О суседях-меломанах, пиитах с редким именем и о земле
Две недели непрестанных тренировок в преддверии изрядной "спевки" (выражавшиеся в том, что я брал пессимистически настроенную гитару, а также пару атональных аккордов - с тем, чтобы с очевидностью уяснить "нее, не вытяну") не прошли даром. Дело в том, что мы с panicatrina решили учинить двухголосие в толстовско-кинчевском "Суде". И препирательства наши по поводу, кому мыть посуду быть, так сказать, сверху, сильно подняли общемировую температуру - согласно исследованиям, увязывающим выделение некоторого количества тепла и отправку электронного письма.
К счастью, принцип "наступи певцу на яйца", первач (налитый в бутылку с надписью, изначальному содержимому сильно не соответствовавшей
), а главное, дурной соседский пёс, брехавший на всякий чих в радиусе километра от вверенного ему участка и вызывавший острое желание если не оглушить засерю, то хотя бы заглушить - купно поспособствовали тому, что репетиция, проведённая в три-четыре ночи, удалась на славу, а опухшие морды просветлённые лица соседей с утра выражали несомненную радость от насильственного приобщения их, морд, к классической литературе, совмещённой с рок-музыкой.
Такоже отмечу, что ошеломительное падение барометра, термометра и прочих легкобьющихся приборов привело к резкому снижению температуры - если я, конечно, не путаю причину и следствие. И ежели в течение месяца призывы к какому-либо физическому труду на участке сверх перемещения по оному легко побивались железной отмазкой в виде СанПинов и банальных моральных норм, то при +32х - как говорится, не прокатит. А это не есть хорошо! Поколи мучительное выживание сменилось чисто летней возможностью крепко выпить и плотно закусить, искупаться, не боясь обвариться, и прогуляться вечером, нацепив футболку, а не обмахиваясь ею, то необходимость трудиться в саду выглядит кощунством. Вот придёт декабрь - тогда и посмотрим!
Пока же остаётся с сомнительной гордостью прошедшего все круги рая вспоминать солнце, так радовавшее Дж. Тёрнера,
и кота, охлаждавшегося в холодильнике
(а вовсе не покушавшегося на майонез и концервы!).
Настораживает, однако, обильный урожай рябины. Остаётся уповать, что за последние годы большинство безошибочных некогда примет несколько подпортилось, а некоторые - так и откровенно протухли.
А теперь - традиционная часть поста "о земле".
Зачитал я анадысь книженцию большого (в середине века, знаете ли, семидесятикилограммовый вес считался для мужика вполне приличным, а сверх того - изрядным) совецкого поэта Сергея Васильева "Зарубки на память" (М., "Современник", 1975 г.). К сожалению, в стихотворениях в силу предвзятости, полагаю, не нашёл ничего, кроме графомании в особо крупных размерах достойного цитирования, а вот критические заметки прочитал со всем возможным вниманием. Ибо слог лёгок на диво.
"... довелось мне быть свидетелем народных торжеств, связанных со знаменательной датой - стошестидесятилетием со дня смерти Давида Гурамишвили" (стр. 177). Вот так всегда: грузин помер - весь Союз гуляет!
К слову, аффтор не чужд модным веяниям - и в стремлении быть доходчивым даже не избегает интернет-жаргона: "Пародия жжёт, но, на мой взгляд, всё же малость проигрывает из-за отсутствия адресата" (стр. 284).
Далее Васильев привёл изумительную строфу "начинающего поэта", поспешно обвинив того в излишней и неуместной пафосности:
"Вдали играли на баяне,
Его я слышал из окна.
Солдаты мылись в мыльной бане,
Туда послала их страна" (стр. 300).
Скудность цитаты, я считаю, не даёт оснований для столь суровой критики: может, всё стихотворение было полновесным кукишем в карман Союза Пейсателей. А если "начинающий поэт" наваял подобное от чистого сердца - я вообще готов поклониться его натруженным ногам, особенно левой. Ибо такие щемящие строки САМ могу выдать лишь предельным напряжением отпущенного мне таланта.
Зато ни малейшего ехидства суровый критик не проявил при чтении пр-дения болгарского братушки:
"Мастерство Павла Матева, например, отличается строгой публицистичностью, прямотой взгляда. Отлично, по-братски говорит поэт, обращаясь к рабочим, из среды которых он вышел:
Хочу во всём принять участье,
Делить и радость и удар.
Вы точно мне отмерьте счастье,
Проверьте трижды гонорар" (стр. 426)".
Оставив за рамками понимание Матевым счастья, считаю необходимым напомнить справедливую фразу: "Поэт витает в эмпиреях, но безошибочно находит оттуда дорогу к редакционной кассе"(с). Есть и ещё одна, чьё авторство я также, к стыду моему, запамятовал: "Поэт - существо тончайшей психической организации; чтобы доподлинно убедиться в том, попробуйте хоть раз не выплатить ему гонорар"(с).
"Наби Хазри давно миновал комсомольский возраст, но недавнее присуждение ему звания лауреата премии Ленинского комсомола достойно подчёркивает кипучую молодость его общественной и творческой жизни" (стр. 489). Сразу вспомнились строки из прекрасной тихомировской книги "Матэ Залка": "Что делают немцы - они платят маврам завалявшимися марками двадцать третьего года! И тогда на тысячу можно было купить лишь коробок спичек."
