Казанский «дракон»: происхождение и метаморфозы. Часть 1
С.Ф. Фаизов
Казанский «дракон»: происхождение, морфологические и функционально-смысловые метаморфозы
Рис. 1.
Биография «дракона», занявшего в декабре 2004 г. ключевое место в гербе г. Казани, начинается, по известным сегодня источникам и исследованиям, в X-XIII вв. н.э. с изображения на бронзовой бляхе, найденной на территории г. Булгара (рис. 1). В научной литературе зооморфное и отчасти фитоморфное существо с бляхи впервые было представлено в качестве предка казанского «дракона» XVI-XIX вв. Ф.Х. Валеевым в 1975 г. в его монографии «Древнее и средневековое искусство Среднего Поволжья» [Вале¬ев, 1975, с. 90, 101], но двумя годами ранее Ф.Х. Валеев и М.Ахметзянов репрезентовали будущего «дракона» в научно-популярной статье «Герб Казанского ханства» на страницах журнала «Идел» [Вәлиев, Әхмәтҗанов, 1973, с. 90-91] (основные соображения, изложенные в статье и монографии, совпадают) (1). Ф.Х. Валеев и М.Ахметзянов решительно размежевались тогда с позицией М.Г. Худякова, полагавшего, что казанского «дракона»,
известного Худякову только по памятникам русской геральдики, придумали в Москве, а образцом его изобразительного решения послужили драконы русской средневе¬ковой иконописи из сюжетной линии «Чудо св. Георгия о змие» [Худяков, 1991, с. 187] (2). Несходство дракона с царских и воеводских печатей со «змием», поражаемым св. Георгием, и, напротив,
очевидное, по мнению авторов, сходство драконов с печатей с зооморфным существом булгарского происхождения - основной довод авторов в пользу происхождения гербового знака «Казанского царства» русской геральдики от аналогичного по изобразительному решению гербового знака Казанского ханства, а последнего - от зооморфного существа, служившего, по твердому предположению авторов, гербом Волжской Булгарии. Дополнительный аргумент в пользу своей версии авторы видели в изображениях дракона на золотоордынских монетах. Дальний, но все же основной прототип существа с булгарской бляхи, по мнению Ф.Х.Валеева, - драконы восточноазиатского искусства конца I тыс. до н.э. и начала н.э., прошедшие «через фильтр местных народных представлений» и в первую очередь через представления, связанные с культом собаки, оставившим свой отпечаток на многих памятниках булгарского декоративно-прикладного искусства.
Авторы блестящей по своей оригинальности и познавательному потенциалу версии булгаро-казанского происхождения «дракона» «Казанского царства» Ф.Х. Валеев и М.Ахметзянов (позже и Г.Ф. Валеева-Сулейманова) все же допустили в своем описании булгарского знака одну немаловажную оплошность: рога полиморфного существа с головой собаки, птичьим корпусом и лапами, змеиным хвостом они классифицировали как сайгачьи. (Рога оленьи, у сайгаков они не ветвятся.) Именно оленьи рога характерны для большинства китайских драконов, на которых Ф.Х. Валеев и М.Ахметзянов спроецировали сайгачьи рога. Н.Н. Соболев, на мнение которого ссылается Ф.Х. Валеев по поводу сайгачьих рогов как специфического признака китайского дракона, упоминает на цитируемой Ф.Х. Валеевым странице своей монографии-справочника именно оленьи рога как специфический признак и атрибут китайского дракона конца I тыс. до н.э. и всего I тыс. н.э. [Cоболев, 1934, с. 175]. Соответственно, в отдаленной иконографической связи с булгарским псевдодраконом находится драконоподобное существо на образце китайской ткани II-I вв. до н.э., представленном Н.Н. Соболевым (рис. 103) и обладающее оленьими рогами в форме нескольких завитушек на горизонтальном стволе. Но в гораздо более близком соседстве или родстве с булгарским псевдодраконом находятся крылатые собаки с рогами со второго образца китайской ткани, представленном Н.Н. Соболевым (рис. 102). Их рога (в профильном изображении на ткани - один рог), действительно могут быть восприняты как сайгачьи (3).
