Knole
Ноул -- это дом, который стоит на зачарованной земле. Один из самых странных домов в Англии, как говорят -- не знаю, я не видел других, кроме королевских, а у них своя специфика. Каждый дом с историей наверняка странен по-своему, но о странностях этого говорит даже его нынешний барон-литератор, седьмой по семейному счету, Роберт Саквилль-Уэст.
Это фасады Ноула: западный, парадный, парковый; северный, где он подобен городу в окруженной холмами долине; восточный, садовый и почти всегда закрытый, куда выходят покои леди Бетти Жермейн; и южный, тоже весь частный, не считая оранжереи.
Практически весь второй этаж занимают парадные комнаты, половину из которых мы не видели, и еще половину от оставшейся половины видели в руинах, так как там сейчас идет колоссальная программа по реставрации и консервации. Первый принадлежит семье. Вероятно, дом, начавшийся еще в середине XV века -- календарный или когда-то таким был (думаю, подсчитать точное и устойчивое количество комнат, лестниц, входов и двориков в этом лабиринте нет никакой возможности, как со свиньями королевы Медб). Во всяком случае я не уверен, что в стране есть еще частные тюдоро-стюартовские дома такого масштаба.
То немногое из впечатлений, что хоть как-то перекладывается на человеческий язык, состоит из сплошной мифопоэтики.
Это очень правильно, входить в парк не через аллею и главные ворота из Семи-Дубов, а украдкой, через лес, куда ведет потайная калитка с автостоянки у местной библиотеки. И правильно долго пробираться по сырым тропинкам, а потом, через противозвериный турникет выйти на луговину и увидеть на расстоянии вытянутой руки (хорошо, пары вытянутых рук) стадо оленей. Вернее ланей, они куда меньше и легче.
И идти потом через поросшие дубами, буками и сикоморами холмы, издалека чувствуя дом, а потом увидеть его -- вот с этого западного фасада, с башнями и стерегущими его двадцатью семью леопардами вдоль крыши.
И провести там полдня, под дождем, который то начинается, то перестает, в саду, обычно закрытом от посетителей, в парке и внутри, выходя чтобы прийти в себя, потом входя обратно...
Это сумеречный и очень старый дом, весь в темных дубовых панелях, со скрипучими, гулкими дощатыми полами с длиной доски, как справедливо говорила дева-Вирджиния, в цельное дерево; в мебели XVII (в основном) века, укрытой поверх облинялых бархатов и парчи тончайшей консервационной сеткой; с литыми серебряными столами времен не то Иакова I, не то II; с узорчатыми лепными потолками и гербовыми подслеповатыми окнами, в которые видны средневековые дворы, куда не ступала нога туриста и где в мокрой зеленой траве возлежит под ползущей по серому мокрому камню розой какая-то мраморная нимфа, а рядом, через тропинку -- большой современный белый мяч...
И да, это дом-наваждение, дом-одержимость, утекший из очень многих рук и переходивший от отца к сыну за последние двести лет разве что раз; привязывавший к себе лишенных наследства -- и особенно женщин -- тоской и страстью, сравнимой только с вечным томлением кельтов по Той Стороне. Дом семьи, хотя бы единожды в каждом поколении отмеченной депрессией. Дом, которым жаждали обладать, как не каждой короной, и по которому даже самые мирские люди сходили с ума...
А все дело, возможно, в том, что стоит он на зачарованной, фейриной, оленьей земле. Она сейчас куда сильнее дома, но дому не особенно по вкусу бодрые волонтеры-реставраторы, не дающие ему спокойно дремать и грезить о своем. На их-то взгляд это дом истории -- сама живая история! -- тогда как на самом деле это дом вечности, потому что время на этой земле не то чтобы остановилось -- оно исчезло, его там больше нет, и это-то и держит за сердце всех, кто сумел почувствовать. И, возможно, там не обошлось без королевы Бесс, удивительным образом умевшей договариваться со своим королевством, так что бури подымались на морях и губили неотвратимые, казалось бы, испанские армады; и наказывать рыжеволосым юным лордам (пусть даже только в фильме), Do not fade, Do not wither, Do not grow old... -- и когда-то, при первом графе Дорсете, отлично в Ноуле переночевавшей.
Наверное, нужно обладать очень хорошо заземленной психикой, чтобы благополучно жить в этом доме (и непременно принадлежать к семье, потому что саквилльская кровь, хотя бы толика -- часть фейриного не то проклятия, не то благословения).
