Последняя женщина в объятиях Геринга
Хочу рассказать вам совершенно необыкновенную историю.
Описана она всего в одной книге - человеком, чья судьба тесно переплелась с послевоенными событиями в Германии. Эта женщина была хорошим другом нашей семьи, и книга, подаренная ею моим родителям, стоит в библиотеке среди других исторических брошюр на особом месте.
«…Ничего кроме правды…» - автобиографические воспоминания Татьяны Сергеевны Ступниковой, советской переводчицы, о первом Международном суде над нацистскими преступниками.
Сейчас бы ей исполнилось 88 лет.
Татьяна Ступникова - беспартийная, дочь «врагов народа», недипломированный переводчик, но в совершенстве владеющая немецким языком, работала после войны в штабе Советской военной администрации в Германии. Знание языка она получила в Берлине, где работал ее отец, и после - в немецкой школе Карла Либкнехта в Москве. До войны, естественно, эти сведения тщательно скрывались. Находясь все пять лет на передовой в качестве синхрониста, она получила колоссальный опыт разговорного общения на всех диалектах, который потом ей очень пригодился, но уже в мирное время. Этим местом стал Дворец правосудия в Нюрнберге.
Произошло все, по ее словам, с головокружительной быстротой.
1946 год, январь. Вначале члены советской делегации (судьи, обвинители, секретари и стенографистки) прибыли на процесс без переводчиков, ибо партийное руководство было убеждено, что в американской зоне американцы возьмут на себя решение всех экономических и технических проблем, включая и перевод на четыре языка - английский, немецкий, русский и французский. Когда же выяснилось, что перевод в зале суда разрешен только на родной язык переводчика, об этом срочно сообщили в Москву, и там стали судорожно искать переводчиков с трех других официальных языков на русский.
В течение 24 часов по личному распоряжению Сталина, без «всяких анкет и допросов» в числе группы других лингвистов Татьяна Ступникова была доставлена в кабинет к генералу Серову - заместителю наркома НКВД. «Аудиенция была короткой: «Мне доложили, что вы в состоянии осуществлять синхронный перевод…Я знаю, что вам положен отпуск…Но приказ есть приказ, через месяц военные преступники будут казнены, и тогда вы сможете поехать домой» Еще через три часа были оформлены дорожные документы.
Уезжала Татьяна Сергеевна с мыслью о том, что она больше никогда не увидит Москву. Просто потому, что произошла чудовищная ошибка - ведь на такую ответственную работу брали людей только с кристально чистой биографией. К тому же, все без исключения члены советской делегации в Международном трибунале должны были состоять в партии. А это означало, что из-за «запятнанной» репутации поездка должна была закончиться только одним - осуждением по 58й и отправкой в лагеря.
А ей через несколько месяцев исполнялось двадцать три года…
Работать на процессе приходилось на износ - по 5-6 часов без перерыва. Опоздания на рабочее место не допускались. Более того, они строжайшим образом отслеживались американским начальником синхронистов. В зал суда нужно было попасть до того, как маршал провозглашал: «Встать, суд идет!», то есть до открытия очередного заседания.
Дальше я обращусь к страницам книги:
«В один из жарких летних дней начала августа я мчалась по коридору в наш рабочий «аквариум», ничего не замечая вокруг, напрягая все силы, чтобы не опоздать. Но вдруг поскользнулась на гладком полу, пролетела по инерции некоторое расстояние и наверняка бы упала, если бы кто-то большой и сильный не подхватил меня.
В первый момент я ничего не могла понять и только почувствовала силу мужских рук, сжимавших меня в объятиях. Все это длилось, наверное, несколько секунд, которые показались мне вечностью. Когда же я очнулась и подняла глаза на моего спасителя, передо мной совсем рядом оказалось лицо Германа Геринга, который успел прошептать мне на ухо «Vorsicht, mein Kind!» (Осторожно, дитя мое!).
Помню, что от ужаса у меня все похолодело. За спиной Геринга стоял тоже почему-то улыбающийся американский охранник. Не знаю, как я дошла до двери в «аквариум», но и здесь меня ждало новое испытание. Ко мне подскочил откуда-то взявшийся французский корреспондент. Нас, переводчиков, все хорошо знали, так как мы ежедневно сидели в зале суда рядом с подсудимыми у всех на виду. Хитро подмигнув, корреспондент сказал по-немецки: «Вы теперь будете самой богатой женщиной в мире». И. очевидно, заметив мою растерянность, пояснил: «Вы - последняя женщина в объятиях Геринга. Неужели непонятно?»
Да, мне этого было не понять. Француз не учел главного, а именно того, что в объятиях нацистского преступника оказалась советская женщина. Если бы на моем месте была англичанка, француженка или женщина какой-либо чужой страны, находившейся по ту сторону железного занавеса, легко было бы представить себе такую концовку этого скорее смешного, чем грустного эпизода. В ответ на реплику корреспондента она подарила бы ему очаровательную улыбку и в перерыве между заседаниями согласилась бы пойти с ним в кафе Дворца юстиции, чтобы отметить столь необычайное событие.
Событие было действительно необычайным, ибо подходить к подсудимым разрешалось только защитникам в зале суда, да и то под присмотром военной полиции. Она же бдительно охраняла подсудимых, когда они в сопровождении охраны один за другим направлялись в зал заседаний…. Получилось так, что опаздывая, я бежала наперерез этой процессии, и меня вынесло прямо на подсудимого №1.
Что же касается моего превращения в самую богатую женщину, то, очевидно, шустрый француз предлагал мне предать этот эпизод широкой огласке (возможно не без его участия) в обмен на твердую валюту. Я же благодарила Бога и судьбу, что во время происшествия у француза не было с собой фотоаппарата….иначе он непременно бы им воспользовался. А мне было страшно, что о моем приключении узнают те, кто в Советской делегации по долгу службы следил за мыслями и поведением советских людей, - наши родные советские стукачи. И мои беспечные выходы на смену в этот день кончились- теперь я передвигалась по коридорам медленно и с опаской..»
Если бы тот день Татьяна Ступникова знала, какое еще более страшное испытание готовит ей судьба.
Дело в том, что за два часа до казни -16 октября 1946 года - Геринг принял цианистый калий. Все тюремные запреты и мероприятия по обеспечению строжайшей секретности были преодолены. Геринг доказал тюремщикам, что «маршалов не вешают» И не только доказать, но и написать им об этом в предсмертной записке. Весть об этом дошла до членов суда молниеносно и передалась, конечно же, советской делегации. В этот же день начались поиски ответов на множество вопросов, главным из которых был, кто и когда передал яд подсудимому. «Под подозрением оказывались все, кто по разным поводам и без повода встречался с ним в тюрьме и во Дворце Юстиции. Была создана специальная комиссия по расследованию обстоятельств самоубийства. Наиболее вероятна версия с участием офицера американской охраны Джека Уиллиса. Романтична, но очень маловероятна, я бы сказала «по техническим причинам», версия о передачи ампулы с поцелуем. Впрочем, время от времени она всплывает в печати».
Но на тот момент все переживания и страхи были обострены до предела. Два иностранца, два свидетеля этого инцидента, совершенно не обязаны были молчать. А на фоне происходящих событий можно было сделать на этом скандале славу и огромные деньги. Сколько раз я слышала от Татьяны Сергеевны фразу: «Какое счастье, что у него не было фотоаппарата! Какое счастье….»
Написать об этом случае Татьяна Ступникова решилась только через пятьдесят лет.
Описана она всего в одной книге - человеком, чья судьба тесно переплелась с послевоенными событиями в Германии. Эта женщина была хорошим другом нашей семьи, и книга, подаренная ею моим родителям, стоит в библиотеке среди других исторических брошюр на особом месте.
«…Ничего кроме правды…» - автобиографические воспоминания Татьяны Сергеевны Ступниковой, советской переводчицы, о первом Международном суде над нацистскими преступниками.
Сейчас бы ей исполнилось 88 лет.
Татьяна Ступникова - беспартийная, дочь «врагов народа», недипломированный переводчик, но в совершенстве владеющая немецким языком, работала после войны в штабе Советской военной администрации в Германии. Знание языка она получила в Берлине, где работал ее отец, и после - в немецкой школе Карла Либкнехта в Москве. До войны, естественно, эти сведения тщательно скрывались. Находясь все пять лет на передовой в качестве синхрониста, она получила колоссальный опыт разговорного общения на всех диалектах, который потом ей очень пригодился, но уже в мирное время. Этим местом стал Дворец правосудия в Нюрнберге.
Произошло все, по ее словам, с головокружительной быстротой.
1946 год, январь. Вначале члены советской делегации (судьи, обвинители, секретари и стенографистки) прибыли на процесс без переводчиков, ибо партийное руководство было убеждено, что в американской зоне американцы возьмут на себя решение всех экономических и технических проблем, включая и перевод на четыре языка - английский, немецкий, русский и французский. Когда же выяснилось, что перевод в зале суда разрешен только на родной язык переводчика, об этом срочно сообщили в Москву, и там стали судорожно искать переводчиков с трех других официальных языков на русский.
В течение 24 часов по личному распоряжению Сталина, без «всяких анкет и допросов» в числе группы других лингвистов Татьяна Ступникова была доставлена в кабинет к генералу Серову - заместителю наркома НКВД. «Аудиенция была короткой: «Мне доложили, что вы в состоянии осуществлять синхронный перевод…Я знаю, что вам положен отпуск…Но приказ есть приказ, через месяц военные преступники будут казнены, и тогда вы сможете поехать домой» Еще через три часа были оформлены дорожные документы.
Уезжала Татьяна Сергеевна с мыслью о том, что она больше никогда не увидит Москву. Просто потому, что произошла чудовищная ошибка - ведь на такую ответственную работу брали людей только с кристально чистой биографией. К тому же, все без исключения члены советской делегации в Международном трибунале должны были состоять в партии. А это означало, что из-за «запятнанной» репутации поездка должна была закончиться только одним - осуждением по 58й и отправкой в лагеря.
