Дипломатическое использование агрессором внутренних раздоров в стане противника
1. Главная/ История дипломатии / Организация и методы современной дипломатии / О приемах буржуазной дипломатии/ Дипломатическое использование агрессором внутренних раздоров в стане противника
Использование внутренних разногласий и раздоров в той стране, на которую готовится нападение, было одной из основ дипломатической премудрости задолго до Макиавелли. Известно, что итальянский мыслитель приписывал этому средству громадное значение и всячески его рекомендовал своим ученикам и последователям.
Чтобы не уходить в глубь веков, достаточно напомнить о наиболее характерных примерах начиная с XVII столетия. Людовик XIV почти тридцать лет подряд, с 1660 г. и вплоть до второй английской революции в конце 1688 г., держал в своих руках все нити английской политики. Это объяснялось простой причиной: он давал регулярные и очень крупные денежные субсидии обоим последним королям из династии Стюартов - и Карлу II и Иакову II. Тем самым он ослаблял их зависимость от Парламента. Все эти долгие годы английская внешняя политика направлялась согласно указаниям и интересам французской дипломатии; только революция 1688 г., низвергшая Иакова II, избавила Англию от такого положения фактического вассалитета. В XVIII столетии было множество примеров как тайного, так и открытого вмешательства дипломатии во внутренние дела чужой державы с целью овладения той или иной частью её территории. Так действовал Пётр I в отношении Персии в 1721 - 1723 гг.; так работала в Польше французская и русская дипломатия в 30-х годах XVIII столетия; такова была политика Австрии, Пруссии и России относительно Польши при Екатерине П. Все три раздела Польши были очень искусно подготовлены постоянным лавированием дипломатии трёх соседних великих держав между враждующими польскими партиями и искусным разжиганием их внутренней склоки. Любопытно отметить, что в течение и XVII и XVIII веков дипломатия обыкновенно вовсе не считала нужным прикрывать своё вмешательство во внутренние дела чужих стран какими-либо возвышенными предначертаниями и принципами. Только начиная со времени французской революции это вмешательство стало усердно маскироваться всяческими высокими «принципиальными» целями.
[Spoiler (click to open)]
В XIX веке император Николай Павлович, вмешиваясь во внутренние дела Турции с целью расчленения этого государства, любил ссылаться при этом на мотив защиты христианских подданных султана. Он в этом отношении был менее откровенен, чем его отец Павел I. На докладе Растопчина о том, что греки сами охотно подойдут под скипетр русского самодержца, Павел Петрович написал: «А можно и подвести». В самом конце XIX века английский министр колоний в кабинете лорда Солсбери Джозеф Чемберлен и его пособник Сесиль Роде, настойчивым вмешательством во внутренние дела республик Трансвааля и Оранжевой и разжиганием борьбы между коренным бурским населением и иммигрантами (уитлендерами) подготовили завоевательную войну Англии против буров и присоединение обеих бурских республик к Британской империи.
Искусно использовал Бисмарк внутренние противоречия, существовавшие в политической жизни Италии, для достижения трудной и сложной дипломатической цели.
Итальянский король Гумберт I взял на себя инициативу в деле, на которое коварно и последовательно наталкивал Италию князь Бисмарк, Здесь раскрывается любопытный пример того, как для достижения своих дипломатических целей Бисмарк умел пользоваться представителями итальянской политик ческой и социальной реакции, которую воплощал в своём лицз и сам король. Дело в том, что Гумберт и его придворное окружение давно уже хотели отделаться окончательно от антипатичных для них революционных традиций, от воспоминаний о Гарибальди, о народной освободительной борьбе - словом, оборвать всякие связи с недавним прошлым, когда в годы объединения Италии отцу Гумберта королю Виктору-Эммануилу приходилось скрепя сердце принимать услуги «революционеров». Поэтому, когда захват Туниса Францией создал предлог к сближению Италии с Германской империей, Гумберт с большой готовностью пошёл на соблазнительные авансы Бисмарка. Гумберт отлично знал - как и все в Европе, - что как раз тот же Бисмарк и толкнул Францию на завоевание Туниса; однако это не остановило короля. Трудность заключалась в том, что либеральные круги Италии вовсе не хотели рвать традиционные связи с Францией, так много сделавшей для объединения Италии. Они определённо боялись именно того, что так привлекало Гумберта: сближения с реакционным пруссачеством. Сам монарх вёл деятельнейшие, но строго конфиденциальные переговоры с Бисмарком, который внушал королю, что следует сначала сделать дело, а потом поставить народ перед совершившимся фактом. В конце концов Бисмарк достиг того, что Гумберт решил сделать дружественный визит наследственному врагу Италии, австрийскому императору, в Вену. Когда в газетах появились первые слухи о предстоящей поездке Гумберта в Вену, министр иностранных дел Манчини объявил, что это вздор, выдуманный венскими газетами. Итальянский посол в Вене Робилант был в полном недоумении. Он экстренно запросил своего министра, что всё это значит. Как раз в этот самый день сам Манчини тоже послал Робиланту запрос, «что всё это значит?» Обратились к королю. До поры до времени король опровергал этот слух как ложный. А когда всё уже было слажено и Бисмарк дал из Берлина сигнал, Гумберт поехал в Вену. Тотчас же после этого визита стало известно, что Италия примыкает к австро-германскому союзу и что, таким образом, этот союз становится «тройственным союзом».
Таким образом, через посредство короля Гумберта, против воли и интересов подавляющего большинства итальянской нации, даже без ведома ответственного итальянского министерства Бисмарку удалось поставить Италию на службу германскому империализму.
Как и во всех других странах, подпавших под дипломатическое влияние Германии, эта перемена внешней политики тотчас же сказалась заметным усилением реакции внутри государства и обострением агрессивных тенденций во внешней политике.
