Баку Леонида Зорина...
В Москве скончался Леонид Зорин (1924-2020), русский Советский писатель и сценарист…
Родился и до 24 лет жил в Баку. В 1934 году были опубликованы его детские произведения, получившие благосклонную оценку Максима Горького.
Воспоминания Леонида Зорина о Советском Баку из романа "Авансцена":
"Я помнил не только тот давний снимок, помнил отчетливо и тот день, когда меня повели сниматься. С утра готовились к этой акции - мать тщательно расчесала кудряшки, надела новенькую матроску, отец подтянул мои длинные брючки, выглядевшие на малыше забавно, - все трое отправились в фотографию.
С пыльной Бондарной, где мы жили, где стоял двухэтажный дом с подворотней, заставленный мусорными ящиками, с узким двориком, в который смотрели галереи и окна соседних домов, мы вышли на Армянскую улицу.
Она вела к центру и почему-то казалась невероятно широкой, возможно потому, что Татарская, которая вилась параллельно, была приблизительно вдвое уже.
Рядом с нами,не обгоняя нас, но ни на метр не отставая, шагал высокий азербайджанец с худым, заросшим щетиной лицом. Прошел сначала один квартал, потом еще и второй, и третий и только тогда остановился и выпалил, цокая языком:"Хороший мальчик! Пусть долго живет!"
Солнце уже набрало силу, когда мы шли через круглый садик со странным именем "Парапет", скамьи сияли и пламенели, даже в тени, под густой листвой, нас доставал полуденный жар. Дошли до Ольгинской - в самом начале, на пересечении с Кривой, располагалось ателье, которое слыло лучшим в городе. И мы вошли в него, точно в грот - было темно, прохладно и тихо...
...Фотография и в самом деле занятная.Сколько минуло лет? Не стоит подсчитывать.
"И снится: еще не скрипит поясница.
И мнится: я молод
И гибок, как хлыст.
И дух мой не смолот,
И боль не теснится,
И мой - этот город,
А я - футболист.
Все это - невидимого экрана
Волшебная оптика.
Давний апрель.
Как терпко и пряно!
Так дышит моряна.
Провинция. Каспий.Моя колыбель.
И так еще рано. Начало пролога.
И так уже поздно. Уже не кино.
Но небо так звездно. И я - у порога.
И все несерьезно. И все решено."
Вряд ли я снова увижу Баку. Но в этих стишках - чистая правда:"И мой - этот город". Мой - этот город. Почти полстолетия мы в разлуке,но чувство родства неистребимо. Стоит увидеть на телеэкране ежевечернюю метеосводку и в ней среди череды городов весточку о бакинской погоде, сердце непроизвольно сжимается - как в жаркую кисельную массу входишь в каленый кавказский воздух, снова, изнемогая от зноя, грузно ползут горбатые улицы - с нагорья, мимо горластых дворов - к прогретому до донышка морю, к коричневой мазутной волне.
Как упоительна эта музыка пестрой разноязычной речи! Слова непохожи, но интонация, но этот апшеронский акцент с его протяженными низкими нотами словно творит единый язык - для русских, азербайджанцев, армян, для европейских и горских евреев, для греков, лезгин, персов и турок. Кто только не живет в этом улье!.."
***
Из интервью 2009 года:
"- Да, я бакинец, но и москвич я уже давно - с 1948 года, более 60 лет.
А есть какие-то воспоминания о Баку? То, что потом помогало вам в жизни.
- Естественно, это воспоминания детства и юности. Они же самые стойкие, они, естественно, откладываются очень сильно, ярко, резко. Как сказал Экзюпери, «все мы родом из детства». Это очень верная формула. Во многом именно детство формирует писателя на всю его жизнь.
- Вы начали писать необычайно рано. Первое произведение было создано в 10 лет. Сам Горький обращает внимание на чудо-мальчика.
- Я не был вундеркиндом, Алексей Максимович в своей статье как раз подчеркнул, что в вашем покорном слуге не было ничего от вундеркинда, он это специально оговаривал. Никакой такой отрешенности во мне не было, я был очень «земной» и во всех отношениях здоровый человек. Писать я действительно начал рано. Первые стихотворные строчки я написал в 4 года.
- И сами записали?
- Да, сам. Сначала записывал покойный отец, потом я сам. А первая книжка в типографии вышла, когда мне было 9 лет.
- Как же так получилось?
- Баку - город южный, честолюбивый. Мальчик пишет стихи, и в издательстве возникла идея издать его книжку.
- Вы свои стихи куда-то давали, кому-то показывали, чтобы эта книга появилась?
- Никуда я их не давал. Но тогда жизнь была более домашняя, локализованная. Все всех знали, хотя город был большой, миллионник. Я уже не помню, как про меня узнали. Но послали в Москву, напечатали эту книжку. Так что мое детство начиналось довольно опасно. Ведь это могло иметь и не самые лучшие последствия. Но очевидно, основа была нормальная, обошлось.
