1933 год. Поджог Рейхстага...
27 февраля 1933 года - Поджог рейхстага…
Из книги Жака Деларю "История гестапо":
"Единственным средством, позволяющим нанести удар коммунистической партии, из-за которого она не смогла бы возглавить антифашистский крестовый поход, был внутренний раскол. Нужно было убедить людей в том, что коммунисты хотят организовать заговор или путч; это позволило бы уничтожить партийных руководителей и дискредитировать саму партию перед самыми выборами.
27 февраля занавес на сцене драматических событий открылся.
27 февраля в 9.15 вечера студент семинарии, возвращавшийся к себе по тротуару площади Кёнигсплац, где возвышалось здание рейхстага, услышал звон разбитого окна. На мостовую посыпались осколки. Студент бросился искать сторожей, охранявших парламент. Тут же был организован обход здания, во время которого заметили силуэт человека, поджигавшего рейхстаг.
В считаные минуты на место прибыли пожарные и полиция. Первая полицейская машина, подъехавшая минуту спустя после пожарных, была под командованием лейтенанта Латейта. Сопровождаемый инспектором Скрановицем и несколькими полицейскими, он быстро осмотрел здание в поисках поджигателя.
Все были поражены количеством и распространением очагов возгорания. В зале заседаний их ждала умопомрачительная картина: гигантское пламя поднималось прямо к потолку. Оно было шириной около метра и метров десять в высоту без признаков дыма. Иного очага возгорания в зале не было. Очевидно, это было какое-то легковоспламеняющееся вещество.
Полицейские были так поражены увиденным, что достали револьверы и продолжали осмотр здания, не выпуская оружия из рук. Ресторан рейхстага уже превратился в огромный костер. Повсюду полыхали шторы и ковры.
В большом зале Бисмарка, расположенном в южной части здания, они внезапно наткнулись на человека, обнаженного по пояс, залитого потом и с безумным взглядом. Когда ему приказали стоять на месте, он поднял руки вверх и беспрекословно позволил себя обыскать. У него нашли несколько мятых бумаг, нож и голландский паспорт. Скрановиц накинул на него одеяло и отвез в префектуру полиции на Александерплац.
Человек спокойно назвал себя: Маринус ван дер Люббе, голландец, дата рождения 13 января 1909 года, безработный.
Сразу после объявления о пожаре по радио сообщили о том, что «коммунисты подожгли рейхстаг». Несмотря на начавшееся расследование, было понятно, что вину за поджог возложат на коммунистов. В эту ночь начались репрессии. Тотчас были провозглашены «чрезвычайные законы от 28 февраля», принятые «для защиты народа и государства» и подписанные старым маршалом.
В ту же ночь в Берлине начались повальные аресты. "В превентивном порядке" были захвачены четыре с половиной тысячи членов коммунистической партии и оппозиционеров демократических партий. Объединенные общим делом, полиция, эсэсовцы и штурмовики производили обыски, допросы, до отказа заполняли кузова грузовиков подозреваемыми. Проведя первые дни в полицейских застенках или государственных тюрьмах, они в скором времени заполнят первые концентрационные лагеря, о создании которых позаботился Геринг.
В три часа ночи аэродромы, порты и международные вокзалы перешли под строгий контроль, и без специального разрешения покинуть Германию стало невозможно. Удар был нанесен; но все же многие оппозиционеры смогли бежать. В Пруссии насчитывалось 5 тысяч арестованных, а в Рейнской области - около 2 тысяч.
***
21 сентября 1933 года в Верховном суде Третьего рейха, заседавшем во дворце юстиции в Лейпциге, начался новый акт драмы, которая в феврале потрясла Германию и весь мир. Купол рейхстага наполовину обрушился, объятый пламенем, а вместе с ним охваченная ужасным огнем нацизма рухнула либеральная Германия.
В тот осенний день новые хозяева рейха попытались оправдаться в глазах международного общественного мнения, потому что после пожара рейхстага не нашлось никого, кто поверил бы в легенду о причастности к нему коммунистов. Тем не менее эта легенда позволила начать жестокие репрессии и уничтожение оппозиции, без чего национал-социалисты, еще не окрепнув, не смогли бы удержать власть.
