Лев Толстой и казнь в Закатальской крепости...
Ознакомлению Льва Толстого с личностью и жизнью Хаджи Мурата содействовал Арнольд Зиссерман (1824-1897), видный участник кавказских походов и автор ряда книг о кавказской войне, живший верстах в пятнадцати от Ясной Поляны.
Арнольд Зиссерман
В 1898 году он в книге Арнольда Зиссермана "25 лет на Кавказе" нашел описание экзекуции горцев в Закатальской крепости:
"В Закаталах главнокомандующим был генерал Б (речь идет о генерале Карле Бельгарде, начальнике Лезгинской линии - Ред.)... утвержден приговор военного суда о 16 качагах...
Четверо было присуждено к повешению, а 12 к наказанию сквозь 1000 человек шпицрутенами от 1500 до 3500 ударов... Приступили к приведению в исполнение приговора над качагами...
Привели из крепости под сильным конвоем 16 осужденных, вслед за ними выехал верхом генерал Б. со свитой и конвоем сотни донских казаков; раздалась команда «смирно»...
Генерал обратился через переводчика к народу с грозною речью, что-де шутить он не будет, что за малейшее происшествие будет жечь, казнить, вешать, что старшины и муллы за все отвечают, и проч. Слушатели потупили головы; бледные лица выражали не то сосредоточенное внимание и страх, не то скрытую ненависть.
Генерал слез с лошади, ему поставили на возвышении походное складное кресло, подали трубку с длинным, янтарным чубуком, - его окружило несколько офицеров из штаба, и началась кровавая расправа..."
"Крепость Новые Закаталы". Рисунок Вячеслава Шварца ( в 5 лет). 1843 год
***
Чтение этих страниц так потрясло Толстого, что у него зародился новый сюжет, вызванный уже не только художественной потребностью воплотить образ Хаджи Мурата, но прежде всего чувством негодования по поводу расправы царского правительства с горцами.
В один прием, 12 января 1898 года он пишет новый вариант «Хаджи Мурата», начинающийся словами: "Хаджи Мурату было десять лет, когда он в первый раз увидал русских и возненавидел их".
Этот набросок является пятым вариантом повести; он написан с большой силой, но Толстой и им остался недоволен; в конце рукописи он написал: «Не годится»…
Тот отрывок (начало повести):
"Хаджи Мурату было 10 лет, когда он в первый раз увидал русских и возненавидел их. Это было так…
Русские тогда только что начинали завоевывать Кавказ. Турецкий султан уступил русским все народы Кавказа. Народы же Кавказа никогда не повиновались султану (они только почитали его) и считали себя свободными и были свободны. Русские пришли и стали требовать покорность горцев русскому царю. <А в это время в горах появился имам Кази мулла, который проповедывал то, что правоверный не только не может покоряться неверным, но не должен и дружить с ними.
И горцы в Дагестане, там, где родился Хаджи Мурат и где жили его родители, были между двух огней. Если они дружили с русскими, мюриды, правоверные последователи Кази муллы, раззоряли их аулы и убивали их. Если же они дружили с Кази муллою, русские раззоряли их аулы и убивали их.
Случилось в это время, что рота русских зашла далеко от других войск в горы. Горцы узнали про это, напали на эту роту и всю истребили ее: которых убили, которых увели в плен. Когда русский главнокомандующий узнал про это, он послал два батальона в аулы и велел выдать главных виновников, угрожая, в противном случае, сжечь аулы и истребить всех жителей. Горцы выдали 16 человек аманатов. И вот над этими аманатами решил русский генерал показать пример наказания.
III
Русский генерал, которому поручено было это дело, разослал накануне во все, за 30 верст кругом, аулы приказание выслать весь народ на место казни, и с утра, верхами и пешими, собрались на плоской вершине горы Каратау тысячи народа. В числе этого народа был и Мухамед хан, дед Хаджи Мурата, с своим внуком Хаджи Муратом.