Еще более близкие родственники булгарского псевдодракона жили в одно и тоже время с ним и гораздо ближе, чем в Китае: в XII в. две крылатые собаки с длинными змеевидными хвостами, переходящими в ременной орнамент, на древнерусском ритуальном браслете XII в. из Тереховского клада, [Рыбаков, 1971, илл. 45; Макарова, 1986, рис. 35, № 212] (Рис. 2), крылатая и без крыльев собаки на древнерусских же серебряных наручах [Смирницкая,1982, с. 135, рис. 8 д; с. 136, рис. 9 е; Макарова, 1986, рис. 33, 34, № 211].
Рис. 2.
Уши древнерусских композитов с браслета вытянуты напо¬добие рогов (и могут быть восприняты как раскрытые птичьи клювы), рисунок их крыльев, особенно у левой собаки, находится в большом сходстве с рисунком крыльев булгарского композита, в близкой пластике исполнены туловища левой собаки и ее булгарско¬го аналога. Морфологическая и стилистическая родственность крылатых собак с браслета с булгарской на бляхе указывают на существование взаимовлияний в булгарской и древнерусской торевтиках, что отмечалось по другому поводу [Макарова, 1986, с. 78] а присутствие восточнославянских собак на ритуальном браслете (XII в.) и серебряных наручах (символах престижа), собачьей головы у одного из змеев «черниговской гривны» (конец XI в.), собаковидные подвески Западной Руси (XI-XII вв.) и другие изделия с изображением собаки периода Киевской Руси заставляет думать, что в дохристианскую эпоху у славян собака пользовалась большим почтением - равно, как у булгар, - и что память об этом сохранялась в христианскую эпоху [Рыбаков, 1971, илл. 45, 124, 128, 129, 155, 156; Силаев, 2002, с. 82, рис. 29]. В конце XV в. или в XVI в. собакоголовый дракон появляется среди рельефов столпа Грановитой палаты - вместе с драконами, имевшими птичью (верхний ряд) и китайского дракона (нижний ряд) головы [Звездина, 2000, с. 79, 85] (4).
Рис. 3.
Рис. 4.
В очевидном иконографическом родстве с булгарским псевдодра¬коном находится и западноевропейский собакоголовый олень («лань» с рогами) льежского подсвечника XII в. (Нидерланды) [Даркевич, 1972, илл. на с. 108]; какие-то еще не ясные сегодня мифологические или геральдические, когнитивные или трансфертные импульсы заставляли мастеров торевтики, находящихся на противоположных концах Европы, соединять в одно оленя и собаку - в одно и то же время.
Несмотря на ошибочность трансполяции рогов классических китайских драконов на изображение булгарского псевдодракона с головой собаки, предположение Ф.Х.Валеева и М.Ахметзянова о китайском влиянии на искусство предков булгар в период их соседства с китайской цивилизацией жизнеспособно и может быть подтверждено дальнейшими исследованиями, но не исключено, что генезис тюрко-монгольских драконов имеет автохтонный источник, а влияния на мифическую и иконографическую эволюцию драконов были взаимными. Сегодня же доминирующим генератором возникновения у булгарского тотема (собаки) оленьих рогов, змеиного (или драконьего) туловища, птичьих крыльев и лап следует признать геральдику чингизидов XIII-XIV вв. с ее двумя линиями символов, особенно интенсивно разрабатывавшихся в ордынском декоративно-прикладном искусстве: линией драконов и линией оленей и ланей, репрезентованных научному сообществу М.