ХРАМОВЫЙ ДЕНЬ И КАЗУС С ДЛИННОЙ ПРОПОВЕДЬЮ. БЫВАЛЬЩИНА
Оригинал взят у a_avvakum в ХРАМОВЫЙ ДЕНЬ И КАЗУС С ДЛИННОЙ ПРОПОВЕДЬЮ. БЫВАЛЬЩИНА
Фото. Отец Андрей Звегольский второй слева.
Ох, же это буйство украинской кухни, благословенной Полтавщины, ее такой же благоцветущей земли! Ох, эти обеды на храмах, в престольные праздники! Хлебы испекались в казанах и чавунах, огромные такие хлибыны(укр), в обхват руками. В том же, и искусство заключается, не то, что бы не объесться. Не объесться там на тех приснопамятных обедах, дорогой читатель, было невозможно. Но, хотя бы живу остаться от таких роскошных, тяжеловесных обедов. Там треовалась определенно сила воли...
Было это в середине 80х, на нашей благословенной Полтавщине и служащему в те годы на своей парафии в Кобеляках отцу Андрею Звегольскому. Батюшка Андрей, будучи искренним служителем Церкви Христовой, очень любил говорить проповеди, иногда забывая заповедь: «Не переборщи!»
Говоря их из воскресенья на воскресенье, от праздника к празднику самой незатейливой и неприхотливой аудитории - бабушкам, которые в те годы в основном наполняли храм, в конец выдохся. Как теперь культурно говорят - выгорел.
Бабушки смотрят на него своими загадочно-невозмутимыми, немигающими взглядами «йогов» и не поймешь слушают ли они проповедь, или долготерпят. Факт - народ православный не очень шибко любит проповеди, какими бы пламенными они ни казались проповедникам. Ни тебе движения мысли на лицах, ни вопросов после, ни малейшего проблеска, какой то жизни мыслительно-богословской. Ничего. Зато когда батюшка, наконец, в конце концов, закончит свою «гениальную» проповедь и скажет «Аминь!», вся церковь словно проснувшись, словно очнувшись от страшного сна долготерпения и оцепенения, дружно, хором, радостно-восторженно кричит: «Спаси вас Господи!» Наконец то, кончились их страдания и батюшчины тоже, в том числе. Ну, так есть.
На престольном празднике иль «на храму» как у нас, на Полтавщине говорят, дело обстоит немножко иначе. Церковь наполняют новые люди, и главное из соседних приходов приезжают батюшки. Вот пред кем можно блеснуть всей гаммой ораторского искусства! Вот кому можно показать весь дар проповеднического красноречия! Вот, перед кем можно раскрыться!
Отец Андрей решил воспользоваться храмовым случаем сполна, «до дна души, и полетели клапана и вкладыши» и вышел торжественно на проповедь.
Говорит он проповедь - весь выкладывается. Аж из кожи вон лезет, так сердечный старается… Но, дорогой читатель, ты же знаешь какие у нас на Полтавщине бывают сельские батюшки? В основном это отчаянные пропойцы и выпивохи. Гоголевская Полтавщина не перевелась, она жива, она в наличии здесь и сейчас, в лицах и поколениях! Так и ждут, так и норовят, что бы поскорей отошла Обедня и к главной, к «официальной части» - к столу. Иные приезжают под конец службы, прямо к обеду, не церемонясь условностями.
И вот отец Андрей говорит свою уникальную проповедь 10 минут, 20 минут, батюшки нудятся, аж истаеваютот тоски, от жажды, вот уже проповедь длится 25 минут, вот полчаса…
В алтаре среди батюшек зреет ропот, сначала тихо, затем громче, громче: «Это неуважение к нам. Что мы проповедей не слыхали? Нашелся тут проповедник, златоуст!»
А батюшка Андрей вещает и вещает, не взирая на гомон-ропот переходящий в негодование, или действительно не слыша, что творится в алтаре. Проходит 40 минут, Проповедь в разгаре, что и говорить: «Влезши в сечь, не клонись прилечь!» Кто то из батюшек в алтаре начал мигать проповеднику светом панникадила, но, тот уже настолько вошел в «раж», что не обращал ни малейшего внимания на знаки отчаяния и негодования, идущие из алтаря. В алтаре ропот уже прямо тебе неистовствует: «Ну, что ты ему скажешь! Не слушается и все! Хоть кол ему на голове теши! Время идёт, а мы еще ни в одном глазу!»