А ей через несколько месяцев исполнялось двадцать три года…
Работать на процессе приходилось на износ - по 5-6 часов без перерыва. Опоздания на рабочее место не допускались. Более того, они строжайшим образом отслеживались американским начальником синхронистов. В зал суда нужно было попасть до того, как маршал провозглашал: «Встать, суд идет!», то есть до открытия очередного заседания.
Дальше я обращусь к страницам книги:
«В один из жарких летних дней начала августа я мчалась по коридору в наш рабочий «аквариум», ничего не замечая вокруг, напрягая все силы, чтобы не опоздать. Но вдруг поскользнулась на гладком полу, пролетела по инерции некоторое расстояние и наверняка бы упала, если бы кто-то большой и сильный не подхватил меня.
В первый момент я ничего не могла понять и только почувствовала силу мужских рук, сжимавших меня в объятиях. Все это длилось, наверное, несколько секунд, которые показались мне вечностью. Когда же я очнулась и подняла глаза на моего спасителя, передо мной совсем рядом оказалось лицо Германа Геринга, который успел прошептать мне на ухо «Vorsicht, mein Kind!» (Осторожно, дитя мое!).
Помню, что от ужаса у меня все похолодело. За спиной Геринга стоял тоже почему-то улыбающийся американский охранник. Не знаю, как я дошла до двери в «аквариум», но и здесь меня ждало новое испытание. Ко мне подскочил откуда-то взявшийся французский корреспондент. Нас, переводчиков, все хорошо знали, так как мы ежедневно сидели в зале суда рядом с подсудимыми у всех на виду. Хитро подмигнув, корреспондент сказал по-немецки: «Вы теперь будете самой богатой женщиной в мире». И. очевидно, заметив мою растерянность, пояснил: «Вы - последняя женщина в объятиях Геринга. Неужели непонятно?»
Да, мне этого было не понять. Француз не учел главного, а именно того, что в объятиях нацистского преступника оказалась советская женщина. Если бы на моем месте была англичанка, француженка или женщина какой-либо чужой страны, находившейся по ту сторону железного занавеса, легко было бы представить себе такую концовку этого скорее смешного, чем грустного эпизода. В ответ на реплику корреспондента она подарила бы ему очаровательную улыбку и в перерыве между заседаниями согласилась бы пойти с ним в кафе Дворца юстиции, чтобы отметить столь необычайное событие.
Событие было действительно необычайным, ибо подходить к подсудимым разрешалось только защитникам в зале суда, да и то под присмотром военной полиции. Она же бдительно охраняла подсудимых, когда они в сопровождении охраны один за другим направлялись в зал заседаний…. Получилось так, что опаздывая, я бежала наперерез этой процессии, и меня вынесло прямо на подсудимого №1.
Что же касается моего превращения в самую богатую женщину, то, очевидно, шустрый француз предлагал мне предать этот эпизод широкой огласке (возможно не без его участия) в обмен на твердую валюту. Я же благодарила Бога и судьбу, что во время происшествия у француза не было с собой фотоаппарата….иначе он непременно бы им воспользовался. А мне было страшно, что о моем приключении узнают те, кто в Советской делегации по долгу службы следил за мыслями и поведением советских людей, - наши родные советские стукачи. И мои беспечные выходы на смену в этот день кончились- теперь я передвигалась по коридорам медленно и с опаской..»
Если бы тот день Татьяна Ступникова знала, какое еще более страшное испытание готовит ей судьба.
Дело в том, что за два часа до казни -16 октября 1946 года - Геринг принял цианистый калий. Все тюремные запреты и мероприятия по обеспечению строжайшей секретности были преодолены. Геринг доказал тюремщикам, что «маршалов не вешают» И не только доказать, но и написать им об этом в предсмертной записке. Весть об этом дошла до членов суда молниеносно и передалась, конечно же, советской делегации. В этот же день начались поиски ответов на множество вопросов, главным из которых был, кто и когда передал яд подсудимому. «Под подозрением оказывались все, кто по разным поводам и без повода встречался с ним в тюрьме и во Дворце Юстиции. Была создана специальная комиссия по расследованию обстоятельств самоубийства. Наиболее вероятна версия с участием офицера американской охраны Джека Уиллиса. Романтична, но очень маловероятна, я бы сказала «по техническим причинам», версия о передачи ампулы с поцелуем. Впрочем, время от времени она всплывает в печати».
Но на тот момент все переживания и страхи были обострены до предела. Два иностранца, два свидетеля этого инцидента, совершенно не обязаны были молчать. А на фоне происходящих событий можно было сделать на этом скандале славу и огромные деньги. Сколько раз я слышала от Татьяны Сергеевны фразу: «Какое счастье, что у него не было фотоаппарата! Какое счастье….»
Написать об этом случае Татьяна Ступникова решилась только через пятьдесят лет.