Судья Бюнгер, поседевший в своем служении Фемиде, окруженный четырьмя заседателями в красных мантиях, в течение пятидесяти четырех судебных заседаний прилагал все усилия, чтобы придать какую-то пристойность бурным судебным прениям, которые то и дело выходили из-под его контроля.
На скамье подсудимых сидели пятеро обвиняемых, по виду которых можно было предположить, что их здесь свело случайное стечение обстоятельств. Конечно, там был ван дер Люббе, полусумасшедший голландец, арестованный в горящем рейхстаге, безоговорочно принадлежавший к компании поджигателей.
Рядом с ним сидел бывший руководитель группы коммунистов-депутатов Торглер, один из знаменитых ораторов немецкой компартии, уступавший по популярности лишь Эрнсту Тельману, ее руководителю. Он был арестован прямо в полиции, куда явился на следующий день после поджога, чтобы объяснить ситуацию. Ему предъявили обвинение по показаниям двух сомнительных свидетелей, депутатов Фрея и Карвана, бывших активистов компартии, перешедших в ряды партии национал-социалистов. Под присягой они заявили, что в день пожара видели Торглера, входящего в здание рейхстага вместе с ван дер Люббе. Это свидетельство судье показалось вполне удовлетворительным.
Трое других обвиняемых представляли гораздо больший интерес. Это были болгары, арестованные при странных обстоятельствах.
Некий Гельмер, официант в ресторане "Байернгоф", расположенном на Потсдаммерштрассе, увидел изображение ван дер Люббе в газетах, а также заметил объявление, в котором обещалось вознаграждение в 20 тысяч марок тому, кто поможет арестовать его сообщников. Гельмер вспомнил, что видел Люббе в своем ресторане в компании трех человек, которые туда несколько раз заходили и выглядели точь-в-точь как "большевики". А то, что "Байернгоф" был рестораном весьма высокого класса и бродяг вроде ван дер Люббе там не пускали даже на порог - это обстоятельство осталось незамеченным.
Полиция устроила засаду в "Байернгофе" и 9 марта арестовала там трех завсегдатаев. У двоих из них документы на первый взгляд казались настоящими: по паспортам они были доктор Гейдигер и господин Панев. У третьего же документов не было. Полиция быстро выяснила, что документы фальшивые; тогда мужчины признались, что они болгары и зовут их Благой Попов, Васил Танев и Георгий Димитров.
Димитров! Как только о его аресте стало известно в штаб-квартире гестапо, радости не было конца. Димитров был руководителем подпольного Коминтерна в Западной Европе; в Болгарии он уже был один раз осужден на 20 лет заключения, а второй раз - на 12.
Двое его товарищей были также осуждены за свою политическую деятельность на двенадцать лет каждый. Они бежали из Болгарии в СССР и пребывали там довольно долго. Потом они приехали в Германию, чтобы попытаться тайно вернуться в Болгарию. Они утверждали, что ван дер Люббе никогда не видели, а Торглер известен им только по фамилии.
Как только об их задержании стало известно, набежала куча свидетелей, видевших их: вместе с Торглером и ван дер Люббе в ресторане, на улице, в рейхстаге, перетаскивавших какие- то ящики, что-то высматривавших в зале парламента и в самых немыслимых местах. Димитров воспринимал эти заявления спокойно, потому что мог без труда доказать, что в день пожара был в Мюнхене.
Таковы были люди, сидевшие на скамье подсудимых, справедливой только в отношении ван дер Люббе, жалкого человека, пойманного на месте преступления.
Процесс привлек внимание широкой публики. В зале присутствовали 120 журналистов из разных стран, кроме Советского Союза. Корреспондентов из СССР не допустили в здание суда. Гитлер с нетерпением ожидал «сурового» приговора, который по завершении помог бы придать новую силу антикоммунистической пропаганде.
Однако это дело незадолго до Лейпцигского процесса разбиралось в другом суде. Немецкие эмигранты, нашедшие себе убежище во Франции, Англии, а некоторые - и в США, привлекли внимание мировой общественности к данному делу. Они начали свое расследование, собрали свидетельства, опубликовали фотографии и документы в стремлении установить истину, о которой догадывался каждый: рейхстаг был подожжен самими нацистами для подписи престарелым Гинденбургом законов о введении чрезвычайного положения.
