Страшноэ... и прекрасноэ!
Все навеяно постом уважаемого Максима (1-9-6-3) из его эпической серии "Хроника московской жизни. 1930-е"..
Сначала все же Прекрасноэ и Грациозноэ!:)
(из газеты «Гудок» за 21 июля 1935 г.)
сила!:))
ну, а теперь - Страшноэ!
я тут фрагментик из фильма небольшой спозиционировал, так что тыкайте смело, он недлинный.., но волнительный!!)
рекламу же к фильму увидел все в том же посте:
(из газеты «Вечерняя Москва» за 21 июля 1932 г.)
Фильм "Кармелюк" производства 1931 г. вышел сначала, как немой, но в июле 1932 г. состоялась его вторая премьера, уже озвученная (кстати, на сайте kino-teatr.ru датой звуковой премьеры фильма значится 26-е июля, тогда как на плакате мы ясно читаем 24-е.. обшибочка вышла:)..
Музыку к готовому видеоряду написал выдающийся композитор Борис Николаевич Лятошинский (1895-1968).. Какой насыщенной экспрессии он мог достигать можно убедиться на примере другого фрагмента из этого же фильма:
Сценарий же тут написал журналист (сначала одесский, а потом и московский) Станислав Адольфович Радзинский (псевдоним Уэйтинг; 1889-1969), не кто иной, как отец небезызвестного Эдварда Радзинского..
Режиссер фильма - Фауст Львович Лопатинский (1899-1937) снял затем лишь два еще только фильма, после чего в 1937 оказался "националистом, формалистом и врагом народа" и был расстрелян..
И оператор Алексей Васильевич Калюжный (1899-1938) ненадолго его пережил - расстрелян по приговору тройки при УНКВД Архангельской обл. 4 марта 1938 г...
Первой же работой оператора Калюжного в синематографе был немой фильм 1926 года "Беня Крик" по сценарию Исаака Бабеля (переработка его же знаменитых "Одесских рассказов").
Первоначально экранизировать "Одесские рассказы" планировал Сергей Эйзенштейн, причем одновременно с работой над "Броненосцем Потемкиным", что оказалось делом, конечно же, авантюрным и непосильным (сам он писал об этом, как о сеансе одновременной игры: "на закате, на даче в Немчиновке, я в верхнем этаже работал с Агаджановой над сценарием «Пятого года», а в нижнем - с Бабелем над сценарием… «Бени Крика»").. В результате за работу над фильмом взялся театральный режиссёр Владимир Бертольдович Вильнер (1885-1952). Премьера состоялась 18 января 1927 года в Киеве.
Фильм сохранился лишь благодаря самоотверженности главного инженера Одесской киностудии Михаила Эммануиловича Сигала, упаковавшего его в личный багаж при эвакуации во время войны..
А благодаря другому человеку, имени которого я, к сожалению, не знаю (на форуме киноклуба "Феникс" он значится под ником "Alex2000") мы имеем отреставрированную прекрасную его оцифровку и интереснейшее звуковое сопровождение, о котором он сам поведал..
Цитата обширнейшая, но не могу ни привести ее полностью, ибо сказано тут многое..:
"Наш проект называется: «Немым фильмам - достойное музыкальное сопровождение». Задача была - подобрать музыку. Но решить ее, не ответив на несколько вопросов, не представлялось возможным. Вопросы эти - личные. Мои. Возможно, у большинства зрителей никаких таких вопросов-сомнений и не возникло. Но - тут уж ничего не поделаешь: с фильмом работаю я, так что - потерпите.
ВОПРОСЫ К БЕНЕ, БЕНИНОЙ МАТЕРИ, БАБЕЛЮ И ВСЕМ АВТОРАМ И ЗРИТЕЛЯМ ФИЛЬМА
1. Почему ни один персонаж картины не вызывает симпатии? За исключением Бени, конечно. Он - вызывает. Смешанную с легким отвращением, что естественно и знакомо по классическому гангстерскому кино. Девушка! Она отдельно. Гениальная идея Бабеля.
2. Почему Собков, предполагаемый главный положительный герой, так несимпатичен и зловещ?
3. Понятно, почему авторы «прикалываются» над реалиями Февральской революции. У них это даже хорошо получается, художественно. Понятно, почему они с таким же лихим приколом смачно живописуют быт «Н-ского» полка. Тоже получается. А вот почему они явно, на уровне черного юмора, прикалываются над совковым Собковым со товарищи?
