Рассказ сбежавшего политзаключенного КНДР, который родился в концентрационном лагере
Вот такую жизнь у нас хотят завести коммуняки. Мы свободные русские люди не хотим жить в концлагере. А коммуняки и их подпёрдыши могут поехать жить в КНДР к товарищу Ким Чен Ыну, раз им нравится жизнь в вонючем концлагере с вертухаями.
Оригинал взят у el_aeon_noir в Рассказ сбежавшего политзаключенного КНДР, который родился в концентрационном лагере
Я родился политзаключенным в Северной Корее
Перевод/Translated by: Helga "Lady Eklipse" Haraldson, 2012
Оригинал/Original: I Was a Political Prisoner at Birth in North Korea
История моей семьи
Мое севернокорейское имя - Шин Ин-Кун (Южнокорейское имя - Шин Донг-Хук). Я родился 19 ноября 1982 года. Я родился политзаключенным в Северной Корее.
Насколько мне известно, мой отец, Шин Кьонг-Соп, родился в 1946 году в деревне Йонджун-ни в районе Мундок, в провинции Южный Пхеньян, рядом с Пхеньяном, Северная Корея. Он был 11-м из 12 братьев. В 1965 году, когда ему было всего 19 лет, с его семьей случилась большая трагедия.
Ночью, перед рассветом, полицейские вломились в его дом, вынесли всю мебель и погрузили всю семью в фургон. На следующий день они были доставлены в лагерь №14, который находится под управлением Государственной Службы Безопасности (ГСБ).
С того момента, как они туда приехали, их всех разделили и обращались с ними как с животными. Мой отец после этого ничего не знал о своих братьях, если не считать нескольких встреч с его младшим братом в одном тюремном блоке. Моему отцу была назначена работа механика в лагере, и он выполнял свою работу настолько хорошо, что в один день его настигла награда: ему разрешили жениться на солагернице, Чанг Хе-Кьонг. С того времени они были мужем и женой.
Им разрешили провести вместе всего 5 дней, после чего их разделили снова. С того момента моим матери и отцу не разрешалось видеть друг друга, за исключением особых случаев, когда они проявляли особо высокие результаты в своих рабочих обязанностях.
Также мне известно о моем брате, который родился на несколько лет раньше меня, но я его плохо помню. Я видел его всего 3 или 4 раза, пока его не казнили в лагере в 1996 году. Возможно, он жил с моей матерью и мной, когда мы, два брата, были еще детьми. Как бы там ни было, я не помню ни чтобы он когда-то жил в одном доме со мной, ни вообще что я его видел в ранние годы.
Мои ранние годы
Первые 12 лет моей жизни я мог жить с мамой. Моя мать работала на ферме. Ее рабочий день начинался в 5 часов утра, а домой она возвращалась в 11 часов вечера. Так как она была постоянна занята, я не особо помню, чтобы между мной и ею была какая-то привязанность.
Она приносила домой 900 грамм зерна для себя и 400 мне, 3 куска маринованной капусты и очень маленькую корзинку с углем. Фактически ее работа заканчивалась около 9:30 вечера, но ее принуждали посещать ежедневные Собрания по Идейной Борьбе, которые длились по полтора часа.
На самом деле цель этих собраний была наказывать заключенных за то, что они не выполняли рабочий план в полном объеме, нарушали правила и т. д. В течение этого времени заключенные должны были выступать с обвинениями друг против друга и бить других заключенных. С 11 вечера был комендантский час, и заключенным запрещалось находиться за пределами их корпусов. Это был стандартный распорядок для всех заключенных лагеря.
Я смутно припоминаю, как я часто ходил с ней на работу, но она всегда была слишком занята, чтобы проявлять свою любовь ко мне. Сегодня я помню мою мать, но у меня нет никаких чувств к ней.
Я помню, как в один день меня отправили в 5-летнюю начальную школу внутри лагеря, где меня научили читать, писать, складывать и вычитать, и ничему более. Я не помню своего первого дня в школе. Но я помню сейчас, что в каждом классе было по 30 детей, на каждый год обучения приходилось по 2-3 класса, итого выходит, что в лагерной школе было около 400 детей. Меня никогда не интересовало откуда они пришли, родились ли они в лагере, как и я, или были туда отправлены, будучи еще детьми.
Однажды, когда мне было 9 лет, мой школьный учитель, который всегда носил униформу ГСБ, при обыске детей обнаружил 5 зерен пшеницы в кармане одной девочки. Он заставил ее стать на колени прямо напротив нас и начал бить ее дубинкой по голове в течение часа, до тех пор, пока она не потеряла сознание. К моему удивлению, крови на ее голове не было, но в результате этого наказания на ее макушке выросло большое количество шишек. Мы отнесли ее домой, а на следующий день нам сообщили, что ночью она умерла, не проронив ни звука.