- Наверно, родители правильно себя вели, уберегли вас?
- Думаю, что да. Об отце я сохранил совершенно фантастические воспоминания. Это был невероятный человек в смысле своих человеческих качеств.
- Я читала ваши воспоминания об отце. Они необычайно теплые, глубокие. Такое ощущение, что это родство сохранилось. Вы пишете, что отец жил только вами, в этом был смысл его жизни.
- Думаю, да. К тому же так сложилось, что я довольно рано уехал из Баку, а он там остался. Это был, конечно, драматический момент в его жизни.
- Разорвать такую близкую связь было невероятно тяжело. Он не возражал против вашего отъезда?
- Он понимал, что мне в Баку делать нечего. У меня были хорошие отношения с азербайджанским поэтом Самедом Вургуном. Это был замечательный поэт и очень интересный человек. Его уже давно нет на свете. В Баку теперь стоит его памятник. Постепенно люди, которых я знал, становятся памятниками.
Так вот, Самед Вургун сказал мне очень простую фразу: «Леня, если б я жил в Евлахе, неужели бы я не приехал в Баку?» И он был совершенно прав. Какая у меня могла быть перспектива в Баку? Ну, переводить азербайджанских поэтов или писателей, преподавать.
- Вы знали азербайджанский язык?
- Немного. Молодость была у меня спортивная. Я был молодым футболистом, играл. Город был очень многонациональный, в нашей футбольной команде были люди пяти-шести национальностей. Так что надо было знать язык. Я читал и писал по-азербайджански, мог объясняться в пределах бытовой речи. Этот язык не был для меня чужим, хотя в совершенстве я им так и не овладел.
- Отец очень без вас тосковал. У него не было идеи поехать с вами и как-то устроиться в Москве?
- Это было очень сложно. Во-первых, у меня была сестра, которая училась в школе. Сейчас она тоже в Москве, но тогда она была в Баку. Надо было ее доучивать. Кроме того, квартира в Москве была труднодостижима. Нужно было обменять жилье, а охотников поехать из Москвы в Баку было не так уж много.
- Приехав в Москву, вы поступили в Литинститут?
- Нет. Я поступил туда на заочное отделение, когда жил в Баку. Я практически закончил его тоже в Баку. Когда в 1947 году я приехал в Москву, оставалось сдать госэкзамены.
- То есть у вас в 23 года было уже два высших образования - филологическое и литературное?
- Да, так получилось…"
Родился и до 24 лет жил в Баку. В 1934 году были опубликованы его детские произведения, получившие благосклонную оценку Максима Горького.
Воспоминания Леонида Зорина о Советском Баку из романа "Авансцена":
"Я помнил не только тот давний снимок, помнил отчетливо и тот день, когда меня повели сниматься. С утра готовились к этой акции - мать тщательно расчесала кудряшки, надела новенькую матроску, отец подтянул мои длинные брючки, выглядевшие на малыше забавно, - все трое отправились в фотографию.
С пыльной Бондарной, где мы жили, где стоял двухэтажный дом с подворотней, заставленный мусорными ящиками, с узким двориком, в который смотрели галереи и окна соседних домов, мы вышли на Армянскую улицу.
Она вела к центру и почему-то казалась невероятно широкой, возможно потому, что Татарская, которая вилась параллельно, была приблизительно вдвое уже.
Рядом с нами,не обгоняя нас, но ни на метр не отставая, шагал высокий азербайджанец с худым, заросшим щетиной лицом. Прошел сначала один квартал, потом еще и второй, и третий и только тогда остановился и выпалил, цокая языком:"Хороший мальчик! Пусть долго живет!"
Солнце уже набрало силу, когда мы шли через круглый садик со странным именем "Парапет", скамьи сияли и пламенели, даже в тени, под густой листвой, нас доставал полуденный жар. Дошли до Ольгинской - в самом начале, на пересечении с Кривой, располагалось ателье, которое слыло лучшим в городе. И мы вошли в него, точно в грот - было темно, прохладно и тихо...
...Фотография и в самом деле занятная.Сколько минуло лет? Не стоит подсчитывать.
"И снится: еще не скрипит поясница.
И мнится: я молод
И гибок, как хлыст.
И дух мой не смолот,
И боль не теснится,
И мой - этот город,
А я - футболист.
Все это - невидимого экрана
Волшебная оптика.
Давний апрель.
Как терпко и пряно!
Так дышит моряна.
Провинция. Каспий.Моя колыбель.
И так еще рано. Начало пролога.
И так уже поздно. Уже не кино.
Но небо так звездно. И я - у порога.
И все несерьезно. И все решено."