А иначе будешь либо поэтом, либо обиженным на весь свет бединтом.
Это фасады Ноула: западный, парадный, парковый; северный, где он подобен городу в окруженной холмами долине; восточный, садовый и почти всегда закрытый, куда выходят покои леди Бетти Жермейн; и южный, тоже весь частный, не считая оранжереи.
Практически весь второй этаж занимают парадные комнаты, половину из которых мы не видели, и еще половину от оставшейся половины видели в руинах, так как там сейчас идет колоссальная программа по реставрации и консервации. Первый принадлежит семье. Вероятно, дом, начавшийся еще в середине XV века -- календарный или когда-то таким был (думаю, подсчитать точное и устойчивое количество комнат, лестниц, входов и двориков в этом лабиринте нет никакой возможности, как со свиньями королевы Медб). Во всяком случае я не уверен, что в стране есть еще частные тюдоро-стюартовские дома такого масштаба.
То немногое из впечатлений, что хоть как-то перекладывается на человеческий язык, состоит из сплошной мифопоэтики.
Это очень правильно, входить в парк не через аллею и главные ворота из Семи-Дубов, а украдкой, через лес, куда ведет потайная калитка с автостоянки у местной библиотеки. И правильно долго пробираться по сырым тропинкам, а потом, через противозвериный турникет выйти на луговину и увидеть на расстоянии вытянутой руки (хорошо, пары вытянутых рук) стадо оленей. Вернее ланей, они куда меньше и легче.
И идти потом через поросшие дубами, буками и сикоморами холмы, издалека чувствуя дом, а потом увидеть его -- вот с этого западного фасада, с башнями и стерегущими его двадцатью семью леопардами вдоль крыши.
И провести там полдня, под дождем, который то начинается, то перестает, в саду, обычно закрытом от посетителей, в парке и внутри, выходя чтобы прийти в себя, потом входя обратно...
Это сумеречный и очень старый дом, весь в темных дубовых панелях, со скрипучими, гулкими дощатыми полами с длиной доски, как справедливо говорила дева-Вирджиния, в цельное дерево; в мебели XVII (в основном) века, укрытой поверх облинялых бархатов и парчи тончайшей консервационной сеткой; с литыми серебряными столами времен не то Иакова I, не то II; с узорчатыми лепными потолками и гербовыми подслеповатыми окнами, в которые видны средневековые дворы, куда не ступала нога туриста и где в мокрой зеленой траве возлежит под ползущей по серому мокрому камню розой какая-то мраморная нимфа, а рядом, через тропинку -- большой современный белый мяч...
И да, это дом-наваждение, дом-одержимость, утекший из очень многих рук и переходивший от отца к сыну за последние двести лет разве что раз; привязывавший к себе лишенных наследства -- и особенно женщин -- тоской и страстью, сравнимой только с вечным томлением кельтов по Той Стороне. Дом семьи, хотя бы единожды в каждом поколении отмеченной депрессией. Дом, которым жаждали обладать, как не каждой короной, и по которому даже самые мирские люди сходили с ума...
А все дело, возможно, в том, что стоит он на зачарованной, фейриной, оленьей земле. Она сейчас куда сильнее дома, но дому не особенно по вкусу бодрые волонтеры-реставраторы, не дающие ему спокойно дремать и грезить о своем. На их-то взгляд это дом истории -- сама живая история! -- тогда как на самом деле это дом вечности, потому что время на этой земле не то чтобы остановилось -- оно исчезло, его там больше нет, и это-то и держит за сердце всех, кто сумел почувствовать. И, возможно, там не обошлось без королевы Бесс, удивительным образом умевшей договариваться со своим королевством, так что бури подымались на морях и губили неотвратимые, казалось бы, испанские армады; и наказывать рыжеволосым юным лордам (пусть даже только в фильме), Do not fade, Do not wither, Do not grow old... -- и когда-то, при первом графе Дорсете, отлично в Ноуле переночевавшей.
Наверное, нужно обладать очень хорошо заземленной психикой, чтобы благополучно жить в этом доме (и непременно принадлежать к семье, потому что саквилльская кровь, хотя бы толика -- часть фейриного не то проклятия, не то благословения).
А иначе будешь либо поэтом, либо обиженным на весь свет бединтом.