"На пятом этаже была большая чистая комната с новой мебелью..."

[salatau]

Эдуард ЛИМОНОВ: МАМАЛЫЖНИКИ

13 августа, 9:39
Мамалыга - это такая кукурузная каша. Жёлтого цвета. Я ел в Приднестровье. Не скажу, что понравилась, но каша - чего с неё возьмёшь? Пища румынских и молдавских крестьян.

Теперь, вы не думайте что Румыния это нечто незначительное. Это по европейским масштабам вполне среднего размера страна. У нее почти 20 миллионов населения, точнее- 19,6 миллионов, в то время как во всем собою уши прожужжавших государстве Нидерландах - меньше 17,2 миллионов.

И если когда-либо мечты правых в Румынии и правых в Молдавии осуществятся, и две страны воссоединятся, будет у них свыше 23 миллионов. Я бы не хотел бы, но они меня спрашивать не станут, ведь так?

В 1992-м, когда я увешанный гранатами, пистолет на ремне, плюс автомат висит на правом плече, оборонял город Бендеры, тогда нам противостояло в городах подполье «Молдавский Народный Фронт». А на фронте - молдавские части. Мои товарищи из Приднестровской Республики называли противников «румынами» уже тогда.

Сейчас попытаюсь объяснить, что, собственно, происходит сейчас в Румынии и в Бухаресте.

В пятницу вечером и в ночь с пятницы на субботу на площади Виктории в столице Румынии Бухаресте наблюдалось скопление протестующих, утверждают, что до 100 000 их собралось. А противостояли им румынские жандармы.

Протестующие требовали отставки правительства и смены экономического курса страны. Но они не требовали отставки президента Румынии, а им является с 2014 года Клаус Йоханнис. Звучит немцем, да? Так он и есть этнический немец. Сакс из немцев-колонистов, его предки переселились в Румынию далеко в прошлом, в XII веке. Это как если бы у нас стал бы президентом какой-нибудь немец Поволжья. Могло быть, но пока не случилось.

Румынские жандармы атаковали румынских митингующих слезоточивым газом и водомётами. Сурово, надо сказать, жёстко. Были ранены около 450 человек, 36 из них -жандармы. А арестованы чуть больше 30 человек.

Что интересного в этой истории? Ну, что 100 тысяч - это много даже для Москвы, немало. Для Бухареста - очень много.

Президент Клаус Йоханнис с 2014 года ведёт непримиримую борьбу с коррупцией. Говорят, удавалось ему собрать и до полумиллиона протестующих не так давно.

Действительно непримиримую борьбу ведёт, не улыбайтесь. Посадил множество министров из противостоящей ему Социал-Демократической партии (СДП).

Однако коррупционеры, может быть, не так уж раздражают Румынию, во всяком случае социал-демократы быстро оправились от ударов президента и имеют большинство и в парламенте, и в правительстве. До 44%, в то время, как партия президента набрала только 20%.

Ну, вам стало понятно противоречие, да? Противоречие между парламентским большинством и президентом.

Приблизительно такая же ситуация в Молдавии. Президенты Румынии и Молдавии Йоханнис и Додон зачастую выступают совместно и единым фронтом.

У румын в новом времени репутация чуть лучше чем у цыган. Вино, скрипки, афёры, мошенничества, помпезность, высокомерие. Какой-то из российских императоров считал что «румын» - это профессия. Действие многих оперетт из восточноевропейской жизни происходит в Румынии, хотя и в Венгрии - тоже. Оперетт, заметьте, - не опер.

Между тем, румыны серьёзные люди. Это даки, их древние племена довольно успешно воевали с римлянами, пока покорённые римской государственностью не стали римской провинцией.

В Румынию в эпоху Римской империи был сослан поэт Овидий и румыном был мировая знаменитость православный граф Влад Дракула. А также - большой умница и экстремист, правый политик, родственный Гитлеру и Муссолини, - капитан Кодряну, основавший «Железную Гвардию».

