Иван-Царевич и Железные Генрихи
4.
Итак, в детстве и отрочестве делиться своей тайной Ивану было решительно не с кем. А ведь каждый, кому доводилось лелеять в себе нечто секретное, знает, насколько это тяжело и вредно, в конце концов, для здоровья. Человек, в одиночку вынашивающий тайные идеи, постепенно худеет и чахнет. Лицо у него приобретает бледный цвет, и на этом фоне горящий скрытым пламенем взор выделяется и становится заметен окружающим. Настолько, что даже самые толстокожие братья рано или поздно могут обратить внимание и спросить прямо, в лоб:
- А скажи-ка, братец наш меньшой, не задумал ли ты, случайно, чего-то такого-этакого вопреки? Не пожелал ли странного?
Их самих ведь существующий порядок вполне устраивал.
Трезвыми и рассудительными были и старший и средний…
Кстати, надо, всё-таки, их как-то поименовать, а то неловко. Допустим, у старшего будет волне приличествующее будущему первому боярину имя Африкан. А средний станет зваться купеческим именем Мокий.
Так вот, Африкан и Мокий младшего брата любили и желали ему только добра. Несмотря даже, что сильно портил он им нормальное обустройство личной жизни своим поздним рождением. Близко не были они похожи на иных сказочных братьев, которые только и думают, как бы со временем младшего спровадить на поиски каких-нибудь материальных благ, а потом отнять их да поделить. Или вовсе учинить над меньшим какую-то пакость - связать и бросить на дно пересохшего колодца, изрубить на кусочки в чистом поле, продать в рабство… Мировая литература предлагает на этот счет массу вариантов.
Но не таковы были Африкан и Мокий!
Да и не читали они особо мировую литературу, так - в объеме обязательной програымм, по верхам и в дайджестах. А вот Ивана в Избу-читальню как раз они-то впервые и отвели. Из самых лучших побуждений.
Однажды заглянули к младшему брату во время урока географии. И обнаружили, что новенький глобус куда-то пропал, мусью храпит за столом, пуская носом радужные пузыри прямо на чистые контурные карты, а Иван, нимало этим не опечаленный, тихо читает себе про приключения Робинзона Крузоэ.
Африкан и Мокий мусью разбудили, оттаскали за виски и прогнали со двора сами, не беспокоя старенького батюшку пустяками. А Ивана наставили помыть шею и руки, приодеться в чистое и нарядное, даже в гольфы с кисточками, чего он терпеть не мог, взяли за руки и торжественно повели на холм. С яркой полуденнной стороны, прямо на виду бросивших свои игры дворовых приятелей Ивана, корчивших теперь рожи и потешавшихся за его спиной над гольфиками и гогочкиным внешним видом в целом.
Избу-читальню в Тридесятом царстве посещали не так, чтобы часто, но уважали и почитали все - прежде всего, за порядок и постоянство. Незыблемо стояла она на своём холме ровно посередине державы. И при Тридевятом царстве, и при Тривосьмом… - и даже раньше Некоторого. Корни ее уходили вглубь веков и терялись там так, что никому неизвестно было, кто и когда ее построил. Бытовала даже версия, что ее вовсе никто не строил - сама по себе выросла на холме. Находились и такие, кто говорил: не выросла! Просто была всегда. Изначально и предвечно. А выросло, наоборот, все остальное вокруг нее.
Может статься, что как раз они-то и были правы.
Косвенно в пользу этой гипотезы говорил один факт, отмеченный древними, совсем ветхими летописями. Во времена первобытные, когда еще не воцарилась нынешняя династия с незыблемыми матримониальными правилами и не было твердого порядка единого наследования младшими сыновьями, случались частенько досадные недоразумения между царевичами при дележке. А то вдруг и сам царь начинал разбазаривать по полцарства кому ни попадя, иногда в обмен на абсолютные пустяки. Ну, так вот - как бы ни делилась держава, хоть надвое, хоть натрое, хоть вдоль, хоть поперек, хоть сикось-накось, как чаще всего и выходило - при любом варианте холм с Избой-читальней неизменно оказывался в центре той части, которая вскоре становилась, выражаясь ученым языком, единственной правопреемницей царства предыдущего.