Г. Крамаровским [Крамаровский, 2002, табл. 1-3]. Доказанные на добротном археологическом материале его тезисы о широком распространении на территории Золотой Орды изображений драконов, оленей и ланей на гарнитуре поясов и на колчанах, их геральдическом значении и символизации указанными изображениями властной иерархии в Орде, распространении практики использования и изготовления предметов воинского и иного обихода с изображениями драконов, оленей и ланей далеко за пределами Нижнего Поволжья дают основание предполагать, что зооморфное существо с булгарской бляхи - уникальный в своем роде образец контаминации двух обозначенных М.Г. Крамаровским линий золотоордынской зоо-фитоморфной геральдики. Это любопытно само по себе, но в морфологии булгарского композита участвует и третья линия - булгарской художественной культуры и булгарской торевтики. В морфологическом плане она проявляет себя прежде всего в собачьей голове и характерной для собак посадке головы. Вопрос о том, существовали ли в булгарском искусстве в домонгольскую эпоху гибриды собаки и змея, собаки и птицы, остается открытым. Композиты с туловищем змеи или рыбы, рыбьим хвостом и головой зверя (рыбы-змеи) существовали [Tartarica, 2005, с. 233 (предмет из резной кости); Галимзянов и др., 1995, рис.27 (обоймица)]. Олень, судя по номенклатуре изображений булгарского декоративно-прикладного искусства, был менее почитаемым животным булгарской мифологии, нежели собака, хотя вместе с собакой входил в свиту Тенгри, занимал особое место в мифологии чувашей [Давлетшин, 1990, с. 53, 59] и являлся тотемом ряда тюркских народностей Саяно-Алтайского нагорья, соседей протобулгар, до сер. VIII в. [Кызласов, 2003, с. 47, 60, 81, 97]; восприятие оленя как символа-аппрезентации власти в эпоху чингизидов могло быть подготовлено предшествующим хазарским влиянием (у хазар олень, судя по реликварию, представленному С.А. Плетневой и другим хазарским артефактам [Плетнева, рис. 124 {нижний образец}; Tartarica, 2005, с. 190-191], имел особый менталитетный и сакральный статус). Второй реликварий С.А. Плетневой, изображения на серебряной чаше VIII в., опубликованные в альбоме «Tartarica», подсказывают, что собаку хазары почитали не меньше, чем булгары [Плетнева, рис. 124 {верхний образец}; Tartarica, 2005, с. 190-191]. (В «Tartarica» же представлены две мифологические сцены на золотом кувшине Надь-Сент-Миклошского клада, в которых можно видеть один из редких случаев изображения яблока {позже у турок - «кызыл елма»}, возможно, ключевого элемента хазарской геральдики - в руке кентавра без крыльев [Tartarica, 2005, с.191].)
Вхождение чингизидских дракона и оленя в государственную или нобилитетную геральдику Булгарского улуса, если оно имело место, должно было реализовываться как сложный процесс сопряжения статусных притязаний сюзерена и вассала (вассалов). Прямой перенос действующих государственных геральдических знаков от сюзерена в геральдику вассального государства (улуса Булгар) или в его нобилитетную геральдику был невозможен вследствие ясно обозначенных уникальных аппрезентационных значений таких символов. Невозможность такого рода переносов хорошо иллюстрируется, например, прецедентом взаимоотношений Крымского юрта, его сюзерена - Османской империи и России в XVII в.: в первой половине столетия первые лица Крымского юрта сделали несколько попыток заверить свои послания царю Михаилу Федоровичу и шертную грамоту туграми османского образца [Фаизов, 2002, илл. 3, 9, 15], но во второй половине столетия на крымских грамотах присутствуют только тугры, построенные по образцу османских пенче - знаков второго ряда османской геральдической системы.
