Продолжение первой части
Замполит Пахомыч
Наш командир удалой, мы все пойдем за тобой…
/ Шашки подвысь. Слова Е. Карелова/
Когда на флоте заместителей командиров по политчасти заставили сдавать на самостоятельное управление подводной лодкой по примеру летающих политработников в авиации, замполит Пахомыч сразу же сдал все экзамены. Знакомых и друзей среди экзаменаторов у него было великое множество и те, зная, что управлять ему все равно ничем не дадут, понаставили в зачетном листе пятерок. По всем предметам. Зам явился в экипаж с командирским знаком "подводная лодка” на груди и был бурно встречен личным составом. Сразу же появились матросские байки о том, что Пахомыча назначают командиром корабля, или он будет командовать даже целой дивизией. Немедленно появилась эпиграмма:
- Между бонами, буями, на простор морских широт,
Громыхая дизелями, выгребал атомоход.
Вел его Пахом Черновский, знаменитый капитан
В Атлантический широкий, необъятный океан.
Стих в разных интерпретациях разошелся по флотам и никто уже не помнил автора. Как говорят, слова народные. А между тем, автором оказался экипажный изрекатель черного юмора - минер Дима Кулишин.
Зам добродушно выслушивал матросские приколы и не обижался. Матросы любили его за
человечность и отцовское отношение. Правда, Пахомыч имел большой бзик по поводу своего происхождения, которое считал дворянским и интимно намекал, что он потомок голубых кровей. Граф Пахомыч! Звучит? Правда, по тем временам это было не то, чтобы не в моде, но даже и небезопасно для карьеры, особенно политработника. Но сознание собственного благородства /и, в чем-то, превосходства/ очень грело ему душу.
Он не ругался матом, что, можно сказать, для корабельной службы явление уникальное, а по мнению некоторых членов экипажа вообще недопустимое! Не употреблял корабельного "шила", а только коньяк и шампанское. Всячески демонстрировал белую кость и голубую кровь. Изъяснялся, правда, чудовищно.
На партсобрании он убежденно заявлял - „ … это хорошо, что экипаж не занял первого места в социалистическом соревновании среди кораблей дивизии! ” И ...-”это должно быть встречено всем экипажем с большим энтузиазмом…" Мудрый в житейских делах управленец, капитан-лейтенант Лисицын, переводчик с Черновского, объяснил, что мысль зама проста, как двери, и означает, что в середине списка соревнующихся комфортнее и безопаснее. При глубоком осмыслении замовского постулата все пришли к выводу - а ведь Пахомыч -то прав! - “Она забеременела венерической болезнью и привезла ее сюда”, - это о моральном облике некоей дамы. - “У него были многие патроны и могли быть многие жертвы…” и “этим самым оружие было выбито у него из-под ног…” - о происшествии со стрельбой из табельного оружия. Очень убедительный аргумент в споре. Перлы записывал химик Сашка Крапивин в толстую, на 48 листов, тетрадь и однажды она попала к Пахомычу. Обиделся…, но не смертельно, потому что характер имел незлобивый и отходчивый. В дальнем походе. Утречком, выспавшийся, выбритый и благоухающий доступными парфумами, заглядывает в рубку штурмана:
- Штурман, а Сэндвич мы уже прошли? - невозмутимый Коля Петров, склонившись над картой и отыскивая на ней “зайчика”, бормочет:
- Сэндвич мы, Пахомыч, съели утром, а Гринвич прошли еще вчера, - но зам не смущался: - Ах, ну да, - конечно Гринвич! - из любого положения он всегда находил простой выход. Вышли на учения. Пахомыч пришел в центральный пост и весело заявил командиру:
- А мы шифры забыли! - Марков, с ужасом:
- КАК? - зам, перекатываясь с пятки на носок и спичкой прочищая зубы:
- А вот так! - может быть он пошутил? При стоянках в других базах, в доке или ремонтах, он так деликатно прекращал чрезмерное веселье офицерского состава на берегу, что долгое время никто не мог понять, как это происходит. А все было очень просто - Пахомыч звонил домой жене весельчака и говорил, что ее Саша очень скучает по семье, ну просто убивается…, и просил немедленно приехать. А Саша тем временем веселился вовсю, пока, как снег на голову…
Жены приезжали, а зам помогал им с временным жильем. Супругам, которые жаловались на своих мужей, что те не выносят мусор и не ходят в магазин за картошкой в редкие минуты домашней побывки, мудро советовал прекратить на время семейные удовольствия…
До исправления. И помогало. Иногда. Зам заботился о матросском быте и чтобы кино - по
расписанию. Гонял с матросами в футбол. “Вышибал” для молодых офицеров квартиры. Он был фронтовиком и три года войны его многому в этой жизни научили. Если бы такими были все корабельные политзаместители, или хотя бы их побольше, жизнь на флотах была бы куда веселее…
А так…
На пути к знаменательному событию
“ - 50 лет-”
/ Лозунг на уличной растяжке /
Замполит Пахомыч был по горло занят подготовкой к знаменательной дате - 50-летию Октябрьской социалистической революции и буквально одержим штампованием наглядной агитации, боевых листков, проверкой конспектирования первоисточников классиков марксизма, бесконечными партийными и комсомольскими собраниями. Ежедневно он кого-то проверял, наставлял, пропесочивал и командиры всех ступней стонали от энергичного прессинга.
- Его бы энергию да в мирных целях, - кратко оценил пыл Пахомыча минер, капитан 3 ранга Кулишин. И все были с ним согласны. Но заместитель и сам ходил под политотделом… Годовщина приближалась и по всей стране был психоз. Газеты неустанно пропагандировали событие, в прокате крутили “Ленина в Октябре”, а наиболее ретивые политработники старались отличиться в агитации чем - нибудь неординарным. Один из таких, вероятно, с шилом в одном месте, предложил сфокусировать кусочки сала в вареной колбасе в виде цифры 50. Отрезал кусок, а там - 50. И все время 50, пока не съел. Изобретатель трудился, наверное, на колбасной фабрике. Но инициативу не поддержали и даже мягко упрекнули в газете “ Известия”, мол - ну, это уж слишком!
В заполярном городе, административном центре Кольского полуострова, через каждые 50 метров по проспекту висят растяжки - “50 лет”. Гуляешь по главной улице и от цифр рябит в глазах. А на выезде из города по дороге в Североморск “по тещиному языку”, на самом верху барак и его стена, с облупленной до дранки штукатуркой, метровыми буквами извещает: - “Мы идем к коммунизму”! - и пока автобус, крехтя, подымается на верхотуру, лозунг все время перед глазами.
Ловкий прохиндей - украшатель /наверное, какой - нибудь обкомовский Пахомыч/ хватко уловил постоянство наглядности и выгодное географическое положение барака и вот теперь все без остановки… любуются.
А 8 сентября вдруг стали названивать жены. Кто из городка, кто с Большой земли, истерично допытываясь, где их мужья - в море, или где? Или где… Телефонисты с особистами прерывали эти разговоры на полуслове, едва заслышав подозрительные вопросы и тревожные интонации. К вечеру Паша Могилевич шепотом доложил - “вражеское” радио донесло, что у мыса Нордкап
терпит бедствие советская атомная подводная лодка и есть жертвы… Жены услышали это раньше, а на Большой земле практичеки сразу. И на пути к славному юбилею возникла катастрофа, пока еще неизвестного масштаба. Говорить о ней открыто было нельзя не только ввиду неясности последствий, но и потому, что действовал запрет по принципу - у нас происшествий и катастроф не может быть, тем более с гибелью людей. Потому что - политический строй у нас не предполагает катаклизмов. Это у них там такое возможно, а у нас - никогда!
Но элементарная техническая логика объективна и не поддатся политическим аксиомам - современная сложная техника в эпоху научно-технического прогресса и продвижения человека в область неизведанного, неизбежно, вне зависимости от общественного строя, собирает дань, иногда, к сожалению, человеческими жизнями.
У американцев - “Трешер” с 129-ю членами экипажа. Теперь в СССР - 39. Иной вопрос - как максимально предвидеть, совершенстовать технически и организационно эксплуатацию этих средств повышенной опасности. В этом деле и у нас и у них - непочатый край работы. Какие-то подходы нужно менять. Какие ?
А в Заозерске спешно хоронили 39 подводников, вселив в души родных и близких не только погибших, но и живых
моряков, горечь потерь сегодняшних, и возможных будущих. Что-то в нашей жизни нужно менять. Что?
Восьмое сентября.
Вдовамъ и детямъ убитых или умершихъ в службе
давано будетъ жалованья ихъ по сему: жене 8 доля.