Более того, остальные части после очередной дележки переставали играть хоть какую-нибудь маломальскую роль. В них абсолютно ничегошеньки не происходило, упоминания о них исчезали сначала из новостей политики с экономикой, затем из истории с географией и, наконец, из памяти народной. Бывало, глазом моргнуть не успеешь, как их уже след простыл, и весь привычный глазу ландшафт - между горами на восходе и лесами на закате, долами на полудне и не разобрать толком в темноте чем на полуночи - снова целиком занят единым царством. А в центре по-прежнему, как ни в чем ни бывало, величаво высится холм с Избой-читальней. По мере подъема на который всегда происходил тот странный фокус с пространством в виде вышеописанного ландшафта и временем суток, с которого мы и начали наш рассказ.
Разгадкой этого парадокса никто особо не заморачивался. Привыкли и спокойно принимали за объективную реальность, данную в ощущениях. Жить никому не мешает, и ладно. А то, что приезжие удивляются, так это даже хорошо в плане развития туризма.
Иван, когда со временем стал в Избе-читальне совсем уж своим человеком, как-то отважился, всё-таки, спросить напрямую, кем и, главное, зачем оно всё этак устроено.
Борщец Ха Эл - по имени-отчеству её в Тридесятом царстве сроду никто не называл, больно уж заковыристые, язык сломаешь - задумчиво посмотрела на Ивана сквозь толстенные стёкла очков и строго сказала:
- Мне так показалось удобнее.
Иван и не стал дальше допытываться. Вполне достаточно, чего тут непонятного.
Хотя по зрению ей, похоже, было совсем уж всё равно - день вокруг или ночь. Но в своём царстве посреди царства ориентировалась она, надо признать, превосходно, безошибочно находя то, что понадобится.
В Избе-читальне Ивану понравилось с первого разу. Внутри было тихо, хорошо и многообещающе пахло, и свет был приятный неяркий, оттого, что из каждого окна пробивался сквозь шторы свой, порождая из смешения солнечных лучей и лунных бликов картину таинственную и загадочную, сулящую тайны и приключения.
Братья подвели Ивана к высокой деревянной стойке со стопками книг, приподняли его, чтобы видно стало, степенно поздоровались с обеими сидящими за стойкой - там обнаружилась ещё и какая-то молодая девица-красавица, но глазки строить ей они, конечно, не стали.
Сказали, как обычно, всё перепутав:
- Вот, Харибда Лукинишна, меньшого вам привели, пора - пусть набирается уму-разуму, премудрости книжной…
Та молча кивнула, братьев не поправляя, и Африкан с Мокием поставили Ивана обратно на пол, попрощались и удалились по своим делам. А Иваном занялась девица-красавица. Перегнувшись через стойку, она спросила его:
- Все буквицы уже знаешь?
- Все, - хмуро кивнул оскорблённый предположением обратного Иван.
- Молодец какой! - похвалила девица, не обратив никакого внимания на его тон.
Покопалась в стопке книжек, выбрала совсем тоненькую, протянула Ивану:
- Вот тебе очень интересная книжка. Читай внимательно, потом перескажешь мне, про что она. Ну, ступай.
Иван деревянно повернулся и зашагал к выходу, открывая на ходу книжку с нарисованным на обложке ёжиком, который куда-то нёс на иголках грибы, яблоки и прочую ерунду, ежам совсем не нужную, о чём Иван совершенно точно знал из «Иллюстрированной жизни животных» Брема, том первый, млекопитающие, отряд насекомоядные.