В Париже организовалась активная группа, где работали Андре и Клара Мальро, Жан Гюэнно, итальянец Кьяро- монте. Двое немецких писателей-коммунистов - Вилли Мюнценберг и Густав Реглер - на многих языках опубликовали «Коричневую книгу», довольно широко распространившуюся. Правда вот-вот могла открыться.
В начале сентября один антифашистский комитет образовал в Лондоне международную комиссию по расследованию, которая решила заранее провести слушание дела о поджоге рейхстага. Комиссия под руководством крупного лондонского адвоката Дэниса Ноуэлла Притта включала в свой состав французских, английских, американских, бельгийских и швейцарских общественных деятелей, таких, как Гастон Бержери, госпожа Моро Джиафери, госпожа Анри Торрес, Артур Хейс, Вермелен. Пост прокурора занял Стаффорд Крипс, который изложил все имеющиеся факты и уточнил, что эта имитация судебного разбирательства не имеет юридической силы, а проводится с целью выяснить истину, из-за определенных обстоятельств неспособную проявиться в самой Германии.
В ходе заседаний этой комиссии стало очевидно, что если Люббе был одним из поджигателей, то он мог быть только чьим-то орудием. В чьих руках? Нацистов, ответила комиссия, в частности Геринга, который становился, таким образом, главным обвиняемым. 11 сентября госпожа Моро Джиафери, которая с самого начала процесса получала письма с угрозами, провозгласила: «Нет в мире такого суда, даже настроенного враждебно по отношению к обвиняемым, который смог бы хоть на секунду допустить обоснованность этих смехотворных доказательств. Теперь нужно спасать лицо; за спинами обвиняемых, уже заранее приговоренных, необходимо спасти лицо того, кто сам теперь обвинен всеми честными людьми - Геринга…»
Кто был в Берлине 27 февраля вечером, кто тот человек, у которого есть ключи от рейхстага?
Кто тот человек, руководящий действиями полиции?
Кто мог усилить либо ослабить полицейский надзор?
У кого были ключи от подвалов, через которые поджигатели проникли в здание рейхстага?
Этот человек не кто иной как Геринг, министр внутренних дел Пруссии и председатель рейхстага!
Спасти лицо… Вот что сказала госпожа Моро Джиафери; именно этим занимался суд в Лейпциге. Там среди обвинителей очень скоро началась паника, и обвинение перешло в защиту от яростных нападок озлобленного Димитрова. Четверо остальных обвиняемых не доставляли им хлопот.
Ван дер Люббе постоянно был погружен в состояние мрачного отупения; из него с трудом смогли вытянуть несколько односложных ответов. Что же касается Танева и Попова, то они не знали ни слова по-немецки.
Димитров взял в свои руки ведение процесса. Теперь он превратился в обвинителя. И его обвинения были столь точными, что прокурор-обвинитель доктор Вернер объявил о принятии решения, которое ввергло в шок всех присутствующих. Он взял «Коричневую книгу», которую опубликовали эмигранты, и стал, страница за страницей, пытаться опровергнуть содержавшиеся в ней сведения, доказывая, что речь идет о клеветнических измышлениях!
Так обвинители стали обвиняемыми, и дальнейший ход процесса теперь имел своей целью лишь оправдаться.
В суд для дачи показаний были вызваны люди, о которых в Германии говорили только шепотом: начальник штурмовых отрядов Силезии Гейне, префект полиции Бреслау, граф Хеллендорф, руководивший берлинскими штурмовиками в момент пожара, префект полиции Потсдама штурмовик Шульц и, наконец, сам Геринг!
Гизевиус в красках рассказал о появлении Германа Геринга перед судом. Обычно Геринг обожал на публике разыгрывать одну из излюбленных им ролей: любимый народом «душка Геринг», «верный визирь», «национальный герой». Однако была у него одна роль, которую он предпочитал остальным в тот период: роль стального человека, именно ее он избрал для выступления в суде.