Детямъ каждой персоне 12доля. Жене отъ 40 летъ и
выше по смерть или замужство, а менше 40 летъ,
един раз годовое жалованье мужнее, разве будетъ
такъ увечна, что замужъ итьти будетъ нельзя то
противъ старой давать до смерти.
/ Уставъ Морской Петра перваго, 1720г. Книга третья.
Глава четвертая. Ст. 8/
Они погибли восьмого сентября. Тридцать девять человек - матросы и офицеры. Они погибли быстро в двух носовых отсеках подводной лодки, в которых объемно сгоревший масляный туман разгерметизировашейся гидравлической системы мгновенно съел живительный воздух. За секунды содержание угарного газа достигло тысячи смертельных концентраций. Переборки немедленно задраили, чтобы они остались ТАМ. Это железное правило. Это закон! Это написано в Руководстве по борьбе за живучесть подводной лодки кровью моряков, погибших ранее... Они должны бороться за живучесть корабля и за свою жизнь, победить или… погибнуть. Остальные должны жить. Американцы передали - в Норвежском море, у мыса
Нордкап, терпит бедствие советская атомная подводная лодка... Военный городок замер в ожидании и жутковатой тишине - не слышно музыки, всеобщий ступор, разговоры вполголоса - КТО? Чей муж, сын, брат? На КПП пытаются прорваться приехавшие с Большой земли родственники членов экипажа… Разрываются телефоны… КТО? Кто-то знает, но не говорит. Почему? Зачем всех держать в этом ужасе неведения и ожидания?
С приходом и приготовлением к похоронам, женщины из состава женсовета, Тамара Маркова, Настя Шарая, Наталья Крапивина, Катя Лисицына и другие, под руководством офицеров из компетентных органов плетут фрагменты венков.
Сами венки собирают особисты, чтобы никто не знал - сколько… До самых похорон.
И вот траурный день настал.. Все до последего жителя городка - на кладбище. В вырытом бульдозером квадратном котловане тридцать девять гробов. Значит - их тридцать девять… Подводники надолго запомнят эту цифру. На всю оставшуюся жизнь. Едва сдерживает слезы командир, плачет замполит и тишина постепенно заполняется скорбным всхлипыванием женщин - вдов, сестер и - всех, кто сегодня здесь…
- Наши товарищи не дожили всего два месяца до замечательной даты - пятидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической революции! - скорбит в своей речи секретарь Мурманского обкома КПСС, захлопотанный приготовлениями к дате.
- Всего два месяца..., - машинально бормочет за ним вдова старпома Горшенина, не утирая льющихся слез.
- Какие два месяца?!! Что он несет! - слышится ропот в толпе.
- Тс-с-с! - раздается из компетентных рядов, - не мешайте церемонии! - кинули по горсти земли и площадку зарыли бульдозерами. Вкопали деревянную пирамидку со звездой и жестянкой с надписью:
-“ Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”. Все. Церемония закончена! Все на праздник! Знаменательная дата! Никакого траура, никаких разговоров! Всего два месяца! - мизерные пенсии детям добиться труднее, чем похоронить их отцов...Более десятка лет стояла эта деревяшка и надпись на жестянке тускнела и смывалась полярными дождями и снегом...
И лишь спустя много лет, под какую-то кампанию, с натугой слегка облагообразили…
- Вот так они и нас ..., - подытожил Тимофей Лисицын. Настроение у всех было паскудное и в память о погибших товарищах выпили молча, не чокаясь… И - много!
Потом, до конца своей жизни, до самого “дубового бушлата”, все они, в любой компании и праздновании событий по любому поводу, третим тостом будут вспоминать всех, кто сегодня в море и поминать тех, кто в нем остался навсегда.
7 сентября. „ Русалка”
Своим сынам скорбящая Россия
/ На памятнике броненосцу „ Русалка”/
Золотым блеском сверкает крест в руке ангела-хранителя. В начале набережной по дороге в Пирита на гранитном постаменте стоит величественная скульптура, встречая морские суда на рейде у стен древнего Ревеля /теперешнего Таллина/. Шестнадцатиметровый монумент - памятник морякам экипажа броненосца „Русалка”. „ Русалка” погибла 7 сентября / по старому стилю/ 1893 года в штормовых волнах Балтики на переходе из Ревеля в Гельсингфорс. 177 моряков нашли свою могилу в морских глубинах. Российское общество было потрясено трагедией “Русалки”. Художник Айвазовский создал новую картину и послал ее в Петербург. Там ее выставили на обозренияе для сбора средств в фонд помощи семьям моряков. В Ревеле состоялись благотворительные концерты в пользу родственников.
А памятник морякам, погибшим на “Русалке”, торжественно открывали в Ревеле 7 сентября 1902 года, С утра собрался народ. Море было особенно бурным, как будто напоминало своим видом о том дне, когда погиб броненосец. Вокруг памятника выстроен почетный караул из всех частей, находящихся в Ревеле. На правом фланге депутация Кронштадского учебно-артиллерийского отряда и 16-го флотского экипажа, к которым принадлежал экипаж погибшего броненосца. К 12 часам прибыл губернатор, адмирал Вульф, представители дворянства города, всех учреждений и ведомств, учащиеся школ с учителями и родственники погибших моряков.
В 12.30 со скульптуры сняли завесу и перед взорами людей предстал монументальный памятник морякам броненосца „Русалка”. Нижняя его часть из серого гранита - нос корабля, глыбы неотесанного гранита символизируют волны. Из пьедестала поднимается высокая скала, увенчанная фигурой благословляющего ангела с крестом в поднятой правой руке. В нижней части бронзовый барельеф на гранитной скале со стороны моря высечены имена 12 офицеров „Русалки”, а имена матросов - на металлических плитах, укрепленных на столбиках, окружающих памятник. Исполнен российский гимн. На рейде корабли под флагами расцвечивания.
По окончании печального торжества войска прошли церемониальным маршем. Открытие монумента завершилось обедом в морском собрании. Памятник и домик для сторожей при памятнике по распоряжению морского министра были приняты в Морское ведомство. Оставшиеся у комитета деньги помещены неприкосновенным вкладом в Государственный Банк.
Следственная комиссия полностью исключила версию взрыва на корабле и признала, что гибель произошла „от внешних причин”. Особый морской суд вынес решение, что трагедия случилась по вине флотских начальников, проявивших халатность в определении технического состояния броненосца и возможности его выхода в море в услових ухудшающейся погоды.
Фамилия командира „Русалки” капитана 2 ранга Виктора Христофоровича Иениша в судебном решении не названа.
Спустя три года после гибели подводной лодки „Курск”, общество официально известили о том, что причиной трагедии оказалось „неблагоприятное стечение обстоятельств.” Как похоже, не правда ли? Тогда, во времена трагедии броненосца "Русалка", это называлось гнилые порядки в царском флоте, а как называется это
сегодня? Откуда такая дурная наследственность?
И вранье…Русалка” стоит на дне более 100 лет.
Не лежит, успокоенная, а стоит! Носом вниз, увязнув в иле. Как монумент. Как символ. Или - вековой укор?
Как напоминание и предупреждение, теперь слишком явное, чтобы о нем забывать. Как не забыть и современных трагедий К-19, К-3, К-8, К-278, К-219, К-129, С-80, С-178, “Курска”… и других, да простят нам родственники, что не все здесь перечислены… Жизнями около тысячи человек, офицеров и матросов, флот и страна заплатили после войны за боевое патрулирование в океанах и освоение новой боевой техники, чтобы сохранить паритет сил…
На памятнике „ Русалке” - „Своим сынам скорбящая Россия!” в 1902году, а в 1967... - они всего два месяца не дожили…
P.S.
На Ново-Девичьем кладбище в Москве целый сектор военных монументов, памятников полковникам и генералам, размером в бюст, по пояс, в профиль, в анфас, в бронзе и граните.
Мы их не знали и не знаем подвигов многих из них. Искренне хочется быть уверенными, что каждый, с почестями захороненный, внес большой вклад в оборону и военную науку.
Но интересно другое - на большинстве монументов сбоку на гранитных плитах влиты скромные, в бронзе, буквы - „От МО СССР”. Нашлись - таки в министерстве денежки. Только для погибших моряков подводной лодки К-3 , знаменитой “Ленинский комсомол”, их искали очень долго, да так и не нашли...
А на Север 8 сентября лет восемь подряд к “Подводникам, погибшим в океане” приезжала самая безутешная - Настина соседка, вдова старшего помощника командира Сергея Горшенина…
Кому что суждено
Кому суждено сгореть, тот не утонет.