Нация талантливая. Чтобы не суесловить назову отца дадаизма Тристана Тцара, драматурга Эжена Ионеску, философов и историков религий Мирче Элиаду и Чиорана. Ну, и присоединю всё же к этой румынской «золотой» элите Николаэ Чаушеску. Сын сапожника этого заслуживает за доблестную смерть.

Видите, какая румыны культурная сила, а ?

Мамалыжники - это народная им кличка. Так же, как итальянцев наш народ небрежно обозвал «макаронниками», а высокомерных французов - «лягушатниками», хотя лягушачьи лапки пробовали немногие из них.

Поскольку я знаю французский, то в Приднестровье свободно читал молдавские вывески и общался с молдавским народом, какое-нибудь «табла д’онорэ» кириллицей запросто читалось как искаженная «доска почёта».

Я прошу вас обратить внимание на Румынию.

В 1987, по-моему, году, если не ошибаюсь, у них случилась афёра Тимешоара, когда местные либеральные жулики, чтобы побыстрее скинуть Чаушеску, решились в городке Тимешоара на подделку расстрела якобы силами спецслужб - «секюритатэ». Я немедленно тогда сообразил, что ловкие потомки графа Влада Дракулы свезли из окрестных моргов мертвецов, раскрасили их и вывалили в одну яму. И пригласили журналистов.

Якобы «жертввами режима Чаушеску» их представили. В Румынии никогда не считали, что немного обмана - это плохо.

Когда обман открылся, Чаушеску был уже мёртв, расстрелян вместе с верной подругой - женой Еленой. Говорят, теперь у них там возник культ Чаушеску.

Вы за кого в противостоянии Клауса и СДП?

Клауса, я догадываюсь, они выбрали за то что он немец. При немце будет порядок - я думаю, румыны тут рассуждали как русские. Русские же считают, что немцы - это порядок?

Румыны в своё время оккупировали нашу Одессу. И если мы вдруг ослабнем - не сомневайтесь, они туда ещё раз придут, в Одессу. А то, что она сейчас украинская, значения не имеет.

Опубликовано: http://svpressa.ru/politic/article/207767/
Via

Помню, помню...
Читал у Катаева В.П. в "Катакомбах". Оккупация Одессы. Румынскими фашистами.

