термиты
был такой человек - ходил на работу в институт лесного хозяйства, смотрел лигу чемпионов по средам и вторникам, болел за х\к жлобские пантеры, иногда ездил на рыбалку, кладя в багажник старого vw резиновую лодку "нырок" и резиновые сапоги до груди. не имел родственников, кроме пары теток, матери, сестры, швагера, двоюродной бабушки и соседа толика, варил одну кастрюлю борща на неделю-полторы, читал красную газету Езда и курил “марию манчини”. в лесном институте он занимался выведением новых жуков, которые должны уничтожать, всем изрядно надоевших термитов, но жуки не выводились уже лет двадцать. так же он курировал лиственный отдел, который занимался наблюдениями за изменениями в лиственных породах после давно всеми забытой хиросимонагасаки. открытий в общем не делал.
насин ту луз, казалось бы. (двух комнатную квартиру недалеко от центра не считаем.) это с первого взгляда кажется, что все на одно лицо. конечно, одинаковых людей не бывает. но ведь иногда кажется, что вся эта толпа из одного инкубатора дзержинской страусиной фермы. наш знакомый любил одну вещь: размороженного бройлерного цыпленка. в кондиции, чтобы холодный, бледный и ощипанный. у него была знакомая женщина. так ничего особенного, познакомились в парке. она кормила уток из твердых сортов злаковых, он наблюдал за лиственными в вечерний период. ничего особенного. спустя неделю они встретились там же, в притер парке. отпили чаю из глубоких голубых пиал в кафе “ара”. она даже пригласила его к себе, полистать коллекцию альбомов с этикетками от овощных салатов, которыми увлекалась. но он застеснялся. только спустя еще неделю он был у нее, сидел на кухоньке 2 на 2 и 5.листал альбомы, в то время как она хлопотала с ужином. на ужин был куриный бульон. в нем плавали белые кусочки нежнейшего птичьего мяса, красные спасательные круги моркови, зеленые аварийные шлюпки спаржевой фасоли и, конечно же, молочные косточки - обломки кораблекрушения. наш герой пил бульон и лишал белые кусочки куриного мяса последней надежды, поглощая шлюпки и пенопластовые спасательные круги.
накушавшись отпуза, он и она прилегли на раскладной диван в комнате. комната была сплошь уставлена фикусами. в воздухе, где-то под самым потолком, повисла напряженность, мелкими капельками она падала вниз, на раскладной диван, где лежали объевшиеся куриным бульоном две фигуры. он спустил штаны до колен и лег на живот. - сходи на кухню и принеси того размороженного цыпленка из холодильника, - сказал он. женщина покорно встала и вышла в почти квадратную кухню. где-то за стенкой послышался легкий резиновый звук открывающегося холодильника и стук металлической кастрюльной крышки. когда она опять вошла в комнату, он так же лежал на диване, неподвижно и покорно. в правой руке она сжимала две холодные лапы мертвого бройлерного цыпленка, с обрубка шеи которого медленно капала прямо на ковер буроватая влага. женщина с секунду задержалась в дверях комнаты, затем решительно направилась к дивану и со всего размаха, так что даже на потолке осела пара-тройка бурых пятен, вмазала тушкой размороженного цыпленка по волосатой заднице еще совсем недавно совершенно незнакомого мужчины. он, что было силы, застонал в потертый, уже затхлый материал дивана и тяжело задышал, на заднице осталось бурое пятно. она ударила его еще два-три раза, но уже явно слабей, и упала на колени рядом с диваном. с потолка почти ливнем падали бурые капли, соленые на вкус, и совсем не похожие на кровь. казалось, это долгожданный дождь, обрушившийся на присохший фундаментом к земле город в одинокой пустыне, дождь что есть силы падает на крыши глиняных домов и огромной лужей вымывает его далеко в барханы к пустынным крокодилам. так они пролежали еще какое-то время. когда за окном было уже темно, и улицы освещали только огни фар проезжающих мимо машин, он тихо поднялся. женщина так и сидела на коленях ничком, опершись спиной о диван. наш герой натянул на себя серую ветровку, темные на шнуровке туфли, и со словами "поздно уже" вышел из квартиры. на площадке между вторым и третьим этажами он закурил "марию манчини", в паху было неприятно влажно и липко. на подоконнике стояла жестяная банка из-под оливок "капри", полная тонких белых бычков отмеченных красной помадой. за окном шел дождь, с деревьев стекала на землю бурая вода, редкие пешеходы прыгали под своими зонтами через свежие черные лужи.