2. Главная/ История дипломатии / Организация и методы современной дипломатии / О приемах буржуазной дипломатии/ Использование национальных разногласий и противоречивых интересов в стане врагов
Одним из излюбленнейших приёмов дипломатии, подготовляющей внутреннее разложение в стане противника, всегда являлось разжигание междунациональной розни во враждебной стране. Достаточно напомнить лишь несколько характерных примеров. Готовя захват Шлезвига и Гольштейна в 1863 - 1864 гг., Бисмарк всеми мерами старался раздуть вовсе не существовавшую вражду немецкого населения этих провинций против датского правительства. Так же точно и болгарское правительство, уже с ранней весны 1913 г. подготовляя внезапное нападение на союзную Сербию и вторжение в сербские округа Македонии, изо всех сил посредством подсылаемых эмиссаров разжигало ненависть между болгарским меньшинством и сербским большинством в этих округах. Так оно продолжало свою всегдашнюю деятельность в этом направлении, начавшуюся ещё во времена турецкого владычества. Следуя по тому же пути, ещё задолго до мировой войны 1914 г., дипломатия Германской империи, начиная уже с канцлерства Бюлова, осторожно, под рукой, поддерживала в Бельгии фламандское движение против валлонов. Следует отметить, что сами «флемминги», невзирая на настойчиво выражаемые в германской печати сожаления о их будто бы горькой участи, и не думали жаловаться на какие-либо притеснения: бельгийская конституция твёрдо обеспечивала им равные права с прочими гражданами королевства. А когда в августе 1914 г. немцы предательским ударом в спину овладели Бельгией, они немедленно же приступили к расчленению страны. При этом немцы громко провозгласили, что намерены спасти «измученное германское племя флеммингов» от «чужеземного» (т. е. бельгийского) владычества. Грабили, впрочем, немецкие оккупационные власти совершенно нелицеприятно и без разбора и тех и других, и валлонов и спасаемых будто бы «флеммингов». Нечего и говорить, что, как только немцы были в 1918 г. выгнаны вон из страны, ни малейшего сепаратистского движения в Бельгии не оказалось. Таким образом, обнаружилась воочию вся искусственность дипломатического подстрекательства и разжигания фламандского партикуляризма. Но, конечно, всё, что знала новейшая история об использовании внутренних раздоров и неурядиц с целью подготовки захватов и вторжений в облюбованную страну, было превзойдено гитлеровскими дипломатами в 1933-1941 гг.
Как и во многих других случаях, продолжая применять все приёмы и ухватки дипломатии вильгельмовских времён, гитлеровская клика действовала всё же с такой бесцеремонностью, с такой наглостью, с открытым применением таких коварных и жестоких мер, что ничего подобного Европа за последний период своего существования, конечно, не видела. У гитлеровцев дипломатия и война всегда сливались воедино. Это не только потому, что гитлеровцы нападали без объявления войны, бросались на свою жертву из-за угла, даже не трудясь придумывать предлоги и изобретать претензии. Дипломаты гитлеровской Германии уже задолго до прямого начала военных действий выступали как застрельщики и разведчики германской армии. Руками подосланных террористов туземного или импортного происхождения они убивали наиболее для них вредных (как им казалось) деятелей страны, на которую собирались напасть. Так умертвили они министра Французской республики Барту, короля Югославии Александра, австрийского канцлера Дольфуса. Они взрывали мосты и вокзалы, следуя традициям императорской Германии, как делали ещё в Канаде в 1916 г. агенты и шпионы фон Папена, пребывавшего в то время в Вашингтоне в качестве военного атташе имперского правительства. Фон Папен был тогда ещё «неведомым избранником», простора желанного он ещё не имел; всё же пришлось отозвать его за слишком уж рискованную оперативность и расторопность. Нужно было дождаться водворения гитлеровского режима в Германии, чтобы дать Папену возможность делать то, что он и принялся делать в качестве посла в Австрии, готовя удушение австрийской самостоятельности, или впоследствии будучи германским послом в Турции. Он организовал здесь восстания курдских племён; он наблюдал с безопасной дистанции взрывы таинственных бомб во время своих невинных прогулок по улицам Анкары и подсылал агитаторов-поджигателей в Ирак и Иран, в Сирию и Палестину.
В то время как фон Папен старался «углубить» в Малой Азии национальное самосознание курдов и подстрекнуть их на попытку отнять у турецкого правительства мосульскую нефть, - па западном конце Европы гитлеровская дипломатия чутким ухом уловила неслышное никому до тех пор пробуждение национального чувства... в кельтах, населяющих западные департаменты Франции. Кельты, т. е. бретонцы и отчасти нормандцы, вплоть до того момента, как внешнеполитический отдел национал-социалистской партии в Берлине возымел к ним сострадание, даже и не подозревали, в каком унизительном положении они находятся. В самом деле, французы, это «негроизироваиное племя», государство «мулатов», по определению Гитлера, осмеливаются держать под своей властью кельтов, чистейших арийцев, сохранивших на берегу Ламанша и Атлантического океана непорочность арийской расы. Уже ранней весной 1934 г. в Мюнхене был основан Союз пробуждающихся кельтов во главе с чиновником гестапо Фридрихом Шмитцем. Союз получил субсидию от внешнеполитического отдела национал-социалистской партяи и немедленно открыл в городе Ренн, во французской Бретани, Центральный комитет национальной бретонской партии. Французские газеты обратили внимание на то, что в Ренн наехало и тотчас же вступило в новоявленную партию очень много немцев. Но гитлеровцы нашли средства успокоить французскую прессу. Газеты примолкли. Зато реннский Центральный комитет обзавёлся своим органом «Бретонская нация», и вот что можно было прочитать в номере этой газеты от 17 июня 1934 г.: «Будем же сражаться вместе, чтобы в ближайшей войне Бретань стала свободной и самостоятельной. Франция стремится к войне. Бретонцы, внимание! Разобьём цепи, которыми нас сковывает Франция!». Всё это творилось открыто, на глазах безмятежно созерцающих французских властей. Но дело этим не ограничилось. Германское посольство в Париже создало и финансировало террористическую секцию национально-бретонской партии «Гвенн-га-ду»; и вот по Бретани в 1935 - 1939 гг. прокатилась волна железнодорожных крушений, взрывов памятников и отдельных зданий и т. п. Ни малейшего отклика в бретонском народе это «движение», конечно, не вызвало. Но после капитуляции Франции в 1940 г. немцы, при услужливом пособничестве правительства Виши, поспешили посадить в Бретани подходящих квислингов в качестве её «излюбленных людей» и представителей. О подрывной работе гитлеровцев в 1938-1940 гг. в Эльзас-Лотарингии и говорить не приходится. Много работали на Корсике, но уже не только подрывники Гитлера, а также и агенты Муссолини... Движение автономистов на Корсике оказалось таким же искусственным, как в Бретани. Все эти неудачи не помешали германской дипломатии создать в Париже легализированный в 1936 г., но существовавший и раньше Центральный комитет национальных меньшинств Франции. Он должен был объединить всех этих внезапно народившихся автономистов. Но прилежнее и с наибольшим успехом этот комитет занялся организацией еврейских погромов в Алжире и Тунисе. Ещё успешнее велось дело погромов «внешнеполитическим отделом национал-социалистской партии» в английских протекторатах и прежде всего в Палестине и северной Аравии. Особенно любовное внимание и официальная гитлеровская дипломатия (Министерство иностранных дел) и официозная («внешнеполитический отдел национал-социалистской партии») уделяла всегда марокканским делам. В октябре 1934 г. в Берлине с большой помпой открылась «конференция мусульманских общин» под председательством одного из непримиримейших врагов Франции, марокканского вождя Абд-эль-Вахаба. Конференция провозгласила, что свою «свободу» Марокко, Тунис, Алжир получат только при победе Германии над Францией. Во Франции знали обо всём этом. Но когда французским правителям, начиная с Думерга, продолжая Лавалем и кончая Даладье, докладывали об, этом невероятном по наглости, небывалом по безнаказанности, открытом походе против Франции, об этой подрывной работе по расчленению государства, министры отвечали на это только усиленными арестами коммунистов как в Париже, так и в Северной Африке, да жалобами на коварство Москвы.
Защита угнетённых меньшинств, восстановление попранных национальных прав, борьба за самоопределение слабых племён - такова была бесстыдная дипломатическая маскировка гитлеровской и муссолиниевской дипломатии, стремившейся содействовать образованию пресловутой «пятой колонны» во враждебных гитлеровщине государствах. Но не только эта лживая и лицемерная «защита» национальных прав людьми, которые топчут сапогом в своей стране все человеческие права вообще, не только эта издевательская «национальная», «автономистская», «сепаратистская» агитация создавали в 1933 - 1941 гг. «пятую колонну».
Весьма поучительно проследить, как прикрывала итальянская фашистская дипломатия свои чисто империалистические цели начиная с первых лет после захвата фашистами власти в государстве.
3. Главная/ История дипломатии / Организация и методы современной дипломатии / О приемах буржуазной дипломатии/ Прикрытие захватнических планов демагогическими призывами к борьбе против гегемонии империалистов-победителей
p align="justify">Прежде всего торжественно был выдвинут «благороднейший» и не подлежащий никакому принципиальному оспариванию лозунг: европейское человечество вовсе не обязано вечно подчиняться гегемонии версальских победителей. В частности Центральная и Южная Европа не должна оставаться под опекой Франции. Долой все наложенные на Европу дипломатические оковы! В своей речи в Сенате 5 июня 1928 г., подводя итог дипломатическим достижениям фашизма в первые годы его существования, Муссолини заявил, что не признаёт за Лигой наций никаких чудодейственных свойств по части охраны мира. Муссолини должен был бы выразиться точнее: ведь вся его политика была направлена к планомерному подрыву сил и престижа женевского учреждения. Англичанин Крэсуэлл в своей нашумевшей книге «Об основных принципах фашизма» даёт правильное определение отношению муссолиниевской дипломатии к Лиге наций. Лига наций, по мнению итальянских дипломатов, существует лишь затем, чтобы удержать за Англией и Францией господствующее положение, созданное для них Версальским, Сен-Жерменеким, Севрским и прочими мирными трактатами; с другой стороны, Лига наций нужна для маленьких государств, боящихся нападения со стороны сильного соседа, а так как Италия не принадлежит ни к разряду торжествующих победителей, ни к категории малых держав, то для неё Лига наций явно бесполезна. Если бы фашистские дипломаты были более откровенны с англичанином, они должны были бы добавить, что Лига наций была не только бесполезна, но и вредна для их планов: фашистской Италии было необходимо иметь свободные руки для развязывания новой войны. Для этого в 20-х годах Лига наций ещё казалась - именно только казалась - серьёзной помехой. Волей-незолей приходилось до поры до времени маскироваться. Маскировка была выбрана не без демагогической ловкости. Муссолини приглашал собраться под знаменем Италии всех, кто считает несправедливым установление англо-французской гегемонии в Европе и в Африке, всех желающих такого пересмотра договоров 1919 - 1920 гг., пересмотра, который должен «вместо фальшивого мира дать мятущемуся человечеству мир истинный, основанный на братстве и солидарности народов». Так начала писать официозная итальянская пресса, как только фашистская узурпация настолько упрочилась внутри страны, •что можно было подумать и о провозглашении принципов новой внешней политики. Такие лозунги очень путали карты и выбивали оружие из рук политических противников нового режима. Что мог возразить против таких призывов, например, враг фашизма, бывший итальянский премьер Франческо Нитти, автор известной книги «Европа без мира», в которой также доказывается, что Версальский и другие трактаты настоящего мира человечеству не принесли? Фашистская демагогия ставила его в несколько затруднительное положение. В дальнейшей своей агитации дипломатия Муссолини расчленила задачу. Бороться единовременно против Англии и Франции было признано нецелесообразным. Решили начать с Франции, ибо на первой очереди стояли планы итальянской экспансии в Европе, и здесь ожидалось, что Англия не захочет уж слишком горячо поддерживать французов. А затем можно было поднять проблему и Восточной Африки, где тоже позволительно было надеяться, что в свою очередь Франция не будет расположена слишком страстно поддерживать англичан. Маскировка оказалась удачной и дала осязательные дипломатические плоды. Когда в ноябре 1927 г. Франция заключила договор о дружбе с Югославией, ровно спустя десять дней Муссолини заключил военный договор о взаимопомощи с Албанией. Дипломатической мотивировкой явилась будто бы спешная необходимость оградить независимость маленького, беззащитного албанского народа от французских и югославских империалистов. На самом деле было совсем другое. Муссолини уже давно облюбовал Албанию как будущую свою добычу. Затем, 5 апреля 1927 г., великодушный дуче, неустанно и бескорыстно оберегающий права и свободу малых народов, заключил союз с Венгрией, «чтобы избавить её от угрозы нападения со стороны французского вассала - Югославии». На самом деле фашистская дипломатия алчно мечтала взять в тиски Югославию и подготовить будущее грабительское нападение на западную часть Балканского полуострова.