Стальной Герман предстал перед судьями в светлом охотничьем костюме и высоких сапогах, стучавших по паркету. Он изображал спокойствие, которое, однако, быстро его покинуло. Разгневанный, он через несколько минут вспотел от ярости и начал кричать так, что его вопли эхом взлетали к сводам зала суда. Он был ошеломлен поворотом судебного разбирательства. Ему плохо удавалось понять, почему судьи занялись «Коричневой книгой» - этим «подстрекательским сочинением, которое он уничтожает повсюду, где находит».
Со своего председательского места Бюнгер наблюдал эту сцену в полной растерянности. Он начал понимать, что это судебное разбирательство поставит точку в его карьере. На скамье подсудимых Димитров не скрывал своего удовлетворения. Геринг, еще не вышедший из приступа ярости, бросал на него угрожающие взгляды, пытаясь держать себя в руках. И вот обвиняемый Димитров принялся в свою очередь допрашивать министра-президента! И министр-президент был вынужден ему отвечать.
Начался невероятный диалог:
- Что вы делали, господин министр внутренних дел, в день 28 февраля и в течение последующих дней, когда так легко было обнаружить сообщников ван дер Люббе? - спросил Димитров.
- Я не сотрудник судебной полиции, я министр, - отвечал Геринг. - Для меня гораздо важнее заниматься делами партии, идеи которой движут миром, за что она несет ответственность.
Так он попал в сеть, расставленную Димитровым, перейдя к политической дискуссии. Несмотря на то что он был великим стратегом национал-социалистической партии, ему было не сравниться с мастером марксистской диалектики. В мгновение ока допрос обернулся лекцией по коммунистической пропаганде. Герман, выйдя из себя, брызгал слюной и постоянно оскорблял соперника.
- Ублюдок, - кричал он, - по вам веревка плачет!
Судья вмешался и напомнил Димитрову, что ему уже было запрещено заниматься пропагандой.
- Ограничьтесь вопросами, прямо относящимися к делу, - добавил он примирительным тоном.
- Спасибо, - ответил Димитров. - Я вполне удовлетворен ответами господина министра.
- Негодяй, - кричал Геринг, - негодяй, проваливай! Я еще до тебя доберусь!
Когда Димитрова выводили из зала заседаний, посреди всеобщей суматохи он повернулся к Герингу:
- Уж не боитесь ли вы, господин министр? Уж не страшно ли вам?..
Обвинение ван дер Люббе и остальных четверых подсудимых основывалось на том факте, что ван дер Люббе был коммунистом. Тем не менее в ходе судебного разбирательства обнаружилось, что если ван дер Люббе и был когда-то коммунистом, то вышел из компартии в 1931 году. Расследование, организованное уголовной полицией, это доказало.
23 декабря суд вынес приговор: ван дер Люббе был приговорен к смертной казни, остальные четверо подсудимых были оправданы. Мировая пресса широко комментировала события, немецкие эмигранты торжествовали. Несмотря на приказ свыше, судьи не смогли приговорить к смерти невиновных. Узнав о приговоре, Гитлер впал в один из своих приступов ярости, которых так боялись его подчиненные.
Геринг отказывался выпустить свою добычу. Он сказал однажды Димитрову: «Я до тебя доберусь». И он действительно до него добрался. Несмотря на оправдательный приговор, четверо коммунистических лидеров были заключены в тюрьму. Они были освобождены 27 февраля под давлением международного общественного мнения, все громче выражавшего свое возмущение. После выхода из тюрьмы Торглер был направлен в концлагерь. За свое освобождение он был вынужден заплатить переходом на сторону нацистов.
10 января было объявлено, что в лейпцигской тюрьме приговор ван дер Люббе был приведен в исполнение. В Германии многие сомневались в правдивости этого заявления. Утверждалось, что семья ван дер Люббе, в соответствии с законодательством, несколько раз обращалась с просьбой выдать им тело покойного, чтобы похоронить его в Голландии. Однако им не удалось получить от немецких властей такое разрешение. Становится непонятно, почему нацисты не могли избавиться от столь неудобного свидетеля в полном соответствии с буквой закона? Гестапо не любило оставлять следов.