Ребенка избили до смерти, и никто не ответил за это, никто не был наказан! Школьные учителя в своих формах ГСБ могли делать все, что им вздумается. Это не было исключительным, из ряда вон выходящим случаем. В лагере №14 это было обычным будничным делом.
Когда мне было 10 лет, я как-то шел за матерью на работу на рисовые поля, так как детям было приказано помогать матерям сеять рис. Работа начиналась в 9 часов утра, и мы должны строго выполнять рабочий план. В тот самый день моя мать была очень слаба и бледна с самого утра. Она пожаловалась на головную боль. Но по правилам лагеря, никого от работы не освобождали. Я очень старался, чтобыпомочь маме. Тем не менее, работали мы очень меделенно.
Офицер ГСБ был в бешенстве от нашей медленной работы. Он приказал моей матери стать на колени на грунтовой дороге, поднявши руки прямо к солнцу, в то время как другие заключенные обедали. Я смотрел на это, но ничем не мог помочь. Точно через полтора часа офицер подошел к ней и приказал начать работать. Она и так была слаба, сильно наказана и осталась без обеда. Несмотря на это, она старалась изо всех сил, пока не упала в обморок около 3-х часов дня. Той ночью она два часа стояла на коленях, и 40 заключенных обвиняли ее в лени на кошмарном вечернем наказательном собрании.
Когда мне исполнилось 12 лет, меня отправили в среднюю школу, а потом и на работу. Меня отделили от матери, и я оставался с другими детьми. В средней школе, собственно, занятий и не было. Нам давали разные виды работ: убирать сорняки, собирать урожай, удобрять землю и т. д. Никакой учебы, только работа.
Работа на строительстве электростанции.
Нас, детей, собрали для рработы по установке электростанции средних размеров в период с весны 1998 г. до осени 1999 г. Нам всем было от 13 до 16 лет.
За это время я много раз видел, как дети погибали в несчастных случаях. Я видел публичные казни и мертвые тела, но тогда я впервые в жизни увидел, как много детей погибает случайно. Иногда до 4-5 детей в день.
Как-то я своими глазами видел, как в несчастном случае погибло 8 человек. Трое водопроводчиков работали на самом верху высокой цементной стени, три 15-летних девочки и два мальчика помогали им снизу с известковым раствором. Я носил известь к детям, и увидел, что цементная стена падает. Я закричал: "Осторожно! Стена сейчас упадет!" Но было поздно, и 8 человек были погребены в нескольких тоннах извести. Спасать их никто не собирался. Только охранники кричали на нас: "Не отвлекайтесь, продолжайте работать!" И снова, это был далеко не единственный подобный случай в лагере.
Меня пытали огнем
6 апреля 1996 года, около 8 часов утра, мне приказали немедленно появиться в школе. Когда я прибыл, я заметил, что у школы ожидает пассажирский автомобиль. Люди вышли из него, направились ко мне и без всяких вопросов связали мне руки, завязали глаза и увезли в неизвестном направлении. Я чувствовал, что мы спускаемся в лифте, а потом, когда мне развязали глаза, увидел, что я нахожусь в темной комнате, освещенной одной-единственной лампочкой.
Прямо передо мной в пустой комнате сидел мужчина за письменным столом. Он дал мне лист бумаги и приказал прочесть. Там были написаны имена братьев моего отца, двое из коорых сотрудничали с Южной Кореей во время Корейской Войны, а затем убежали в Южную Корею. Тогда впервые я понял, почему здесь оказались мой отец и его братья. Я записал свое имя и оставил отпечатки пальцев под документом.
Это была подземная потайная комната пыток в Лагере №14. Я был в камере №7, темной тесной комнате с единственным освещением от электрической лампочки на потолке. Там мне рассказали, что мои мама и брать были арестованы утром на рассвете при попытке бегства из лагеря, а я должен был рассказать ему всё о тайных замыслах моей семьи.
Это было немыслимое, чудовищное преступление. Я аж подпрыгнул от удивления, когда услышал эти новости. на следующий день меня привели в комнату, в которой находились разнообразные орудия пыток. Меня раздели, связали веревкой по рукам и ногам. Меня повесили за ноги и руки от потолка. Один из них сказал мне признаться в том, по чьей инициативе готовился побег. Я сказал, что ничего об этом не знаю.
К моему удивлению, в тот момент я не испытывал страха. Даже сегодня для меня остается загадкой, почему у меня нет страха. Кто-то растопил огонь на углях и поднес его прямо под мою спину. Я ощутил жар в талии и заорал от боли. Инстинктивно я извивался, пытаясь уйти от пламени. Пыточники проткнули меня стальным крючком в паховой области, чтобы я замолчал, и я потерял сознание.