Систематически подрывая престиж Франции на Дунае, на Балканском полуострове, в Австрии, в Венгрии, итальянская дипломатия всё время прикрывалась якобы бескорыстным стремлением «заставить победителей удовлетворить всех обездоленных и этим навсегда упрочить спокойствие человечества». Фашистскому чиновнику и казённому публицисту Марио Симонатти была заказана книжка на французском языке под сенсационным заглавием «Готовят преступление - франко-итальянскую войну». В этой книжке, вышедшей в Париже весной 1930 г., официозный «экспонент» политики Муссолини писал, что только преступные люди могут подбивать французов на сопротивление итальянским домогательствам. Французы не считаются с реальностями: «Германия унижена», а потому и недовольна; она начнёт войну, как только сможет; Италия обижена и тоже недовольна; с Советской Россией Франции не удалось завязать хорошие отношения; Испания также недовольна. Что же Франции делать? Поддерживать Италию, больше ничего не остаётся. Не заключать же союз с СССР! Не доверять же Германии, которая остаётся насквозь империалистической и тайно готовит войну! Тут несколько зарапортовавшийся фашист, видимо, спохватился: ведь нужно же было как-нибудь объяснить, почему сам Муссолини изо всех сил стремится привлечь эту «приниженную и мечтающую о реванше» Германию на свою сторону. Объяснение было весьма простым: «Мы видим, что быстрыми шагами приближается итало-германский союз, к которому будут тяготеть и другие народы... Но никто не будет иметь права жаловаться, если Италия, не найдя друзей в Париже, пойдёт искать их в Берлине».
С момента прихода к власти Гитлера и итальянскому фашизму уже нечего стало особенно стесняться. И вот требования Муссолини становятся всё решительнее: или Италии будет воздана «справедливость», или итальянская дипломатия «начнёт искать» её в союзе с Германией. «И найдёт», - добавлялось с угрозой. Эта угроза была тотчас же учтена и использована французскими пособниками фашизма, прежде всего Лавалем. Фронт меняется: остриё агрессивной политики итальянского фашизма временно отклоняется от Европы и направляется против Абиссинии. Теперь уже не Франция, но Англия, владычица Судана и Египта, - главный дипломатический противник фашистской Италии. Сейчас же надевается и нужная дипломатическая маска. Италия уже не защитница обездоленных мирными договорами 1919 - 1920 гг., чем она только что была и чем завтра же окажется вновь. Теперь, в 1933 - 1935 гг., подготовляя, проводя и заканчивая захват Абиссинии, итальянский фашизм надевает на себя маску паладина европейской цивилизации: он отнимает шаг за шагом у «африканских дикарей» их землю лишь затем, чтобы приобщить их к высшей мировой культуре. Высокопоставленные фашистские ораторы вроде зятя Муссолини министра иностранных дел Чиано прославляют в лице Муссолини прямого продолжателя воинственных героев древнего Рима, которые начиная от пунических войн не переставали победным маршем шествовать по Африке и превращали Средиземное море в «Итальянское море». Сначала в 1930 г., а потом массовым изданием в 1931 г. с благословения Муссолини была издана сенсационная книга капитана военного флота Франческо Бертонелли «Наше море». Автор, восторженно приветствуемый всей итальянской руководящей печатью, утверждал, что Италия, стремясь стать господствующей державой на Средиземном море, этим самым ограждает от английского империализма свободу мореплавания и права слабых держав - Турции и Греции. «То, что сделала Англия в прошлом веке для защиты своего империализма, то должен теперь сделать блок Италии, Греции, Турции для защиты Средиземного моря». Так итальянский фашизм приглашал свои намеченные жертвы к общей «защите», т. е. к превращению Средиземного моря в море Итальянское. И такое превращение должно было произойти параллельно с расширением фашистских захватов в Африке.
Сам Муссолини уже давно без ненужной скромности начинал усматривать приятное сходство между своей собственной особой и Юлием Цезарем. А в восторженной фашистской печати без всякого юмора обсуждался вопрос, чем именно превосходит Муссолини великого древнеримского диктатора. Правда, дело это было уже после завоевания Абиссинии, но до того, как это приобретение оказалось столь обременительным и непрочным. Во всяком случае шум, поднятый вокруг цивилизаторской миссии Италии в Африке, был так велик и дал столь плодотворные результаты, что даже в английской печати - по крайней мере в той её части, которая склонна была поддерживать фашизм, - стало всё чаще повторяться утверждение, что мешать итальянцам в деле завоевания Абиссинии значило бы бороться против незыблемого исторического закона, подчиняющего расы варварские расам культурным. При этом английские ответственные деятели недвусмысленно давали понять, что, пожалуй, не следует европейцам слишком яростно между собой ссориться на глазах «цветных рас».
Близилось, впрочем, такое время - оно наступило в 1936 г., с итальянской интервенцией в Испании, - когда в своих планах присвоения всего, что плохо лежит на Балканском полуострове или в Африке, Муссолини уже не прикрывался ни личиной защитника обездоленных европейских народов, ни рыцарской мантией «крестоносца культуры», пекущегося о просвещении коснеющих в невежестве африканских варваров. Уже возникла и всё более крепла пресловутая «ось», и, опьянённые иллюзией своего всемогущества и сознанием полнейшей безнаказанности, фашистские дипломаты решили, что им уже можно избавить себя от той «дани», уплачиваемой добродетели пороком, каковой, по старинной поговорке, является лицемерие. Немецкий Эрзатц-Наполеон (так называет Гитлера немецкая эмигрантская печать) и итальянский Эрзатц-Цезарь в самые последние годы перед новой мировой войной быстро и легко стали отвыкать от всяких дипломатических стеснений и условностей... Затейливые и многообразные маскировки всё чаще и чаще заменялись открытыми угрозами.