Вернувшись на "землю", повешу ещё парочку фотографий.
Война - войной, а обед по расписанию. Не знаю, чего уж там накосили с выжженного поля, но перепахать его в соответствии с планом не оставили. И теперь наше дачное футбольное поле выглядит слегка сюрреалистически.
К счастью, принцип "наступи певцу на яйца", первач (налитый в бутылку с надписью, изначальному содержимому сильно не соответствовавшей
), а главное, дурной соседский пёс, брехавший на всякий чих в радиусе километра от вверенного ему участка и вызывавший острое желание если не оглушить засерю, то хотя бы заглушить - купно поспособствовали тому, что репетиция, проведённая в три-четыре ночи, удалась на славу, а опухшие морды просветлённые лица соседей с утра выражали несомненную радость от насильственного приобщения их, морд, к классической литературе, совмещённой с рок-музыкой.
Такоже отмечу, что ошеломительное падение барометра, термометра и прочих легкобьющихся приборов привело к резкому снижению температуры - если я, конечно, не путаю причину и следствие. И ежели в течение месяца призывы к какому-либо физическому труду на участке сверх перемещения по оному легко побивались железной отмазкой в виде СанПинов и банальных моральных норм, то при +32х - как говорится, не прокатит. А это не есть хорошо! Поколи мучительное выживание сменилось чисто летней возможностью крепко выпить и плотно закусить, искупаться, не боясь обвариться, и прогуляться вечером, нацепив футболку, а не обмахиваясь ею, то необходимость трудиться в саду выглядит кощунством. Вот придёт декабрь - тогда и посмотрим!
Пока же остаётся с сомнительной гордостью прошедшего все круги рая вспоминать солнце, так радовавшее Дж. Тёрнера,
и кота, охлаждавшегося в холодильнике
(а вовсе не покушавшегося на майонез и концервы!).
Настораживает, однако, обильный урожай рябины. Остаётся уповать, что за последние годы большинство безошибочных некогда примет несколько подпортилось, а некоторые - так и откровенно протухли.
А теперь - традиционная часть поста "о земле".
Зачитал я анадысь книженцию большого (в середине века, знаете ли, семидесятикилограммовый вес считался для мужика вполне приличным, а сверх того - изрядным) совецкого поэта Сергея Васильева "Зарубки на память" (М., "Современник", 1975 г.). К сожалению, в стихотворениях в силу предвзятости, полагаю, не нашёл ничего, кроме графомании в особо крупных размерах достойного цитирования, а вот критические заметки прочитал со всем возможным вниманием. Ибо слог лёгок на диво.
"... довелось мне быть свидетелем народных торжеств, связанных со знаменательной датой - стошестидесятилетием со дня смерти Давида Гурамишвили" (стр. 177). Вот так всегда: грузин помер - весь Союз гуляет!
К слову, аффтор не чужд модным веяниям - и в стремлении быть доходчивым даже не избегает интернет-жаргона: "Пародия жжёт, но, на мой взгляд, всё же малость проигрывает из-за отсутствия адресата" (стр. 284).
Далее Васильев привёл изумительную строфу "начинающего поэта", поспешно обвинив того в излишней и неуместной пафосности:
"Вдали играли на баяне,
Его я слышал из окна.
Солдаты мылись в мыльной бане,
Туда послала их страна" (стр. 300).
Скудность цитаты, я считаю, не даёт оснований для столь суровой критики: может, всё стихотворение было полновесным кукишем в карман Союза Пейсателей. А если "начинающий поэт" наваял подобное от чистого сердца - я вообще готов поклониться его натруженным ногам, особенно левой. Ибо такие щемящие строки САМ могу выдать лишь предельным напряжением отпущенного мне таланта.
Зато ни малейшего ехидства суровый критик не проявил при чтении пр-дения болгарского братушки:
"Мастерство Павла Матева, например, отличается строгой публицистичностью, прямотой взгляда. Отлично, по-братски говорит поэт, обращаясь к рабочим, из среды которых он вышел:
Хочу во всём принять участье,
Делить и радость и удар.
Вы точно мне отмерьте счастье,
Проверьте трижды гонорар" (стр. 426)".
Оставив за рамками понимание Матевым счастья, считаю необходимым напомнить справедливую фразу: "Поэт витает в эмпиреях, но безошибочно находит оттуда дорогу к редакционной кассе"(с). Есть и ещё одна, чьё авторство я также, к стыду моему, запамятовал: "Поэт - существо тончайшей психической организации; чтобы доподлинно убедиться в том, попробуйте хоть раз не выплатить ему гонорар"(с).
"Наби Хазри давно миновал комсомольский возраст, но недавнее присуждение ему звания лауреата премии Ленинского комсомола достойно подчёркивает кипучую молодость его общественной и творческой жизни" (стр. 489). Сразу вспомнились строки из прекрасной тихомировской книги "Матэ Залка": "Что делают немцы - они платят маврам завалявшимися марками двадцать третьего года! И тогда на тысячу можно было купить лишь коробок спичек."
Вернувшись на "землю", повешу ещё парочку фотографий.
Война - войной, а обед по расписанию. Не знаю, чего уж там накосили с выжженного поля, но перепахать его в соответствии с планом не оставили. И теперь наше дачное футбольное поле выглядит слегка сюрреалистически.