Вдруг внимание батюшек в алтаре привлекла внимание печка и прилагаемая к ней кочерёжка. Кто то взял оную кочережку продел ее пол царскими вратами и стал зацеплять ею батюшку Андрея и дергать за ногу, за ногу! Дёрг, дёрг!... Но, проповедник был уже в таком риторико-невменяемом состоянии, что «й годі казати»укр. Ему было уже не до того, что бы обращать внимание на какие то там подёрги кочерыжки. Он переступил с ноги на ногу и продолжал, как ни в чем не бывало.
Тогда батюшки вдались до крайней меры воздействия: три человека с одной стороны и три с другой взяли дружно дорожку-ковёр идущую с амвона в алтарь к престолу, подёргали не смело. Ноль реакции! Тогда на команду «раз, два, три - взялись!» стали тянуть её на себя. Отец Андрей на виду изумлённых «храмовых» вдруг побежал на них по той ползущей дорожке, как по эскалатору. Ну, естественно, проповедь продолжать дальше было нельзя, просто физически невозможно, неосуществимо и проповедник зашёл в алтарь под розги взглядов неистовно негодующих собратьев священников.
888
Василий Розанов в свое время тонко подметил о проповеди:
Вся тайна православия в молитве и тайна быть православным
заключается в умении молиться. Усилия сделать обычным и даже
обязательным проповедование в православных храмах не нравится нам: это едва ли православно и вовсе не народно. Это протестантские усилия-потуги около
православного храма. Православное богослужение уже есть проповедь:
ведь проповедь есть научение. А литургия есть полный круг научения,
сверх коего не нужно больше ничего человеку.
О чем только в прекрасных эктениях не молится диакон и с ним народ? Ничто не забыто: ни гроб, ни плавающие, ни победы, ни мир всего мира, ни благорастворение воздухов и изобилие плодов земных и времена мирны и воздухи благорастворенны. А «Иже херувимы» - разве не есть уже само по себе научение?
«всякое ныне житейское отложим попечение» - какое поучение, какой
призыв сравниться с этим? Каждение перед иконами, возгласы хора и
священника - до того проникнуто все это поэзией смыслом и красотою.
Постоянство и обязательность проповеди понятны в протестантских
опустошенных храмах. Там все оголено, смыслом, поэзией научения;
если они не будут петь псалмов, пресвитер не будет им говорить, музыка не
будет играть - они уснут. А, что что же им там делать? Там ничего нет; нет
собственно богослужения. Лекция и концерт образуют существо протестантских религиозно-общественных собраний, и поэтому понятно, что
они так упорно держатся за эти остатки разрушенной древней церкви.
У нас, в Православии, продолжительная и неумелая проповедь неумелого
батюшки только закрывает красоту и сущность остального богослужения.
Народ не очень любит проповедь и подозрительно к ней относится: не сектант
ли батюшка!? Церковь, при первых словах проповедника, разделяется на двое - передняя половина, вот, придвигается к алтарю, чтоб якобы слышать, задняя демонстративно идет к выходу; затем во множестве из передних рядов люди заскучав, затосковав, зевая и крестя рот, стараются незаметно и себе пробраться
и шмыгнуть к выходу. Ну, ее эту проповедь, эту словесную говорильню!
Но, вот что всю церковь собирает во едино: так это - акафист! Акафист -
только молитва, и никакая часть литургии не вызывает такого умиления,
жара, у многих - слез, как акафист Господу Иисусу или Божией Матери.
Вот это - народно, вот это - православно и народно! «Щеки же ее пылали
и первосвященник, видя ее, подумал: не пьяна ли она? Нет, господин мой, ответствовала Анна, я жена скорбящая духом!»1Царств.1гл. Вот это зоркий
взгляд всегда заметит у одного; двух, трех молящихся во время акафиста. Тут все становятся на колени - о, это православно! Многие наизусть знают акафисты и вперед священника шепчут слова - слова, всегда к себе прилагаемые. Тут столько личных, семейных тайн вы видите в горящих, пылающих глазах, в духе то сокрушенном, то веселящемся. Можно суверенностью сказать - молебны и акафисты воспитали Святую Русь!»