Был конец мая. По всему городу цвела белая акация. Старые большие деревья, сплошь увешанные плакучими гроздьями нежных, необыкновенно душистых зеленовато-молочных цветов, превращали улицы изуродованного города в аллеи, в тенистые туннели цветов и листьев. На горячей мостовой лежали тени акаций. По ним, как по темным кружевам, ступали босые ноги осужденных. И тени скользили вверх по их коленям, по груди, по лицам, по волосам непрерывной кружевной сетью, как бы желая своим ласковым, неосязаемым прикосновением умерить боль, которую они испытывали. С вызывающей гордостью подняв вверх свой круглый подбородок, ставший теперь твердым, почти квадратным, шла Валентина, мелко переступая маленькими босыми ножками. Откуда-то с балкона им бросили охапку цветущей акации. Одна веточка упала на голову Валентины, зацепилась за волосы, но не удержалась и стала сползать вниз. Девушка поймала ее на лице скованными руками и взяла в рот. Так она и шла, с веточкой белой акации в губах, почти черных, как маленькая запекшаяся рана, слегка опираясь плечом на Святослава. А Святослав шагал с неподвижно застывшей на губах высокомерной улыбкой, стройный, тонкий, с каштановыми волосами, гладко зачесанными назад, соразмеряя свои шаги с шагами своей подруги. А впереди них, как бы прогуливаясь, шел и мерно раскачивался всем своим большим, ладным телом Дружинин, неторопливо, по-хозяйски разглядывая небо, деревья, дома, афишные тумбы и людей, молчаливо провожавших его. Иногда его глаза вспыхивали, когда он вдруг узнавал в толпе кого-нибудь из своих. Глаза молчаливо встречались с глазами, говорили друг другу "прощай" и так же незаметно расходились.
Дружинин шел не как арестованный, не как осужденный. Он шел как победитель, как хозяин города, как хозяин мира.
Один раз он даже остановился перед куском разрушенной ракушечниковой стены, на которой был наклеен румынский приказ. Он остановился, не обращая ни малейшего внимания на конвой, и не пошел дальше до тех пор, пока не прочел весь приказ городского головы Одессы Германа Пынти, от первой до последней строки. Это было так неожиданно, что конвой тоже остановился. А Дружинин стоял, расставив ноги, и читал вполголоса относительно категорического запрещения продажи и потребления всякого рода семечек на всей территории города Одессы.
- Семечки! Как-нибудь проживем без семечек! - громко сказал Дружинин, с непонятной, зловещей улыбкой. - Поехали дальше!
И шествие продолжалось.
Их провели по Екатерининской, до Дерибасовской, вокруг Соборной площади, по Садовой, наконец, повернули на Коблевскую. Вероятно, это было сделано нарочно, специально для того, чтобы они прошли мимо сапожной мастерской Андреичева, мимо того места, где их взяли.
И они прошли мимо этого места.
Окно, в котором еще так недавно между двумя вазонами азалий стоял на колодке сапог, теперь было замазано мелом. На двери висел замок и была прибита бумажка: "Помещение сдается".
Было что-то зловещее, гробовое в этом слепом, замазанном мелом окне, в этой запертой на замок двери, выкрашенной свежей ядовито-коричневой масляной краской, в подкове, прибитой к порогу.
И они молча прошли мимо них, как мимо собственной могилы.
Их еще некоторое время водили по городу, пока наконец не привели обратно к воротам внутренней тюрьмы. Ворота открылись. Солдаты оттеснили толпу провожающих на противоположный тротуар. Все смешалось. Матрена Терентьевна и Клавдия Ивановна, привстав на носки и изо всех сил вытянув шеи, в последний раз издали увидели Дружинина, Валентину и Святослава. Внезапно Дружинин сделал какое-то странное движение скованными руками. Вероятно, он их пытался вскинуть над головой, но сумел лишь поднять до уровня своего лица.
- За Ленина! За Родину! За власть Советов! - крикнул он на всю улицу сильным сорванным голосом - и сейчас же на него обрушилось несколько прикладов.
Осужденных втолкнули во двор, и железные декадентские ворота со сквозной решеткой в виде лилий, наглухо заколоченные досками, быстро закрылись. И в этот же миг где-то в самых задних рядах пошатнувшейся толпы раздался ни с чем не сравнимый, отчаянный, раздирающий душу детский крик.
- Папка! Папочка! Папка! - захлебываясь от рыданий, кричала маленькая пестрая девочка, похожая на цыганку, стоя на шарманке, которую поддерживал старик. - Папка! Папка! Папка!..
Но когда два полицейских в штатском пробились сквозь толпу, на этом месте уже никого не было.
Но это еще не был конец.
После того как ворота тюрьмы захлопнулись, осужденные жили еще более месяца. Фашисты обещали им жизнь в том случае, если они подадут румынскому королю прошение о помиловании. Они хотели показать непокорному населению города свою силу и превосходство даже над такими людьми, как Дружинин и его товарищи. Враги хотели уничтожить их морально. Они не знали, кто был Дружинин в действительности. Они могли только догадываться, что это очень крупный работник. Теперь, когда он был в их руках, проще всего казалось его уничтожить физически. Но им было выгоднее заставить его жить.