Не знаю, сколько я пробыл без сознания, но очнулся я в камере, которая воняла от моих собственных испражнений. Я собрал всю свою волю в кулак, чтобы подняться, но ощутил огромную боль в талии. Внизу живота у меня было много ран и крови. Дни шли, боль росла, и моя плоть начала гнить, при этом настолько сильно воняла, что охранники даже не заходили ко мне в камеру. Затем они перевели меня в камеру напротив, в который был очень старый человек. Он сказал, что уже более 20 лет находится в заключении. От него оставались только кожа и кости. Он больше ничего не рассказывал о себе, но я никогда не забуду, как спокойно он помогал мне, когда мне была нужна помощь.
Однажды он отдал мне половину своей порции пищи, сказал?: "Ты молодой, и тебе нужна эта еда, чтобы остаться в живых". Благодаря его заботе и, наверное, воле Господа, я начал питаться, и мое здоровье стало улучшаться. Настал день, когда, после многих месяцев в одной камере с ним, меня наконец вызвали и перевели. В тот день я последний раз видел этого пожилого человека, похожего на живой скелет, который был так добр ко мне. Я никогда его не забуду и люблю его больше, чем моих родителей. Этот человек вдохнул в меня душевные силы, которых мои родители так и не смогли дать мне.
Меня перенесли в комнату, где я увидел своего отца, стоявшего на коленях на полу, и впервые за все время я узнал, что его арестовали в то же время, что и меня. Нам обоим приказали оставить отпечатки пальцев и подписаться под документом, согласно которому мы обязуемся молчать обо всем, что мы знали об этом месте и никому не расскажем о том, что с нами случилось и что мы увидели. Это было 29 ноября 1996 года.
Моих мать и брата казнили публично
Затем нам снова завязали глаза и вывели наружу. Меня держали в подземной камере без солнечного света около 7 месяцев. Они привели нас на что-то вроде площади, где уже собралась толпа людей. Я узнал это место: это было место казни, которой использовали 2-3 раза в год. С наших запястий сняли наручники, а нам приказали сесть в переднем ряду толпы. Мы увидели двух осужденных, мужчину и женщину. Их тащили с некоторого расстояния к месту казни. Когда их привели поближе, к моему потрясению, я узнал в них моих мать и брата!
Очевидно, мой брат был очень истощен, его кости ясно просматривались под кожей. Моя мать, казалось, опухла с ног до головы, ее глаза были воспалены. Зачитали вслух приговор, подробностей которого я не помню, помню только последние слова: "Враги народа Чан Хе-Кьонг и Шин Ха-Кун приговариваются к смертной казни".
Сначала казнили мою мать через повешение, затем расстреляли моего брата. В моей голове не укладывалось, что я сталь свидетелем их убийства. В тот момент я посмотрел на отца. С его щек стекали слезы, а взгляд был потуплен в землю.
После этой кази меня снова отделили от отца: его отправили работать на стройку, а меня - обратно в школу. С тех пор всё поменялось, теперь меня заклеймили как сына и брата предателей. Учителя регулярно меня наказывали за малейшую провинность, меня постоянно ущемляли в правах. Я неоднократно мочился в штаны, так как учитель не позволял мне сходить в туалет. Я не помню ни одного дня, чтобы я не был голоден. Однажды я нашел 3 зернышка кукурузы в небольшой куче коровьего навоза, подобрал их, вытер об рукав и съел. Как бы жалким это ни казалось, этот день был для меня счастливым.
Изнасиловали мою племянницу
Моя племянница была среди заключенных, собиравших желуди на холме, в тот день, когда ее обнаружили охранники. Моих тетю и сестру отделили от группы для допроса, почему они были так близко к ограждению из колючей проволоки.
Моей кузие было или 21, или 22 года в тот время, и она была очень симпатичной. Двое охранников начали приставать к ней, и ее мать запротестовала. Тогда ее мать охранники привязали к дереву лицом к стволу и завязали ей глаза. После чего они приступили к изнасилованию ее дочери средь бела дня.
Моя тетя упала в обморок. Когда она проснулась, то обнаружила свою дочь голой, лежащей без сознания на земле, дышащую с большим трудом. Охранников поблизости не было, а моя племянница так и не пришла в себя.
Ее мать причитала во весь голос и рассказала всем, кого встречала в лагере, о том, что произошло. Вскоре после этого она исчезла, и никто не знает, что с ней произошло. Так один за другим исчезлы все члены моей семьи.
Наверное, моя семья по отцовской линии полностью исчезла с лица Земли. Но как бы это ни было прискорбно, это - история не только моей семьи. Это судьба всех 40-60 тысяч заключенных лагеря.
На швейной фабрике
По окончании средней школы меня направили на работу в качестве починщика швейных машин на швейной фабрике. Там было около 2500 заключенных, 2000 из них - женщины. Многие из них - женщины с привлекательной внешностью, которым было по 20, по 30, а иногда по 40 лет.