На дымящихся развалинах рейхстага хочется написать латинское изречение: "Is fecit cui prodest?" ("Кому это было выгодно?") Для нацистов этот пожар был провидением Господним, он был им необходим для оправдания репрессий, усиления роли гестапо и проведения своей предвыборной кампании…"
Из книги Жака Деларю "История гестапо":
"Единственным средством, позволяющим нанести удар коммунистической партии, из-за которого она не смогла бы возглавить антифашистский крестовый поход, был внутренний раскол. Нужно было убедить людей в том, что коммунисты хотят организовать заговор или путч; это позволило бы уничтожить партийных руководителей и дискредитировать саму партию перед самыми выборами.
27 февраля занавес на сцене драматических событий открылся.
27 февраля в 9.15 вечера студент семинарии, возвращавшийся к себе по тротуару площади Кёнигсплац, где возвышалось здание рейхстага, услышал звон разбитого окна. На мостовую посыпались осколки. Студент бросился искать сторожей, охранявших парламент. Тут же был организован обход здания, во время которого заметили силуэт человека, поджигавшего рейхстаг.
В считаные минуты на место прибыли пожарные и полиция. Первая полицейская машина, подъехавшая минуту спустя после пожарных, была под командованием лейтенанта Латейта. Сопровождаемый инспектором Скрановицем и несколькими полицейскими, он быстро осмотрел здание в поисках поджигателя.
Все были поражены количеством и распространением очагов возгорания. В зале заседаний их ждала умопомрачительная картина: гигантское пламя поднималось прямо к потолку. Оно было шириной около метра и метров десять в высоту без признаков дыма. Иного очага возгорания в зале не было. Очевидно, это было какое-то легковоспламеняющееся вещество.
Полицейские были так поражены увиденным, что достали револьверы и продолжали осмотр здания, не выпуская оружия из рук. Ресторан рейхстага уже превратился в огромный костер. Повсюду полыхали шторы и ковры.
В большом зале Бисмарка, расположенном в южной части здания, они внезапно наткнулись на человека, обнаженного по пояс, залитого потом и с безумным взглядом. Когда ему приказали стоять на месте, он поднял руки вверх и беспрекословно позволил себя обыскать. У него нашли несколько мятых бумаг, нож и голландский паспорт. Скрановиц накинул на него одеяло и отвез в префектуру полиции на Александерплац.
Человек спокойно назвал себя: Маринус ван дер Люббе, голландец, дата рождения 13 января 1909 года, безработный.
Сразу после объявления о пожаре по радио сообщили о том, что «коммунисты подожгли рейхстаг». Несмотря на начавшееся расследование, было понятно, что вину за поджог возложат на коммунистов. В эту ночь начались репрессии. Тотчас были провозглашены «чрезвычайные законы от 28 февраля», принятые «для защиты народа и государства» и подписанные старым маршалом.
В ту же ночь в Берлине начались повальные аресты. "В превентивном порядке" были захвачены четыре с половиной тысячи членов коммунистической партии и оппозиционеров демократических партий. Объединенные общим делом, полиция, эсэсовцы и штурмовики производили обыски, допросы, до отказа заполняли кузова грузовиков подозреваемыми. Проведя первые дни в полицейских застенках или государственных тюрьмах, они в скором времени заполнят первые концентрационные лагеря, о создании которых позаботился Геринг.
В три часа ночи аэродромы, порты и международные вокзалы перешли под строгий контроль, и без специального разрешения покинуть Германию стало невозможно. Удар был нанесен; но все же многие оппозиционеры смогли бежать. В Пруссии насчитывалось 5 тысяч арестованных, а в Рейнской области - около 2 тысяч.
***
21 сентября 1933 года в Верховном суде Третьего рейха, заседавшем во дворце юстиции в Лейпциге, начался новый акт драмы, которая в феврале потрясла Германию и весь мир. Купол рейхстага наполовину обрушился, объятый пламенем, а вместе с ним охваченная ужасным огнем нацизма рухнула либеральная Германия.
В тот осенний день новые хозяева рейха попытались оправдаться в глазах международного общественного мнения, потому что после пожара рейхстага не нашлось никого, кто поверил бы в легенду о причастности к нему коммунистов. Тем не менее эта легенда позволила начать жестокие репрессии и уничтожение оппозиции, без чего национал-социалисты, еще не окрепнув, не смогли бы удержать власть.
