суспирия
СУСПИРИЯ II -- великий фильм.
Я никак не могу заставить себя отнестись серьезно к Суспирии I -- это китч и треш-перформанс. Жанрообразующий опус -- пусть, но никак не классика чего бы то ни было. Она слишком скверно сделана, сыграна и поставлена.
Суспирия Гуаданьино перевернула мне душу.
Для начала критики опять отличились.
Один -- как всегда, "топ-критик" -- помнится, даже описывал "храм в виде сплетенной из волос вагины" (!); остальные, как минимум, помахали уже клинической неспособностью читать или смотреть длинное, не отвлекаясь, не надумывая и не злясь.
Половина жаловалась на никому не нужную линию Клемперера и политический контекст, никак не связанный с основным сюжетом (!!). Ну, и, наконец, все отметили, что фильм длинный, нудный, медленный, тусклый, заумный и кровавый (!!!). И главное, непонятно, зачем это все.
Не знаю, как материалисту и реалисту Гуаданьино удалось проникнуть в самую суть матерепоклонничества, но это она. Его сладостная беспросветность и безвыходность. Больше к дискурсу, начатому "Нарциссом и Гольдмундом" Гессе и заканчивающемуся "Суспирией", добавить нечего. Чары Матери дают вечное принятие, но не дают свободы и развития. Власть женщин ужасна, как ужасно все моногендерное -- как и власть мужчин. Власть должна принадлежать просвещенным *людям* -- как только начинает абсолютизироваться или хотя бы акцентироваться пол, следующим шагом социум катится в мракобесие.
Murky colours и тягостная атмосфера параноидального Берлина холодной войны, раздираемого вспышками терроризма (male power), снаружи; вечная трясина материнского культа и женского ковена (female) внутри. Неизвестно еще что страшнее.
Женские ковены вообще-то создаются не ради Дела (что бы ни декларировалось в целях и задачах), а ради взаимной поддержки и эмоционального слияния. Почувствовав себя принятыми, среди подруг, вместе с ними против враждебного мира [мужчин] или хотя бы защищенными от него, сестры расслабляются, общаются без фильтров -- и рано или поздно в общий котел начинают лететь эмоциональный хлам и отборные тараканы каждой. Бонусы такой эмоциональной общности под крылом Матери столь велики, что никакая дисциплина, необходимость работать над собой и держать в чистоте рабочее пространство на этот субстрат уже не привьются. Затянувшийся девичник и общая кухня рано или поздно любых творческих единомышленниц превратят в бабонек, и никакое Дело их уже не укротит. Скорее всего, девам будет просто лень его делать. У Гуаданьино это очень хорошо видно.
В том, что фильм не только очень хорош, но и архетипически правдив во всем, о чем говорит, -- его главная сила. Именно так, как фассбиндеровский нездоровый, линялый реализм с нарочито театральным условным финалом (именно такой камерой, в таком свете, в такой хореографии) его и надо было делать. Он оставляет по себе смутную, тягостную, сладкую тоску -- не то по детству в 70-е; не то по этой простой вере юности, в которой ничего не надо ДЕЛАТЬ и никуда не надо ИДТИ -- только сказать "да" Избавительнице от Пути.
Дакота Джонсон -- неожиданно одна из прекраснейших экранных богинь за последние многие годы. Лучшего пришествия Матери я, пожалуй, и не припомню. Чтобы получить Зверя, нужны Плимутские братья; чтобы получить темную Мать -- менонниты.
Тощая, курящая режиссерша, срисованная с Пины Бауш, которая ходит, как я, смотрит, как я, говорит, как я; магический театр под видом хореографического училища; немецкий экспрессионизм; жрицы в красном на расчерченном серебряным скотчем полу -- все это слишком прекрасно-личное, чтобы не влюбиться.
И да, без линии Свидетеля, виноватого, но невинного, оно все не имело бы смысла. Вернее, не было бы таким пронзительно-тоскливым и глубинным.