Женщинам не выдавали соответствующей униформы, и их грудь легко обнажалась на глазах у офицеров ГСБ. Семь привлекательных женщин выбрали для уборки в помещениях ГСБ лагеря. Неудивительно, что многие женщины хотели занять эту должность, потому что тогда они бы могли избежать побоев, которые на работе были в порядке вещей. Даже риск быть изнасилованной считался лучше по сравнению с обыденной жестокостью офицеров ГСБ.
Пак Йонг-Чун была хорошенькой девочкой из одного класса со мной, и сейчас, если бы она была жива, ей бы было 25 лет. Ее выбрали для уборки в офисах лагеря. Однажды мы обнаружили, что она беременна. Нас было четверо из одного класса, и мы как могли скрывали ее беременность. Она непременно бы исчезла, если бы заметили, что она беременна. Но вскоре ее беременность была раскрыта, и она исчезла раз и навсегда. Никто не знает, что с ней произошло. Вот что может случиться с любой заключенной, которую выбрали для уборки в кабинетах офицеров лагеря.
Как-то я уронил швейную машину, когда нес ее с первого на второй этаж, так как мои руки устали. В наказание мне отсекли средний палец.
В середине 2004-го, поздно вечером, как раз по окончании ежедневного наказательного собрания, внезапно появились четверо служащих ГСБ и спросили нас: "В чьем помещении больше всего вшей?" Некоторые заключенные отвечали: "Да, у нас их очень много". Тогда служащие ГСБ сказали: "Тогда вот вам вода, помойтесь" - и дали один таз с водой группе из семи женщин в камере, другой таз был выдан группе из 5 мужчин из другой камеры.
Сразу после того, как они помылись в этой воде, ничего не произошло, только вода выглядела какой-то мутной и имела запах удобрений, которыми орошали поля. Однако, через неделю на их телах появились красные точки, которые затем начали гноиться. В течение месяца их тела были покрыты гнойными ранами.
Они просто не могли стоять и работать. Когда мы подумали, что вот-вот они умрут, приехала машина и увезла их в неизвестном направлении. Помойся я тогда этой водой - меня наверняка здесь бы сейчас не было.
Однажды в 2004-м году, Пак (я помню только его фамилию), молодой севернокорейский заключенный, был распределен в мой отдел швейной вабрики. Я должен был объяснить ему, как работать с машинами. Мы подружились, и благодаря нашему общению он впервые раскрыл мне глаза на мир за стенами лагеря. Этот молодой человек объездил несколько стран в Азии и рассказал мне много вещей о мире снаружи. Он говорил, что я должен бежать из этого лагеря при первой же возможности, увидеть внешний мир, мир вне моего существования в лагере-тюрьме.
Побег из лагеря
2 января 2005 года, мы, 25 человек, мужчин и женщин, включая Пака, пошли на гору собирать дрова. Я шел впереди. Внезапно я обнаружил прямо перед нами колючую проволоку. Я посмотрел на заключенных вокруг меня: они были заняты сбором дров.
В этот момент, ужасные моменты из моей памяти пронеслись перед моими глазами: как казнили мою маму и брата, какие кошмарные пытки мне пришлось пережить потом. Осторожно я и Пак подошли к проволоке. Я не боялся быть застреленым или убитым током Я знал, что в тот момент ничего другое не имело значения.
Я подбежал к колючей проволоке. Внезапно я ощутил сильную боль, будто кто-то уколол подошву моей ноги, когда я пролазил через проволоку. Я чуть не потерял сознание, но инстинктивно я заставил себя протиснуться через забор. Я оглянулся на проволоку позади меня. Пак висел без чувств на проволочной изгороди!
В этот отчаянный момент я не мог себе позволить думать о участи моего друго, и я был просто переполнен счастьем. Возбуждение от мысли о том, что я уже вне лагеря, не поддается описанию. Я бежал вниз с горы и отошел уже очень далеко, когда заметил что-то мокрое на моих ногах. Кровь из раны от колючей проволоки текла ручьем. У меня не было времени останавливаться, но некоторое время спустя я обнаружил закрытый дом на горе.
Я пробрался в дом и нашел немного еды. Я ушел, прихватив небольшой запас риса, который нашел в доме. Я продал рис в ближайшей горной деревне и подкупил охранников на границе, чтобы они мне разрешили пересечь границу с Китаем за деньги, что я выручил с риса.
Мой путь к свободе
Так как я родился политзаключенным, я увидел общество Северной Кореи впервые только когда сбежал. Я видел его только 20 дней, чудом перешел заерзшую реку Тумен и в безопасности добрался до Китая в Январе 2005-го.
В течение года я работал на китайской лесорубке на горе вблизи границы и за целый год зарабатывал сумму в китайских Юанях, эквивалентную около 90 долларам США. Я прибыл в Киньдао через Чанг-чун и Бейджин на поезде и автобусом.
