Книжечки
По довольно скучным личным обстоятельствами я почти заново формирую домашнюю библиотечку. Как и положено бумеру и полуботану, начал я, разумеется, с Толстого и Чехова.
Мне, нужно сказать, присуща необыкновенная оборотистость и рачительная хозяйственность, поэтому закупался я советскими собраниями сочинений. Тут голый расчет. Двенадцатитомный Толстой обошелся мне в тысячу с небольшим. «Анну Каренину» и «ВиМ» я буду перечитывать непременно. Не завтра, а в ближайшие два-три года обязательно возникнет какое-нибудь жжение или залезу уточнить что-нибудь подзабытое и залипну. «Воскресение» - может быть, «Ходжи Мурат», «Козаки», «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната» - совершенно точно, с другой стороны, «Севастопольские рассказы» - едва ли, трилогию - маловероятно, эти его поучительные рассказики для слабоумных - ни в коем случае.
Словом, если купить по раздельности то, что мне нужно, выйдет дороже.
Как человек склонный к отчаянным экспериментам и рисковым новшествам, я взял зеленого Толстого вместо коричневого из прошлой жизни, и блекло-кирпичного Чехова вместо синего.
Тиражи, конечно, оглушают. Полтора миллиона у Толстого и семьсот пятьдесят тысяч у Чехова. Полтора миллиона на двенадцать - это восемнадцать миллионов томов. В 2019 году одно толстовское собрание сочинений сделало бы издательство четвертым в России! У «Дрофы» было 17 531 тыс. Девять миллионов Чехова дали бы тринадцатое место.
Бумеру и полуботану положено тут распустить нытье о самой читающей стране, которую мы потеряли, но! Есть нюанс.
Собрания сочинений новые. Тщательное исследование показало следы читательского интереса на книжках с первым томом «ВиМ» и драматургией Чехова, причем «Вишневый сад» до конца не разрезан.
То есть книги купили, престижно поставили в югославскую «стенку», где они и простояли сорок лет. За все это время один школьник неуспешно попытался прорваться через вечер у Анны Павловны, а другая, пусть она будет школьницей, так и не узнала истории дамочки, бездарной в девелопменте.
Прошли годы, мама умерла, постаревшие и располневшие школьники избавились за копейки от так никому и не пригодившейся макулатуры, расчищая жилплощадь перед продажей или ремонтом.
Есть во всем этом что-то щемяще грустное.
Будь я не собой, а другим автором, в пенсне и с бородкой подлиннее, то начал бы эту историю примерно так:
«Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно»
Мне, нужно сказать, присуща необыкновенная оборотистость и рачительная хозяйственность, поэтому закупался я советскими собраниями сочинений. Тут голый расчет. Двенадцатитомный Толстой обошелся мне в тысячу с небольшим. «Анну Каренину» и «ВиМ» я буду перечитывать непременно. Не завтра, а в ближайшие два-три года обязательно возникнет какое-нибудь жжение или залезу уточнить что-нибудь подзабытое и залипну. «Воскресение» - может быть, «Ходжи Мурат», «Козаки», «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната» - совершенно точно, с другой стороны, «Севастопольские рассказы» - едва ли, трилогию - маловероятно, эти его поучительные рассказики для слабоумных - ни в коем случае.
Словом, если купить по раздельности то, что мне нужно, выйдет дороже.
Как человек склонный к отчаянным экспериментам и рисковым новшествам, я взял зеленого Толстого вместо коричневого из прошлой жизни, и блекло-кирпичного Чехова вместо синего.
Тиражи, конечно, оглушают. Полтора миллиона у Толстого и семьсот пятьдесят тысяч у Чехова. Полтора миллиона на двенадцать - это восемнадцать миллионов томов. В 2019 году одно толстовское собрание сочинений сделало бы издательство четвертым в России! У «Дрофы» было 17 531 тыс. Девять миллионов Чехова дали бы тринадцатое место.
Бумеру и полуботану положено тут распустить нытье о самой читающей стране, которую мы потеряли, но! Есть нюанс.
Собрания сочинений новые. Тщательное исследование показало следы читательского интереса на книжках с первым томом «ВиМ» и драматургией Чехова, причем «Вишневый сад» до конца не разрезан.
То есть книги купили, престижно поставили в югославскую «стенку», где они и простояли сорок лет. За все это время один школьник неуспешно попытался прорваться через вечер у Анны Павловны, а другая, пусть она будет школьницей, так и не узнала истории дамочки, бездарной в девелопменте.
Прошли годы, мама умерла, постаревшие и располневшие школьники избавились за копейки от так никому и не пригодившейся макулатуры, расчищая жилплощадь перед продажей или ремонтом.
Есть во всем этом что-то щемяще грустное.
Будь я не собой, а другим автором, в пенсне и с бородкой подлиннее, то начал бы эту историю примерно так:
«Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно»