Короткий рассказ. Роберт Хайнлайн...
Роберт Хайнлайн. "Оркестр молчал, и флаги не взлетали" (рассказ):
"Эту историю заказал мне журнал "Шахтеры" - коротенькую-коротенькую, говорили они, полторы тысячи слов, не более. Потом я попробовал пристроить ее в журнал американских легионеров, но там меня выбранили за то, что лечение ветеранов изображено в рассказе весьма далёким от совершенства.
Тогда я отправил историю нескольким издателям НФ - и мне сообщили, что это не научная фантастика. (Вот здорово, черт бы их побрал! Полёты со сверхсветовой скоростью - это научно, а терапия и психология - нет. Должно быть, я чего-то не понимаю.)
Но у рассказа и впрямь есть изъян, который обычно бывает фатальным. Попробуйте определить его. Я вам подскажу ответ, но только в самом конце…
***
- Самый храбрый человек, которого я встречал в жизни! - сказал Джонс, начиная уже надоедать своей болтовнёй.
Мы - Аркрайт, Джонс и я, - отсидев в госпитале ветеранов положенное посетителям время, возвращались к стоянке. Войны приходят и уходят, а раненые всегда остаются с нами - и черт возьми, как мало внимания им уделяется между войнами! Если бы вы не сочли за труд убедиться в этом, а убеждаться мало кому охота, то нашли бы в некоторых палатах искалеченные человеческие останки, датируемые годами первой мировой войны.
Наверное, поэтому каждое воскресенье и каждый праздник наш округ назначает несколько комиссий для посещения больных. Я в этом деле участвую уже тридцать лет - и если вы таким образом не оплачиваете долг, то по крайней мере должны иметь какой-то интерес. Чтобы остаться на такой работе, вам это просто необходимо.
Но Джонс, совсем молодой парень, участвовал в посещении первый раз. Он был в совершенно подавленном состоянии. И скажу честно, я бы презирал его, будь это не так; нам достался свежий урожай - прямиком из Юго-Восточной Азии. Сначала Джонс держался, но, когда мы вышли из госпиталя, его понесло, и в заключение он выдал свою громкую фразу.
- Интересно, какой смысл ты вкладываешь в слово «храбрость»? - спросил я его. (В общем-то Джонс был прав - парень, о котором он говорил, потерял обе ноги и зрение, но не унывал и держался молодцом.)
- А сами-то вы какой в него вкладываете смысл? - завелся Джонс, но тут же добавил «сэр», уважая скорее мою седину, чем мнение. В его голосе чувствовалось раздражение.
- Не кипятись, сынок, - ответил я.-То, что помогло этому парню вернуться живым, я бы назвал «мужеством», или способностью терпеть напасти, не теряя присутствия духа. И в моих словах нет никакого пренебрежения; возможно, это качество даже более ценное, чем храбрость. Но я определяю «храбрость» как способность сознательно пойти навстречу опасности, несмотря на страх и даже имея выбор.
- А при чем тут выбор?
- При том, что девять человек из десяти пройдут любое испытание, если им его навяжут. Но чтобы самому взглянуть опасности в лицо, требуется нечто большее, особенно когда сходишь с ума от страха и есть возможность улизнуть. - Я взглянул на часы. - Дайте мне три минуты, и я расскажу вам о самом храбром человеке, с которым мне довелось повстречаться.
Между первой и второй мировыми войнами, совсем ещё молодым пареньком, я попал почти в такой же госпиталь, какой посетила наша троица. На маневрах в зоне Панамского канала я получил воспаление лёгких, и меня отправили на лечение. А если вы помните, это были годы, когда терапия лёгких только развивалась - ни тебе антибиотиков, ни специальных лекарств. В то время применяли френикотомию - вам перерезали нервы, которые управляли диафрагмой, и лишали грудную клетку подвижности, чтобы дать лёгкому поправиться. Если это не удавалось, использовали искусственный пневмоторакс. А если и он не помогал, врачи ломились с «черного хода» отрубали несколько рёбер и снабжали несчастных корсетами.
Все эти ухищрения были нужны для того, чтобы удержать лёгкое в покое и дать ему восстановиться. При искусственном пневмотораксе больному просовывают между рёбрами пустотелую иглу так, чтобы ее конец оказался между стенкой рёбер и стенкой лёгкого, а потом заполняют пространство между ними воздухом, таким образом сжимая лёгкое, как губку.
Но кислород вскоре поглощается, и тебя закачивают воздухом снова и снова. Утром, каждую пятницу, те из нас, кто был на «пневмо», собирались в приемной хирурга, чтобы уколоться. Не так уж мы и печалились - легочники весёлые люди; они всегда найдут, над чем посмеяться. В нашем отделении размещались только офицеры, и мы превратили приёмную в нечто вроде клуба. Вместо того чтобы толпиться в очереди в коридоре, мы заваливали в комнату, растягивались в креслах, усаживались на стол, курили сигареты хирурга и кормили друг друга байками, пока шла процедура. В то утро нас было четверо, и мне выпал первый номер.
Когда вставляют иглу, это не очень больно - просто лёгкий укол. Но если вы попросите об анестезии кожи, то даже укола не почувствуете. Процедура занимает несколько минут, вы снова надеваете халат и отправляетесь в постель. В тот раз я не спешил уходить, потому что второй пациент, парень по фамилии Сондерс, рассказывал очень непристойную хохму, которую мне ещё не доводилось слышать.
