмана отойти чуть в сторону. Моя краткая, но аргументированная речь, похоже, убедила его. Я принял взвешенное решение, вполне отдавая себе отчет в том, какой груз ответственности взвалил на себя, решив отправиться на маленьком “Шторхе” вместе с дуче и Герлахом. Но мог ли я поступить иначе и отправить Муссолини одного? Если бы с ним что-нибудь случилось, Адольф Гитлер никогда не простил бы мне такого бесславного конца операции. Единственное, что мне останется тогда - это пустить себе пулю в лоб. Мы имели то, что имели, и не было другого безопасного способа доставить дуче в Берлин. Мы разделим опасность этого полета, пусть даже мое присутствие на борту только увеличит ее. И уж если нам суждено погибнуть, то я препоручаю свою жизнь провидению.
Принять правильное решение в эту трудную минуту мне помог мой верный друг Радль. Позже мы вместе с Морсом обсудили вопросы скрытного отступления моего специального подразделения в Рим. Карабинеров и их офицеров было решено оставить в отеле живыми и невредимыми. Не было нужды поступать с ними более сурово, поскольку, по словам Муссолини, обращались здесь с ним вполне сносно. В качестве пленников мы забирали только коменданта-полковника и обнаруженного в отеле генерала. Так что нас не в чем было упрекнуть - мы поступили вполне великодушно.
Чтобы предотвратить диверсии во время спуска спецподразделения в долину, я приказал взять заложников из числа итальянских офицеров. Каждую кабину канатной дороги при спуске будут сопровождать два итальянца. Руководство эвакуацией и разработку плана я поручил штурмбанфюреру Морсу
Теперь у меня появилось время уделить внимание дуче. Я видел его в 1943 году во время выступления с балкона Дворца Дожей в Венеции. Передо мной стоял человек в отвратительно сшитом и плохо сидящем гражданском костюме, не имеющий даже отдаленного сходства с растиражированным фотографическим образом блестящего офицера в полной военной форме. Узнаваемы были только характерные черты лица. Возраст и тяжелые испытания последнего времени наложили на него свой отпечаток. Он выглядел больным, запущенным и неухоженным - многодневная щетина, побеги жалкой растительности на всегда тщательно обритой голове. Единственное, что напоминало прежнего Муссолини, безжалостного диктатора и пламенного борца, - это его большие, черные, пронизывающие насквозь глаза. Его взгляд буквально буравил меня, когда он в экспрессивной манере южанина принялся рассказывать мне о своих злоключениях, начиная с ареста и заканчивая последним местом заключения - отелем “Кампо Императоре”. Я узнал много любопытных подробностей и в свою очередь поделился с дуче очень приятной для него информацией: “Дуче, мы ни на минуту не упускали из виду вашу семью. Ваша жена и двое младших детей были интернированы новым правительством и находились под домашним арестом в вашем загородном имении Рокка-делла-Комината.
Несколько недель тому назад мы связались с донной Ракеле. В тот самый момент, как мы начали операцию в Абруццах, спецподразделение гауптштурмфюрера Манделя приступило к освобождению вашей семьи. Думаю, что к этому часу они уже освобождены и вы скоро увидитесь!”
Дуче крепко пожал мне руку: “Слава Богу, с ними все в порядке. Я вам очень благодарен, гауптштурмфюрер”.
Дуче надел широкое зимнее пальто и темную легкую шляпу. Мы вышли из отеля и направились к поджидавшему нас “Шторху”. Я заметил некоторую нерешительность в движениях дуче, когда он садился в самолет, и вспомнил, что сам он бывший летчик и прекрасно понимает, насколько опасным может быть полет. Муссолини занял заднее сидение, а я устроился за ним.
Двигатель набирал обороты, а мы жестами прощались с провожающими нас товарищами. Я уперся двумя руками и начал раскачивать самолет, пытаясь найти то положение, в котором он будет наиболее устойчив. Я балансировал на полу в тесной кабине “Шторха”. Несколько человек изо всех сил удерживали рвущуюся вперед машину за крылья и хвост. Герлах ждал, пока двигатель наберет максимальные обороты. По сигналу пилота солдаты разом отпустили крылья и хвост, и самолет помчался вперед. Через целлофановые окошки донеслись приветствия на немецком и итальянском языках.
Мы быстро набрали скорость и были уже в самом конце взлетной полосы, но перегруженный самолет не взлетал. Меня бросало из стороны в сторону, “Шторх”, как норовистая лошадь, подпрыгивал на неровной дорожке. Чуть правее я увидел размытый овраг и обречено подумал, что вот и наступил конец всей операции - вдруг наш “Аист”* взлетел в воздух! Я вознес благодарственную молитву Всевышнему!
Мы взлетели, но ненадолго - левым колесом самолет сильно ударился о землю, машина нырнула и мы понеслись прямо к оврагу. Герлах резко бросил “Шторх” в левый вираж, и мы пронеслись над самым краем обрыва. Я закрыл глаза и задержал дыхание в ожидании неминуемого конца. Все это происходило в течение нескольких секунд. Когда я открыл глаза и посмотрел вокруг, то увидел, что наш пилот удержал и выровнял машину Наконец мы набрали достаточную даже для разреженного воздуха скорость. Летели на небольшой высоте - всего в 30 метрах под нами была долина Ареццано.
Ни один из нас не произнес еще ни слова с начала полета, у всех были побледневшие лица, но на них уже начал возвращаться румянец. От избытка чувств я крепко обнял Муссолини - вот теперь его спасение состоялось и не вызывает никаких сомнений!
Муссолини оправился от потрясения, самообладание вернулось к нему. Он рассказал мне истории, связанные с местами, над которыми мы пролетаем: “Вот здесь я выступал на огромном митинге 20 лет назад... А вот здесь мы похоронили нашего старого друга...” Мы летели на высоте, примерно, 100 метров над землей, старательно огибая вершины холмов.
Наконец показался Рим, и мы полетели в Практика-ди-Маре. “Пристегнитесь. Повреждено шасси- садимся на две точки”, - крикнул Герлах. Я лишний раз убедился, какой великолепный летчик Герлах, когда он, балансируя на двух колесах как заправский эквилибрист, мягко сажает “Шторх” на траву аэродрома.
Гауптман Мельцер поприветствовал нас от имени генерала Штудента и поздравил с успешным завершением операции. Три “Хейнкель-111с” уже поджидали нас, и, после официального представления членов экипажа дуче, я крепко пожал руку Герлаху. Мы попрощались. Если мы хотим попасть в Вену дотемна, то нам надо спешить.