4. Почему «тихий» помощник Собкова стреляет Фроиму в спину, а Бене - в затылок? Очень обыденно, по-бытовому: шлеп! Вам это ничего не напоминает?
5. Почему Беня не сопротивляется? Боится? От страха остолбенемши? Не похоже на него, да и нет этого в его глазах. А что, что есть?
6. А что в глазах Собкова, прощающегося с Беней и просящего у того прощения?
7. А все это коварство, поцелуй, прощание... не вызывают ассоциаций?
8. Почему Беня на коне, на фоне знамени, так похож, если не на Чапая, то на мно-о-огих «легендарных» кинокомдивов?
9. Почему комиссар в конце (выглядящий почти как цитата из «Человека с ружжом») рассматривает диаграмму «Кожкомбината»? Так написал Бабель. А он не был идиотом. И если бы он хотел вызвать в конце фильма волну энтузиазма, он бы написал по-другому. Значит, написано, поставлено - намеренно? Зачем?..
Вообще, вопросов гораздо больше. Только некому ответить на них.
Нужна была музыка, которая... нет, не ответила бы на вопросы... которая подчеркнула бы многослойность, неординарность фильма. Музыка, полная сарказма, язвительности, иронии, желчи, ужаса. Издевательская. Лиричная.
Нужен был Шостакович.
ШОСТАКОВИЧ И Я
Если по правде, никакого «и я» быть не может. Меня там «рядом не стояло».
Хотя нет, вру: «стояло» и именно рядом. Один раз, минут десять. Или меньше.
Приятель-композитор пригласил в конце февраля 75-го «на дачу» - Дом творчества ленинградских композиторов «Репино». Место, скажу я вам, замечательное: карельские леса, снег по пояс, протоптанные тропинки, аккуратно вычищенные дорожки, по которым никто не ходит - по тропинкам приятнее. Скромные коттеджи, где и творили ленинградские таланты, гении и пр. «И пр.» был и я, переночевавший «зайцем» в коттедже (до этого были шашлыки и сауна в соседнем городке - все ж таки финская земля!). Уснули под неумолчный шум прибоя. Проснулись к обеду. Есть хотелось. Есть было нечего. Обед мне, как «нелегалу», не полагался... Решили все же пойти в столовую - на авось.
На авось, точнее, на халяву, однако, удалось выпросить по второму. И - компот. Тут бы и все. Но только в углу я увидел своего профессора, чему удивился несказанно. Профессор не был композитором, а предположить, что он, как и я, «нелегал» было невозможно. Плохо было еще то, что и он меня заметил. Надо было идти здороваться. Почему-то я отправился исполнять долг с компотом в руке. Профессор не был слишком удивлен, оживился и протянул мне величественную руку. Которую я и пожал, пристроив стакан с компотом на профессорский столик. Тут только я обратил внимание на собеседника профессора, неприметного, худенького старичка (именно так я тогда и подумал) в очках. Пора было ретироваться, но тут профессор, рокоча знаменитым басом, неожиданно представил меня собеседнику: «Вот, Дмитрий Дмитриевич, - Александр. Рекомендую». Он добавил еще что-то, явно ироническое, про будущую гордость советской науки... Я вдруг понял, что «старичок» - это Шостакович. Тот, отвлекаясь от каких-то мыслей, протянул мне руку - «сухую куриную лапку» - машинально отметил я, осторожно пожимая ее. «Лапка» оказалась очень цепкой и крепкой. Он сжал мою ладонь и мгновенно отпустил ее, спрятав руку под стол. Что он сказал, не помню. Что-то о молодежи, надеждах... Договаривал он фразу, уже явно переключаясь, уходя из контакта, уходя в себя...
Все. Вежливое «всего хорошего»... Мы видели его еще раз - идущим по протоптанной в снегу дорожке к 20-му коттеджу.
Летом, дома (каникулы!), я прочитал в газете некролог.