Вот что увидал Хаджи Мурат. С 4-х сторон стояли в несколько рядов бритые люди в белых куртках с ремнями через плечи и с ружьями с штыками. Это были солдаты; их было столько, что нельзя было сосчитать. Между ними ходили люди без ружей, с одними тонкими, длинными кинжалами - это были офицеры. Впереди рядов было несколько десятков людей с пестрыми барабанами. В самой середине сидел на барабане толстый, красный человек, расстегнутый, в черных штанах и белом бешмете с золотыми наплечниками. Вокруг него стояло несколько человек, таких же, как он, начальников и солдат. Это был генерал, начальник.
Один из солдат подал ему, на длинном чубуке, трубку. Толстый, краснолицый, с запухшими глазами начальник взял трубку, и в то же мгновение загремело что-то. Это ударили барабаны. И как только ударили барабаны, одна сторона солдат расступилась и между солдат ввели 16 человек. Хаджи Мурат перечел их. Были молодые, средние и пожилые, и один был совсем старый с потухшими глазами и седой, редкой бородой.
В народе вокруг Хаджи Мурата застонали люди и заговорили: «Алла-Ильалахага». Но стоны эти были слышны только тем, которые стояли рядом. Треск барабанов, который, Хаджи Мурату казалось, происходил от трубки, заглушал все.
Народ застонал, увидев ведомых на казнь, потому что все знали, что это были добровольные мученики джигиты. Русские объявили, что, если аулы не выдадут главных виновников, все аулы будут сожжены и побиты все, от старого до малого. На площади у мечети два раза собирался джаваат стариков, чтобы обсудить, как поступить надо. На третий раз старик с потухшими глазами Джафарь-Али вышел и сказал, что он хочет, чтобы его выдали русским.
- Пусть моя кровь прольется за народ. Аллах Ильема Гу!
Вслед за ним отдался сам для выдачи русским молодой Ибрагим. И все закричали:
- Берите наши головы!
Так что джаваат стариков решил кинуть жребий. Пошли в мечеть, помолились, кинули жребий, и мулла стал вынимать их. Все эти 16 человек шли на смерть, думая, что их расстреляют, и не подозревая того, что ожидало их.
IV
Когда пленники, подпоясанные ремнями без кинжалов, в цепях на ногах, вошли в середину и остановились, начальник махнул рукой, барабаны остановились, и все так затихло, что можно было слышать, как кричали молодые орлы на горе. Начальник сказал что-то. И один из его слуг (как думал Хаджи Мурат) вышел вперед на чистое место с бумагой в руке и начал читать. Он читал что-то сначала непонятное по-русски, потом то же по-татарски. Он читал*:
И как только он кончил, в одно и то же мгновение поднялся стон в горском народе, и начальнику с заплывшими глазами подали трубку и опять загремела дробь барабанов.
- Терпи. Аллах рассудит. Придет и их час, - проговорил дед. И все затихли и, вытянув головы и задерживая дыхание, стали смотреть.
V
С первого, статного, тонкого, широкоплечего рыжего человека лет 40, два солдата сняли черкеску, потом бешмет. Солдаты хотели снять рубаху, но горец не дался им и, отстранившись от них, сам разорвал на себе рубаху и стряхнул ее с себя, так же стряхнул с себя и штаны и остался голый.
Когда солдаты взяли его за руки, чтобы привязать их к ружью, руки эти дрожали и тонкий стан его рванулся назад. Начальник с брюхом и заплывшими глазами что-то сказал, и солдаты одной стороны составили ружья в козлы и, выйдя из рядов, стали подходить к арбе, на которой были палки, и, разобрав их, выстроились улицей от одного ряда солдат до другого.
Хаджи Мурат только мельком видел движения солдат. Он не спускал быстрых глаз с начальника и обнаженного человека. Он видел связь между ними. Начальник что-то крикнул, и два солдата повели обнаженного человека за ружья, к которым он был привязан, в улицу, составленную из солдат с палками.
