Дмитрий Быков
Дмитрий Быков
На устах у бомонда московского
актуальнее новости нет:
обвинение для Ходорковского
попросило четырнадцать лет.
Это ж, братцы, другая стилистика!
Накатило неведомо что:
словно мы поиграли в три листика,
а попали обратно в очко.
Уж от счастья успел нализаться я,
от восторга на стену полез -
начинается модернизация,
инновация, Химкинский лес!
Чуть в финансах наметилась паника,
а в бюджете случился изъян -
как на первом сплошная Германика,
в Академии - Асламазян!
И цензура частично забанена -
задолбала, в конце-то концов, -
чуть в Москве утвердили Собянина,
на экране явился Немцов!
До того изменилась риторика,
что почти испарился застой
и явился, по мненью историка,
пятьдесят, извините, шестой:
в тоне власти и в рокерском лепете
мне помстился призыв «Оттянись!» -
но сидят Ходорковский и Лебедев,
и заткнись, дорогой оптимист.
Уж казалось: довольно, о Господи.
Вот и срока последняя треть,
и уже невозможно без слез, поди,
на позорище это смотреть.
Адвокаты, сменяяся вахтенно,
прокуроров приперли к стене;
постепенно фамилия Лахтина
нарицательной стала в стране,
и, от горького смеха постанывая,
весь народ, до гламурных чудил,
на судилище это Басманное
как в Театр Сатиры ходил;
собирались, болезные, затемно,
чтоб на лучшее место пролезть…
Отомстили вполне показательно,
раздербанили ЮКОС как есть,
потоптались быками на выпасе,
а на Запад махнули рукой, -
но теперь-то, казалось бы, выпусти,
если ты прогрессивный такой!
По словам преподобного Сергия,
высший подвиг - в прощенье врага…
Но смешно ожидать милосердия.
Милосердия нет ни фига.
Я заметил, что местные паттерны
повторением вечным грозят.
Все возвратно - они поступательны:
шаг вперед - и сейчас же назад.
Оппозицию нашу опальную
задолбало движенье светил:
чуть Сурков разрешил Триумфальную,
как Собянин ее запретил.
Чуть свободой повеяло вроде бы -
возрастает Володина прыть,
а когда торжествуют Володины,
то свободу забыть и зарыть.
Неудобно в Отечестве хордовым:
здесь не любят стволов и опор.
Но теперь, после случая с Ходором,
я подумал - и в общем допер.
Хоть подобное соположение
вам покажется в чем-то срамно,
где я видел такое движение?
Для чего характерно оно?
Для махания веткой омеловою?
Для катанья на лыжах в снегу?
Вроде сам его часто проделываю,
а припомнить никак не могу…
Только вроде просвет открывается -
продолжается та же байда.
Как же точно оно называется,
если двигать туда и сюда?
То поманят волшебные фикции -
но ведь Ходор не Чепмен, не Бут.
Эта вещь называется «фрикции»,
потому что нас с вами ___ .
Но лгут эти пафосные аналогии!
Наше время по кругу течет.
И поэтому, думают многие,
тут скрывается хитрый расчет.
Если сроки начнут поглощаться там
и четырнадцать будет второй,
должен выйти в две тыщи семнадцатом
несгибаемо стойкий герой.
Это значит, что дата назначена
и видна в непроглядном дыму;
то, что Ленин проделывал начерно,
надо набело сделать ему.
И величье, что ныне затеряно,
расцветет и утроится впредь -
для того это все и затеяно.
Ради этого можно терпеть.
На устах у бомонда московского
актуальнее новости нет:
обвинение для Ходорковского
попросило четырнадцать лет.
Это ж, братцы, другая стилистика!
Накатило неведомо что:
словно мы поиграли в три листика,
а попали обратно в очко.
Уж от счастья успел нализаться я,
от восторга на стену полез -
начинается модернизация,
инновация, Химкинский лес!
Чуть в финансах наметилась паника,
а в бюджете случился изъян -
как на первом сплошная Германика,
в Академии - Асламазян!
И цензура частично забанена -
задолбала, в конце-то концов, -
чуть в Москве утвердили Собянина,
на экране явился Немцов!
До того изменилась риторика,
что почти испарился застой
и явился, по мненью историка,
пятьдесят, извините, шестой:
в тоне власти и в рокерском лепете
мне помстился призыв «Оттянись!» -
но сидят Ходорковский и Лебедев,
и заткнись, дорогой оптимист.
Уж казалось: довольно, о Господи.
Вот и срока последняя треть,
и уже невозможно без слез, поди,
на позорище это смотреть.
Адвокаты, сменяяся вахтенно,
прокуроров приперли к стене;
постепенно фамилия Лахтина
нарицательной стала в стране,
и, от горького смеха постанывая,
весь народ, до гламурных чудил,
на судилище это Басманное
как в Театр Сатиры ходил;
собирались, болезные, затемно,
чтоб на лучшее место пролезть…
Отомстили вполне показательно,
раздербанили ЮКОС как есть,
потоптались быками на выпасе,
а на Запад махнули рукой, -
но теперь-то, казалось бы, выпусти,
если ты прогрессивный такой!
По словам преподобного Сергия,
высший подвиг - в прощенье врага…
Но смешно ожидать милосердия.
Милосердия нет ни фига.
Я заметил, что местные паттерны
повторением вечным грозят.
Все возвратно - они поступательны:
шаг вперед - и сейчас же назад.
Оппозицию нашу опальную
задолбало движенье светил:
чуть Сурков разрешил Триумфальную,
как Собянин ее запретил.
Чуть свободой повеяло вроде бы -
возрастает Володина прыть,
а когда торжествуют Володины,
то свободу забыть и зарыть.
Неудобно в Отечестве хордовым:
здесь не любят стволов и опор.
Но теперь, после случая с Ходором,
я подумал - и в общем допер.
Хоть подобное соположение
вам покажется в чем-то срамно,
где я видел такое движение?
Для чего характерно оно?
Для махания веткой омеловою?
Для катанья на лыжах в снегу?
Вроде сам его часто проделываю,
а припомнить никак не могу…
Только вроде просвет открывается -
продолжается та же байда.
Как же точно оно называется,
если двигать туда и сюда?
То поманят волшебные фикции -
но ведь Ходор не Чепмен, не Бут.
Эта вещь называется «фрикции»,
потому что нас с вами ___ .
Но лгут эти пафосные аналогии!
Наше время по кругу течет.
И поэтому, думают многие,
тут скрывается хитрый расчет.
Если сроки начнут поглощаться там
и четырнадцать будет второй,
должен выйти в две тыщи семнадцатом
несгибаемо стойкий герой.
Это значит, что дата назначена
и видна в непроглядном дыму;
то, что Ленин проделывал начерно,
надо набело сделать ему.
И величье, что ныне затеряно,
расцветет и утроится впредь -
для того это все и затеяно.
Ради этого можно терпеть.