Перенос знаков из Сарая в Булгар должен был быть осуществлен либо через трансформацию исходных знаков (другой дракон, другой олень), либо через заимствование элементов исходного знака и соединение их с элементами автохтонного - что и произошло в случае с булгарским псевдодраконом. (У второго известного сегодня булгарского «дракона» с головой собаки на бронзовой бляхе, датируе¬мого X-XII вв., рогов еще нет [Валеева-Сулейманова, 1990, илл. на с. 25]). Тем не менее, стать гербом Волжской Булгарии такое изображение, пожалуй, не могло. К сер. XIII в. это государство имело приблизительно 500-летнюю исламскую историю и поэтому крайне сомнительно, чтобы его правитель и нобилитет решили возвести зооморфное изображение в ранг герба (изображения на государствен¬ной печати, украшения знамени эмира и иных аналогичных маркировок). Но войти в геральдику второго уровня оно могло: как украшение отдельных регалий и предметов дворцового обихода, одежды и воинского снаряжения самого эмира и его окружения, важных в репрезентативном отношении архитектурных элементов дворцов и кремлей. Подмеченное М.Г. Крамаровским исчезновение чингизидских драконов и оленей на поясах уже в XIV в. заставляет думать о понижении их геральдического значения в глазах чингизидов и переход преимущественно в категорию почитаемых символов героической старины и оберегов (5); образцы поздних
припоминаний: на шертной грамоте крымского хана Инайет-Гирея 1636 г. (фитоморфно стилизованный дракон) [Фаизов, 2002, илл. 15], фитоморфный змей с короной на голове над формулой «сюземез» шертной грамоты крымского хана Мурад-Гирея 1682 г. [Фаизов, 2002, илл. 66], два дракончика над входом в Бахчисарайский ханский дворец. На Руси они могли еще длительное время напоминать о себе в сфрагистике: на печати князя Василия Михайловича Верейского 1482 г. (крылатый змей и единорог) [Собрание, 1813, с. 279] и князя Владимира Андреевича Старицкого 1566 г. (олень - реплика ордынского изображения) [Собрание,1813, с. 529, 533] (6). В то же время драконы над входами в Грановитую палату московского кремля
находятся в явном функциональном и вероятном генетическом родстве с дракончиками Бахчисарайского дворца. Соседство оленей и драконов (птицеголовых и собакоголовых) с двуглавыми орлами, последовательно (трижды) проведенное на рельефах столпа Грановитой палаты [Звездина, 2000, илл. на с. 78, 79], позволяет говорить о прецеденте совокупного переноса геральдических знаков Золотой Орды и «Болгарского княжества», включая двуглавого орла [Фаизов, 1997], в геральдику Московской Руси, осваивающей статус и имидж царства. Поздняя история кремлевской резиденции царей принесла еще один прецедент соседства дракона с орлами: над двойным троном царей Ивана и Петра Алексеевичей [Государственная Оружейная палата, 1988, илл. 251].
Рис. 5.
Удалось ли булгарскому псевдодракону удержаться в геральдике Волжской Булгарии до конца правления ильтеберов? Как известно, булгарские автохтонные правители сходят с политической сцены в первой половине XV в. Пришедшие им на смену чингизиды правили страной до 1552 г. Известный по Большой государственной печати Ивана Грозного 1583 г. [Винклер, 1900, илл. на с. VIII] (Рис. 5) псевдодракон «Казанского царства» имеет очень мало сходства с булгарским знаком. У него птичья голова с раскрытым клювом, из которого высовывается язык с утолщением на конце, ноги и лапы животного (собаки). С булгарским композитом его объединяет хвост и туловище змеи, птичьи крылья. Хвост, в отличие от аналогичного форманта булгарского псевдодракона, обращен вниз и представляет собой имитацию задних конечностей животного. На голове существа с печати три лепесткообразных отростка, намекающие на корону. Находясь на ощутимом отдалении от булгарского композита, казанский псевдодракон обнаруживает близкое родство с чингизидскими драконами XIII в. - благодаря птичьей голове с клювом вороны/ворона. В основе его морфологической структуры могли находиться сохранившиеся в Московии на тех или иных носителях изображения чингизидских драконов, переадресованные завоеванному татарскому государству. В той же степени правомерно предполо¬жить, что с с частичной утратой «владельческих прав» чингизидов на символику драконов и оленей первые перешли в номенклатуру геральдических знаков Казанского ханства, сохранив птичью голову, и оставались в ней до сер. XVI в.
Пронзенная клинком поздняя (XVII в.) печать казанского воеводы с псевдодраконом Казанского царства, на которую Ф.Х. Валеев, Г.Ф. Валеева и М.Ахметзянов указывали как на доказательство существования герба Казанского ханства с драконом (вследствие аппрезентации узнаваемого ханства - «царства» в негативном контексте), не может рассматриваться как доказательство обозначенного тезиса, поскольку узнавание аппрезентируемого объекта и его символа могло быть обеспечено предшествующим длительным существованием псевдодракона как на воеводских печатях, так и на царской печати. Важно также, что уничтожающее действие клинка направлено на саму сердцеобразную доску печати, которая является дубликатом печати Астарота - одного из семи дьяволов в представ¬лениях древних иудеев [Шейнина, 2002, илл. на с. 354]. В связи с приведенным выше соображением Ф.Х. Валеева, Г.Ф. Валеевой и М.Ахметзянова любопытен феномен зеркальной оппозиции между способом рассуждения авторов и их собственной рефлексией в отношениях с объектом рассуждения: узнаваемый и отождествляемый с Булгарией и Казанским ханством в веке шестнадцатом символ не был узнан ими самими: не замечена утрата драконом собачьей головы на печати Ивана Грозного и воеводских печатях XVI-XVII вв.
Но именно собачий мотив надежно соединяет печать завоевателя Казани с древней булгарской традицией, две собачьи лапы псевдодракона «Казанского царства» трудно расценивать иначе как формант, перенесенный на российский государственный герб из казанской геральдики. Сами по себе лапы «царственного» псевдодракона не обязательно распознавать именно как собачьи - из-за малых размеров рисунка штемпеля. Их можно принять и за кошачьи. Однако в гербе, включающем в себя другие гербы и являющемся, по мнению автора этих строк, манифестом политической энигматики Ивана Грозного, прочитывается почти декларативная подсказка на этот счет. Для того, чтобы прочитать намек на «собаку в драконе» и понять другие намеки известного своей особой любовью к энигматике самого мрачного и самого неординарного в интеллектуальных рефлексиях российского венценосца, наблюдателю нужно лишь внимательно посмотреть, как соотносится казанский герб в топографии знака Ивана Грозного с другими региональными гербами и нет ли в них каких особенностей. Региональные гербы расположены по кругу вокруг двуглавого орла, гербы правой стороны расположены симметрично относительно гербов левой стороны. Оппозицию казанскому гербу, расположенному выше всех других гербов правой сторо¬ны, с левой стороны составляет герб Великого Новгорода. В центре этого знака расположен традиционный символ Новгородской земли - «степени» (ступени) с возложенным на них архиерейским посохом, левее «степеней» стоит медведь, правее собака, впервые изображен¬ная на гербе Новгорода (7). Ниже новгородского герба -
псковский, здесь тоже собака, заменившая - и тоже впервые - традиционного барса. Оппозицию псковскому гербу составляет астраханский - опять таки с собакой. Эти две примыкающие друг к другу оппозиции были бы невозможны, если бы в гербе присутствовала эмблема важнейшего после Москвы великого княжества - Владимирского, но ее нет (8). Гербы
четырех регионов, составляющие четко выраженную композиционную связку в верхней части государственного герба, связаны одним и тем же актуальным референтным смыслом: все они являлись объектами успешных военных походов царского войска в 1552, 1556, 1569-1570 гг. Как формальные (композиционные), так и референтные отношения между четырьмя региональными гербами подсказывают, что на гербе Казанского царства должна быть собака. Собачьими лапами псевдодракона и обозначено ее присутствие.