Источник
Использование внутренних разногласий и раздоров в той стране, на которую готовится нападение, было одной из основ дипломатической премудрости задолго до Макиавелли. Известно, что итальянский мыслитель приписывал этому средству громадное значение и всячески его рекомендовал своим ученикам и последователям.
Чтобы не уходить в глубь веков, достаточно напомнить о наиболее характерных примерах начиная с XVII столетия. Людовик XIV почти тридцать лет подряд, с 1660 г. и вплоть до второй английской революции в конце 1688 г., держал в своих руках все нити английской политики. Это объяснялось простой причиной: он давал регулярные и очень крупные денежные субсидии обоим последним королям из династии Стюартов - и Карлу II и Иакову II. Тем самым он ослаблял их зависимость от Парламента. Все эти долгие годы английская внешняя политика направлялась согласно указаниям и интересам французской дипломатии; только революция 1688 г., низвергшая Иакова II, избавила Англию от такого положения фактического вассалитета. В XVIII столетии было множество примеров как тайного, так и открытого вмешательства дипломатии во внутренние дела чужой державы с целью овладения той или иной частью её территории. Так действовал Пётр I в отношении Персии в 1721 - 1723 гг.; так работала в Польше французская и русская дипломатия в 30-х годах XVIII столетия; такова была политика Австрии, Пруссии и России относительно Польши при Екатерине П. Все три раздела Польши были очень искусно подготовлены постоянным лавированием дипломатии трёх соседних великих держав между враждующими польскими партиями и искусным разжиганием их внутренней склоки. Любопытно отметить, что в течение и XVII и XVIII веков дипломатия обыкновенно вовсе не считала нужным прикрывать своё вмешательство во внутренние дела чужих стран какими-либо возвышенными предначертаниями и принципами. Только начиная со времени французской революции это вмешательство стало усердно маскироваться всяческими высокими «принципиальными» целями.
[Spoiler (click to open)]
В XIX веке император Николай Павлович, вмешиваясь во внутренние дела Турции с целью расчленения этого государства, любил ссылаться при этом на мотив защиты христианских подданных султана. Он в этом отношении был менее откровенен, чем его отец Павел I. На докладе Растопчина о том, что греки сами охотно подойдут под скипетр русского самодержца, Павел Петрович написал: «А можно и подвести». В самом конце XIX века английский министр колоний в кабинете лорда Солсбери Джозеф Чемберлен и его пособник Сесиль Роде, настойчивым вмешательством во внутренние дела республик Трансвааля и Оранжевой и разжиганием борьбы между коренным бурским населением и иммигрантами (уитлендерами) подготовили завоевательную войну Англии против буров и присоединение обеих бурских республик к Британской империи.
Искусно использовал Бисмарк внутренние противоречия, существовавшие в политической жизни Италии, для достижения трудной и сложной дипломатической цели.
Итальянский король Гумберт I взял на себя инициативу в деле, на которое коварно и последовательно наталкивал Италию князь Бисмарк, Здесь раскрывается любопытный пример того, как для достижения своих дипломатических целей Бисмарк умел пользоваться представителями итальянской политик ческой и социальной реакции, которую воплощал в своём лицз и сам король. Дело в том, что Гумберт и его придворное окружение давно уже хотели отделаться окончательно от антипатичных для них революционных традиций, от воспоминаний о Гарибальди, о народной освободительной борьбе - словом, оборвать всякие связи с недавним прошлым, когда в годы объединения Италии отцу Гумберта королю Виктору-Эммануилу приходилось скрепя сердце принимать услуги «революционеров». Поэтому, когда захват Туниса Францией создал предлог к сближению Италии с Германской империей, Гумберт с большой готовностью пошёл на соблазнительные авансы Бисмарка. Гумберт отлично знал - как и все в Европе, - что как раз тот же Бисмарк и толкнул Францию на завоевание Туниса; однако это не остановило короля. Трудность заключалась в том, что либеральные круги Италии вовсе не хотели рвать традиционные связи с Францией, так много сделавшей для объединения Италии. Они определённо боялись именно того, что так привлекало Гумберта: сближения с реакционным пруссачеством. Сам монарх вёл деятельнейшие, но строго конфиденциальные переговоры с Бисмарком, который внушал королю, что следует сначала сделать дело, а потом поставить народ перед совершившимся фактом. В конце концов Бисмарк достиг того, что Гумберт решил сделать дружественный визит наследственному врагу Италии, австрийскому императору, в Вену. Когда в газетах появились первые слухи о предстоящей поездке Гумберта в Вену, министр иностранных дел Манчини объявил, что это вздор, выдуманный венскими газетами. Итальянский посол в Вене Робилант был в полном недоумении. Он экстренно запросил своего министра, что всё это значит. Как раз в этот самый день сам Манчини тоже послал Робиланту запрос, «что всё это значит?» Обратились к королю. До поры до времени король опровергал этот слух как ложный. А когда всё уже было слажено и Бисмарк дал из Берлина сигнал, Гумберт поехал в Вену. Тотчас же после этого визита стало известно, что Италия примыкает к австро-германскому союзу и что, таким образом, этот союз становится «тройственным союзом».
Таким образом, через посредство короля Гумберта, против воли и интересов подавляющего большинства итальянской нации, даже без ведома ответственного итальянского министерства Бисмарку удалось поставить Италию на службу германскому империализму.
Как и во всех других странах, подпавших под дипломатическое влияние Германии, эта перемена внешней политики тотчас же сказалась заметным усилением реакции внутри государства и обострением агрессивных тенденций во внешней политике.
