(no subject)
меня толкают и я падаю.. сбиваю коленки и локти. поднимаюсь и снова бегу непонятно куда. мне кажется что вот-вот я прибегу к какому-то берегу, к какому-то морю и увижу, что дальше бежать нет смысла. смысл уже есть в том, что ты добежал до туда, откуда бежать уже не надо и не хочется. и не надо никаких лодок, батискафов и наутилусов. хватит. гибралтар. хватит. лабрадор.
но берега нет, нет и моря, нет даже озера, которое стоило бы оббежать. а локти все в крови, а колени жгут от черного асфальта. и вечно синее небо над головой в вечно белый фартук на нем.
мой пиджак, светлая рубашка и однотонный полиэстеровый галстук цвета маракуи никак не вписывается в пейзаж. вокруг голые люди, яичный песок и цвета голубого море. я сижу на какой-то серой подстилке и пью чашку кофе. вообще-то я не пью кофе, но сейчас, я бы даже морской воды хлебнул стаканчик. только что меня вырвало на офисный ковролин, а теперь мои туфли с оранжевыми вставками на подошве утопают в зыбучем, как зубы старушки, песке. каждый день меня рвет на этот серый долбанный офисный ковролин от того, что до обеда еще 2 часа, а я уже по горло сыт.
на меня никто не обращает внимания. я почти чувствую себя таким же голым и радующимся солнцу, как и все остальные. я даже почти не замечаю, что с меня течет как с крошки сэнди на железной панцирной кровати, в том знаменитом фильме про любовь, где еще баширов сыграл на 200 тонн, т.е. процентов.
где-то неподалеку играет классическая музыка. сначала я только различаю звук фортепьяно. затем все отчетливей вырисовывается один из "сарказмов" прокофьева. как раз тот момент, который называется "аллегро рубато". в школе у меня была учительница музыки -- ядвига фадеевна. она пила сырые яйца прямо на уроке и говорила, что я бездарность. у нее был отвратительный высокий голос, которым она любила повторять фразу на распев: петр ильич пе ре во рааааа чива ется! когда кто-то из учеников не попадал в ноты. она была строга. мы разбирались в классической музыке. но она была права, я действительно был самой заурядной бездарностью. однажды она сказала, между прочим: а мусоргский бухал..
и вот, на пляже, на берегу моря играет "аллегро рубато". как будто на кубе снова гастроли сергея сергеевича, он играет на набережной свою серьезную музыку. мой пиджак и галстук оказывается кстати. я иду в сторону ресторана под соломенной крышей. внутри сидят кубинцы, все в расстегнутых до груди рубашках и с сигарами между пальцев. ресторан называется так же как сеть магазинов дешевой одежды - "кастро". на меня никто не смотрит, я проплываю в гаванском облаке мимо возвышенности в середине зала и приземляюсь за столиком на два места. стул кажется влажным, но, на самом деле, влажен я, до самых трусов. тут же на мой маленький коричневый столик молодая официантка ставит широкобедрый стакан с ромом, из которого почти выпадают ледяные параллелепипеды. я смотрю на сцену, которую устроили в центре зала. на меленьком круглом возвышающемся пяточке стоит рояль. и молодой жгучий кубинец высекает из инструмента музыку прокофьева. его смуглые летающие пальцы почти сливаются с черными клавишами фортепьяно, белая рубашка прилипла к телу, а глаза устремились куда-то далеко в море, как раз в том направлении, где находится флорида.
ко мне подсаживается старый пожеванный временем и соленым воздухом кубинец, от него пахнет табаком и одеколоном. на правой руке синим цветом вытатуировано: patria o muerte. но со мной он заговорил по-русски.
- будет дождь, ближе к вечеру.. обязательно.
я только согласился легким кивком и допил все, что оставалось в стакане.
- я мечтаю побывать в финляндии. посетить парк муми-троллей. во флориде. когда-то это была мексиканская земля. в москве. пусть 10 раз она не ладна.
я смотрю в его серые глаза. потом на сцену. потом на официантку. потом на записку, что лежала на маленьком подносике. я развернул вдвое сложенный листок:
- минет - 300 песо
- классика - 600 песо
- анал - 550 песо
мне стало интересно, почему 550, а не 700 или 800. ведь логично было бы чуть дороже, нежели наоборот. и я обратился к своему опытному собеседнику, протягивая ему записку и показывая пальцем на последний пункт.
дед сначала смотрит на записку, потом на меня, затем бьет мне прямо в глаз кулаком, в котором был зажат бессмертный окурок сигары, со словами: патриа о муэрте, сука!
я лежу на заблеваном ковровом покрытии. мои локти сбиты. колени подраны, кровь прилипла к темным брюкам. тихонько встаю на ноги, на столе - недопитая кофейная чашка. за окном идет теплый летний дождь, но люди все равно прячутся под зонты. я иду в туалет умыться и привести себя в порядок. возле зеркала обнаруживаю свежий синяк у себя под левым глазом. в карманах песо и песок. ни моря, ни реки, ни даже синеокого озера вокруг на десятки километров.