Существование особенных связей на первых двух ступенях ре¬гиональной иерархии подтверждается также скрытыми значениями чисел, закодированных в топографии печати и начальных буквах названий центров (столиц) регионов - по правилам популярной на Руси XVI в. мистико-символической математики; при этом локальный показатель (четырех эмблем) находится в очевидной коррелятивной связи с общим показателем. Общее количество эмблем на каждой стороне герба 15 (эмблема с Голгофой, российская, московская - на груди у двуглавого орла {на обратной стороне печати - единорог}, региональные). Число 15 - ключевое в системе мистико-символической математики (9), оно, в частности, в
качестве индикта имело особое значение для исчисления циклов мировой истории (вся обозреваемая история состояла из 15 «великих индиктионов» по 532 года каждый) и на Руси имела название «Круга миротворного», соответственно печать Ивана Грозного с ее подчеркнутой градацией периферии и обращенными в будущее символами представляет собой «колесо истории», иконографический образ которого пред¬ставляет собой аллюзию колес херувимов, или колес «галгал» («вихрь»), описанных пророком Иезекиилем в его пророчествах: «По виду их и по устроению их, казалось, будто колесо находилось в колесе» (Ветхий Завет, Кн. Пророка Иезекииля, 1, 16) и «ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз» (1, 18). Печать же Ивана Грозного состоит из двух окружностей, внешней и внутренней - «колесо в колесе», поле между двумя окружностями - «на ободе» - «полно глаз». По толкованию преподобного Ефрема Сирина, чьи произведения читались на Руси начиная с XIII в., на книгу пророчеств Иезекииля, колесо в колесе это еще и «сила в силе, царство в царстве» (Pagez.ru), и вполне допустимо, что «глаза» колеса, если они подобны самим колесам, могут воплощать в себе земли и царства, вошедшие в большее царство или имеющие предопределение войти в него. Соответственно, все изображения на эмблемах - суть отражения мира, в данном случае будущего, для пророка, мира, в глазах одушевленного колеса, у которого один дух с херувимом и который вместе с херувимами сопровождает пребывающего в гневе на Израиль и Иерусалим Господа (1, 21; 10, 17; 10, 20; 10, 22).
Сноски и примечания.
1. Позднее основные характеристики существа с бляхи были повторены в издании: Валеев Ф.Х., Валеева Г.Ф. Древнее искусство Татарстана. Казань, 2002). Происхождение псевдодракона казанского герба рассматривается здесь в дискурсе оппозиции изображения дракону икон сюжетной линии «Чудо св. Георгия о змее». Отмечу характерный методологический тезис авторов: «Имеющиеся в изображении герба отличия в деталях несуществен¬ны и объясняются, очевидно, тем, что художники при составлении герба старались передать не столько детали образа «бусурманского» дракона, сколько его общий облик». В 1983 г. свою точку зрения на булгарского псевдодракона в кн. «Искусство волжских булгар (X - начало XIII вв.)» репрезентовала Д.К. Валеева - вне геральдического и историографического контекста. Одна из последних публикаций, в которых поднимается тема «дракона» с булгарской бляхи, - статья И. Измайлова 2009 г. [Измайлов, 2009]. Значительная часть публикаций предшественников им учтена, но многие важные положения статьи не подкреплены отсылками к источникам, визуальным анализом и характеристиками артефактов и изображений. Дракона с Булгарского городища (и его неполного аналога из Биляра) Измайлов относит к ордынской (внебулгарской) торевтике, вероятность су¬ществования подобных изображений в геральдике Волжской Булгарии им оценивается негативно.
2. Соображения М.Г. Худякова о происхождении казанского «дракона» были повторены уже в наше время Н.Г. Ханзафаровым - без учета литературы, накопленной после выхода в свет книги М.Г. Худякова [Ханзафаров, 2001, с. 64-71].3. Свои издержки в характеристике булгарского композита имеются и у Д.К. Валеевой, посчитавшей, в частности, что хвост псевдодракона образуют несколько змей (С.41), хотя в области хвоста не видно голов змей, а фрагментарность хвоста - не что иное, как следствие и признак неудачной отливки изделия. И именно дефектность изделия - лучшее доказательство его булгарского происхождения (Ф.Х. Валеев и М.Ахметзянов проводили мысль об автохтонности происхождения бляхи через описание его стилистических особенностей). Предположение Д.К. Валеевой, что язык собаки представляет собой раздвоенное жало, пожалуй, лишено коррелятивной связи с изображением (равно и номинирование этого форманта как «мясистого языка», высунувшегося из пасти, Ф.Х. Валеевым и М.Ахметзяновым). Язык собаки допустимо «прочитывать» как фитоморфный формант «два изогнутых листика, завершающих стебель», характерный для множества зоо-фитоморфных изображений средневекового декоративно-прикладного искусства. Более чем вероятна трансформация этого форманта в мотив v-образного венчика, изображающего пасть/клюв булгарско-казанских змей и собак на русских печатях первой половины XVI в. (см. об этом мотиве в тексте статьи - по поводу казанских символов на печати Ивана Грозного и печатях времени Василия III). Невнятность пластики изделия в области морды композита и в конце его хвоста, по мнению автора этих строк, также следствие неудачной отливки.