Что мы знали о Шостаковиче тогда? Что он - великий советский композитор, автор пятнадцати симфоний, в том числе - той самой, седьмой, Ленинградской. Что еще? Что его почему-то гнобили за «Катерину Измайлову». Еще? Ничего. Собственно, и симфонии-то его все мало кто слышал. Только специалисты. Что еще помню о нем? Что странное ощущение вызывала у меня его симфоническая музыка. Да, сильно, да, гениально, наверное. Но иногда, иногда слышал я в ней нотки отчаяния, что ли... А некоторые особо пафосные места, вызывавшие восторг у советских музыковедов, почему-то казались мне... нет, не фальшивыми. Наоборот: наотмашь, тристапроцентно, искренне, по-нашему, по-советски оптимистическими. А так не бывает, я тогда уже чувствовал это своим совкомым умишком. Но - возмущался «предательством» Максима, опубликовавшего на Западе отцовский дневник. «Я это не читал, но это - неправда и клевета» - честно скажу, так я и думал тогда.
Что изменилось? Годы прошли. Многое стало известно. Многое увиделось иначе. Получив в руки «Беню», я, не задумываясь, обратился к Шостаковичу. Я не знал, что я буду использовать в фильме, просто решил переслушать все, что я, практически, не знал: его камерную музыку.
Всю. Именно потому, что я ее не знал. Слышал когда-то кусочки.
Я слушал ее несколько дней подряд. Потом несколько дней не мог слушать музыку. Никакую. Настолько я был потрясен. А потом стал пытаться осмыслить то, что услышал и приложить это к фильму. Но дело уже было не в фильме. А в том, что я услышал, узнал другого Шостаковича. Теперь мне уже кажется - настоящего, таящего боль, скорбь, обиду, изливающего их только здесь. Шостаковича, терпящего унижения и оскорбления и отвечающего обидчикам тоже здесь, где ирония, сарказм, яд, накопившиеся в его душе, будут услышаны немногими, поняты еще меньшим количеством. Шостаковича, пародирующего самого себя.
Как ждановские и позже сусловские музыковеды в погонах не услышали этого - не понимаю! А нормальные - писали об особом чувстве юмора Шостаковича. Ну, юмор - куда ни шло - его можно было простить композитору, написавшему «Нас утро встречает прохладой...».
Если вы доверяете только сладкой, мелодичной музыке (поверьте, пишу безо всякой иронии и даже с уважением к таковой), этот «Беня» - не ваш. Он - мой. Очень личный. Если ваши ощущения совпадут с моими - буду счастлив. Нет - останусь счастливым все равно: я это сделал.
И еще: когда-то Тима Коган, питерский композитор (кто не знает - автор композиции на темы Ф.Лоу, в фильме-балете «Галатея») сказал про самого себя: «Я - еврейский композитор». И добавил: «И Шостакович так же о себе говорил». Я тогда спорить с Тимой не стал, но... Шостакович всегда был советским, ну - русским, куда ни шло. О нем и сейчас так пишут.
Да, слышал я какой-то вокальный цикл на стихи еврейских (народных) поэтов. Но всегда воспринимал это, как каприз гения. А вот, послушав камерную его музыку, убедился, Тима был прав. И Дмитрий Дмитриевич мог так про себя сказать. И это тоже совпало в фильме.
Я, признаюсь, чувствую себя виноватым перед Шостаковичем. Я использовал его музыку, препарировал ее, начиная не с начала, заканчивая так, как он никогда бы ее не закончил. Сочетая фрагменты из разных произведений. Он очень был внимателен и требователен к исполнителям, и, скорее всего, моя компиляция привела бы его в ужас. Прошу у Вас прощения, Дмитрий Дмитриевич! Не мог. Не смог удержаться. Простите."
Ну и сам фильм, наконец:
Фильм на мой непросвещенный взгляд очень качественный, особенно для 1926 года.. А музыка Шостаковича придает ему, безусловно, объемности и многозначности..
И поначалу мне очень подобное сочетание понравилось, даже восхитило! С каким кропотливым тщанием все было перелопачено и подобрано, сколько глубины и трагизма в этой музыке..
Но все же.. полтора часа беспрерывного нагнетания - это, как ни крути, даже для ценителя музыки Шостаковича -перебор.. Тем более, когда повторяются одни и те же музыкальные фрагменты.. Все же у произведений, написанных не специально для сопровождения, своя внутренная логика развития, вовсе не иллюстративная.. А тут получилось не развитие а перетоптывание и застой..
В общем, лично меня хватило на пол часа где-то.., дальше предпочел смотреть вообще с отключенным звуком..