/ Пословица/
В экипаже грустно обсуждали аварию и гибель товарищей. Что-то новое вошло вдруг в жизнь подводников и затаилось в душе у каждого. Вспомнили Сотникова. До Паши Могилевича корабельным связистом был капитан-лейтенант Сотников. Этот - из студентов. Кадровые к таким относились не всегда, как к своим. Но этот… сразу вписался в экипаж.
- Андрюха, надоело мне плавать! Ничего нового, все од-но и то же! Жизнь идет, а мы все в прочном корпусе - ни тебе семьи, ни дома, ни детей! - как-то пожаловался ко-мандир боевой части 4 Сотников другу и сослуживцу Шарому.
- Галка вот родить должна, а я все в море да в море. Хватит, семь лет отдал морю, все честно. Я никого не обманул, это меня пытаются... Обязательный срок на лодке и на Севере - 5 лет, ты же знаешь... Все остальное - наш с тобой подарок Северному флоту… или не знаю кому... А кто оценит? И потом - что-то много мы стали плавать, аварии... гибель людей... А я не хочу...
- Славка, успокойся, кому суждено быть повешенным - тот не утонет!!!
- Да я… выдохся, и хочется чего-то нового, какого-то движения, прогресса, перспектив. Нельзя всю сознательную жизнь - в железе... Хочу, наконец, семьи нормальной, и чтобы домой - каждый день. В крайнем случае, через день. А сейчас что мы имеем? Через день - на ремень? И - в море...
Славка Сотников попал в офицеры с должности ассистента кафедры радиотехнического факультета с окладом 120 рэ в месяц. Не особенно проживешь…с семьей. Его окуляры с диоптриями - 5, - 6 не смутили комиссию, поскольку, ввиду нехватки кадров на атомном флоте, медицинские требования были смягчены. Не на мостике же ему стоять, в конце концов.
На флоте освоился быстро ввиду коммуникабельности характера, острого ума и независимого мышления, хотя последние два качества консервативный флот не приветствует. Точнее сказать, вообще не воспринимает.
- Караваева нет на месте! - ответил по телефону, будучи помощником дежурного по дивизии, капитана 1 ранга Маркова, лейтенант Сотников.
- Не Караваева, а капитана 1 ранга Караваева! - резко поправил его “фараон”.
- Рожкова здесь нет, - ответил на очередной вызов Марков.
- Не Рожкова, а капитан-лейтенанта Рожкова, - резонно заметил капитану 1 ранга лейтенант Сотников.
Марков поперхнулся от наглости салаги, но по сути возра- зить не сумел и ограничился междометиями...
На экзамене по устройству подводной лодки у флагманского механика Сотников не сумел показать нужных знаний и придирчивый заместитель флагмеха капитан 2 ранга - инженер Калисатов язвительно заметил:
- Когда я видел на улице гражданских людей с такими портфелями и в окулярах, как у вас, я думал - какие умные люди, наверное, кандидаты или доктора наук. А на самом деле ..., глядя на вас...? - Борис Апполинарьевич недоброжелательно относился к офицерам службы „люкс” за слабые знания ими устройства корабля и задал Сотникову такие вопросы, на которые не ответил бы и механик Его раздражало, что какой-то “летеха” не проявляет почтения и не вымаливает зачет.
- Тыщ капитан 2 ранга, а я тоже, когда видел капитанов 2 ранга с молотками на погонах, думал - военные и не солдафоны, а - инженеры... А теперь, глядя на вас...
- Во-о-он! - орал заместитель флагмеха Калисатов, - ты у меня будешь сдавать устройство вечно! Сгниешь в проч-ном корпусе, - аргумент „сгниешь в прочном корпусе” считался на флоте очень убедительным, - лейтенант, улучив момент, сдал экзамен другому помощнику флагманского механика.
Сотников, придя на должность командира радиотех-нической службы /РТС/, быстро пошел по службе, имея неординарное качество, редкое для специалистов.
Он совмещал в себе качества и „технаря” и „организатора”. Умел лично разобраться в электронике и хорошо командовал службой. Это заметили и на все неисправности радиотехники на лодках своей дивизии вызывали безотказного и умелого Сотникова. За это ему прощали независимость характера и кое-какие выходки. Его жена, чернобровая казачка Галина, подумывала о ребенке, а ее муж, капитан 3 ранга Сотников, решил круто изменить свою судьбу и, в интересах дома и семьи, списаться на берег.
- Моя хрустальная мечта - военная кафедра гражданского ВУЗа, - говорил он.
- И как ты собираешься туда попасть? Ты же не „инвалид”? “Деловых качеств ” у тебя тоже нет, /“деловым качеством” на флоте считалось наличие квартиры на Большой земле, в Ленинграде или где-нибудь еще, где есть вакантное место для флотского офицера/.
- Поступлю в академию!
- А зрение, а гланды, а дальтонизм? Это ты здесь проскочил, а там...
- Очки сниму, таблицу выучу, гланды вырежу!
- Высшая математика, а ты не занимался!
- Найму репетитора!
- Есть приказ министра обороны - всех, кто пришел из действующей армии в академию, по окончанию обратно - откуда пришел!
- Одену очки, скажу - я вас в упор не вижу, какой флот? И - на военную кафедру!
- Ну-у-у! Дерзай! - что ты ему скажешь...
Очки снял, таблицу выучил, гланды вырезал, репетитора нанял. Поступил! С семьей в Ленинграде! Два года светской жизни на Большой земле.
Закончил академию. Надел очки:
- Я вас в упор не вижу! Какая лодка, какое море? - заявил он.
- А мы вас не на лодку, а в штаб дивизии - флагманским специалистом, с вашим зрением там как раз сойдет! - ласково сказали ему. И сошло. Он уехал на Дальний Восток, в дивизию, флагманским специалистом по связи, вместо военной кафедры в Таганроге...
Последнее, что он увидел и услышал, проснувшись за 20 секунд, которые отделяли его жизнь от небытия, были лакированные буковые переборки каюты подводной лодки, тусклый мигающий свет, крики и рев бушующей воды, подступающей к горлу... Подводная лод
Тем более, что на флоте традиционно по трапам пешком не ходят. В каюты казармы, где офицеры жили по двое - четверо, зам - новичок врывался вихрем, шморгнув носом, в вечернее неслужебное время без стука. Он не понял намека, когда командир БЧ-2 Борис Цыбешко, стыдливо прикрывая ладошками тощую волосатую грудь, завизжал, как голая женщина в бане, застигнутая ротой солдат:
- Мужчина, куда вы прете? Вы же видите, что я не одета!
Спасаться от “решающей и направляющей” стали с помощью крючков, купленных в скобяном магазине и навешенных на двери. По вечерам, когда “море на замке”, а в г. Полярном “оккупантам”, как окрестил местный командир бригады приходящих подводников-атомщиков, делать было нечего, в тесных каютах расписывали “пулю” в преферанс, пили корабельное “шило”, закусывая принесенным с камбуза жареным хеком.
Но крючки новичка не остановили и он стал назойливо стучаться вечерами по очереди во все каюты, естественно, запертые изнутри. Иногда имитировал условные сигналы, подслушанные втихаря. Обманувшись на пароль, капитан 2 ранга Цыбешко, уже принявший пару рюмок в компании минера Кулишина и доктора Ревеги, открыл дверь, но, не растерявшись, уверенно выдавил зама костлявой грудью со словами:
- Товарищ капитан-лейтенант, там, где отдыхают старшие офицеры, младшим - делать нечего! - зам поскребся еще немного и затих, затаив лютую злобу.
Военная биография его была проста, как команда “Смирно”. Закончив пехотное училище по малокалиберной артиллерии, годик потрудился штатным комсомольцем в автобате, затем поступил в Военно-политическую академию им. Ленина, почему-то на военно морской факультет, и, по окончании, осчастливил собой экипаж атомной подводной лодки командира Маркова.
Самым выдающимся фактом его биографии была женитьба на дочери очень крупного чина из Министерства обороны или Политуправления, хотя корабельные гусары никак не могли взять в толк - кому такое вечно шморгающее сокровище могло составить счастье.
Короче - он был стопроцентным „инвалидом”. Но если у невесты были хоть какие-то варианты, то у экипажа они исключались приказом о назначении, а медовый корабельный месяц показал, что и притирка невозможна.