2. Главная/ История дипломатии / Организация и методы современной дипломатии / О приемах буржуазной дипломатии/ Использование национальных разногласий и противоречивых интересов в стане врагов
Одним из излюбленнейших приёмов дипломатии, подготовляющей внутреннее разложение в стане противника, всегда являлось разжигание междунациональной розни во враждебной стране. Достаточно напомнить лишь несколько характерных примеров. Готовя захват Шлезвига и Гольштейна в 1863 - 1864 гг., Бисмарк всеми мерами старался раздуть вовсе не существовавшую вражду немецкого населения этих провинций против датского правительства. Так же точно и болгарское правительство, уже с ранней весны 1913 г. подготовляя внезапное нападение на союзную Сербию и вторжение в сербские округа Македонии, изо всех сил посредством подсылаемых эмиссаров разжигало ненависть между болгарским меньшинством и сербским большинством в этих округах. Так оно продолжало свою всегдашнюю деятельность в этом направлении, начавшуюся ещё во времена турецкого владычества. Следуя по тому же пути, ещё задолго до мировой войны 1914 г., дипломатия Германской империи, начиная уже с канцлерства Бюлова, осторожно, под рукой, поддерживала в Бельгии фламандское движение против валлонов. Следует отметить, что сами «флемминги», невзирая на настойчиво выражаемые в германской печати сожаления о их будто бы горькой участи, и не думали жаловаться на какие-либо притеснения: бельгийская конституция твёрдо обеспечивала им равные права с прочими гражданами королевства. А когда в августе 1914 г. немцы предательским ударом в спину овладели Бельгией, они немедленно же приступили к расчленению страны. При этом немцы громко провозгласили, что намерены спасти «измученное германское племя флеммингов» от «чужеземного» (т. е. бельгийского) владычества. Грабили, впрочем, немецкие оккупационные власти совершенно нелицеприятно и без разбора и тех и других, и валлонов и спасаемых будто бы «флеммингов». Нечего и говорить, что, как только немцы были в 1918 г. выгнаны вон из страны, ни малейшего сепаратистского движения в Бельгии не оказалось. Таким образом, обнаружилась воочию вся искусственность дипломатического подстрекательства и разжигания фламандского партикуляризма. Но, конечно, всё, что знала новейшая история об использовании внутренних раздоров и неурядиц с целью подготовки захватов и вторжений в облюбованную страну, было превзойдено гитлеровскими дипломатами в 1933-1941 гг.
Как и во многих других случаях, продолжая применять все приёмы и ухватки дипломатии вильгельмовских времён, гитлеровская клика действовала всё же с такой бесцеремонностью, с такой наглостью, с открытым применением таких коварных и жестоких мер, что ничего подобного Европа за последний период своего существования, конечно, не видела. У гитлеровцев дипломатия и война всегда сливались воедино. Это не только потому, что гитлеровцы нападали без объявления войны, бросались на свою жертву из-за угла, даже не трудясь придумывать предлоги и изобретать претензии. Дипломаты гитлеровской Германии уже задолго до прямого начала военных действий выступали как застрельщики и разведчики германской армии. Руками подосланных террористов туземного или импортного происхождения они убивали наиболее для них вредных (как им казалось) деятелей страны, на которую собирались напасть. Так умертвили они министра Французской республики Барту, короля Югославии Александра, австрийского канцлера Дольфуса. Они взрывали мосты и вокзалы, следуя традициям императорской Германии, как делали ещё в Канаде в 1916 г. агенты и шпионы фон Папена, пребывавшего в то время в Вашингтоне в качестве военного атташе имперского правительства. Фон Папен был тогда ещё «неведомым избранником», простора желанного он ещё не имел; всё же пришлось отозвать его за слишком уж рискованную оперативность и расторопность. Нужно было дождаться водворения гитлеровского режима в Германии, чтобы дать Папену возможность делать то, что он и принялся делать в качестве посла в Австрии, готовя удушение австрийской самостоятельности, или впоследствии будучи германским послом в Турции. Он организовал здесь восстания курдских племён; он наблюдал с безопасной дистанции взрывы таинственных бомб во время своих невинных прогулок по улицам Анкары и подсылал агитаторов-поджигателей в Ирак и Иран, в Сирию и Палестину.
В то время как фон Папен старался «углубить» в Малой Азии национальное самосознание курдов и подстрекнуть их на попытку отнять у турецкого правительства мосульскую нефть, - па западном конце Европы гитлеровская дипломатия чутким ухом уловила неслышное никому до тех пор пробуждение национального чувства... в кельтах, населяющих западные департаменты Франции. Кельты, т. е. бретонцы и отчасти нормандцы, вплоть до того момента, как внешнеполитический отдел национал-социалистской партии в Берлине возымел к ним сострадание, даже и не подозревали, в каком унизительном положении они находятся. В самом деле, французы, это «негроизироваиное племя», государство «мулатов», по определению Гитлера, осмеливаются держать под своей властью кельтов, чистейших арийцев, сохранивших на берегу Ламанша и Атлантического океана непорочность арийской расы. Уже ранней весной 1934 г. в Мюнхене был основан Союз пробуждающихся кельтов во главе с чиновником гестапо Фридрихом Шмитцем. Союз получил субсидию от внешнеполитического отдела национал-социалистской партяи и немедленно открыл в городе Ренн, во французской Бретани, Центральный комитет национальной бретонской партии. Французские газеты обратили внимание на то, что в Ренн наехало и тотчас же вступило в новоявленную партию очень много немцев. Но гитлеровцы нашли средства успокоить французскую прессу. Газеты примолкли. Зато реннский Центральный комитет обзавёлся своим органом «Бретонская нация», и вот что можно было прочитать в номере этой газеты от 17 июня 1934 г.: «Будем же сражаться вместе, чтобы в ближайшей войне Бретань стала свободной и самостоятельной. Франция стремится к войне. Бретонцы, внимание! Разобьём цепи, которыми нас сковывает Франция!». Всё это творилось открыто, на глазах безмятежно созерцающих французских властей. Но дело этим не ограничилось. Германское посольство в Париже создало и финансировало террористическую секцию национально-бретонской партии «Гвенн-га-ду»; и вот по Бретани в 1935 - 1939 гг. прокатилась волна железнодорожных крушений, взрывов памятников и отдельных зданий и т. п. Ни малейшего отклика в бретонском народе это «движение», конечно, не вызвало. Но после капитуляции Франции в 1940 г. немцы, при услужливом пособничестве правительства Виши, поспешили посадить в Бретани подходящих квислингов в качестве её «излюбленных людей» и представителей. О подрывной работе гитлеровцев в 1938-1940 гг. в Эльзас-Лотарингии и говорить не приходится. Много работали на Корсике, но уже не только подрывники Гитлера, а также и агенты Муссолини... Движение автономистов на Корсике оказалось таким же искусственным, как в Бретани. Все эти неудачи не помешали германской дипломатии создать в Париже легализированный в 1936 г., но существовавший и раньше Центральный комитет национальных меньшинств Франции. Он должен был объединить всех этих внезапно народившихся автономистов. Но прилежнее и с наибольшим успехом этот комитет занялся организацией еврейских погромов в Алжире и Тунисе. Ещё успешнее велось дело погромов «внешнеполитическим отделом национал-социалистской партии» в английских протекторатах и прежде всего в Палестине и северной Аравии. Особенно любовное внимание и официальная гитлеровская дипломатия (Министерство иностранных дел) и официозная («внешнеполитический отдел национал-социалистской партии») уделяла всегда марокканским делам. В октябре 1934 г. в Берлине с большой помпой открылась «конференция мусульманских общин» под председательством одного из непримиримейших врагов Франции, марокканского вождя Абд-эль-Вахаба. Конференция провозгласила, что свою «свободу» Марокко, Тунис, Алжир получат только при победе Германии над Францией. Во Франции знали обо всём этом. Но когда французским правителям, начиная с Думерга, продолжая Лавалем и кончая Даладье, докладывали об, этом невероятном по наглости, небывалом по безнаказанности, открытом походе против Франции, об этой подрывной работе по расчленению государства, министры отвечали на это только усиленными арестами коммунистов как в Париже, так и в Северной Африке, да жалобами на коварство Москвы.