Судья Бюнгер, поседевший в своем служении Фемиде, окруженный четырьмя заседателями в красных мантиях, в течение пятидесяти четырех судебных заседаний прилагал все усилия, чтобы придать какую-то пристойность бурным судебным прениям, которые то и дело выходили из-под его контроля.
На скамье подсудимых сидели пятеро обвиняемых, по виду которых можно было предположить, что их здесь свело случайное стечение обстоятельств. Конечно, там был ван дер Люббе, полусумасшедший голландец, арестованный в горящем рейхстаге, безоговорочно принадлежавший к компании поджигателей.
Рядом с ним сидел бывший руководитель группы коммунистов-депутатов Торглер, один из знаменитых ораторов немецкой компартии, уступавший по популярности лишь Эрнсту Тельману, ее руководителю. Он был арестован прямо в полиции, куда явился на следующий день после поджога, чтобы объяснить ситуацию. Ему предъявили обвинение по показаниям двух сомнительных свидетелей, депутатов Фрея и Карвана, бывших активистов компартии, перешедших в ряды партии национал-социалистов. Под присягой они заявили, что в день пожара видели Торглера, входящего в здание рейхстага вместе с ван дер Люббе. Это свидетельство судье показалось вполне удовлетворительным.
Трое других обвиняемых представляли гораздо больший интерес. Это были болгары, арестованные при странных обстоятельствах.
Некий Гельмер, официант в ресторане "Байернгоф", расположенном на Потсдаммерштрассе, увидел изображение ван дер Люббе в газетах, а также заметил объявление, в котором обещалось вознаграждение в 20 тысяч марок тому, кто поможет арестовать его сообщников. Гельмер вспомнил, что видел Люббе в своем ресторане в компании трех человек, которые туда несколько раз заходили и выглядели точь-в-точь как "большевики". А то, что "Байернгоф" был рестораном весьма высокого класса и бродяг вроде ван дер Люббе там не пускали даже на порог - это обстоятельство осталось незамеченным.
Полиция устроила засаду в "Байернгофе" и 9 марта арестовала там трех завсегдатаев. У двоих из них документы на первый взгляд казались настоящими: по паспортам они были доктор Гейдигер и господин Панев. У третьего же документов не было. Полиция быстро выяснила, что документы фальшивые; тогда мужчины признались, что они болгары и зовут их Благой Попов, Васил Танев и Георгий Димитров.
Димитров! Как только о его аресте стало известно в штаб-квартире гестапо, радости не было конца. Димитров был руководителем подпольного Коминтерна в Западной Европе; в Болгарии он уже был один раз осужден на 20 лет заключения, а второй раз - на 12.
Двое его товарищей были также осуждены за свою политическую деятельность на двенадцать лет каждый. Они бежали из Болгарии в СССР и пребывали там довольно долго. Потом они приехали в Германию, чтобы попытаться тайно вернуться в Болгарию. Они утверждали, что ван дер Люббе никогда не видели, а Торглер известен им только по фамилии.
Как только об их задержании стало известно, набежала куча свидетелей, видевших их: вместе с Торглером и ван дер Люббе в ресторане, на улице, в рейхстаге, перетаскивавших какие- то ящики, что-то высматривавших в зале парламента и в самых немыслимых местах. Димитров воспринимал эти заявления спокойно, потому что мог без труда доказать, что в день пожара был в Мюнхене.
Таковы были люди, сидевшие на скамье подсудимых, справедливой только в отношении ван дер Люббе, жалкого человека, пойманного на месте преступления.
Процесс привлек внимание широкой публики. В зале присутствовали 120 журналистов из разных стран, кроме Советского Союза. Корреспондентов из СССР не допустили в здание суда. Гитлер с нетерпением ожидал «сурового» приговора, который по завершении помог бы придать новую силу антикоммунистической пропаганде.
Однако это дело незадолго до Лейпцигского процесса разбиралось в другом суде. Немецкие эмигранты, нашедшие себе убежище во Франции, Англии, а некоторые - и в США, привлекли внимание мировой общественности к данному делу. Они начали свое расследование, собрали свидетельства, опубликовали фотографии и документы в стремлении установить истину, о которой догадывался каждый: рейхстаг был подожжен самими нацистами для подписи престарелым Гинденбургом законов о введении чрезвычайного положения.
В Париже организовалась активная группа, где работали Андре и Клара Мальро, Жан Гюэнно, итальянец Кьяро- монте. Двое немецких писателей-коммунистов - Вилли Мюнценберг и Густав Реглер - на многих языках опубликовали «Коричневую книгу», довольно широко распространившуюся. Правда вот-вот могла открыться.
В начале сентября один антифашистский комитет образовал в Лондоне международную комиссию по расследованию, которая решила заранее провести слушание дела о поджоге рейхстага. Комиссия под руководством крупного лондонского адвоката Дэниса Ноуэлла Притта включала в свой состав французских, английских, американских, бельгийских и швейцарских общественных деятелей, таких, как Гастон Бержери, госпожа Моро Джиафери, госпожа Анри Торрес, Артур Хейс, Вермелен. Пост прокурора занял Стаффорд Крипс, который изложил все имеющиеся факты и уточнил, что эта имитация судебного разбирательства не имеет юридической силы, а проводится с целью выяснить истину, из-за определенных обстоятельств неспособную проявиться в самой Германии.
В ходе заседаний этой комиссии стало очевидно, что если Люббе был одним из поджигателей, то он мог быть только чьим-то орудием. В чьих руках? Нацистов, ответила комиссия, в частности Геринга, который становился, таким образом, главным обвиняемым. 11 сентября госпожа Моро Джиафери, которая с самого начала процесса получала письма с угрозами, провозгласила: «Нет в мире такого суда, даже настроенного враждебно по отношению к обвиняемым, который смог бы хоть на секунду допустить обоснованность этих смехотворных доказательств. Теперь нужно спасать лицо; за спинами обвиняемых, уже заранее приговоренных, необходимо спасти лицо того, кто сам теперь обвинен всеми честными людьми - Геринга…»
Кто был в Берлине 27 февраля вечером, кто тот человек, у которого есть ключи от рейхстага?
Кто тот человек, руководящий действиями полиции?
Кто мог усилить либо ослабить полицейский надзор?
У кого были ключи от подвалов, через которые поджигатели проникли в здание рейхстага?
Этот человек не кто иной как Геринг, министр внутренних дел Пруссии и председатель рейхстага!
Спасти лицо… Вот что сказала госпожа Моро Джиафери; именно этим занимался суд в Лейпциге. Там среди обвинителей очень скоро началась паника, и обвинение перешло в защиту от яростных нападок озлобленного Димитрова. Четверо остальных обвиняемых не доставляли им хлопот.
Ван дер Люббе постоянно был погружен в состояние мрачного отупения; из него с трудом смогли вытянуть несколько односложных ответов. Что же касается Танева и Попова, то они не знали ни слова по-немецки.
Димитров взял в свои руки ведение процесса. Теперь он превратился в обвинителя. И его обвинения были столь точными, что прокурор-обвинитель доктор Вернер объявил о принятии решения, которое ввергло в шок всех присутствующих. Он взял «Коричневую книгу», которую опубликовали эмигранты, и стал, страница за страницей, пытаться опровергнуть содержавшиеся в ней сведения, доказывая, что речь идет о клеветнических измышлениях!
Так обвинители стали обвиняемыми, и дальнейший ход процесса теперь имел своей целью лишь оправдаться.
В суд для дачи показаний были вызваны люди, о которых в Германии говорили только шепотом: начальник штурмовых отрядов Силезии Гейне, префект полиции Бреслау, граф Хеллендорф, руководивший берлинскими штурмовиками в момент пожара, префект полиции Потсдама штурмовик Шульц и, наконец, сам Геринг!
Гизевиус в красках рассказал о появлении Германа Геринга перед судом. Обычно Геринг обожал на публике разыгрывать одну из излюбленных им ролей: любимый народом «душка Геринг», «верный визирь», «национальный герой». Однако была у него одна роль, которую он предпочитал остальным в тот период: роль стального человека, именно ее он избрал для выступления в суде.