Вряд ли я снова увижу Баку. Но в этих стишках - чистая правда:"И мой - этот город". Мой - этот город. Почти полстолетия мы в разлуке,но чувство родства неистребимо. Стоит увидеть на телеэкране ежевечернюю метеосводку и в ней среди череды городов весточку о бакинской погоде, сердце непроизвольно сжимается - как в жаркую кисельную массу входишь в каленый кавказский воздух, снова, изнемогая от зноя, грузно ползут горбатые улицы - с нагорья, мимо горластых дворов - к прогретому до донышка морю, к коричневой мазутной волне.
Как упоительна эта музыка пестрой разноязычной речи! Слова непохожи, но интонация, но этот апшеронский акцент с его протяженными низкими нотами словно творит единый язык - для русских, азербайджанцев, армян, для европейских и горских евреев, для греков, лезгин, персов и турок. Кто только не живет в этом улье!.."
***
Из интервью 2009 года:
"- Да, я бакинец, но и москвич я уже давно - с 1948 года, более 60 лет.
А есть какие-то воспоминания о Баку? То, что потом помогало вам в жизни.
- Естественно, это воспоминания детства и юности. Они же самые стойкие, они, естественно, откладываются очень сильно, ярко, резко. Как сказал Экзюпери, «все мы родом из детства». Это очень верная формула. Во многом именно детство формирует писателя на всю его жизнь.
- Вы начали писать необычайно рано. Первое произведение было создано в 10 лет. Сам Горький обращает внимание на чудо-мальчика.
- Я не был вундеркиндом, Алексей Максимович в своей статье как раз подчеркнул, что в вашем покорном слуге не было ничего от вундеркинда, он это специально оговаривал. Никакой такой отрешенности во мне не было, я был очень «земной» и во всех отношениях здоровый человек. Писать я действительно начал рано. Первые стихотворные строчки я написал в 4 года.
- И сами записали?
- Да, сам. Сначала записывал покойный отец, потом я сам. А первая книжка в типографии вышла, когда мне было 9 лет.
- Как же так получилось?
- Баку - город южный, честолюбивый. Мальчик пишет стихи, и в издательстве возникла идея издать его книжку.
- Вы свои стихи куда-то давали, кому-то показывали, чтобы эта книга появилась?
- Никуда я их не давал. Но тогда жизнь была более домашняя, локализованная. Все всех знали, хотя город был большой, миллионник. Я уже не помню, как про меня узнали. Но послали в Москву, напечатали эту книжку. Так что мое детство начиналось довольно опасно. Ведь это могло иметь и не самые лучшие последствия. Но очевидно, основа была нормальная, обошлось.
- Наверно, родители правильно себя вели, уберегли вас?
- Думаю, что да. Об отце я сохранил совершенно фантастические воспоминания. Это был невероятный человек в смысле своих человеческих качеств.
- Я читала ваши воспоминания об отце. Они необычайно теплые, глубокие. Такое ощущение, что это родство сохранилось. Вы пишете, что отец жил только вами, в этом был смысл его жизни.
- Думаю, да. К тому же так сложилось, что я довольно рано уехал из Баку, а он там остался. Это был, конечно, драматический момент в его жизни.
- Разорвать такую близкую связь было невероятно тяжело. Он не возражал против вашего отъезда?
- Он понимал, что мне в Баку делать нечего. У меня были хорошие отношения с азербайджанским поэтом Самедом Вургуном. Это был замечательный поэт и очень интересный человек. Его уже давно нет на свете. В Баку теперь стоит его памятник. Постепенно люди, которых я знал, становятся памятниками.
Так вот, Самед Вургун сказал мне очень простую фразу: «Леня, если б я жил в Евлахе, неужели бы я не приехал в Баку?» И он был совершенно прав. Какая у меня могла быть перспектива в Баку? Ну, переводить азербайджанских поэтов или писателей, преподавать.
- Вы знали азербайджанский язык?
- Немного. Молодость была у меня спортивная. Я был молодым футболистом, играл. Город был очень многонациональный, в нашей футбольной команде были люди пяти-шести национальностей. Так что надо было знать язык. Я читал и писал по-азербайджански, мог объясняться в пределах бытовой речи. Этот язык не был для меня чужим, хотя в совершенстве я им так и не овладел.
- Отец очень без вас тосковал. У него не было идеи поехать с вами и как-то устроиться в Москве?
- Это было очень сложно. Во-первых, у меня была сестра, которая училась в школе. Сейчас она тоже в Москве, но тогда она была в Баку. Надо было ее доучивать. Кроме того, квартира в Москве была труднодостижима. Нужно было обменять жилье, а охотников поехать из Москвы в Баку было не так уж много.
- Приехав в Москву, вы поступили в Литинститут?
- Нет. Я поступил туда на заочное отделение, когда жил в Баку. Я практически закончил его тоже в Баку. Когда в 1947 году я приехал в Москву, оставалось сдать госэкзамены.
- То есть у вас в 23 года было уже два высших образования - филологическое и литературное?
- Да, так получилось…"