Эта книжка тоже была иллюстрированная. Даже чересчур, на взгляд Ивана - на каждой страничке места для текста крупными буквами под картинками оставалось всего ничего. Поэтому она быстро закончилась, Иван еле успел спуститься с крыльца. Там он немножко постоял, подумал и пошёл обратно.
- Ты чего вернулся? - удивилась девица-красавица.
Иван вежливо сказал, что книжка очень интересная, ему понравилась, а теперь он хочет обменять её на новую, если так можно.
Девица, кажется, не поверила и потребовала, чтобы Иван рассказал про ёжика.
Иван рассказал слово в слово, как там и было написано.
- Прекрасная память на стихи, чисто детская, - похвалила его красавица.
И спросила, читал ли он ещё какую-нибудь книжку.
Иван подумал и сказал, что про самую последнюю он не знает, как она называется, потому что нашел её на чердаке без обложки, без начала и без конца, что самое обидное. В ней рассказывается история про храброго человека по имени Робинзон Крузоэ…
- Ну-ка, ну-ка, - обрадовалась девица. - А что тебе там особенно запомнилось?
- Как Робинзон Крузоэ ехал зимой на санях, и на него в лесу напали волки, - сказал Иван.
А красавица почему-то обиделась и сказала, что Иван ей уже начинал нравиться, но сейчас она видит, какой он врунишка и выдумщик.
Теперь уже Иван хотел обидеться, но не успел. Потому что суровая, молчавшая до того бабушка Борщец Ха Эл вздохнула, встала со своего места и сказала в пространство, как-бы никому конкретно, что некоторым хорошо было бы к первой практике читать уже не только адаптированные - слово Ивану понравилось, решил запомнить - детские издания. А Ивану она сказала коротко:
- Заходи! - и подняла перед ним откидную досочку, закрывавшую проход в мир бесконечных полок с книгами, меж которых можно было затеряться и пропадать часами.
для тех, кто хочет всё и сразу - https://ridero.ru/books/esli_iz_mnogogo_vzyat_ponemnozhku/
Итак, в детстве и отрочестве делиться своей тайной Ивану было решительно не с кем. А ведь каждый, кому доводилось лелеять в себе нечто секретное, знает, насколько это тяжело и вредно, в конце концов, для здоровья. Человек, в одиночку вынашивающий тайные идеи, постепенно худеет и чахнет. Лицо у него приобретает бледный цвет, и на этом фоне горящий скрытым пламенем взор выделяется и становится заметен окружающим. Настолько, что даже самые толстокожие братья рано или поздно могут обратить внимание и спросить прямо, в лоб:
- А скажи-ка, братец наш меньшой, не задумал ли ты, случайно, чего-то такого-этакого вопреки? Не пожелал ли странного?
Их самих ведь существующий порядок вполне устраивал.
Трезвыми и рассудительными были и старший и средний…
Кстати, надо, всё-таки, их как-то поименовать, а то неловко. Допустим, у старшего будет волне приличествующее будущему первому боярину имя Африкан. А средний станет зваться купеческим именем Мокий.
Так вот, Африкан и Мокий младшего брата любили и желали ему только добра. Несмотря даже, что сильно портил он им нормальное обустройство личной жизни своим поздним рождением. Близко не были они похожи на иных сказочных братьев, которые только и думают, как бы со временем младшего спровадить на поиски каких-нибудь материальных благ, а потом отнять их да поделить. Или вовсе учинить над меньшим какую-то пакость - связать и бросить на дно пересохшего колодца, изрубить на кусочки в чистом поле, продать в рабство… Мировая литература предлагает на этот счет массу вариантов.
Но не таковы были Африкан и Мокий!
Да и не читали они особо мировую литературу, так - в объеме обязательной програымм, по верхам и в дайджестах. А вот Ивана в Избу-читальню как раз они-то впервые и отвели. Из самых лучших побуждений.
