(no subject)
Когда-то Дро решил раз и навсегда, что готов принимать в себя еду исключительно зеленого цвета. «Зеленое - это жизнь!», - объяснял он. «Зеленое растет, протискиваясь между чужими корнями, и таит в себе немалые способности, готовые поднимать ствол вверх, выталкивать круглые почки, разворачивать лист за листом. В зеленом прячется энергия, сок, пульсирующая река существования. Оно питает мои силы с каждым откушенным куском». Оранжевое, желтое и особенно красное его не питало. Красный, как известно, цвет опасный, щемяще-терпкий, с кисловатым привкусом крови, как от прокушенной в запале губы. Поэтому мясо, само собой, он обходил даже взглядом, поднимая глаза к потолку, чтобы описать безопасную широкую кривую, не запачканную кармином. Продолговатые кабачки, плотные кустики брокколи, твердый кочан капусты, опасно похожий на голову (как только он решался вспарывать его ножом?), сочный, с кудрявой оторочкой, лист салата, щекотный бархатный киви, который на разрезе напоминал радужку - зеленые глаза с темными искорками семечек; пупырчатые хрусткие огурцы, и их кисловато-сладкие братишки - такие же, с треском разламывающиеся, яблоки; горькие стрелки лука, перечеркивающие пригоршню идеально круглых, и похожих друг на друга, как две капли воды, горошков; прозрачный виноград, прячущий под твердой кожицей упругое желе, солоновато-горькие, с узкой косточкой внутри (непременно с косточкой) оливки - вот что Дро допускал до тарелки. В чайнике вместе с мятой томились листья чабреца и зверобоя, а сверху плавал айсбергом кусок жизнерадостного лайма. Зеленая диета грозила лишить Дро радостей алкогольного затмения, но человечество, на счастье, изобрело абсент, который не так-то просто было достать, зато затраченные усилия с лихвой компенсировались пониманием того, что так же когда-то сиживали над узкой рюмкой сильные (правда, скорее воображением, чем духом) мира сего. В случае, когда живот урчал слишком громко, заглушая голос принципов, Дро соглашался уговорить себя на порцию макарон, плотно закрашенных соусом песто, и почему-то никогда не обходил стороной изумрудный мармелад и шипучий «Тархун». Про краситель, идентичный натуральному, он слышать не хотел, и мне казалось, что с таким же успехом Дро мог съесть банку салатовой гуаши или покрасить ею пару картофельных клубней и цыплячью ногу - что-то куда более вкусное и сытное, чем его нехищно-растительный рацион. Про то, как он крадется к холодильнику дремотной ночью, чтобы, диковато озираясь, укусить толстый бок докторской колбасы, думать не хотелось - должен же хоть кто-то беречь свои принципы, какими бы надуманными и безумными они не казались со стороны.