И припомнилась тут вдруг давнишняя моя запись наигрывания нескольких еврейских мелодий.. Попробовал подложить - вполне, кажется, подошло!) жаль что коротенько только:)
Сначала все же Прекрасноэ и Грациозноэ!:)
(из газеты «Гудок» за 21 июля 1935 г.)
сила!:))
ну, а теперь - Страшноэ!
я тут фрагментик из фильма небольшой спозиционировал, так что тыкайте смело, он недлинный.., но волнительный!!)
Click to viewрекламу же к фильму увидел все в том же посте:
(из газеты «Вечерняя Москва» за 21 июля 1932 г.)
Фильм "Кармелюк" производства 1931 г. вышел сначала, как немой, но в июле 1932 г. состоялась его вторая премьера, уже озвученная (кстати, на сайте kino-teatr.ru датой звуковой премьеры фильма значится 26-е июля, тогда как на плакате мы ясно читаем 24-е.. обшибочка вышла:)..
Музыку к готовому видеоряду написал выдающийся композитор Борис Николаевич Лятошинский (1895-1968).. Какой насыщенной экспрессии он мог достигать можно убедиться на примере другого фрагмента из этого же фильма:
Сценарий же тут написал журналист (сначала одесский, а потом и московский) Станислав Адольфович Радзинский (псевдоним Уэйтинг; 1889-1969), не кто иной, как отец небезызвестного Эдварда Радзинского..
Режиссер фильма - Фауст Львович Лопатинский (1899-1937) снял затем лишь два еще только фильма, после чего в 1937 оказался "националистом, формалистом и врагом народа" и был расстрелян..
И оператор Алексей Васильевич Калюжный (1899-1938) ненадолго его пережил - расстрелян по приговору тройки при УНКВД Архангельской обл. 4 марта 1938 г...
Первой же работой оператора Калюжного в синематографе был немой фильм 1926 года "Беня Крик" по сценарию Исаака Бабеля (переработка его же знаменитых "Одесских рассказов").
Первоначально экранизировать "Одесские рассказы" планировал Сергей Эйзенштейн, причем одновременно с работой над "Броненосцем Потемкиным", что оказалось делом, конечно же, авантюрным и непосильным (сам он писал об этом, как о сеансе одновременной игры: "на закате, на даче в Немчиновке, я в верхнем этаже работал с Агаджановой над сценарием «Пятого года», а в нижнем - с Бабелем над сценарием… «Бени Крика»").. В результате за работу над фильмом взялся театральный режиссёр Владимир Бертольдович Вильнер (1885-1952). Премьера состоялась 18 января 1927 года в Киеве.
Фильм сохранился лишь благодаря самоотверженности главного инженера Одесской киностудии Михаила Эммануиловича Сигала, упаковавшего его в личный багаж при эвакуации во время войны..
А благодаря другому человеку, имени которого я, к сожалению, не знаю (на форуме киноклуба "Феникс" он значится под ником "Alex2000") мы имеем отреставрированную прекрасную его оцифровку и интереснейшее звуковое сопровождение, о котором он сам поведал..
Цитата обширнейшая, но не могу ни привести ее полностью, ибо сказано тут многое..:
"Наш проект называется: «Немым фильмам - достойное музыкальное сопровождение». Задача была - подобрать музыку. Но решить ее, не ответив на несколько вопросов, не представлялось возможным. Вопросы эти - личные. Мои. Возможно, у большинства зрителей никаких таких вопросов-сомнений и не возникло. Но - тут уж ничего не поделаешь: с фильмом работаю я, так что - потерпите.
ВОПРОСЫ К БЕНЕ, БЕНИНОЙ МАТЕРИ, БАБЕЛЮ И ВСЕМ АВТОРАМ И ЗРИТЕЛЯМ ФИЛЬМА
1. Почему ни один персонаж картины не вызывает симпатии? За исключением Бени, конечно. Он - вызывает. Смешанную с легким отвращением, что естественно и знакомо по классическому гангстерскому кино. Девушка! Она отдельно. Гениальная идея Бабеля.
2. Почему Собков, предполагаемый главный положительный герой, так несимпатичен и зловещ?
3. Понятно, почему авторы «прикалываются» над реалиями Февральской революции. У них это даже хорошо получается, художественно. Понятно, почему они с таким же лихим приколом смачно живописуют быт «Н-ского» полка. Тоже получается. А вот почему они явно, на уровне черного юмора, прикалываются над совковым Собковым со товарищи?