4. Г.К. Вагнер в прокитайских драконах {по оценке автора этих строк} видел «чудовищ типа сэнмурва» (чудовищ с протомой пса) [Звездина, 2000, с. 85] (Илл. 3, 4), хотя сэнмурвы (симурги) не имели рогов и гривы.
5. М.Г. Крамаровский не дает объяснения наблюдаемому им феномену, но первая половина XIV в. - время перехода чингизидов, подчиненного им монголо-татарского субстрата империи в ислам, что повлекло за собой, в частности, радикальное обновление геральдической культуры.
6. Драконы - реплики с чингизидских - декоративно-прикладного искусства Северо-Западной Руси XIII-XIV вв. хорошо представлены в новгородском археологическом материале: [Древний Новгород, 1985, рис. 155, 156, 157, 159, 160, 161].
7. По А.В. Арциховскому, правее «степеней» стоит зверь «вроде барса» [Арциховский, 1946, с. 49]; на гербе Пскова он тоже видит барса, на гербе Астрахани - волка [Арциховский, 1946, с. 46, 60]. Идентификации Арциховского - образец трудно объяснимого феномена в области восприятия. А.Л. Хорошкевич правее «степеней» видит «зверя с длинным поднятым вверх хвостом», возникновение новгородской эмблемы, перенесенной, по ее и некоторых других авторов мнению, на печать 1583 г., она уверенно относит к 1565 г. (со ссылкой на исследования Н.Г. Порфиридова) [Хорошкевич, 1993, с. 62], но Н.Г. Порфиридов лишь предполагал, что эмблема Новгорода с печати Ивана Грозного - воспроизведение не сохранившейся печати 1565 г. Относительно того, как прочитывать изображение ступеней и посоха на них, существуют также различные мнения («степени» и архиерейский посох contra престол и царский посох).
8. Сравните расположение регионов на печати с чередованием их в титуле Ивана Грозного: «Божиею милостию, Великий Государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Государь Псковский, Великий князь Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных…» (часть титула) [Лебедев, 1995, с. 120]. Эмблемы на печати расположены не по круговому принципу, а по горизонтально-перекрестному (попарно, с соблюдением иерархии уровней: Казань - Великий Новгород, Астрахань - Псков, Тверь - Смоленск, Пермь - Югора, Булгар - Вятка, Чернигов - Нижний Новгород). Эмблема Владимирского великого княжения не могла быть размещена ниже Астрахани или Пскова, но размещение ее на «законном» месте (первый уровень) сломало бы двухэтажную энигматическую дихотомию завоевателя Великого Новгорода и Пскова, потомка князей владимирских. Эмблемы правой - для наблюдателя - стороны имеют преимущество относительно эмблем левой - в силу уподобления печати колесу, вращающемуся вправо.
9. Символические значения чисел и бытование мистико-символической математики на Руси XVI в. описаны В.М. Кириллиным: [Кириллин, 1988].
Перечень иллюстраций.
1. Булгарский псевдодракон. Бронза. XIII-XIV вв.
2. Cеребряный браслет с изображением крылатых собак (а) и птиц. Из Тереховского клада. Русь. XII в.
3. Симург. Иран. Бронза. Из Тобольского музея. Прибл.: раннее средневековье.
4. Симург. Иран. VII-VIII вв.
5. Большая государственная печать. 1583 г. Лицевая сторона.
Другие части статьи будут вывешены в ближайшее время.
Ранее ст-я была опубликована в сборнике "Средневековые тюрко-татарские государства". Вып. 3. Казань, 2011.
2018, 9 декабря.