Защита угнетённых меньшинств, восстановление попранных национальных прав, борьба за самоопределение слабых племён - такова была бесстыдная дипломатическая маскировка гитлеровской и муссолиниевской дипломатии, стремившейся содействовать образованию пресловутой «пятой колонны» во враждебных гитлеровщине государствах. Но не только эта лживая и лицемерная «защита» национальных прав людьми, которые топчут сапогом в своей стране все человеческие права вообще, не только эта издевательская «национальная», «автономистская», «сепаратистская» агитация создавали в 1933 - 1941 гг. «пятую колонну».
Весьма поучительно проследить, как прикрывала итальянская фашистская дипломатия свои чисто империалистические цели начиная с первых лет после захвата фашистами власти в государстве.
3. Главная/ История дипломатии / Организация и методы современной дипломатии / О приемах буржуазной дипломатии/ Прикрытие захватнических планов демагогическими призывами к борьбе против гегемонии империалистов-победителей
p align="justify">Прежде всего торжественно был выдвинут «благороднейший» и не подлежащий никакому принципиальному оспариванию лозунг: европейское человечество вовсе не обязано вечно подчиняться гегемонии версальских победителей. В частности Центральная и Южная Европа не должна оставаться под опекой Франции. Долой все наложенные на Европу дипломатические оковы! В своей речи в Сенате 5 июня 1928 г., подводя итог дипломатическим достижениям фашизма в первые годы его существования, Муссолини заявил, что не признаёт за Лигой наций никаких чудодейственных свойств по части охраны мира. Муссолини должен был бы выразиться точнее: ведь вся его политика была направлена к планомерному подрыву сил и престижа женевского учреждения. Англичанин Крэсуэлл в своей нашумевшей книге «Об основных принципах фашизма» даёт правильное определение отношению муссолиниевской дипломатии к Лиге наций. Лига наций, по мнению итальянских дипломатов, существует лишь затем, чтобы удержать за Англией и Францией господствующее положение, созданное для них Версальским, Сен-Жерменеким, Севрским и прочими мирными трактатами; с другой стороны, Лига наций нужна для маленьких государств, боящихся нападения со стороны сильного соседа, а так как Италия не принадлежит ни к разряду торжествующих победителей, ни к категории малых держав, то для неё Лига наций явно бесполезна. Если бы фашистские дипломаты были более откровенны с англичанином, они должны были бы добавить, что Лига наций была не только бесполезна, но и вредна для их планов: фашистской Италии было необходимо иметь свободные руки для развязывания новой войны. Для этого в 20-х годах Лига наций ещё казалась - именно только казалась - серьёзной помехой. Волей-незолей приходилось до поры до времени маскироваться. Маскировка была выбрана не без демагогической ловкости. Муссолини приглашал собраться под знаменем Италии всех, кто считает несправедливым установление англо-французской гегемонии в Европе и в Африке, всех желающих такого пересмотра договоров 1919 - 1920 гг., пересмотра, который должен «вместо фальшивого мира дать мятущемуся человечеству мир истинный, основанный на братстве и солидарности народов». Так начала писать официозная итальянская пресса, как только фашистская узурпация настолько упрочилась внутри страны, •что можно было подумать и о провозглашении принципов новой внешней политики. Такие лозунги очень путали карты и выбивали оружие из рук политических противников нового режима. Что мог возразить против таких призывов, например, враг фашизма, бывший итальянский премьер Франческо Нитти, автор известной книги «Европа без мира», в которой также доказывается, что Версальский и другие трактаты настоящего мира человечеству не принесли? Фашистская демагогия ставила его в несколько затруднительное положение. В дальнейшей своей агитации дипломатия Муссолини расчленила задачу. Бороться единовременно против Англии и Франции было признано нецелесообразным. Решили начать с Франции, ибо на первой очереди стояли планы итальянской экспансии в Европе, и здесь ожидалось, что Англия не захочет уж слишком горячо поддерживать французов. А затем можно было поднять проблему и Восточной Африки, где тоже позволительно было надеяться, что в свою очередь Франция не будет расположена слишком страстно поддерживать англичан. Маскировка оказалась удачной и дала осязательные дипломатические плоды. Когда в ноябре 1927 г. Франция заключила договор о дружбе с Югославией, ровно спустя десять дней Муссолини заключил военный договор о взаимопомощи с Албанией. Дипломатической мотивировкой явилась будто бы спешная необходимость оградить независимость маленького, беззащитного албанского народа от французских и югославских империалистов. На самом деле было совсем другое. Муссолини уже давно облюбовал Албанию как будущую свою добычу. Затем, 5 апреля 1927 г., великодушный дуче, неустанно и бескорыстно оберегающий права и свободу малых народов, заключил союз с Венгрией, «чтобы избавить её от угрозы нападения со стороны французского вассала - Югославии». На самом деле фашистская дипломатия алчно мечтала взять в тиски Югославию и подготовить будущее грабительское нападение на западную часть Балканского полуострова.