Илин развил бурную деятельность по организации политучебы, конспектированию первоисточников и сочинению соцобязательств, упрямо игнорировал познание устройства корабля и неписанных корабельных правил общения в офицерском корпусе такого специфического рода воинских коллективов, как экипаж подводной лодки. Незатейливая его речь обильно пересыпалась таинственным присловьем - “об-тыть”, вероятно навсегда приобретенным на службе в автобате.
Короче, он сам не оставил экипажу никакого зазора, а посему стал персонажем травли всех матросских и офицерских острословов. Он моментально получил прозвище “артиллерист” и периодически обнаруживал у себя в каюте то “Пособие для политработы в танковых
войсках”, то в экипажной стенгазете статью под псевдонимом “О политработе в автобате”.
Корабельный острослов и специалист по черному юмору минер Кулишин, прознав по ОБС /одна баба сказала/ о необычайной ревнивости зама, на командирских планерках в море стал почесывать лоб под пилоткой. На фальшиво участливый вопрос инженера человеческих душ печально признавался, что в море то мы уж месяц и пора бы им прорезаться… Зам мрачнел, впадал в меланхолию, надолго задумывался, терзаемый мрачными предчувствиями, и на два три дня выпадал из обращения. Он запирался в своей отдельной каюте, никому не досаждал, а еду вестовой носил ему “на дом.”
Как сдавали задачу
Ну что, сдал? Сколько?- Четыре!
Одну не взяли - горлышко битое…
( Из старого анекдота )
После межпоходового ремонта, сляпанного кое-как в условиях всеобщего дефицита запасных частей и низкой квалификации “корифеев” с плавучей ремонтной мастерской, пришла пора очередной раз сдавать задачу. Задача по флотски это не из области арифметики. Это вовсе не теорема Пифагора. На флоте это первая учебная задача выучки экипажа. И - самая сложная. На время подготовки вечный организационный период, почти без схода на берег, хотя лодка и у причала. Разве что поздно вечером, часа в 22 или позже, крадучись и рысью - домой, километров 6, чтобы к 6-30 быть снова на корабле. Тоже рысью, те же 6, но уже в обратном направлении.
Для смотра готовится форма одежды, которую матросы обычно воруют друг у друга, а “дембеля” даже и не разговаривают, экспроприируя форму первого срока у первогодков. Это - традиция, бороться с которой так же бесполезно, как с цунами. Дедовщина, одним словом, своеобразная.
Это старшинские книжки и книжки - “боевой номер”.
Не только наличие, внешний вид, но и знание их личным составом.
А матрос Магомадов…, как вы понимаете, не всегда…
Это содержание корабля и организация корабельной вахтенной службы.
Вторая часть этого надолго запоминающегося увлекательного мероприятия включает приготовление корабля к бою и походу и демонстрация штабу учения по борьбе за живучесть, максимально приближенного к боевым условиям. Флагманские специалисты штаба „издеваются” над экипажем по полной программе, чтобы служба не казалась раем, и чтобы плавать научились. И не только плавать, но еще и воевать.
Захватывающее зрелище. Особенно оно запоминается „двоечникам”, получившим в итоге „неуд”. Они надолго, иногда месяца на два, прочно забывают дорогу домой, готовясь к повторной сдаче.
А экипаж командира Маркова сдал первую задачу с первого захода! Почти небывалый случай. И даже с оценкой „хорошо”. Это, можно сказать, высшая похвала и большая удача. И песню пели хорошо, и пуговицы сверкали, и иголки с нитками у матросов были в наличии. Гвоздь программы, конечно, это учение по борьбе за живучесть. Сценарий его разработал командир электромеханической боевой части Малых с максимально приближенными к жизни эпизодами. Матросам понравилось живое действие, они с большой отдачей тренировались в исполнении и хорошо в этом деле преуспели. Даже 10-й отсек надували воздухом для создания противодавления в аварийном случае.
Кто понимает… До того все правдоподобно, что когда
сняли давление и не уловили по манометру остатка, матрос Ваня Шаповалов, отдраивая люк 10-го отсека, выпорхнул наружу метра на 1,5 и едва не улетел за борт. Успели поймать. У механика Малых сердце екнуло - упал бы матрос на комингс шахты, а люк мог спружинить и хлопнуть в обратную сторону. Поломался бы Шаповалов. Но... пронесло.
Контролеров штаба правдоподобие удовлетворило, учение было оценено на „ хорошо”, а вместе с ним и вся задача, поскольку умение бороться за живучесть - один из главных козырей сдающего экипажа.
Фу-у-у ! Все смахнули пот с лица и обмякли. На пирсе - грандиозный перекур с красочными воспоминаниями - „ а я…, а он…, а мы…, и тут мы включаемся в ИП-46…”, и т.д.
Командир доволен и старпом Пергамент сегодня пойдет, наконец, домой... Матросам кино, офицерская смена - к женам и детям. Не всем, но большинству. Заслужили. Остальные - завтра. Остающиеся по каютам разольют по стаканам “шило” и отпразднуют удачу.
- Шарый, зайдите ко мне в каюту, - мрачно прогундосил замполит Илин. В каюте политработника курсант - практикант рисовал стенгазету. Андрей, радостно возбужденный после напряженного дня и хорошего результата, весело поздоровался:
- Я вас слушаю, Валерий Иванович !
- Да-а. Плохо, плохо Андрей Викторович, об-тыть! - сходу заныл заместитель командира по политической части, шморгнув носом.
- Что плохо-то? Наоборот, все хорошо - задачу сдали! -
Илин первый раз в своей жизни сдавал задачу с экипажем на корабле.
- Да вот с соцобязательствами ваших подчиненных. Забраковал политотдел!
- Неужели „неуд”? - удивился Шарый, который все листки соцобязательств, помнится, проверил лично и собрал в красивую папку с белыми тесемками.
- Да нет, поставили тройку, но дело серьезное.
- Неужто какая антисоветчина...? - подумал про себя Андрей, - Что же там не так? - вслух, а сердце екнуло.
- А вот посмотрите. Вот тут. Та-ак... Вот. Шаповалов Иван вызывает на соревнование вашего матроса Фархутдинова. Так? Теперь смотрим... Фархутдинов... Ага… А Фархутдинов Шаповалова не вызывает! Это как понять?
- Валерий Иванович, да вы это... что? Серьезно?
Да плюньте вы на эти мелочи. Мы задачу сдали, Валерий Иванович, понимаете - задачу! А замечания... Они всегда были, есть и будут. Штаб ведь тоже должен отрабатывать свой хлеб, а иначе какие они инспектора?
- Вы не понимаете! - голос зама вдруг зазвенел, явно рассчитанный на внимание практиканта (ну как же - начальник, капитан - лейтенант, учит уму - разуму подчиненного, капитана 3 ранга!) - эдакая мерзкая попытка самоутверждения! - Социалистическое соревнование... еще Ленин учил..., - и зам всердцах швырнул Андрееву папку с соцсоревнованиями на стол, взметнулось облачко пыли, - вы ответите, Шарый, об-тыть, за халатность.
- Валерий Иванович, - взорвался Андрей, - да из всей этой филькиной грамоты нужно выкинуть почти все и не морочить голову ни себе ни людям. Оставить два - про рацпредложение и про помощь молодому в освоении специальности. Это порыв души! А все остальное записано в Уставе и не фиг что-то еще высасывать из пальца!
- Что-о? Не фиг? Филькина грамота? Выкинуть? Да вы что,
Шарый, об-тыть, в своем уме,? - заорал вдруг фальцетом представитель партии в вооруженных силах.
Шарый развернулся к двери и огрызнулся:
- Я в своем, а вы? На досуге научитесь разговаривать со старшими по званию, а я пошел к...едреней матери! - доктор Ревега, выборный секретарь парторганизации, уговаривал Андрея после инструктажа у Илина:
- Иди, извинись! Он же тебе гадостей наделает. Ты знаешь, что он тебе клеит? Непонимание роли социалистического соревнования в армии!!! Ты представляешь, что это для тебя значит?!!
- Да пошел он... знаешь куда? И ты вместе с ним, миротворец хренов! - доктор знал куда идти. А Илин нервно ходил по коридору, косясь на открытую дверь ка-юты Шарого и ожидая явки с повинной.
- Дурак ты, Шарый! Из-за своего глупого упрямства... он же тебе припомнит! - пытался уговорить друга доктор.
Николай Иванович Ревега не ошибся. „Артиллерист”, конечно же, припомнил - зарубил представление на „Красную Звезду” с формулировкой - „командир подразделения, имя - рек, не понимает роли социалистического соревнования в армии и на флоте!” Вполне достаточно, чтобы не только зажать награду...
Но и... А сколько еще интересных характеристик “артиллерист” натаскал в известные инстанции?