В корейском ресторане в Киньдао я попросил о помощи человека из Южной Кореи. Он забрал меня в Шанхай и привел меня в тамошний офис консульства Южной Кореи. В Южную Корею я прибыл после того, как провел 6 месяцев в Корейском консульстве в Шанхае.
Оригинал взят у el_aeon_noir в Рассказ сбежавшего политзаключенного КНДР, который родился в концентрационном лагере
Я родился политзаключенным в Северной Корее
Перевод/Translated by: Helga "Lady Eklipse" Haraldson, 2012
Оригинал/Original: I Was a Political Prisoner at Birth in North Korea
История моей семьи
Мое севернокорейское имя - Шин Ин-Кун (Южнокорейское имя - Шин Донг-Хук). Я родился 19 ноября 1982 года. Я родился политзаключенным в Северной Корее.
Насколько мне известно, мой отец, Шин Кьонг-Соп, родился в 1946 году в деревне Йонджун-ни в районе Мундок, в провинции Южный Пхеньян, рядом с Пхеньяном, Северная Корея. Он был 11-м из 12 братьев. В 1965 году, когда ему было всего 19 лет, с его семьей случилась большая трагедия.
Ночью, перед рассветом, полицейские вломились в его дом, вынесли всю мебель и погрузили всю семью в фургон. На следующий день они были доставлены в лагерь №14, который находится под управлением Государственной Службы Безопасности (ГСБ).
С того момента, как они туда приехали, их всех разделили и обращались с ними как с животными. Мой отец после этого ничего не знал о своих братьях, если не считать нескольких встреч с его младшим братом в одном тюремном блоке. Моему отцу была назначена работа механика в лагере, и он выполнял свою работу настолько хорошо, что в один день его настигла награда: ему разрешили жениться на солагернице, Чанг Хе-Кьонг. С того времени они были мужем и женой.
Им разрешили провести вместе всего 5 дней, после чего их разделили снова. С того момента моим матери и отцу не разрешалось видеть друг друга, за исключением особых случаев, когда они проявляли особо высокие результаты в своих рабочих обязанностях.
Также мне известно о моем брате, который родился на несколько лет раньше меня, но я его плохо помню. Я видел его всего 3 или 4 раза, пока его не казнили в лагере в 1996 году. Возможно, он жил с моей матерью и мной, когда мы, два брата, были еще детьми. Как бы там ни было, я не помню ни чтобы он когда-то жил в одном доме со мной, ни вообще что я его видел в ранние годы.
Мои ранние годы
Первые 12 лет моей жизни я мог жить с мамой. Моя мать работала на ферме. Ее рабочий день начинался в 5 часов утра, а домой она возвращалась в 11 часов вечера. Так как она была постоянна занята, я не особо помню, чтобы между мной и ею была какая-то привязанность.
Она приносила домой 900 грамм зерна для себя и 400 мне, 3 куска маринованной капусты и очень маленькую корзинку с углем. Фактически ее работа заканчивалась около 9:30 вечера, но ее принуждали посещать ежедневные Собрания по Идейной Борьбе, которые длились по полтора часа.
На самом деле цель этих собраний была наказывать заключенных за то, что они не выполняли рабочий план в полном объеме, нарушали правила и т. д. В течение этого времени заключенные должны были выступать с обвинениями друг против друга и бить других заключенных. С 11 вечера был комендантский час, и заключенным запрещалось находиться за пределами их корпусов. Это был стандартный распорядок для всех заключенных лагеря.
Я смутно припоминаю, как я часто ходил с ней на работу, но она всегда была слишком занята, чтобы проявлять свою любовь ко мне. Сегодня я помню мою мать, но у меня нет никаких чувств к ней.
Я помню, как в один день меня отправили в 5-летнюю начальную школу внутри лагеря, где меня научили читать, писать, складывать и вычитать, и ничему более. Я не помню своего первого дня в школе. Но я помню сейчас, что в каждом классе было по 30 детей, на каждый год обучения приходилось по 2-3 класса, итого выходит, что в лагерной школе было около 400 детей. Меня никогда не интересовало откуда они пришли, родились ли они в лагере, как и я, или были туда отправлены, будучи еще детьми.
Однажды, когда мне было 9 лет, мой школьный учитель, который всегда носил униформу ГСБ, при обыске детей обнаружил 5 зерен пшеницы в кармане одной девочки. Он заставил ее стать на колени прямо напротив нас и начал бить ее дубинкой по голове в течение часа, до тех пор, пока она не потеряла сознание. К моему удивлению, крови на ее голове не было, но в результате этого наказания на ее макушке выросло большое количество шишек. Мы отнесли ее домой, а на следующий день нам сообщили, что ночью она умерла, не проронив ни звука.
Ребенка избили до смерти, и никто не ответил за это, никто не был наказан! Школьные учителя в своих формах ГСБ могли делать все, что им вздумается. Это не было исключительным, из ряда вон выходящим случаем. В лагере №14 это было обычным будничным делом.
Когда мне было 10 лет, я как-то шел за матерью на работу на рисовые поля, так как детям было приказано помогать матерям сеять рис. Работа начиналась в 9 часов утра, и мы должны строго выполнять рабочий план. В тот самый день моя мать была очень слаба и бледна с самого утра. Она пожаловалась на головную боль. Но по правилам лагеря, никого от работы не освобождали. Я очень старался, чтобыпомочь маме. Тем не менее, работали мы очень меделенно.
Офицер ГСБ был в бешенстве от нашей медленной работы. Он приказал моей матери стать на колени на грунтовой дороге, поднявши руки прямо к солнцу, в то время как другие заключенные обедали. Я смотрел на это, но ничем не мог помочь. Точно через полтора часа офицер подошел к ней и приказал начать работать. Она и так была слаба, сильно наказана и осталась без обеда. Несмотря на это, она старалась изо всех сил, пока не упала в обморок около 3-х часов дня. Той ночью она два часа стояла на коленях, и 40 заключенных обвиняли ее в лени на кошмарном вечернем наказательном собрании.
Когда мне исполнилось 12 лет, меня отправили в среднюю школу, а потом и на работу. Меня отделили от матери, и я оставался с другими детьми. В средней школе, собственно, занятий и не было. Нам давали разные виды работ: убирать сорняки, собирать урожай, удобрять землю и т. д. Никакой учебы, только работа.
Работа на строительстве электростанции.
Нас, детей, собрали для рработы по установке электростанции средних размеров в период с весны 1998 г. до осени 1999 г. Нам всем было от 13 до 16 лет.
За это время я много раз видел, как дети погибали в несчастных случаях. Я видел публичные казни и мертвые тела, но тогда я впервые в жизни увидел, как много детей погибает случайно. Иногда до 4-5 детей в день.
Как-то я своими глазами видел, как в несчастном случае погибло 8 человек. Трое водопроводчиков работали на самом верху высокой цементной стени, три 15-летних девочки и два мальчика помогали им снизу с известковым раствором. Я носил известь к детям, и увидел, что цементная стена падает. Я закричал: "Осторожно! Стена сейчас упадет!" Но было поздно, и 8 человек были погребены в нескольких тоннах извести. Спасать их никто не собирался. Только охранники кричали на нас: "Не отвлекайтесь, продолжайте работать!" И снова, это был далеко не единственный подобный случай в лагере.
Меня пытали огнем
6 апреля 1996 года, около 8 часов утра, мне приказали немедленно появиться в школе. Когда я прибыл, я заметил, что у школы ожидает пассажирский автомобиль. Люди вышли из него, направились ко мне и без всяких вопросов связали мне руки, завязали глаза и увезли в неизвестном направлении. Я чувствовал, что мы спускаемся в лифте, а потом, когда мне развязали глаза, увидел, что я нахожусь в темной комнате, освещенной одной-единственной лампочкой.
Прямо передо мной в пустой комнате сидел мужчина за письменным столом. Он дал мне лист бумаги и приказал прочесть. Там были написаны имена братьев моего отца, двое из коорых сотрудничали с Южной Кореей во время Корейской Войны, а затем убежали в Южную Корею. Тогда впервые я понял, почему здесь оказались мой отец и его братья. Я записал свое имя и оставил отпечатки пальцев под документом.
Это была подземная потайная комната пыток в Лагере №14. Я был в камере №7, темной тесной комнате с единственным освещением от электрической лампочки на потолке. Там мне рассказали, что мои мама и брать были арестованы утром на рассвете при попытке бегства из лагеря, а я должен был рассказать ему всё о тайных замыслах моей семьи.
Это было немыслимое, чудовищное преступление. Я аж подпрыгнул от удивления, когда услышал эти новости. на следующий день меня привели в комнату, в которой находились разнообразные орудия пыток. Меня раздели, связали веревкой по рукам и ногам. Меня повесили за ноги и руки от потолка. Один из них сказал мне признаться в том, по чьей инициативе готовился побег. Я сказал, что ничего об этом не знаю.
К моему удивлению, в тот момент я не испытывал страха. Даже сегодня для меня остается загадкой, почему у меня нет страха. Кто-то растопил огонь на углях и поднес его прямо под мою спину. Я ощутил жар в талии и заорал от боли. Инстинктивно я извивался, пытаясь уйти от пламени. Пыточники проткнули меня стальным крючком в паховой области, чтобы я замолчал, и я потерял сознание.
Не знаю, сколько я пробыл без сознания, но очнулся я в камере, которая воняла от моих собственных испражнений. Я собрал всю свою волю в кулак, чтобы подняться, но ощутил огромную боль в талии. Внизу живота у меня было много ран и крови. Дни шли, боль росла, и моя плоть начала гнить, при этом настолько сильно воняла, что охранники даже не заходили ко мне в камеру. Затем они перевели меня в камеру напротив, в который был очень старый человек. Он сказал, что уже более 20 лет находится в заключении. От него оставались только кожа и кости. Он больше ничего не рассказывал о себе, но я никогда не забуду, как спокойно он помогал мне, когда мне была нужна помощь.