Систематически подрывая престиж Франции на Дунае, на Балканском полуострове, в Австрии, в Венгрии, итальянская дипломатия всё время прикрывалась якобы бескорыстным стремлением «заставить победителей удовлетворить всех обездоленных и этим навсегда упрочить спокойствие человечества». Фашистскому чиновнику и казённому публицисту Марио Симонатти была заказана книжка на французском языке под сенсационным заглавием «Готовят преступление - франко-итальянскую войну». В этой книжке, вышедшей в Париже весной 1930 г., официозный «экспонент» политики Муссолини писал, что только преступные люди могут подбивать французов на сопротивление итальянским домогательствам. Французы не считаются с реальностями: «Германия унижена», а потому и недовольна; она начнёт войну, как только сможет; Италия обижена и тоже недовольна; с Советской Россией Франции не удалось завязать хорошие отношения; Испания также недовольна. Что же Франции делать? Поддерживать Италию, больше ничего не остаётся. Не заключать же союз с СССР! Не доверять же Германии, которая остаётся насквозь империалистической и тайно готовит войну! Тут несколько зарапортовавшийся фашист, видимо, спохватился: ведь нужно же было как-нибудь объяснить, почему сам Муссолини изо всех сил стремится привлечь эту «приниженную и мечтающую о реванше» Германию на свою сторону. Объяснение было весьма простым: «Мы видим, что быстрыми шагами приближается итало-германский союз, к которому будут тяготеть и другие народы... Но никто не будет иметь права жаловаться, если Италия, не найдя друзей в Париже, пойдёт искать их в Берлине».
С момента прихода к власти Гитлера и итальянскому фашизму уже нечего стало особенно стесняться. И вот требования Муссолини становятся всё решительнее: или Италии будет воздана «справедливость», или итальянская дипломатия «начнёт искать» её в союзе с Германией. «И найдёт», - добавлялось с угрозой. Эта угроза была тотчас же учтена и использована французскими пособниками фашизма, прежде всего Лавалем. Фронт меняется: остриё агрессивной политики итальянского фашизма временно отклоняется от Европы и направляется против Абиссинии. Теперь уже не Франция, но Англия, владычица Судана и Египта, - главный дипломатический противник фашистской Италии. Сейчас же надевается и нужная дипломатическая маска. Италия уже не защитница обездоленных мирными договорами 1919 - 1920 гг., чем она только что была и чем завтра же окажется вновь. Теперь, в 1933 - 1935 гг., подготовляя, проводя и заканчивая захват Абиссинии, итальянский фашизм надевает на себя маску паладина европейской цивилизации: он отнимает шаг за шагом у «африканских дикарей» их землю лишь затем, чтобы приобщить их к высшей мировой культуре. Высокопоставленные фашистские ораторы вроде зятя Муссолини министра иностранных дел Чиано прославляют в лице Муссолини прямого продолжателя воинственных героев древнего Рима, которые начиная от пунических войн не переставали победным маршем шествовать по Африке и превращали Средиземное море в «Итальянское море». Сначала в 1930 г., а потом массовым изданием в 1931 г. с благословения Муссолини была издана сенсационная книга капитана военного флота Франческо Бертонелли «Наше море». Автор, восторженно приветствуемый всей итальянской руководящей печатью, утверждал, что Италия, стремясь стать господствующей державой на Средиземном море, этим самым ограждает от английского империализма свободу мореплавания и права слабых держав - Турции и Греции. «То, что сделала Англия в прошлом веке для защиты своего империализма, то должен теперь сделать блок Италии, Греции, Турции для защиты Средиземного моря». Так итальянский фашизм приглашал свои намеченные жертвы к общей «защите», т. е. к превращению Средиземного моря в море Итальянское. И такое превращение должно было произойти параллельно с расширением фашистских захватов в Африке.
Сам Муссолини уже давно без ненужной скромности начинал усматривать приятное сходство между своей собственной особой и Юлием Цезарем. А в восторженной фашистской печати без всякого юмора обсуждался вопрос, чем именно превосходит Муссолини великого древнеримского диктатора. Правда, дело это было уже после завоевания Абиссинии, но до того, как это приобретение оказалось столь обременительным и непрочным. Во всяком случае шум, поднятый вокруг цивилизаторской миссии Италии в Африке, был так велик и дал столь плодотворные результаты, что даже в английской печати - по крайней мере в той её части, которая склонна была поддерживать фашизм, - стало всё чаще повторяться утверждение, что мешать итальянцам в деле завоевания Абиссинии значило бы бороться против незыблемого исторического закона, подчиняющего расы варварские расам культурным. При этом английские ответственные деятели недвусмысленно давали понять, что, пожалуй, не следует европейцам слишком яростно между собой ссориться на глазах «цветных рас».
Близилось, впрочем, такое время - оно наступило в 1936 г., с итальянской интервенцией в Испании, - когда в своих планах присвоения всего, что плохо лежит на Балканском полуострове или в Африке, Муссолини уже не прикрывался ни личиной защитника обездоленных европейских народов, ни рыцарской мантией «крестоносца культуры», пекущегося о просвещении коснеющих в невежестве африканских варваров. Уже возникла и всё более крепла пресловутая «ось», и, опьянённые иллюзией своего всемогущества и сознанием полнейшей безнаказанности, фашистские дипломаты решили, что им уже можно избавить себя от той «дани», уплачиваемой добродетели пороком, каковой, по старинной поговорке, является лицемерие. Немецкий Эрзатц-Наполеон (так называет Гитлера немецкая эмигрантская печать) и итальянский Эрзатц-Цезарь в самые последние годы перед новой мировой войной быстро и легко стали отвыкать от всяких дипломатических стеснений и условностей... Затейливые и многообразные маскировки всё чаще и чаще заменялись открытыми угрозами.
Источник