Наш командир удалой, мы все пойдем за тобой…
/ Шашки подвысь. Слова Е. Карелова/
Когда на флоте заместителей командиров по политчасти заставили сдавать на самостоятельное управление подводной лодкой по примеру летающих политработников в авиации, замполит Пахомыч сразу же сдал все экзамены. Знакомых и друзей среди экзаменаторов у него было великое множество и те, зная, что управлять ему все равно ничем не дадут, понаставили в зачетном листе пятерок. По всем предметам. Зам явился в экипаж с командирским знаком "подводная лодка” на груди и был бурно встречен личным составом. Сразу же появились матросские байки о том, что Пахомыча назначают командиром корабля, или он будет командовать даже целой дивизией. Немедленно появилась эпиграмма:
- Между бонами, буями, на простор морских широт,
Громыхая дизелями, выгребал атомоход.
Вел его Пахом Черновский, знаменитый капитан
В Атлантический широкий, необъятный океан.
Стих в разных интерпретациях разошелся по флотам и никто уже не помнил автора. Как говорят, слова народные. А между тем, автором оказался экипажный изрекатель черного юмора - минер Дима Кулишин.
Зам добродушно выслушивал матросские приколы и не обижался. Матросы любили его за
человечность и отцовское отношение. Правда, Пахомыч имел большой бзик по поводу своего происхождения, которое считал дворянским и интимно намекал, что он потомок голубых кровей. Граф Пахомыч! Звучит? Правда, по тем временам это было не то, чтобы не в моде, но даже и небезопасно для карьеры, особенно политработника. Но сознание собственного благородства /и, в чем-то, превосходства/ очень грело ему душу.
Он не ругался матом, что, можно сказать, для корабельной службы явление уникальное, а по мнению некоторых членов экипажа вообще недопустимое! Не употреблял корабельного "шила", а только коньяк и шампанское. Всячески демонстрировал белую кость и голубую кровь. Изъяснялся, правда, чудовищно.
На партсобрании он убежденно заявлял - „ … это хорошо, что экипаж не занял первого места в социалистическом соревновании среди кораблей дивизии! ” И ...-”это должно быть встречено всем экипажем с большим энтузиазмом…" Мудрый в житейских делах управленец, капитан-лейтенант Лисицын, переводчик с Черновского, объяснил, что мысль зама проста, как двери, и означает, что в середине списка соревнующихся комфортнее и безопаснее. При глубоком осмыслении замовского постулата все пришли к выводу - а ведь Пахомыч -то прав! - “Она забеременела венерической болезнью и привезла ее сюда”, - это о моральном облике некоей дамы. - “У него были многие патроны и могли быть многие жертвы…” и “этим самым оружие было выбито у него из-под ног…” - о происшествии со стрельбой из табельного оружия. Очень убедительный аргумент в споре. Перлы записывал химик Сашка Крапивин в толстую, на 48 листов, тетрадь и однажды она попала к Пахомычу. Обиделся…, но не смертельно, потому что характер имел незлобивый и отходчивый. В дальнем походе. Утречком, выспавшийся, выбритый и благоухающий доступными парфумами, заглядывает в рубку штурмана:
- Штурман, а Сэндвич мы уже прошли? - невозмутимый Коля Петров, склонившись над картой и отыскивая на ней “зайчика”, бормочет:
- Сэндвич мы, Пахомыч, съели утром, а Гринвич прошли еще вчера, - но зам не смущался: - Ах, ну да, - конечно Гринвич! - из любого положения он всегда находил простой выход. Вышли на учения. Пахомыч пришел в центральный пост и весело заявил командиру:
- А мы шифры забыли! - Марков, с ужасом:
- КАК? - зам, перекатываясь с пятки на носок и спичкой прочищая зубы:
- А вот так! - может быть он пошутил? При стоянках в других базах, в доке или ремонтах, он так деликатно прекращал чрезмерное веселье офицерского состава на берегу, что долгое время никто не мог понять, как это происходит. А все было очень просто - Пахомыч звонил домой жене весельчака и говорил, что ее Саша очень скучает по семье, ну просто убивается…, и просил немедленно приехать. А Саша тем временем веселился вовсю, пока, как снег на голову…
Жены приезжали, а зам помогал им с временным жильем. Супругам, которые жаловались на своих мужей, что те не выносят мусор и не ходят в магазин за картошкой в редкие минуты домашней побывки, мудро советовал прекратить на время семейные удовольствия…
До исправления. И помогало. Иногда. Зам заботился о матросском быте и чтобы кино - по
расписанию. Гонял с матросами в футбол. “Вышибал” для молодых офицеров квартиры. Он был фронтовиком и три года войны его многому в этой жизни научили. Если бы такими были все корабельные политзаместители, или хотя бы их побольше, жизнь на флотах была бы куда веселее…
А так…
На пути к знаменательному событию
“ - 50 лет-”
/ Лозунг на уличной растяжке /
Замполит Пахомыч был по горло занят подготовкой к знаменательной дате - 50-летию Октябрьской социалистической революции и буквально одержим штампованием наглядной агитации, боевых листков, проверкой конспектирования первоисточников классиков марксизма, бесконечными партийными и комсомольскими собраниями. Ежедневно он кого-то проверял, наставлял, пропесочивал и командиры всех ступней стонали от энергичного прессинга.
- Его бы энергию да в мирных целях, - кратко оценил пыл Пахомыча минер, капитан 3 ранга Кулишин. И все были с ним согласны. Но заместитель и сам ходил под политотделом… Годовщина приближалась и по всей стране был психоз. Газеты неустанно пропагандировали событие, в прокате крутили “Ленина в Октябре”, а наиболее ретивые политработники старались отличиться в агитации чем - нибудь неординарным. Один из таких, вероятно, с шилом в одном месте, предложил сфокусировать кусочки сала в вареной колбасе в виде цифры 50. Отрезал кусок, а там - 50. И все время 50, пока не съел. Изобретатель трудился, наверное, на колбасной фабрике. Но инициативу не поддержали и даже мягко упрекнули в газете “ Известия”, мол - ну, это уж слишком!
В заполярном городе, административном центре Кольского полуострова, через каждые 50 метров по проспекту висят растяжки - “50 лет”. Гуляешь по главной улице и от цифр рябит в глазах. А на выезде из города по дороге в Североморск “по тещиному языку”, на самом верху барак и его стена, с облупленной до дранки штукатуркой, метровыми буквами извещает: - “Мы идем к коммунизму”! - и пока автобус, крехтя, подымается на верхотуру, лозунг все время перед глазами.
Ловкий прохиндей - украшатель /наверное, какой - нибудь обкомовский Пахомыч/ хватко уловил постоянство наглядности и выгодное географическое положение барака и вот теперь все без остановки… любуются.
А 8 сентября вдруг стали названивать жены. Кто из городка, кто с Большой земли, истерично допытываясь, где их мужья - в море, или где? Или где… Телефонисты с особистами прерывали эти разговоры на полуслове, едва заслышав подозрительные вопросы и тревожные интонации. К вечеру Паша Могилевич шепотом доложил - “вражеское” радио донесло, что у мыса Нордкап
терпит бедствие советская атомная подводная лодка и есть жертвы… Жены услышали это раньше, а на Большой земле практичеки сразу. И на пути к славному юбилею возникла катастрофа, пока еще неизвестного масштаба. Говорить о ней открыто было нельзя не только ввиду неясности последствий, но и потому, что действовал запрет по принципу - у нас происшествий и катастроф не может быть, тем более с гибелью людей. Потому что - политический строй у нас не предполагает катаклизмов. Это у них там такое возможно, а у нас - никогда!
Но элементарная техническая логика объективна и не поддатся политическим аксиомам - современная сложная техника в эпоху научно-технического прогресса и продвижения человека в область неизведанного, неизбежно, вне зависимости от общественного строя, собирает дань, иногда, к сожалению, человеческими жизнями.
У американцев - “Трешер” с 129-ю членами экипажа. Теперь в СССР - 39. Иной вопрос - как максимально предвидеть, совершенстовать технически и организационно эксплуатацию этих средств повышенной опасности. В этом деле и у нас и у них - непочатый край работы. Какие-то подходы нужно менять. Какие ?
А в Заозерске спешно хоронили 39 подводников, вселив в души родных и близких не только погибших, но и живых
моряков, горечь потерь сегодняшних, и возможных будущих. Что-то в нашей жизни нужно менять. Что?
Восьмое сентября.
Вдовамъ и детямъ убитых или умершихъ в службе
давано будетъ жалованья ихъ по сему: жене 8 доля.