Однажды он отдал мне половину своей порции пищи, сказал?: "Ты молодой, и тебе нужна эта еда, чтобы остаться в живых". Благодаря его заботе и, наверное, воле Господа, я начал питаться, и мое здоровье стало улучшаться. Настал день, когда, после многих месяцев в одной камере с ним, меня наконец вызвали и перевели. В тот день я последний раз видел этого пожилого человека, похожего на живой скелет, который был так добр ко мне. Я никогда его не забуду и люблю его больше, чем моих родителей. Этот человек вдохнул в меня душевные силы, которых мои родители так и не смогли дать мне.
Меня перенесли в комнату, где я увидел своего отца, стоявшего на коленях на полу, и впервые за все время я узнал, что его арестовали в то же время, что и меня. Нам обоим приказали оставить отпечатки пальцев и подписаться под документом, согласно которому мы обязуемся молчать обо всем, что мы знали об этом месте и никому не расскажем о том, что с нами случилось и что мы увидели. Это было 29 ноября 1996 года.
Моих мать и брата казнили публично
Затем нам снова завязали глаза и вывели наружу. Меня держали в подземной камере без солнечного света около 7 месяцев. Они привели нас на что-то вроде площади, где уже собралась толпа людей. Я узнал это место: это было место казни, которой использовали 2-3 раза в год. С наших запястий сняли наручники, а нам приказали сесть в переднем ряду толпы. Мы увидели двух осужденных, мужчину и женщину. Их тащили с некоторого расстояния к месту казни. Когда их привели поближе, к моему потрясению, я узнал в них моих мать и брата!
Очевидно, мой брат был очень истощен, его кости ясно просматривались под кожей. Моя мать, казалось, опухла с ног до головы, ее глаза были воспалены. Зачитали вслух приговор, подробностей которого я не помню, помню только последние слова: "Враги народа Чан Хе-Кьонг и Шин Ха-Кун приговариваются к смертной казни".
Сначала казнили мою мать через повешение, затем расстреляли моего брата. В моей голове не укладывалось, что я сталь свидетелем их убийства. В тот момент я посмотрел на отца. С его щек стекали слезы, а взгляд был потуплен в землю.
После этой кази меня снова отделили от отца: его отправили работать на стройку, а меня - обратно в школу. С тех пор всё поменялось, теперь меня заклеймили как сына и брата предателей. Учителя регулярно меня наказывали за малейшую провинность, меня постоянно ущемляли в правах. Я неоднократно мочился в штаны, так как учитель не позволял мне сходить в туалет. Я не помню ни одного дня, чтобы я не был голоден. Однажды я нашел 3 зернышка кукурузы в небольшой куче коровьего навоза, подобрал их, вытер об рукав и съел. Как бы жалким это ни казалось, этот день был для меня счастливым.
Изнасиловали мою племянницу
Моя племянница была среди заключенных, собиравших желуди на холме, в тот день, когда ее обнаружили охранники. Моих тетю и сестру отделили от группы для допроса, почему они были так близко к ограждению из колючей проволоки.
Моей кузие было или 21, или 22 года в тот время, и она была очень симпатичной. Двое охранников начали приставать к ней, и ее мать запротестовала. Тогда ее мать охранники привязали к дереву лицом к стволу и завязали ей глаза. После чего они приступили к изнасилованию ее дочери средь бела дня.
Моя тетя упала в обморок. Когда она проснулась, то обнаружила свою дочь голой, лежащей без сознания на земле, дышащую с большим трудом. Охранников поблизости не было, а моя племянница так и не пришла в себя.
Ее мать причитала во весь голос и рассказала всем, кого встречала в лагере, о том, что произошло. Вскоре после этого она исчезла, и никто не знает, что с ней произошло. Так один за другим исчезлы все члены моей семьи.
Наверное, моя семья по отцовской линии полностью исчезла с лица Земли. Но как бы это ни было прискорбно, это - история не только моей семьи. Это судьба всех 40-60 тысяч заключенных лагеря.
На швейной фабрике
По окончании средней школы меня направили на работу в качестве починщика швейных машин на швейной фабрике. Там было около 2500 заключенных, 2000 из них - женщины. Многие из них - женщины с привлекательной внешностью, которым было по 20, по 30, а иногда по 40 лет.
Женщинам не выдавали соответствующей униформы, и их грудь легко обнажалась на глазах у офицеров ГСБ. Семь привлекательных женщин выбрали для уборки в помещениях ГСБ лагеря. Неудивительно, что многие женщины хотели занять эту должность, потому что тогда они бы могли избежать побоев, которые на работе были в порядке вещей. Даже риск быть изнасилованной считался лучше по сравнению с обыденной жестокостью офицеров ГСБ.