Однажды заглянули к младшему брату во время урока географии. И обнаружили, что новенький глобус куда-то пропал, мусью храпит за столом, пуская носом радужные пузыри прямо на чистые контурные карты, а Иван, нимало этим не опечаленный, тихо читает себе про приключения Робинзона Крузоэ.
Африкан и Мокий мусью разбудили, оттаскали за виски и прогнали со двора сами, не беспокоя старенького батюшку пустяками. А Ивана наставили помыть шею и руки, приодеться в чистое и нарядное, даже в гольфы с кисточками, чего он терпеть не мог, взяли за руки и торжественно повели на холм. С яркой полуденнной стороны, прямо на виду бросивших свои игры дворовых приятелей Ивана, корчивших теперь рожи и потешавшихся за его спиной над гольфиками и гогочкиным внешним видом в целом.
Избу-читальню в Тридесятом царстве посещали не так, чтобы часто, но уважали и почитали все - прежде всего, за порядок и постоянство. Незыблемо стояла она на своём холме ровно посередине державы. И при Тридевятом царстве, и при Тривосьмом… - и даже раньше Некоторого. Корни ее уходили вглубь веков и терялись там так, что никому неизвестно было, кто и когда ее построил. Бытовала даже версия, что ее вовсе никто не строил - сама по себе выросла на холме. Находились и такие, кто говорил: не выросла! Просто была всегда. Изначально и предвечно. А выросло, наоборот, все остальное вокруг нее.
Может статься, что как раз они-то и были правы.
Косвенно в пользу этой гипотезы говорил один факт, отмеченный древними, совсем ветхими летописями. Во времена первобытные, когда еще не воцарилась нынешняя династия с незыблемыми матримониальными правилами и не было твердого порядка единого наследования младшими сыновьями, случались частенько досадные недоразумения между царевичами при дележке. А то вдруг и сам царь начинал разбазаривать по полцарства кому ни попадя, иногда в обмен на абсолютные пустяки. Ну, так вот - как бы ни делилась держава, хоть надвое, хоть натрое, хоть вдоль, хоть поперек, хоть сикось-накось, как чаще всего и выходило - при любом варианте холм с Избой-читальней неизменно оказывался в центре той части, которая вскоре становилась, выражаясь ученым языком, единственной правопреемницей царства предыдущего.
Более того, остальные части после очередной дележки переставали играть хоть какую-нибудь маломальскую роль. В них абсолютно ничегошеньки не происходило, упоминания о них исчезали сначала из новостей политики с экономикой, затем из истории с географией и, наконец, из памяти народной. Бывало, глазом моргнуть не успеешь, как их уже след простыл, и весь привычный глазу ландшафт - между горами на восходе и лесами на закате, долами на полудне и не разобрать толком в темноте чем на полуночи - снова целиком занят единым царством. А в центре по-прежнему, как ни в чем ни бывало, величаво высится холм с Избой-читальней. По мере подъема на который всегда происходил тот странный фокус с пространством в виде вышеописанного ландшафта и временем суток, с которого мы и начали наш рассказ.
Разгадкой этого парадокса никто особо не заморачивался. Привыкли и спокойно принимали за объективную реальность, данную в ощущениях. Жить никому не мешает, и ладно. А то, что приезжие удивляются, так это даже хорошо в плане развития туризма.
Иван, когда со временем стал в Избе-читальне совсем уж своим человеком, как-то отважился, всё-таки, спросить напрямую, кем и, главное, зачем оно всё этак устроено.
Борщец Ха Эл - по имени-отчеству её в Тридесятом царстве сроду никто не называл, больно уж заковыристые, язык сломаешь - задумчиво посмотрела на Ивана сквозь толстенные стёкла очков и строго сказала:
- Мне так показалось удобнее.
Иван и не стал дальше допытываться. Вполне достаточно, чего тут непонятного.
Хотя по зрению ей, похоже, было совсем уж всё равно - день вокруг или ночь. Но в своём царстве посреди царства ориентировалась она, надо признать, превосходно, безошибочно находя то, что понадобится.