в темноте узкого подъезда курил мужчина в серой непромокаемой куртке. он смотрел на кровавые силуэты голых лип, тесно прижимался передом к жару выкрашенной в зеленый цвет батарее. подоконник изнутри ели многочисленные термиты.
насин ту луз, казалось бы. (двух комнатную квартиру недалеко от центра не считаем.) это с первого взгляда кажется, что все на одно лицо. конечно, одинаковых людей не бывает. но ведь иногда кажется, что вся эта толпа из одного инкубатора дзержинской страусиной фермы. наш знакомый любил одну вещь: размороженного бройлерного цыпленка. в кондиции, чтобы холодный, бледный и ощипанный. у него была знакомая женщина. так ничего особенного, познакомились в парке. она кормила уток из твердых сортов злаковых, он наблюдал за лиственными в вечерний период. ничего особенного. спустя неделю они встретились там же, в притер парке. отпили чаю из глубоких голубых пиал в кафе “ара”. она даже пригласила его к себе, полистать коллекцию альбомов с этикетками от овощных салатов, которыми увлекалась. но он застеснялся. только спустя еще неделю он был у нее, сидел на кухоньке 2 на 2 и 5.листал альбомы, в то время как она хлопотала с ужином. на ужин был куриный бульон. в нем плавали белые кусочки нежнейшего птичьего мяса, красные спасательные круги моркови, зеленые аварийные шлюпки спаржевой фасоли и, конечно же, молочные косточки - обломки кораблекрушения. наш герой пил бульон и лишал белые кусочки куриного мяса последней надежды, поглощая шлюпки и пенопластовые спасательные круги.
накушавшись отпуза, он и она прилегли на раскладной диван в комнате. комната была сплошь уставлена фикусами. в воздухе, где-то под самым потолком, повисла напряженность, мелкими капельками она падала вниз, на раскладной диван, где лежали объевшиеся куриным бульоном две фигуры. он спустил штаны до колен и лег на живот. - сходи на кухню и принеси того размороженного цыпленка из холодильника, - сказал он. женщина покорно встала и вышла в почти квадратную кухню. где-то за стенкой послышался легкий резиновый звук открывающегося холодильника и стук металлической кастрюльной крышки. когда она опять вошла в комнату, он так же лежал на диване, неподвижно и покорно. в правой руке она сжимала две холодные лапы мертвого бройлерного цыпленка, с обрубка шеи которого медленно капала прямо на ковер буроватая влага. женщина с секунду задержалась в дверях комнаты, затем решительно направилась к дивану и со всего размаха, так что даже на потолке осела пара-тройка бурых пятен, вмазала тушкой размороженного цыпленка по волосатой заднице еще совсем недавно совершенно незнакомого мужчины. он, что было силы, застонал в потертый, уже затхлый материал дивана и тяжело задышал, на заднице осталось бурое пятно. она ударила его еще два-три раза, но уже явно слабей, и упала на колени рядом с диваном. с потолка почти ливнем падали бурые капли, соленые на вкус, и совсем не похожие на кровь. казалось, это долгожданный дождь, обрушившийся на присохший фундаментом к земле город в одинокой пустыне, дождь что есть силы падает на крыши глиняных домов и огромной лужей вымывает его далеко в барханы к пустынным крокодилам. так они пролежали еще какое-то время. когда за окном было уже темно, и улицы освещали только огни фар проезжающих мимо машин, он тихо поднялся. женщина так и сидела на коленях ничком, опершись спиной о диван. наш герой натянул на себя серую ветровку, темные на шнуровке туфли, и со словами "поздно уже" вышел из квартиры. на площадке между вторым и третьим этажами он закурил "марию манчини", в паху было неприятно влажно и липко. на подоконнике стояла жестяная банка из-под оливок "капри", полная тонких белых бычков отмеченных красной помадой. за окном шел дождь, с деревьев стекала на землю бурая вода, редкие пешеходы прыгали под своими зонтами через свежие черные лужи.
в темноте узкого подъезда курил мужчина в серой непромокаемой куртке. он смотрел на кровавые силуэты голых лип, тесно прижимался передом к жару выкрашенной в зеленый цвет батарее. подоконник изнутри ели многочисленные термиты.