Пак Йонг-Чун была хорошенькой девочкой из одного класса со мной, и сейчас, если бы она была жива, ей бы было 25 лет. Ее выбрали для уборки в офисах лагеря. Однажды мы обнаружили, что она беременна. Нас было четверо из одного класса, и мы как могли скрывали ее беременность. Она непременно бы исчезла, если бы заметили, что она беременна. Но вскоре ее беременность была раскрыта, и она исчезла раз и навсегда. Никто не знает, что с ней произошло. Вот что может случиться с любой заключенной, которую выбрали для уборки в кабинетах офицеров лагеря.
Как-то я уронил швейную машину, когда нес ее с первого на второй этаж, так как мои руки устали. В наказание мне отсекли средний палец.
В середине 2004-го, поздно вечером, как раз по окончании ежедневного наказательного собрания, внезапно появились четверо служащих ГСБ и спросили нас: "В чьем помещении больше всего вшей?" Некоторые заключенные отвечали: "Да, у нас их очень много". Тогда служащие ГСБ сказали: "Тогда вот вам вода, помойтесь" - и дали один таз с водой группе из семи женщин в камере, другой таз был выдан группе из 5 мужчин из другой камеры.
Сразу после того, как они помылись в этой воде, ничего не произошло, только вода выглядела какой-то мутной и имела запах удобрений, которыми орошали поля. Однако, через неделю на их телах появились красные точки, которые затем начали гноиться. В течение месяца их тела были покрыты гнойными ранами.
Они просто не могли стоять и работать. Когда мы подумали, что вот-вот они умрут, приехала машина и увезла их в неизвестном направлении. Помойся я тогда этой водой - меня наверняка здесь бы сейчас не было.
Однажды в 2004-м году, Пак (я помню только его фамилию), молодой севернокорейский заключенный, был распределен в мой отдел швейной вабрики. Я должен был объяснить ему, как работать с машинами. Мы подружились, и благодаря нашему общению он впервые раскрыл мне глаза на мир за стенами лагеря. Этот молодой человек объездил несколько стран в Азии и рассказал мне много вещей о мире снаружи. Он говорил, что я должен бежать из этого лагеря при первой же возможности, увидеть внешний мир, мир вне моего существования в лагере-тюрьме.
Побег из лагеря
2 января 2005 года, мы, 25 человек, мужчин и женщин, включая Пака, пошли на гору собирать дрова. Я шел впереди. Внезапно я обнаружил прямо перед нами колючую проволоку. Я посмотрел на заключенных вокруг меня: они были заняты сбором дров.
В этот момент, ужасные моменты из моей памяти пронеслись перед моими глазами: как казнили мою маму и брата, какие кошмарные пытки мне пришлось пережить потом. Осторожно я и Пак подошли к проволоке. Я не боялся быть застреленым или убитым током Я знал, что в тот момент ничего другое не имело значения.
Я подбежал к колючей проволоке. Внезапно я ощутил сильную боль, будто кто-то уколол подошву моей ноги, когда я пролазил через проволоку. Я чуть не потерял сознание, но инстинктивно я заставил себя протиснуться через забор. Я оглянулся на проволоку позади меня. Пак висел без чувств на проволочной изгороди!
В этот отчаянный момент я не мог себе позволить думать о участи моего друго, и я был просто переполнен счастьем. Возбуждение от мысли о том, что я уже вне лагеря, не поддается описанию. Я бежал вниз с горы и отошел уже очень далеко, когда заметил что-то мокрое на моих ногах. Кровь из раны от колючей проволоки текла ручьем. У меня не было времени останавливаться, но некоторое время спустя я обнаружил закрытый дом на горе.
Я пробрался в дом и нашел немного еды. Я ушел, прихватив небольшой запас риса, который нашел в доме. Я продал рис в ближайшей горной деревне и подкупил охранников на границе, чтобы они мне разрешили пересечь границу с Китаем за деньги, что я выручил с риса.
Мой путь к свободе
Так как я родился политзаключенным, я увидел общество Северной Кореи впервые только когда сбежал. Я видел его только 20 дней, чудом перешел заерзшую реку Тумен и в безопасности добрался до Китая в Январе 2005-го.
В течение года я работал на китайской лесорубке на горе вблизи границы и за целый год зарабатывал сумму в китайских Юанях, эквивалентную около 90 долларам США. Я прибыл в Киньдао через Чанг-чун и Бейджин на поезде и автобусом.
В корейском ресторане в Киньдао я попросил о помощи человека из Южной Кореи. Он забрал меня в Шанхай и привел меня в тамошний офис консульства Южной Кореи. В Южную Корею я прибыл после того, как провел 6 месяцев в Корейском консульстве в Шанхае.