но берега нет, нет и моря, нет даже озера, которое стоило бы оббежать. а локти все в крови, а колени жгут от черного асфальта. и вечно синее небо над головой в вечно белый фартук на нем.
мой пиджак, светлая рубашка и однотонный полиэстеровый галстук цвета маракуи никак не вписывается в пейзаж. вокруг голые люди, яичный песок и цвета голубого море. я сижу на какой-то серой подстилке и пью чашку кофе. вообще-то я не пью кофе, но сейчас, я бы даже морской воды хлебнул стаканчик. только что меня вырвало на офисный ковролин, а теперь мои туфли с оранжевыми вставками на подошве утопают в зыбучем, как зубы старушки, песке. каждый день меня рвет на этот серый долбанный офисный ковролин от того, что до обеда еще 2 часа, а я уже по горло сыт.
на меня никто не обращает внимания. я почти чувствую себя таким же голым и радующимся солнцу, как и все остальные. я даже почти не замечаю, что с меня течет как с крошки сэнди на железной панцирной кровати, в том знаменитом фильме про любовь, где еще баширов сыграл на 200 тонн, т.е. процентов.
где-то неподалеку играет классическая музыка. сначала я только различаю звук фортепьяно. затем все отчетливей вырисовывается один из "сарказмов" прокофьева. как раз тот момент, который называется "аллегро рубато". в школе у меня была учительница музыки -- ядвига фадеевна. она пила сырые яйца прямо на уроке и говорила, что я бездарность. у нее был отвратительный высокий голос, которым она любила повторять фразу на распев: петр ильич пе ре во рааааа чива ется! когда кто-то из учеников не попадал в ноты. она была строга. мы разбирались в классической музыке. но она была права, я действительно был самой заурядной бездарностью. однажды она сказала, между прочим: а мусоргский бухал..
и вот, на пляже, на берегу моря играет "аллегро рубато". как будто на кубе снова гастроли сергея сергеевича, он играет на набережной свою серьезную музыку. мой пиджак и галстук оказывается кстати. я иду в сторону ресторана под соломенной крышей. внутри сидят кубинцы, все в расстегнутых до груди рубашках и с сигарами между пальцев. ресторан называется так же как сеть магазинов дешевой одежды - "кастро". на меня никто не смотрит, я проплываю в гаванском облаке мимо возвышенности в середине зала и приземляюсь за столиком на два места. стул кажется влажным, но, на самом деле, влажен я, до самых трусов. тут же на мой маленький коричневый столик молодая официантка ставит широкобедрый стакан с ромом, из которого почти выпадают ледяные параллелепипеды. я смотрю на сцену, которую устроили в центре зала. на меленьком круглом возвышающемся пяточке стоит рояль. и молодой жгучий кубинец высекает из инструмента музыку прокофьева. его смуглые летающие пальцы почти сливаются с черными клавишами фортепьяно, белая рубашка прилипла к телу, а глаза устремились куда-то далеко в море, как раз в том направлении, где находится флорида.
ко мне подсаживается старый пожеванный временем и соленым воздухом кубинец, от него пахнет табаком и одеколоном. на правой руке синим цветом вытатуировано: patria o muerte. но со мной он заговорил по-русски.
- будет дождь, ближе к вечеру.. обязательно.
я только согласился легким кивком и допил все, что оставалось в стакане.
- я мечтаю побывать в финляндии. посетить парк муми-троллей. во флориде. когда-то это была мексиканская земля. в москве. пусть 10 раз она не ладна.
я смотрю в его серые глаза. потом на сцену. потом на официантку. потом на записку, что лежала на маленьком подносике. я развернул вдвое сложенный листок:
- минет - 300 песо
- классика - 600 песо
- анал - 550 песо
мне стало интересно, почему 550, а не 700 или 800. ведь логично было бы чуть дороже, нежели наоборот. и я обратился к своему опытному собеседнику, протягивая ему записку и показывая пальцем на последний пункт.
дед сначала смотрит на записку, потом на меня, затем бьет мне прямо в глаз кулаком, в котором был зажат бессмертный окурок сигары, со словами: патриа о муэрте, сука!
я лежу на заблеваном ковровом покрытии. мои локти сбиты. колени подраны, кровь прилипла к темным брюкам. тихонько встаю на ноги, на столе - недопитая кофейная чашка. за окном идет теплый летний дождь, но люди все равно прячутся под зонты. я иду в туалет умыться и привести себя в порядок. возле зеркала обнаруживаю свежий синяк у себя под левым глазом. в карманах песо и песок. ни моря, ни реки, ни даже синеокого озера вокруг на десятки километров.