Детямъ каждой персоне 12доля. Жене отъ 40 летъ и
выше по смерть или замужство, а менше 40 летъ,
един раз годовое жалованье мужнее, разве будетъ
такъ увечна, что замужъ итьти будетъ нельзя то
противъ старой давать до смерти.
/ Уставъ Морской Петра перваго, 1720г. Книга третья.
Глава четвертая. Ст. 8/
Они погибли восьмого сентября. Тридцать девять человек - матросы и офицеры. Они погибли быстро в двух носовых отсеках подводной лодки, в которых объемно сгоревший масляный туман разгерметизировашейся гидравлической системы мгновенно съел живительный воздух. За секунды содержание угарного газа достигло тысячи смертельных концентраций. Переборки немедленно задраили, чтобы они остались ТАМ. Это железное правило. Это закон! Это написано в Руководстве по борьбе за живучесть подводной лодки кровью моряков, погибших ранее... Они должны бороться за живучесть корабля и за свою жизнь, победить или… погибнуть. Остальные должны жить. Американцы передали - в Норвежском море, у мыса
Нордкап, терпит бедствие советская атомная подводная лодка... Военный городок замер в ожидании и жутковатой тишине - не слышно музыки, всеобщий ступор, разговоры вполголоса - КТО? Чей муж, сын, брат? На КПП пытаются прорваться приехавшие с Большой земли родственники членов экипажа… Разрываются телефоны… КТО? Кто-то знает, но не говорит. Почему? Зачем всех держать в этом ужасе неведения и ожидания?
С приходом и приготовлением к похоронам, женщины из состава женсовета, Тамара Маркова, Настя Шарая, Наталья Крапивина, Катя Лисицына и другие, под руководством офицеров из компетентных органов плетут фрагменты венков.
Сами венки собирают особисты, чтобы никто не знал - сколько… До самых похорон.
И вот траурный день настал.. Все до последего жителя городка - на кладбище. В вырытом бульдозером квадратном котловане тридцать девять гробов. Значит - их тридцать девять… Подводники надолго запомнят эту цифру. На всю оставшуюся жизнь. Едва сдерживает слезы командир, плачет замполит и тишина постепенно заполняется скорбным всхлипыванием женщин - вдов, сестер и - всех, кто сегодня здесь…
- Наши товарищи не дожили всего два месяца до замечательной даты - пятидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической революции! - скорбит в своей речи секретарь Мурманского обкома КПСС, захлопотанный приготовлениями к дате.
- Всего два месяца..., - машинально бормочет за ним вдова старпома Горшенина, не утирая льющихся слез.
- Какие два месяца?!! Что он несет! - слышится ропот в толпе.
- Тс-с-с! - раздается из компетентных рядов, - не мешайте церемонии! - кинули по горсти земли и площадку зарыли бульдозерами. Вкопали деревянную пирамидку со звездой и жестянкой с надписью:
-“ Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”. Все. Церемония закончена! Все на праздник! Знаменательная дата! Никакого траура, никаких разговоров! Всего два месяца! - мизерные пенсии детям добиться труднее, чем похоронить их отцов...Более десятка лет стояла эта деревяшка и надпись на жестянке тускнела и смывалась полярными дождями и снегом...
И лишь спустя много лет, под какую-то кампанию, с натугой слегка облагообразили…
- Вот так они и нас ..., - подытожил Тимофей Лисицын. Настроение у всех было паскудное и в память о погибших товарищах выпили молча, не чокаясь… И - много!
Потом, до конца своей жизни, до самого “дубового бушлата”, все они, в любой компании и праздновании событий по любому поводу, третим тостом будут вспоминать всех, кто сегодня в море и поминать тех, кто в нем остался навсегда.
7 сентября. „ Русалка”
Своим сынам скорбящая Россия
/ На памятнике броненосцу „ Русалка”/
Золотым блеском сверкает крест в руке ангела-хранителя. В начале набережной по дороге в Пирита на гранитном постаменте стоит величественная скульптура, встречая морские суда на рейде у стен древнего Ревеля /теперешнего Таллина/. Шестнадцатиметровый монумент - памятник морякам экипажа броненосца „Русалка”. „ Русалка” погибла 7 сентября / по старому стилю/ 1893 года в штормовых волнах Балтики на переходе из Ревеля в Гельсингфорс. 177 моряков нашли свою могилу в морских глубинах. Российское общество было потрясено трагедией “Русалки”. Художник Айвазовский создал новую картину и послал ее в Петербург. Там ее выставили на обозренияе для сбора средств в фонд помощи семьям моряков. В Ревеле состоялись благотворительные концерты в пользу родственников.
А памятник морякам, погибшим на “Русалке”, торжественно открывали в Ревеле 7 сентября 1902 года, С утра собрался народ. Море было особенно бурным, как будто напоминало своим видом о том дне, когда погиб броненосец. Вокруг памятника выстроен почетный караул из всех частей, находящихся в Ревеле. На правом фланге депутация Кронштадского учебно-артиллерийского отряда и 16-го флотского экипажа, к которым принадлежал экипаж погибшего броненосца. К 12 часам прибыл губернатор, адмирал Вульф, представители дворянства города, всех учреждений и ведомств, учащиеся школ с учителями и родственники погибших моряков.
В 12.30 со скульптуры сняли завесу и перед взорами людей предстал монументальный памятник морякам броненосца „Русалка”. Нижняя его часть из серого гранита - нос корабля, глыбы неотесанного гранита символизируют волны. Из пьедестала поднимается высокая скала, увенчанная фигурой благословляющего ангела с крестом в поднятой правой руке. В нижней части бронзовый барельеф на гранитной скале со стороны моря высечены имена 12 офицеров „Русалки”, а имена матросов - на металлических плитах, укрепленных на столбиках, окружающих памятник. Исполнен российский гимн. На рейде корабли под флагами расцвечивания.
По окончании печального торжества войска прошли церемониальным маршем. Открытие монумента завершилось обедом в морском собрании. Памятник и домик для сторожей при памятнике по распоряжению морского министра были приняты в Морское ведомство. Оставшиеся у комитета деньги помещены неприкосновенным вкладом в Государственный Банк.
Следственная комиссия полностью исключила версию взрыва на корабле и признала, что гибель произошла „от внешних причин”. Особый морской суд вынес решение, что трагедия случилась по вине флотских начальников, проявивших халатность в определении технического состояния броненосца и возможности его выхода в море в услових ухудшающейся погоды.
Фамилия командира „Русалки” капитана 2 ранга Виктора Христофоровича Иениша в судебном решении не названа.
Спустя три года после гибели подводной лодки „Курск”, общество официально известили о том, что причиной трагедии оказалось „неблагоприятное стечение обстоятельств.” Как похоже, не правда ли? Тогда, во времена трагедии броненосца "Русалка", это называлось гнилые порядки в царском флоте, а как называется это
сегодня? Откуда такая дурная наследственность?
И вранье…Русалка” стоит на дне более 100 лет.
Не лежит, успокоенная, а стоит! Носом вниз, увязнув в иле. Как монумент. Как символ. Или - вековой укор?
Как напоминание и предупреждение, теперь слишком явное, чтобы о нем забывать. Как не забыть и современных трагедий К-19, К-3, К-8, К-278, К-219, К-129, С-80, С-178, “Курска”… и других, да простят нам родственники, что не все здесь перечислены… Жизнями около тысячи человек, офицеров и матросов, флот и страна заплатили после войны за боевое патрулирование в океанах и освоение новой боевой техники, чтобы сохранить паритет сил…
На памятнике „ Русалке” - „Своим сынам скорбящая Россия!” в 1902году, а в 1967... - они всего два месяца не дожили…
P.S.
На Ново-Девичьем кладбище в Москве целый сектор военных монументов, памятников полковникам и генералам, размером в бюст, по пояс, в профиль, в анфас, в бронзе и граните.
Мы их не знали и не знаем подвигов многих из них. Искренне хочется быть уверенными, что каждый, с почестями захороненный, внес большой вклад в оборону и военную науку.
Но интересно другое - на большинстве монументов сбоку на гранитных плитах влиты скромные, в бронзе, буквы - „От МО СССР”. Нашлись - таки в министерстве денежки. Только для погибших моряков подводной лодки К-3 , знаменитой “Ленинский комсомол”, их искали очень долго, да так и не нашли...
А на Север 8 сентября лет восемь подряд к “Подводникам, погибшим в океане” приезжала самая безутешная - Настина соседка, вдова старшего помощника командира Сергея Горшенина…
Кому что суждено
Кому суждено сгореть, тот не утонет.