Стальной Герман предстал перед судьями в светлом охотничьем костюме и высоких сапогах, стучавших по паркету. Он изображал спокойствие, которое, однако, быстро его покинуло. Разгневанный, он через несколько минут вспотел от ярости и начал кричать так, что его вопли эхом взлетали к сводам зала суда. Он был ошеломлен поворотом судебного разбирательства. Ему плохо удавалось понять, почему судьи занялись «Коричневой книгой» - этим «подстрекательским сочинением, которое он уничтожает повсюду, где находит».
Со своего председательского места Бюнгер наблюдал эту сцену в полной растерянности. Он начал понимать, что это судебное разбирательство поставит точку в его карьере. На скамье подсудимых Димитров не скрывал своего удовлетворения. Геринг, еще не вышедший из приступа ярости, бросал на него угрожающие взгляды, пытаясь держать себя в руках. И вот обвиняемый Димитров принялся в свою очередь допрашивать министра-президента! И министр-президент был вынужден ему отвечать.
Начался невероятный диалог:
- Что вы делали, господин министр внутренних дел, в день 28 февраля и в течение последующих дней, когда так легко было обнаружить сообщников ван дер Люббе? - спросил Димитров.
- Я не сотрудник судебной полиции, я министр, - отвечал Геринг. - Для меня гораздо важнее заниматься делами партии, идеи которой движут миром, за что она несет ответственность.
Так он попал в сеть, расставленную Димитровым, перейдя к политической дискуссии. Несмотря на то что он был великим стратегом национал-социалистической партии, ему было не сравниться с мастером марксистской диалектики. В мгновение ока допрос обернулся лекцией по коммунистической пропаганде. Герман, выйдя из себя, брызгал слюной и постоянно оскорблял соперника.
- Ублюдок, - кричал он, - по вам веревка плачет!
Судья вмешался и напомнил Димитрову, что ему уже было запрещено заниматься пропагандой.
- Ограничьтесь вопросами, прямо относящимися к делу, - добавил он примирительным тоном.
- Спасибо, - ответил Димитров. - Я вполне удовлетворен ответами господина министра.
- Негодяй, - кричал Геринг, - негодяй, проваливай! Я еще до тебя доберусь!
Когда Димитрова выводили из зала заседаний, посреди всеобщей суматохи он повернулся к Герингу:
- Уж не боитесь ли вы, господин министр? Уж не страшно ли вам?..
Обвинение ван дер Люббе и остальных четверых подсудимых основывалось на том факте, что ван дер Люббе был коммунистом. Тем не менее в ходе судебного разбирательства обнаружилось, что если ван дер Люббе и был когда-то коммунистом, то вышел из компартии в 1931 году. Расследование, организованное уголовной полицией, это доказало.
23 декабря суд вынес приговор: ван дер Люббе был приговорен к смертной казни, остальные четверо подсудимых были оправданы. Мировая пресса широко комментировала события, немецкие эмигранты торжествовали. Несмотря на приказ свыше, судьи не смогли приговорить к смерти невиновных. Узнав о приговоре, Гитлер впал в один из своих приступов ярости, которых так боялись его подчиненные.
Геринг отказывался выпустить свою добычу. Он сказал однажды Димитрову: «Я до тебя доберусь». И он действительно до него добрался. Несмотря на оправдательный приговор, четверо коммунистических лидеров были заключены в тюрьму. Они были освобождены 27 февраля под давлением международного общественного мнения, все громче выражавшего свое возмущение. После выхода из тюрьмы Торглер был направлен в концлагерь. За свое освобождение он был вынужден заплатить переходом на сторону нацистов.
10 января было объявлено, что в лейпцигской тюрьме приговор ван дер Люббе был приведен в исполнение. В Германии многие сомневались в правдивости этого заявления. Утверждалось, что семья ван дер Люббе, в соответствии с законодательством, несколько раз обращалась с просьбой выдать им тело покойного, чтобы похоронить его в Голландии. Однако им не удалось получить от немецких властей такое разрешение. Становится непонятно, почему нацисты не могли избавиться от столь неудобного свидетеля в полном соответствии с буквой закона? Гестапо не любило оставлять следов.
На дымящихся развалинах рейхстага хочется написать латинское изречение: "Is fecit cui prodest?" ("Кому это было выгодно?") Для нацистов этот пожар был провидением Господним, он был им необходим для оправдания репрессий, усиления роли гестапо и проведения своей предвыборной кампании…"