Они не ставили Дружинину, Валентине и Святославу никаких условий. Они больше не пытали их, не мучили, не требовали от них ни предательства, ни измены родине, понимая, что это бесполезно. Им только советовали подписать прошение о помиловании. Как просто: взять в руку перо, написать на листе министерской бумаги свою фамилию - и перед тобой жизнь, солнце, море, цветущая акация, свобода. Да, именно свобода. Враги обещали им даже свободу. Их свобода была фашистам выгоднее, чем заключение. Пусть они подпишут прошение о помиловании, и добрый король их простит, и тогда они могут идти на все четыре стороны. Пусть живут. Пусть ходят по городу. Пусть население знает, что даже они - партизаны, народные мстители, коммунисты, лучшие из лучших, - признали власть короля, признали его право на жизнь и смерть советского человека.
В течение месяца румынские адвокаты почти каждый день приезжали во внутреннюю тюрьму. В жемчужно-серых фетровых шляпах, в белых шелковых макинтошах, с портфелями из свиной кожи под мышкой, они выскакивали из своих малолитражек, похожих на вонючих водяных жуков, быстро пробегали боком мимо часовых и, по-адвокатски деловито склонив набок голову, поднимались по лестнице с натертыми воском перилами.
На пятом этаже была большая чистая комната с новой мебелью, новыми коврами и портретом короля Михая, молодого человека, причесанного по-английски, в военной форме с нашивками на рукаве. Адвокаты раскладывали на столах свои хрустящие, чистые бумаги, портфели, приготовляли письменные принадлежности. Затем по очереди, под строгим конвоем, вводили Дружинина, Валентину, Святослава - каждого в отдельности - и уговаривали.
Адвокаты их не торопили. Адвокаты были вежливы, даже любезны. Они были уверены, что слепая жажда жизни в конце концов сломит их упорство. Трудно было себе представить, чтобы человек мог добровольно отказаться от жизни, от свободы, тем более что за это от него не требовали ничего дурного - только подписать прошение о помиловании. Но фашистские адвокаты не знали, не понимали и не могли понять, что такое советский человек. Это было выше их понимания. Как ни была сильна жажда жизни у Дружинина, Валентины и Святослава, как страстно ни хотелось им жить, все же честь советского человека была для них дороже.
Фашистские юристы ошиблись в том, что у Дружинина, Валентины и Святослава слепая жажда жизни. Была жажда жизни, но не слепая. Была сознательная, высокая любовь к справедливости, честной советской жизни, которую они ставили выше всего на свете и от которой не могли и не хотели отказаться даже перед угрозой неминуемой смерти. Больше того: самую свою смерть они превратили в акт высочайшего патриотизма. Они показали населению города, что они сильнее захватчиков, что их можно убить, но нельзя поставить на колени.
На все уговоры и обещания, на все речи фашистских адвокатов они, не сговариваясь, повторяли одно и то же, каждый в отдельности:
- Я советский человек и просить пощады у врага не собираюсь.
И их снова уводили по лестницам и коридорам вниз, в подвал, в темную камеру и на другой день снова приводили в комнату на пятом этаже, и снова они в усовершенствованных патентованных наручниках стояли перед столом, на котором были разложены прошения о помиловании и письменные принадлежности.
Но ничего этого они не замечали, не хотели замечать. Адвокаты курили сигареты, один за другим произносили на ломаном русском языке речи, а партизаны смотрели в окно на голубую полоску моря, кое-где видневшуюся над акациями и крышами города, мертво и неподвижно окаменевшего под пыльным небом, как бы добела выгоревшим от тягостного июльского зноя.
- Я советский человек и просить пощады у врага не собираюсь, - говорил Святослав, и его уводили.
- Я советский человек и просить пощады у врага не собираюсь, - сузив прозрачные глаза с твердыми зернышками зрачков, произносила Валентина сухим, напряженным голосом, и ее уводили.
- Я советский человек и просить пощады у врага не собираюсь, - говорил Дружинин негромко, но с такой силой, что белела ямочка на его подбородке, и его уводили.
Он, прихрамывая, шел по пустым коридорам и пустым лестницам, двигая широкими плечами и хрустя запястьями, стиснутыми наручниками, которые могли бы с него снять в любую минуту, стоило только ему попросить перо.
И на другой день их снова вызывали, и они снова видели над крышами море, которое нежно таяло, как бы уходило из глаз, медленно исчезало на горизонте, как жизнь.
В конце концов их убили.