4. Почему «тихий» помощник Собкова стреляет Фроиму в спину, а Бене - в затылок? Очень обыденно, по-бытовому: шлеп! Вам это ничего не напоминает?
5. Почему Беня не сопротивляется? Боится? От страха остолбенемши? Не похоже на него, да и нет этого в его глазах. А что, что есть?
6. А что в глазах Собкова, прощающегося с Беней и просящего у того прощения?
7. А все это коварство, поцелуй, прощание... не вызывают ассоциаций?
8. Почему Беня на коне, на фоне знамени, так похож, если не на Чапая, то на мно-о-огих «легендарных» кинокомдивов?
9. Почему комиссар в конце (выглядящий почти как цитата из «Человека с ружжом») рассматривает диаграмму «Кожкомбината»? Так написал Бабель. А он не был идиотом. И если бы он хотел вызвать в конце фильма волну энтузиазма, он бы написал по-другому. Значит, написано, поставлено - намеренно? Зачем?..
Вообще, вопросов гораздо больше. Только некому ответить на них.
Нужна была музыка, которая... нет, не ответила бы на вопросы... которая подчеркнула бы многослойность, неординарность фильма. Музыка, полная сарказма, язвительности, иронии, желчи, ужаса. Издевательская. Лиричная.
Нужен был Шостакович.
ШОСТАКОВИЧ И Я
Если по правде, никакого «и я» быть не может. Меня там «рядом не стояло».
Хотя нет, вру: «стояло» и именно рядом. Один раз, минут десять. Или меньше.
Приятель-композитор пригласил в конце февраля 75-го «на дачу» - Дом творчества ленинградских композиторов «Репино». Место, скажу я вам, замечательное: карельские леса, снег по пояс, протоптанные тропинки, аккуратно вычищенные дорожки, по которым никто не ходит - по тропинкам приятнее. Скромные коттеджи, где и творили ленинградские таланты, гении и пр. «И пр.» был и я, переночевавший «зайцем» в коттедже (до этого были шашлыки и сауна в соседнем городке - все ж таки финская земля!). Уснули под неумолчный шум прибоя. Проснулись к обеду. Есть хотелось. Есть было нечего. Обед мне, как «нелегалу», не полагался... Решили все же пойти в столовую - на авось.
На авось, точнее, на халяву, однако, удалось выпросить по второму. И - компот. Тут бы и все. Но только в углу я увидел своего профессора, чему удивился несказанно. Профессор не был композитором, а предположить, что он, как и я, «нелегал» было невозможно. Плохо было еще то, что и он меня заметил. Надо было идти здороваться. Почему-то я отправился исполнять долг с компотом в руке. Профессор не был слишком удивлен, оживился и протянул мне величественную руку. Которую я и пожал, пристроив стакан с компотом на профессорский столик. Тут только я обратил внимание на собеседника профессора, неприметного, худенького старичка (именно так я тогда и подумал) в очках. Пора было ретироваться, но тут профессор, рокоча знаменитым басом, неожиданно представил меня собеседнику: «Вот, Дмитрий Дмитриевич, - Александр. Рекомендую». Он добавил еще что-то, явно ироническое, про будущую гордость советской науки... Я вдруг понял, что «старичок» - это Шостакович. Тот, отвлекаясь от каких-то мыслей, протянул мне руку - «сухую куриную лапку» - машинально отметил я, осторожно пожимая ее. «Лапка» оказалась очень цепкой и крепкой. Он сжал мою ладонь и мгновенно отпустил ее, спрятав руку под стол. Что он сказал, не помню. Что-то о молодежи, надеждах... Договаривал он фразу, уже явно переключаясь, уходя из контакта, уходя в себя...
Все. Вежливое «всего хорошего»... Мы видели его еще раз - идущим по протоптанной в снегу дорожке к 20-му коттеджу.
Летом, дома (каникулы!), я прочитал в газете некролог.