Василий Розанов (Уединенное)
Фото. Отец Андрей Звегольский второй слева.
Ох, же это буйство украинской кухни, благословенной Полтавщины, ее такой же благоцветущей земли! Ох, эти обеды на храмах, в престольные праздники! Хлебы испекались в казанах и чавунах, огромные такие хлибыны(укр), в обхват руками. В том же, и искусство заключается, не то, что бы не объесться. Не объесться там на тех приснопамятных обедах, дорогой читатель, было невозможно. Но, хотя бы живу остаться от таких роскошных, тяжеловесных обедов. Там треовалась определенно сила воли...
Было это в середине 80х, на нашей благословенной Полтавщине и служащему в те годы на своей парафии в Кобеляках отцу Андрею Звегольскому. Батюшка Андрей, будучи искренним служителем Церкви Христовой, очень любил говорить проповеди, иногда забывая заповедь: «Не переборщи!»
Говоря их из воскресенья на воскресенье, от праздника к празднику самой незатейливой и неприхотливой аудитории - бабушкам, которые в те годы в основном наполняли храм, в конец выдохся. Как теперь культурно говорят - выгорел.
Бабушки смотрят на него своими загадочно-невозмутимыми, немигающими взглядами «йогов» и не поймешь слушают ли они проповедь, или долготерпят. Факт - народ православный не очень шибко любит проповеди, какими бы пламенными они ни казались проповедникам. Ни тебе движения мысли на лицах, ни вопросов после, ни малейшего проблеска, какой то жизни мыслительно-богословской. Ничего. Зато когда батюшка, наконец, в конце концов, закончит свою «гениальную» проповедь и скажет «Аминь!», вся церковь словно проснувшись, словно очнувшись от страшного сна долготерпения и оцепенения, дружно, хором, радостно-восторженно кричит: «Спаси вас Господи!» Наконец то, кончились их страдания и батюшчины тоже, в том числе. Ну, так есть.
На престольном празднике иль «на храму» как у нас, на Полтавщине говорят, дело обстоит немножко иначе. Церковь наполняют новые люди, и главное из соседних приходов приезжают батюшки. Вот пред кем можно блеснуть всей гаммой ораторского искусства! Вот кому можно показать весь дар проповеднического красноречия! Вот, перед кем можно раскрыться!
Отец Андрей решил воспользоваться храмовым случаем сполна, «до дна души, и полетели клапана и вкладыши» и вышел торжественно на проповедь.
Говорит он проповедь - весь выкладывается. Аж из кожи вон лезет, так сердечный старается… Но, дорогой читатель, ты же знаешь какие у нас на Полтавщине бывают сельские батюшки? В основном это отчаянные пропойцы и выпивохи. Гоголевская Полтавщина не перевелась, она жива, она в наличии здесь и сейчас, в лицах и поколениях! Так и ждут, так и норовят, что бы поскорей отошла Обедня и к главной, к «официальной части» - к столу. Иные приезжают под конец службы, прямо к обеду, не церемонясь условностями.
И вот отец Андрей говорит свою уникальную проповедь 10 минут, 20 минут, батюшки нудятся, аж истаеваютот тоски, от жажды, вот уже проповедь длится 25 минут, вот полчаса…
В алтаре среди батюшек зреет ропот, сначала тихо, затем громче, громче: «Это неуважение к нам. Что мы проповедей не слыхали? Нашелся тут проповедник, златоуст!»
А батюшка Андрей вещает и вещает, не взирая на гомон-ропот переходящий в негодование, или действительно не слыша, что творится в алтаре. Проходит 40 минут, Проповедь в разгаре, что и говорить: «Влезши в сечь, не клонись прилечь!» Кто то из батюшек в алтаре начал мигать проповеднику светом панникадила, но, тот уже настолько вошел в «раж», что не обращал ни малейшего внимания на знаки отчаяния и негодования, идущие из алтаря. В алтаре ропот уже прямо тебе неистовствует: «Ну, что ты ему скажешь! Не слушается и все! Хоть кол ему на голове теши! Время идёт, а мы еще ни в одном глазу!»