/ Пословица/
В экипаже грустно обсуждали аварию и гибель товарищей. Что-то новое вошло вдруг в жизнь подводников и затаилось в душе у каждого. Вспомнили Сотникова. До Паши Могилевича корабельным связистом был капитан-лейтенант Сотников. Этот - из студентов. Кадровые к таким относились не всегда, как к своим. Но этот… сразу вписался в экипаж.
- Андрюха, надоело мне плавать! Ничего нового, все од-но и то же! Жизнь идет, а мы все в прочном корпусе - ни тебе семьи, ни дома, ни детей! - как-то пожаловался ко-мандир боевой части 4 Сотников другу и сослуживцу Шарому.
- Галка вот родить должна, а я все в море да в море. Хватит, семь лет отдал морю, все честно. Я никого не обманул, это меня пытаются... Обязательный срок на лодке и на Севере - 5 лет, ты же знаешь... Все остальное - наш с тобой подарок Северному флоту… или не знаю кому... А кто оценит? И потом - что-то много мы стали плавать, аварии... гибель людей... А я не хочу...
- Славка, успокойся, кому суждено быть повешенным - тот не утонет!!!
- Да я… выдохся, и хочется чего-то нового, какого-то движения, прогресса, перспектив. Нельзя всю сознательную жизнь - в железе... Хочу, наконец, семьи нормальной, и чтобы домой - каждый день. В крайнем случае, через день. А сейчас что мы имеем? Через день - на ремень? И - в море...
Славка Сотников попал в офицеры с должности ассистента кафедры радиотехнического факультета с окладом 120 рэ в месяц. Не особенно проживешь…с семьей. Его окуляры с диоптриями - 5, - 6 не смутили комиссию, поскольку, ввиду нехватки кадров на атомном флоте, медицинские требования были смягчены. Не на мостике же ему стоять, в конце концов.
На флоте освоился быстро ввиду коммуникабельности характера, острого ума и независимого мышления, хотя последние два качества консервативный флот не приветствует. Точнее сказать, вообще не воспринимает.
- Караваева нет на месте! - ответил по телефону, будучи помощником дежурного по дивизии, капитана 1 ранга Маркова, лейтенант Сотников.
- Не Караваева, а капитана 1 ранга Караваева! - резко поправил его “фараон”.
- Рожкова здесь нет, - ответил на очередной вызов Марков.
- Не Рожкова, а капитан-лейтенанта Рожкова, - резонно заметил капитану 1 ранга лейтенант Сотников.
Марков поперхнулся от наглости салаги, но по сути возра- зить не сумел и ограничился междометиями...
На экзамене по устройству подводной лодки у флагманского механика Сотников не сумел показать нужных знаний и придирчивый заместитель флагмеха капитан 2 ранга - инженер Калисатов язвительно заметил:
- Когда я видел на улице гражданских людей с такими портфелями и в окулярах, как у вас, я думал - какие умные люди, наверное, кандидаты или доктора наук. А на самом деле ..., глядя на вас...? - Борис Апполинарьевич недоброжелательно относился к офицерам службы „люкс” за слабые знания ими устройства корабля и задал Сотникову такие вопросы, на которые не ответил бы и механик Его раздражало, что какой-то “летеха” не проявляет почтения и не вымаливает зачет.
- Тыщ капитан 2 ранга, а я тоже, когда видел капитанов 2 ранга с молотками на погонах, думал - военные и не солдафоны, а - инженеры... А теперь, глядя на вас...
- Во-о-он! - орал заместитель флагмеха Калисатов, - ты у меня будешь сдавать устройство вечно! Сгниешь в проч-ном корпусе, - аргумент „сгниешь в прочном корпусе” считался на флоте очень убедительным, - лейтенант, улучив момент, сдал экзамен другому помощнику флагманского механика.
Сотников, придя на должность командира радиотех-нической службы /РТС/, быстро пошел по службе, имея неординарное качество, редкое для специалистов.
Он совмещал в себе качества и „технаря” и „организатора”. Умел лично разобраться в электронике и хорошо командовал службой. Это заметили и на все неисправности радиотехники на лодках своей дивизии вызывали безотказного и умелого Сотникова. За это ему прощали независимость характера и кое-какие выходки. Его жена, чернобровая казачка Галина, подумывала о ребенке, а ее муж, капитан 3 ранга Сотников, решил круто изменить свою судьбу и, в интересах дома и семьи, списаться на берег.
- Моя хрустальная мечта - военная кафедра гражданского ВУЗа, - говорил он.
- И как ты собираешься туда попасть? Ты же не „инвалид”? “Деловых качеств ” у тебя тоже нет, /“деловым качеством” на флоте считалось наличие квартиры на Большой земле, в Ленинграде или где-нибудь еще, где есть вакантное место для флотского офицера/.
- Поступлю в академию!
- А зрение, а гланды, а дальтонизм? Это ты здесь проскочил, а там...
- Очки сниму, таблицу выучу, гланды вырежу!
- Высшая математика, а ты не занимался!
- Найму репетитора!
- Есть приказ министра обороны - всех, кто пришел из действующей армии в академию, по окончанию обратно - откуда пришел!
- Одену очки, скажу - я вас в упор не вижу, какой флот? И - на военную кафедру!
- Ну-у-у! Дерзай! - что ты ему скажешь...
Очки снял, таблицу выучил, гланды вырезал, репетитора нанял. Поступил! С семьей в Ленинграде! Два года светской жизни на Большой земле.
Закончил академию. Надел очки:
- Я вас в упор не вижу! Какая лодка, какое море? - заявил он.
- А мы вас не на лодку, а в штаб дивизии - флагманским специалистом, с вашим зрением там как раз сойдет! - ласково сказали ему. И сошло. Он уехал на Дальний Восток, в дивизию, флагманским специалистом по связи, вместо военной кафедры в Таганроге...
Последнее, что он увидел и услышал, проснувшись за 20 секунд, которые отделяли его жизнь от небытия, были лакированные буковые переборки каюты подводной лодки, тусклый мигающий свет, крики и рев бушующей воды, подступающей к горлу... Подводная лод
Тем более, что на флоте традиционно по трапам пешком не ходят. В каюты казармы, где офицеры жили по двое - четверо, зам - новичок врывался вихрем, шморгнув носом, в вечернее неслужебное время без стука. Он не понял намека, когда командир БЧ-2 Борис Цыбешко, стыдливо прикрывая ладошками тощую волосатую грудь, завизжал, как голая женщина в бане, застигнутая ротой солдат:
- Мужчина, куда вы прете? Вы же видите, что я не одета!
Спасаться от “решающей и направляющей” стали с помощью крючков, купленных в скобяном магазине и навешенных на двери. По вечерам, когда “море на замке”, а в г. Полярном “оккупантам”, как окрестил местный командир бригады приходящих подводников-атомщиков, делать было нечего, в тесных каютах расписывали “пулю” в преферанс, пили корабельное “шило”, закусывая принесенным с камбуза жареным хеком.
Но крючки новичка не остановили и он стал назойливо стучаться вечерами по очереди во все каюты, естественно, запертые изнутри. Иногда имитировал условные сигналы, подслушанные втихаря. Обманувшись на пароль, капитан 2 ранга Цыбешко, уже принявший пару рюмок в компании минера Кулишина и доктора Ревеги, открыл дверь, но, не растерявшись, уверенно выдавил зама костлявой грудью со словами:
- Товарищ капитан-лейтенант, там, где отдыхают старшие офицеры, младшим - делать нечего! - зам поскребся еще немного и затих, затаив лютую злобу.
Военная биография его была проста, как команда “Смирно”. Закончив пехотное училище по малокалиберной артиллерии, годик потрудился штатным комсомольцем в автобате, затем поступил в Военно-политическую академию им. Ленина, почему-то на военно морской факультет, и, по окончании, осчастливил собой экипаж атомной подводной лодки командира Маркова.
Самым выдающимся фактом его биографии была женитьба на дочери очень крупного чина из Министерства обороны или Политуправления, хотя корабельные гусары никак не могли взять в толк - кому такое вечно шморгающее сокровище могло составить счастье.
Короче - он был стопроцентным „инвалидом”. Но если у невесты были хоть какие-то варианты, то у экипажа они исключались приказом о назначении, а медовый корабельный месяц показал, что и притирка невозможна.
Илин развил бурную деятельность по организации политучебы, конспектированию первоисточников и сочинению соцобязательств, упрямо игнорировал познание устройства корабля и неписанных корабельных правил общения в офицерском корпусе такого специфического рода воинских коллективов, как экипаж подводной лодки. Незатейливая его речь обильно пересыпалась таинственным присловьем - “об-тыть”, вероятно навсегда приобретенным на службе в автобате.