Что мы знали о Шостаковиче тогда? Что он - великий советский композитор, автор пятнадцати симфоний, в том числе - той самой, седьмой, Ленинградской. Что еще? Что его почему-то гнобили за «Катерину Измайлову». Еще? Ничего. Собственно, и симфонии-то его все мало кто слышал. Только специалисты. Что еще помню о нем? Что странное ощущение вызывала у меня его симфоническая музыка. Да, сильно, да, гениально, наверное. Но иногда, иногда слышал я в ней нотки отчаяния, что ли... А некоторые особо пафосные места, вызывавшие восторг у советских музыковедов, почему-то казались мне... нет, не фальшивыми. Наоборот: наотмашь, тристапроцентно, искренне, по-нашему, по-советски оптимистическими. А так не бывает, я тогда уже чувствовал это своим совкомым умишком. Но - возмущался «предательством» Максима, опубликовавшего на Западе отцовский дневник. «Я это не читал, но это - неправда и клевета» - честно скажу, так я и думал тогда.
Что изменилось? Годы прошли. Многое стало известно. Многое увиделось иначе. Получив в руки «Беню», я, не задумываясь, обратился к Шостаковичу. Я не знал, что я буду использовать в фильме, просто решил переслушать все, что я, практически, не знал: его камерную музыку.
Всю. Именно потому, что я ее не знал. Слышал когда-то кусочки.
Я слушал ее несколько дней подряд. Потом несколько дней не мог слушать музыку. Никакую. Настолько я был потрясен. А потом стал пытаться осмыслить то, что услышал и приложить это к фильму. Но дело уже было не в фильме. А в том, что я услышал, узнал другого Шостаковича. Теперь мне уже кажется - настоящего, таящего боль, скорбь, обиду, изливающего их только здесь. Шостаковича, терпящего унижения и оскорбления и отвечающего обидчикам тоже здесь, где ирония, сарказм, яд, накопившиеся в его душе, будут услышаны немногими, поняты еще меньшим количеством. Шостаковича, пародирующего самого себя.
Как ждановские и позже сусловские музыковеды в погонах не услышали этого - не понимаю! А нормальные - писали об особом чувстве юмора Шостаковича. Ну, юмор - куда ни шло - его можно было простить композитору, написавшему «Нас утро встречает прохладой...».
Если вы доверяете только сладкой, мелодичной музыке (поверьте, пишу безо всякой иронии и даже с уважением к таковой), этот «Беня» - не ваш. Он - мой. Очень личный. Если ваши ощущения совпадут с моими - буду счастлив. Нет - останусь счастливым все равно: я это сделал.
И еще: когда-то Тима Коган, питерский композитор (кто не знает - автор композиции на темы Ф.Лоу, в фильме-балете «Галатея») сказал про самого себя: «Я - еврейский композитор». И добавил: «И Шостакович так же о себе говорил». Я тогда спорить с Тимой не стал, но... Шостакович всегда был советским, ну - русским, куда ни шло. О нем и сейчас так пишут.
Да, слышал я какой-то вокальный цикл на стихи еврейских (народных) поэтов. Но всегда воспринимал это, как каприз гения. А вот, послушав камерную его музыку, убедился, Тима был прав. И Дмитрий Дмитриевич мог так про себя сказать. И это тоже совпало в фильме.
Я, признаюсь, чувствую себя виноватым перед Шостаковичем. Я использовал его музыку, препарировал ее, начиная не с начала, заканчивая так, как он никогда бы ее не закончил. Сочетая фрагменты из разных произведений. Он очень был внимателен и требователен к исполнителям, и, скорее всего, моя компиляция привела бы его в ужас. Прошу у Вас прощения, Дмитрий Дмитриевич! Не мог. Не смог удержаться. Простите."
Ну и сам фильм, наконец:
Фильм на мой непросвещенный взгляд очень качественный, особенно для 1926 года.. А музыка Шостаковича придает ему, безусловно, объемности и многозначности..
И поначалу мне очень подобное сочетание понравилось, даже восхитило! С каким кропотливым тщанием все было перелопачено и подобрано, сколько глубины и трагизма в этой музыке..
Но все же.. полтора часа беспрерывного нагнетания - это, как ни крути, даже для ценителя музыки Шостаковича -перебор.. Тем более, когда повторяются одни и те же музыкальные фрагменты.. Все же у произведений, написанных не специально для сопровождения, своя внутренная логика развития, вовсе не иллюстративная.. А тут получилось не развитие а перетоптывание и застой..
В общем, лично меня хватило на пол часа где-то.., дальше предпочел смотреть вообще с отключенным звуком..
И припомнилась тут вдруг давнишняя моя запись наигрывания нескольких еврейских мелодий.. Попробовал подложить - вполне, кажется, подошло!) жаль что коротенько только:)