запойные читатели
Я была запойным читателем. Годилось все: вывески, квитанции за электричество, устрашающие плакаты в поликлиниках, таблички с номерами автобусных маршрутов. Это сохранилось и сейчас; больше других мне нравятся инструкции к лекарствам, где подробно и внимательно расписаны действия моего организма, на которые он пойдет после приема пилюль. Автобусы тоже от меня не зависели, и даже, бывало, убегали, нагло захлопнув двери, но мой родной организм усилит фагоцитарную активность в отношении макрофагов.. о, это звучит, как сценарий к фантастическому фильму.
Читать я начала рано. Наверное, до того, как выучилась говорить, но раньше этого нельзя было обнаружить. Мама заметила в четыре. К тому времени я давно перестала разрисовывать книги каляками-маляками, предпочитая использовать для этого широкие и вольготные полотнища обоев. К тому же обои были уродскими. Я их украшала.
А книги я поглощала большими кусками, все подряд: русские народные сказки (ужасающе страшные; не читать на ночь) и «Строительство бани на приусадебном участке», «Том Сойер» и «Календарь хозяюшки на 1980 год». Не знаю, что было интереснее - описание верного сочленения труб или история про то, как девочка заблудилась в пещере. Волнующие нездешние картины (будь то рыцарский поединок, свидание при луне или голые стропила, ждущие ловких плотников) уносили меня далеко из маленького городка с его пятью улицами. Жажду нужно было утолять, и это была жажда впечатлений. Казаков-разбойников не хватало - вся доступная вселенная, диаметром два километра, давно была изучена и промаркирована. Из дома я впервые ушла в семь - не «от», а «за»; этого не поняли. Тогда реальность насильственно сузили до пределов квартиры, и что оставалось? Путешествовать и познавать бумажным способом. «Наука и жизнь» и долгие тома Дюма составили мое счастье.
Я читала на перемене, в автобусе, на ходу - вытянув вперед руки, как лунатик, только они никогда не оставались пустыми - сжимали книжку. Единственной проблемой был дождь - нести книгу и зонт одновременно не получалось. Приходилось делать привал на закрытой от стихий, но изрядно потрепанной снегами и ветрами остановке. Я часто опаздывала.
Я читала завалившись на диван - на животе, болтая ногами в воздухе, книга покоилась на полу, рядом с ней пачкалось о ковер непременное надкушенное и тут же забытое яблоко.
Я читала в кровати, под одеялом, подсвечивая страницы фонариком, расставив колени в стороны, чтобы держать «палатку».
Немудрено, что к восьми годам задания на доске расплывались. Тогда мне выдали грубые пластиковые очки - обычную метку, не черную. Я знала: так природа пометила запойных читателей и не злилась. Бесили исключительно непонятливые одноклассники, для которых моя избранность не была заметна и ясна. Пустоголовые идиоты подкарауливали меня за углом и вырывали портфель, чтобы расплющить его об стену. Целью, конечно, являлись очки. «У них-то нет, а у тебя есть. Обычная зависть», - объясняла мама, поправляя свои - красивые, в черепаховой оправе. Она читала не все подряд - только любовные романы и почему-то журнал «Крестьянка», хотя даже в летней поездке к бабушке в деревню никогда не выходила в поле.
Когда погода портилась, и косые струи били прохожих по пяткам, подгоняли к дому, я находила убежище в библиотеке. Всегда полная тишины и ласкового шелеста страниц, она навевала покой и уверенность: здесь ничего плохого случиться не может. Здесь все уже произошло: это изложено внутри. И сладковатый запах бумаги - он сразу пленил меня, вызвав стойкое привыкание. Когда действительность становилась невыносимой - я бежала сюда, бродила между рядов, поглаживая обложки, оставляя пальцы свободными, чтобы они могли пробежаться по корешкам, подпрыгивая и дурачась. Кроме того, удовольствие читать не требовало денег.
Иногда, очнувшись от дурмана, я замечала, что книгами интересуются и другие. Когда я подросла, иногда сознательно приходила за этими другими - наблюдать. Снимала с полки книгу, и, раскрыв ее наугад, быстрыми движениями глаз очерчивала зал. Позже, обнаглев, просвечивала ряды, подолгу рассматривая интересную личность. А какое-то время объектом наблюдений стал молодой человек - веснушчатый и рыжий, он легко краснел и этим забавлял меня. Через какое-то время рыжик тоже начал отпускать взгляды; я посмеивалась. Это продолжалось довольно долго и не имело продолжения. Пикировка взглядами и только. «Запойные читатели скромны и робки», - подумала я, - «и скрытны. Мы живем внутри, нас почти и нет снаружи. Ему нужно помочь». Однажды я решилась. Он снова совпал со мной во времени - это что-то да значило. Я мысленно посылала ему приказы - рыжик ощутимо нервничал, ерзал на стуле, ерошил жесткие рыжие волосы. Потел. «Ему нужно помочь», - помнила я. И подошла. С улыбкой и каким-то дурацким вопросом. Он ответил и, заикаясь от смущения, переспросил в ответ - не в курсе ли я, где здесь туалет. А то, знаешь, столько времени здесь бываю, и все не разузнал.