Первый солдат улицы взмахнул палкой и ударил ею по белой спине горца. Горец вздрогнул, - так же вздрогнул и Хаджи Мурат, - и оглянулся. И не успел он оглянуться в одну сторону, как на белую спину упал удар с другой стороны и на белой спине ясно выступили красные, перекрещивающиеся полосы.
С запухшими глазами начальник выпускал через усы дым трубки, а солдаты тянули обнаженного, иногда упирающегося человека вдоль солдат, и удары, один за другим, ложились на бывшую прежде белой, теперь красную спину, только руки были белы и шея до того места, где она загорела.
Сначала горец молчал, но, когда его поворотили назад и провели уже более чем через 200 ударов, он странно завизжал, и визг его пронзительный, не переставая, выделялся из-за грохота барабанов. Дед Хаджи Мурата, не переставая, шептал беззубым ртом молитву. Хаджи Мурат дрожал, как в лихорадке, и переступал, не переставая, с ноги на ногу...*.
Первого водили до тех пор, пока со вспухшей, как резаное мясо, спины сочилась по обоим бокам кровь и горец, все ослабевая и ослабевая, упал наконец. Его немного протащили, но начальник подошел, что-то поговорил. Барабаны замолкли, и солдаты положили избитого горца на носилки и вынесли за ряды. Страшный визг поднялся в толпе, как только затихли барабаны, и женщины, жена и мать избитого, окруженные толпою, кинулись к избитому.
Вслед за этим два солдата подошли к красавцу с маленькой бородкой лезгину в желтой черкеске, и стали раздевать его. Солдат кузнец стал снимать с него ножные кандалы. Но не успел он снять их, как лезгин вырвал их у него из рук, взмахнул ими над головой солдата, и солдат не успел отклониться, как цепь с замком размозжила ему голову.
Солдаты, стоявшие около, взяли ружья на руку и двинулись к лезгину, угрожая ему штыками; но он, как будто только и ждал этого, сам схватил ружье за дуло, бросился на штык и воткнул его себе в грудь ниже левого ребра и запел. Солдат выдернул ружье, поток черной крови хлынул из раны. Лезгин развел руки, постоял так с минуту и упал навзничь.
Генерал Карл Бельгард (1807-1868)
Горцы пошли легко на смерть, думая, что их расстреляют, но они не готовились на эти позорные мучения. И лезгин сам убил себя.
Умирающего вынесли за ряды. Опять ударили барабаны, и так же, как первого рыжего, раздели старика, привязали к ружьям и повели по рядам. Старик шел молча и закрыв глаза, и только вздрагивал при каждом ударе. Когда и эта спина стала вспухшей раной, старик упал и этого отнесли за ряды**.
Начальник с брюхом и заплывшими глазами все сидел и курил трубку, которую ему подавали солдаты. Хаджи Мурат дольше не мог видеть и убежал домой. Вечером, когда мать уложила спать Хаджи Мурата на кровле дедовой сакли и когда муэдзин звал к полуночной молитве, он долго смотрел на звезды, думая о том, как истребить этих неверных собак русских.
Хаджи Мурат не мог понять, зачем допускает бог существование этих собак, все свои силы употребляющих на то, чтобы мучать мусульман и делать зло им. Ему представлялись все русские злыми гадинами.
А между тем русские вовсе не были злы: не был зол и тот с заплывшими глазами начальник, сидевший с трубкой на барабане; не были злы офицеры, командовавшие солдатами; и еще менее были злы солдаты, забивавшие палками безоружных людей, виноватых только в том, что они любили свою родину…"
***
А теперь вернемся к истории и предыстории. Событие, о котором пишет Зиссерман и заимстововал Толстой, случилось в Закаталах в начале 1850 года. Представим слово Зиссерману (из книги "25 лет на Кавказе"):
"В феврале или начале марта (1850 года - Ред.) из Лагодеха была отправлена в лес за дровами команда тифлисского егерского полка из сорока рядовых при двух унтер-офицерах. На нее напала партия качагов и из сорока двух человек едва спаслись кажется пять-шесть, скрывшихся в чащу!.."