Вдруг внимание батюшек в алтаре привлекла внимание печка и прилагаемая к ней кочерёжка. Кто то взял оную кочережку продел ее пол царскими вратами и стал зацеплять ею батюшку Андрея и дергать за ногу, за ногу! Дёрг, дёрг!... Но, проповедник был уже в таком риторико-невменяемом состоянии, что «й годі казати»укр. Ему было уже не до того, что бы обращать внимание на какие то там подёрги кочерыжки. Он переступил с ноги на ногу и продолжал, как ни в чем не бывало.
Тогда батюшки вдались до крайней меры воздействия: три человека с одной стороны и три с другой взяли дружно дорожку-ковёр идущую с амвона в алтарь к престолу, подёргали не смело. Ноль реакции! Тогда на команду «раз, два, три - взялись!» стали тянуть её на себя. Отец Андрей на виду изумлённых «храмовых» вдруг побежал на них по той ползущей дорожке, как по эскалатору. Ну, естественно, проповедь продолжать дальше было нельзя, просто физически невозможно, неосуществимо и проповедник зашёл в алтарь под розги взглядов неистовно негодующих собратьев священников.
888
Василий Розанов в свое время тонко подметил о проповеди:
Вся тайна православия в молитве и тайна быть православным
заключается в умении молиться. Усилия сделать обычным и даже
обязательным проповедование в православных храмах не нравится нам: это едва ли православно и вовсе не народно. Это протестантские усилия-потуги около
православного храма. Православное богослужение уже есть проповедь:
ведь проповедь есть научение. А литургия есть полный круг научения,
сверх коего не нужно больше ничего человеку.
О чем только в прекрасных эктениях не молится диакон и с ним народ? Ничто не забыто: ни гроб, ни плавающие, ни победы, ни мир всего мира, ни благорастворение воздухов и изобилие плодов земных и времена мирны и воздухи благорастворенны. А «Иже херувимы» - разве не есть уже само по себе научение?
«всякое ныне житейское отложим попечение» - какое поучение, какой
призыв сравниться с этим? Каждение перед иконами, возгласы хора и
священника - до того проникнуто все это поэзией смыслом и красотою.
Постоянство и обязательность проповеди понятны в протестантских
опустошенных храмах. Там все оголено, смыслом, поэзией научения;
если они не будут петь псалмов, пресвитер не будет им говорить, музыка не
будет играть - они уснут. А, что что же им там делать? Там ничего нет; нет
собственно богослужения. Лекция и концерт образуют существо протестантских религиозно-общественных собраний, и поэтому понятно, что
они так упорно держатся за эти остатки разрушенной древней церкви.
У нас, в Православии, продолжительная и неумелая проповедь неумелого
батюшки только закрывает красоту и сущность остального богослужения.
Народ не очень любит проповедь и подозрительно к ней относится: не сектант
ли батюшка!? Церковь, при первых словах проповедника, разделяется на двое - передняя половина, вот, придвигается к алтарю, чтоб якобы слышать, задняя демонстративно идет к выходу; затем во множестве из передних рядов люди заскучав, затосковав, зевая и крестя рот, стараются незаметно и себе пробраться
и шмыгнуть к выходу. Ну, ее эту проповедь, эту словесную говорильню!
Но, вот что всю церковь собирает во едино: так это - акафист! Акафист -
только молитва, и никакая часть литургии не вызывает такого умиления,
жара, у многих - слез, как акафист Господу Иисусу или Божией Матери.
Вот это - народно, вот это - православно и народно! «Щеки же ее пылали
и первосвященник, видя ее, подумал: не пьяна ли она? Нет, господин мой, ответствовала Анна, я жена скорбящая духом!»1Царств.1гл. Вот это зоркий
взгляд всегда заметит у одного; двух, трех молящихся во время акафиста. Тут все становятся на колени - о, это православно! Многие наизусть знают акафисты и вперед священника шепчут слова - слова, всегда к себе прилагаемые. Тут столько личных, семейных тайн вы видите в горящих, пылающих глазах, в духе то сокрушенном, то веселящемся. Можно суверенностью сказать - молебны и акафисты воспитали Святую Русь!»
Василий Розанов (Уединенное)