«Запойные читатели - вещи в себе», - разочарованно подумала я и больше на посетилей не смотрела.
Но другие начали замечать меня. Книга может стать поводом, причиной, объяснением и даже соперницей. Но об этом я узнала гораздо позже.
Читать я начала рано. Наверное, до того, как выучилась говорить, но раньше этого нельзя было обнаружить. Мама заметила в четыре. К тому времени я давно перестала разрисовывать книги каляками-маляками, предпочитая использовать для этого широкие и вольготные полотнища обоев. К тому же обои были уродскими. Я их украшала.
А книги я поглощала большими кусками, все подряд: русские народные сказки (ужасающе страшные; не читать на ночь) и «Строительство бани на приусадебном участке», «Том Сойер» и «Календарь хозяюшки на 1980 год». Не знаю, что было интереснее - описание верного сочленения труб или история про то, как девочка заблудилась в пещере. Волнующие нездешние картины (будь то рыцарский поединок, свидание при луне или голые стропила, ждущие ловких плотников) уносили меня далеко из маленького городка с его пятью улицами. Жажду нужно было утолять, и это была жажда впечатлений. Казаков-разбойников не хватало - вся доступная вселенная, диаметром два километра, давно была изучена и промаркирована. Из дома я впервые ушла в семь - не «от», а «за»; этого не поняли. Тогда реальность насильственно сузили до пределов квартиры, и что оставалось? Путешествовать и познавать бумажным способом. «Наука и жизнь» и долгие тома Дюма составили мое счастье.
Я читала на перемене, в автобусе, на ходу - вытянув вперед руки, как лунатик, только они никогда не оставались пустыми - сжимали книжку. Единственной проблемой был дождь - нести книгу и зонт одновременно не получалось. Приходилось делать привал на закрытой от стихий, но изрядно потрепанной снегами и ветрами остановке. Я часто опаздывала.
Я читала завалившись на диван - на животе, болтая ногами в воздухе, книга покоилась на полу, рядом с ней пачкалось о ковер непременное надкушенное и тут же забытое яблоко.
Я читала в кровати, под одеялом, подсвечивая страницы фонариком, расставив колени в стороны, чтобы держать «палатку».
Немудрено, что к восьми годам задания на доске расплывались. Тогда мне выдали грубые пластиковые очки - обычную метку, не черную. Я знала: так природа пометила запойных читателей и не злилась. Бесили исключительно непонятливые одноклассники, для которых моя избранность не была заметна и ясна. Пустоголовые идиоты подкарауливали меня за углом и вырывали портфель, чтобы расплющить его об стену. Целью, конечно, являлись очки. «У них-то нет, а у тебя есть. Обычная зависть», - объясняла мама, поправляя свои - красивые, в черепаховой оправе. Она читала не все подряд - только любовные романы и почему-то журнал «Крестьянка», хотя даже в летней поездке к бабушке в деревню никогда не выходила в поле.
Когда погода портилась, и косые струи били прохожих по пяткам, подгоняли к дому, я находила убежище в библиотеке. Всегда полная тишины и ласкового шелеста страниц, она навевала покой и уверенность: здесь ничего плохого случиться не может. Здесь все уже произошло: это изложено внутри. И сладковатый запах бумаги - он сразу пленил меня, вызвав стойкое привыкание. Когда действительность становилась невыносимой - я бежала сюда, бродила между рядов, поглаживая обложки, оставляя пальцы свободными, чтобы они могли пробежаться по корешкам, подпрыгивая и дурачась. Кроме того, удовольствие читать не требовало денег.
Иногда, очнувшись от дурмана, я замечала, что книгами интересуются и другие. Когда я подросла, иногда сознательно приходила за этими другими - наблюдать. Снимала с полки книгу, и, раскрыв ее наугад, быстрыми движениями глаз очерчивала зал. Позже, обнаглев, просвечивала ряды, подолгу рассматривая интересную личность. А какое-то время объектом наблюдений стал молодой человек - веснушчатый и рыжий, он легко краснел и этим забавлял меня. Через какое-то время рыжик тоже начал отпускать взгляды; я посмеивалась. Это продолжалось довольно долго и не имело продолжения. Пикировка взглядами и только. «Запойные читатели скромны и робки», - подумала я, - «и скрытны. Мы живем внутри, нас почти и нет снаружи. Ему нужно помочь». Однажды я решилась. Он снова совпал со мной во времени - это что-то да значило. Я мысленно посылала ему приказы - рыжик ощутимо нервничал, ерзал на стуле, ерошил жесткие рыжие волосы. Потел. «Ему нужно помочь», - помнила я. И подошла. С улыбкой и каким-то дурацким вопросом. Он ответил и, заикаясь от смущения, переспросил в ответ - не в курсе ли я, где здесь туалет. А то, знаешь, столько времени здесь бываю, и все не разузнал.
«Запойные читатели - вещи в себе», - разочарованно подумала я и больше на посетилей не смотрела.
Но другие начали замечать меня. Книга может стать поводом, причиной, объяснением и даже соперницей. Но об этом я узнала гораздо позже.