И вот он обрывает ее на середине и забирается после меня на стол. Хирург нашего отделения ушёл в отпуск, и нас обслуживал его помощник - молодой парень, чуть ли не со школьной скамьи. Нам он нравился, и мы чувствовали, что у него задатки великого хирурга.
Что бы вы там ни думали, в общем-то закачка воздухом не опасна. Вы можете сломать себе шею, свалившись с лестницы, или задохнуться до смерти, подавившись куриной косточкой. Вы можете поскользнуться в дождливый день, удариться головой и утонуть в небольшой луже. При искусственном пневмотораксе тоже возможны непредвиденные случайности. Если игла проходит чуть дальше и проникает в легкое и если потом воздушный пузырёк попадает в кровеносный сосуд и умудряется дойти до сердца, то в сердечных клапанах может образоваться газообразный тромб. Случай крайне редкий - врачи называют его воздушной эмболией. Таким образом, при стечении всех этих маловероятных случайностей вы можете умереть.
Одним словом, мы так и не услышали окончание весёлой истории Сондерса. Он отдал концы прямо на столе.
Молодой хирург делал все возможное, чтобы спасти его; прибежали другие врачи. Они пытались вернуть Сондерса к жизни, перепробовали самые разные фокусы, но все напрасно. В конце концов в помещение принесли мясную корзину и утащили парня в морг.
А мы трое так и стояли, не говоря ни слова. Весь мой завтрак вывернуло, но я благодарил судьбу за то, что ещё дышу. Полевой писарь по фамилии Джозефс должен был идти на укол следующим, полковник Хостеттер - за ним. Хирург поднял голову и посмотрел на нас. Он весь вспотел, выглядел ужасно видимо, потерял своего первого пациента, ведь доктор был совсем ещё мальчишка. Он повернулся к доктору Арманду из соседнего отделения. Не знаю, хотел ли паренёк попросить старика закончить процедуры или хотел отложить их на день, но по его лицу было видно - он и рукой не может шевельнуть после смерти Сандерса.
Как бы там ни было, сказать он ничего не успел, потому что Джозефс мигом сбросил свой халат и забрался на стол. Только что прикуренную сигарету он передал санитару:
- Подержи сигаретку, Джек, пока доктор… - и он называет имя нашего парнишки, - не накачает меня воздухом. - С этими словами Джозефс начинает снимать пижаму.
Вы, наверное, знаете, что молодых лётчиков отправляют в полет сразу после первой аварии. В такой же ситуации оказался и наш молоденький доктор: он должен был повторить процедуру и доказать себе, что это всего лишь неудача и он не мясник на бойне. Парень сам бы не решился - вот Джозефс ему и помог. В тот момент любой из нас мог погубить его как хирурга, отказавшись от процедуры или дав ему время довести себя до нервного срыва, но Джозефс заставил мальчишку взяться за дело.
Джозефс умер прямо на столе.
Игла вошла, все было нормально, а потом писарь тихо вздохнул и умер. На сей раз рядом стоял доктор Арманд. Он взял руководство в свои руки, но ничего не помогло. А мы смотрели этот фильм ужасов по второму разу. Появились те же четверо и унесли тело в морг - возможно, в той же корзине.
Наш хирург и сам выглядел как труп. Доктор Арманд распорядился;
- Вы двое идите по койкам, - сказал он Хостеттеру и мне. - Полковник, после обеда зайдёте в мой кабинет, я сделаю вам укол.
Хостеттер покачал головой.
- Нет, благодарю вас, - решительно ответил он. - Мой хирург и сам может это сделать. - Он снял халат. Молодой паренёк был ни жив ни мертв. Полковник подошёл к нему и потянул за руку. - Ладно, доктор, давай, а то опоздаем на ленч. - С этими словами он влез на стол и подставил свои ребра.
Через несколько минут полковник уже надевал пижаму. Работа была сделана, и наш хирург снова выглядел человеком, хотя перепотел, как в бане.
Я остановился, чтобы перевести дыхание. Джонс серьёзно кивнул и произнес:
- Теперь мне ясно, что вы хотели сказать. Да, поступок Хостеттера требует, больше хладнокровия и мужества, чем любое сражение.
- Да нет же, - вмешался Аркрайт. - Он хотел тебе сказать о другом. Он имел в виду не полковника, а молодого врача. Доктору пришлось собраться и делать своё дело - причём не один раз, а дважды! Хостеттер только поддержал его.
Я почувствовал себя старым и больным.
- Одну секунду. Вы оба не правы. Помните, я определил храбрость как состояние, в котором человек имеет выбор… и идет навстречу опасности, несмотря на свой страх. Нашего хирурга заставили принимать решения, поэтому он не в счет. Полковник Хостеттер был ветераном, закалённым в боях, к тому же Джозефс подал ему пример. Нет, полковнику тоже не видать приза как своих ушей.
- Но это несправедливо, - возмутился Джонс. - Конечно, ваш Джозефс был храбрецом, но если уж он едва заставил себя пойти на стол, то полковнику это было вчетверо труднее. Ведь вам наверняка уже всем казалось, что любой, кто попадёт на этот стол, живым оттуда не слезет.
- Да-да, - подхватил я. - Именно так мне и казалось. Но ты не даешь мне закончить. Я точно знаю, что приз за храбрость заслужил именно Джозефс. Видишь ли, вскрытие показало, что у него не было воздушной эмболии. Джозефс умер от страха.
(В оригинале - в перевернутом виде: ОТВЕТ: Я закамуфлировал его, чтобы вы не сразу догадались; изъян заключается в том, что это правдивая история. Я сам там был. Я поменял имена, место действия и даты, но не события.)…"