В Избе-читальне Ивану понравилось с первого разу. Внутри было тихо, хорошо и многообещающе пахло, и свет был приятный неяркий, оттого, что из каждого окна пробивался сквозь шторы свой, порождая из смешения солнечных лучей и лунных бликов картину таинственную и загадочную, сулящую тайны и приключения.
Братья подвели Ивана к высокой деревянной стойке со стопками книг, приподняли его, чтобы видно стало, степенно поздоровались с обеими сидящими за стойкой - там обнаружилась ещё и какая-то молодая девица-красавица, но глазки строить ей они, конечно, не стали.
Сказали, как обычно, всё перепутав:
- Вот, Харибда Лукинишна, меньшого вам привели, пора - пусть набирается уму-разуму, премудрости книжной…
Та молча кивнула, братьев не поправляя, и Африкан с Мокием поставили Ивана обратно на пол, попрощались и удалились по своим делам. А Иваном занялась девица-красавица. Перегнувшись через стойку, она спросила его:
- Все буквицы уже знаешь?
- Все, - хмуро кивнул оскорблённый предположением обратного Иван.
- Молодец какой! - похвалила девица, не обратив никакого внимания на его тон.
Покопалась в стопке книжек, выбрала совсем тоненькую, протянула Ивану:
- Вот тебе очень интересная книжка. Читай внимательно, потом перескажешь мне, про что она. Ну, ступай.
Иван деревянно повернулся и зашагал к выходу, открывая на ходу книжку с нарисованным на обложке ёжиком, который куда-то нёс на иголках грибы, яблоки и прочую ерунду, ежам совсем не нужную, о чём Иван совершенно точно знал из «Иллюстрированной жизни животных» Брема, том первый, млекопитающие, отряд насекомоядные.
Эта книжка тоже была иллюстрированная. Даже чересчур, на взгляд Ивана - на каждой страничке места для текста крупными буквами под картинками оставалось всего ничего. Поэтому она быстро закончилась, Иван еле успел спуститься с крыльца. Там он немножко постоял, подумал и пошёл обратно.
- Ты чего вернулся? - удивилась девица-красавица.
Иван вежливо сказал, что книжка очень интересная, ему понравилась, а теперь он хочет обменять её на новую, если так можно.
Девица, кажется, не поверила и потребовала, чтобы Иван рассказал про ёжика.
Иван рассказал слово в слово, как там и было написано.
- Прекрасная память на стихи, чисто детская, - похвалила его красавица.
И спросила, читал ли он ещё какую-нибудь книжку.
Иван подумал и сказал, что про самую последнюю он не знает, как она называется, потому что нашел её на чердаке без обложки, без начала и без конца, что самое обидное. В ней рассказывается история про храброго человека по имени Робинзон Крузоэ…
- Ну-ка, ну-ка, - обрадовалась девица. - А что тебе там особенно запомнилось?
- Как Робинзон Крузоэ ехал зимой на санях, и на него в лесу напали волки, - сказал Иван.
А красавица почему-то обиделась и сказала, что Иван ей уже начинал нравиться, но сейчас она видит, какой он врунишка и выдумщик.
Теперь уже Иван хотел обидеться, но не успел. Потому что суровая, молчавшая до того бабушка Борщец Ха Эл вздохнула, встала со своего места и сказала в пространство, как-бы никому конкретно, что некоторым хорошо было бы к первой практике читать уже не только адаптированные - слово Ивану понравилось, решил запомнить - детские издания. А Ивану она сказала коротко:
- Заходи! - и подняла перед ним откидную досочку, закрывавшую проход в мир бесконечных полок с книгами, меж которых можно было затеряться и пропадать часами.
для тех, кто хочет всё и сразу - https://ridero.ru/books/esli_iz_mnogogo_vzyat_ponemnozhku/