Короче, он сам не оставил экипажу никакого зазора, а посему стал персонажем травли всех матросских и офицерских острословов. Он моментально получил прозвище “артиллерист” и периодически обнаруживал у себя в каюте то “Пособие для политработы в танковых
войсках”, то в экипажной стенгазете статью под псевдонимом “О политработе в автобате”.
Корабельный острослов и специалист по черному юмору минер Кулишин, прознав по ОБС /одна баба сказала/ о необычайной ревнивости зама, на командирских планерках в море стал почесывать лоб под пилоткой. На фальшиво участливый вопрос инженера человеческих душ печально признавался, что в море то мы уж месяц и пора бы им прорезаться… Зам мрачнел, впадал в меланхолию, надолго задумывался, терзаемый мрачными предчувствиями, и на два три дня выпадал из обращения. Он запирался в своей отдельной каюте, никому не досаждал, а еду вестовой носил ему “на дом.”
Как сдавали задачу
Ну что, сдал? Сколько?- Четыре!
Одну не взяли - горлышко битое…
( Из старого анекдота )
После межпоходового ремонта, сляпанного кое-как в условиях всеобщего дефицита запасных частей и низкой квалификации “корифеев” с плавучей ремонтной мастерской, пришла пора очередной раз сдавать задачу. Задача по флотски это не из области арифметики. Это вовсе не теорема Пифагора. На флоте это первая учебная задача выучки экипажа. И - самая сложная. На время подготовки вечный организационный период, почти без схода на берег, хотя лодка и у причала. Разве что поздно вечером, часа в 22 или позже, крадучись и рысью - домой, километров 6, чтобы к 6-30 быть снова на корабле. Тоже рысью, те же 6, но уже в обратном направлении.
Для смотра готовится форма одежды, которую матросы обычно воруют друг у друга, а “дембеля” даже и не разговаривают, экспроприируя форму первого срока у первогодков. Это - традиция, бороться с которой так же бесполезно, как с цунами. Дедовщина, одним словом, своеобразная.
Это старшинские книжки и книжки - “боевой номер”.
Не только наличие, внешний вид, но и знание их личным составом.
А матрос Магомадов…, как вы понимаете, не всегда…
Это содержание корабля и организация корабельной вахтенной службы.
Вторая часть этого надолго запоминающегося увлекательного мероприятия включает приготовление корабля к бою и походу и демонстрация штабу учения по борьбе за живучесть, максимально приближенного к боевым условиям. Флагманские специалисты штаба „издеваются” над экипажем по полной программе, чтобы служба не казалась раем, и чтобы плавать научились. И не только плавать, но еще и воевать.
Захватывающее зрелище. Особенно оно запоминается „двоечникам”, получившим в итоге „неуд”. Они надолго, иногда месяца на два, прочно забывают дорогу домой, готовясь к повторной сдаче.
А экипаж командира Маркова сдал первую задачу с первого захода! Почти небывалый случай. И даже с оценкой „хорошо”. Это, можно сказать, высшая похвала и большая удача. И песню пели хорошо, и пуговицы сверкали, и иголки с нитками у матросов были в наличии. Гвоздь программы, конечно, это учение по борьбе за живучесть. Сценарий его разработал командир электромеханической боевой части Малых с максимально приближенными к жизни эпизодами. Матросам понравилось живое действие, они с большой отдачей тренировались в исполнении и хорошо в этом деле преуспели. Даже 10-й отсек надували воздухом для создания противодавления в аварийном случае.
Кто понимает… До того все правдоподобно, что когда
сняли давление и не уловили по манометру остатка, матрос Ваня Шаповалов, отдраивая люк 10-го отсека, выпорхнул наружу метра на 1,5 и едва не улетел за борт. Успели поймать. У механика Малых сердце екнуло - упал бы матрос на комингс шахты, а люк мог спружинить и хлопнуть в обратную сторону. Поломался бы Шаповалов. Но... пронесло.
Контролеров штаба правдоподобие удовлетворило, учение было оценено на „ хорошо”, а вместе с ним и вся задача, поскольку умение бороться за живучесть - один из главных козырей сдающего экипажа.
Фу-у-у ! Все смахнули пот с лица и обмякли. На пирсе - грандиозный перекур с красочными воспоминаниями - „ а я…, а он…, а мы…, и тут мы включаемся в ИП-46…”, и т.д.
Командир доволен и старпом Пергамент сегодня пойдет, наконец, домой... Матросам кино, офицерская смена - к женам и детям. Не всем, но большинству. Заслужили. Остальные - завтра. Остающиеся по каютам разольют по стаканам “шило” и отпразднуют удачу.
- Шарый, зайдите ко мне в каюту, - мрачно прогундосил замполит Илин. В каюте политработника курсант - практикант рисовал стенгазету. Андрей, радостно возбужденный после напряженного дня и хорошего результата, весело поздоровался:
- Я вас слушаю, Валерий Иванович !
- Да-а. Плохо, плохо Андрей Викторович, об-тыть! - сходу заныл заместитель командира по политической части, шморгнув носом.
- Что плохо-то? Наоборот, все хорошо - задачу сдали! -
Илин первый раз в своей жизни сдавал задачу с экипажем на корабле.
- Да вот с соцобязательствами ваших подчиненных. Забраковал политотдел!
- Неужели „неуд”? - удивился Шарый, который все листки соцобязательств, помнится, проверил лично и собрал в красивую папку с белыми тесемками.
- Да нет, поставили тройку, но дело серьезное.
- Неужто какая антисоветчина...? - подумал про себя Андрей, - Что же там не так? - вслух, а сердце екнуло.
- А вот посмотрите. Вот тут. Та-ак... Вот. Шаповалов Иван вызывает на соревнование вашего матроса Фархутдинова. Так? Теперь смотрим... Фархутдинов... Ага… А Фархутдинов Шаповалова не вызывает! Это как понять?
- Валерий Иванович, да вы это... что? Серьезно?
Да плюньте вы на эти мелочи. Мы задачу сдали, Валерий Иванович, понимаете - задачу! А замечания... Они всегда были, есть и будут. Штаб ведь тоже должен отрабатывать свой хлеб, а иначе какие они инспектора?
- Вы не понимаете! - голос зама вдруг зазвенел, явно рассчитанный на внимание практиканта (ну как же - начальник, капитан - лейтенант, учит уму - разуму подчиненного, капитана 3 ранга!) - эдакая мерзкая попытка самоутверждения! - Социалистическое соревнование... еще Ленин учил..., - и зам всердцах швырнул Андрееву папку с соцсоревнованиями на стол, взметнулось облачко пыли, - вы ответите, Шарый, об-тыть, за халатность.
- Валерий Иванович, - взорвался Андрей, - да из всей этой филькиной грамоты нужно выкинуть почти все и не морочить голову ни себе ни людям. Оставить два - про рацпредложение и про помощь молодому в освоении специальности. Это порыв души! А все остальное записано в Уставе и не фиг что-то еще высасывать из пальца!
- Что-о? Не фиг? Филькина грамота? Выкинуть? Да вы что,
Шарый, об-тыть, в своем уме,? - заорал вдруг фальцетом представитель партии в вооруженных силах.
Шарый развернулся к двери и огрызнулся:
- Я в своем, а вы? На досуге научитесь разговаривать со старшими по званию, а я пошел к...едреней матери! - доктор Ревега, выборный секретарь парторганизации, уговаривал Андрея после инструктажа у Илина:
- Иди, извинись! Он же тебе гадостей наделает. Ты знаешь, что он тебе клеит? Непонимание роли социалистического соревнования в армии!!! Ты представляешь, что это для тебя значит?!!
- Да пошел он... знаешь куда? И ты вместе с ним, миротворец хренов! - доктор знал куда идти. А Илин нервно ходил по коридору, косясь на открытую дверь ка-юты Шарого и ожидая явки с повинной.
- Дурак ты, Шарый! Из-за своего глупого упрямства... он же тебе припомнит! - пытался уговорить друга доктор.
Николай Иванович Ревега не ошибся. „Артиллерист”, конечно же, припомнил - зарубил представление на „Красную Звезду” с формулировкой - „командир подразделения, имя - рек, не понимает роли социалистического соревнования в армии и на флоте!” Вполне достаточно, чтобы не только зажать награду...
Но и... А сколько еще интересных характеристик “артиллерист” натаскал в известные инстанции?