Копенгагвиль.
Лежу я, значит, абсолютно голый в кровати.
Казалось бы, к чему одежда, когда я живу один?
Но в половине девятого утра я просыпаюсь от того, что по подъезду кто-то ходит и громко свистит.
Неожиданно я слышу, как дверь в квартире тихонько приоткрывается, и в комнату просовывает голову белобородый старичок.
Этот душистый на вид человечек исполняет все возможные обязанности в доме: приносит почту, моет полы, вкручивает лампочки, и прочее, и тому подобное. Но в это утро я, само собой разумеется, совершенно не был ему рад. Славу Богу, что на мне было одеяло, а то ведь и в этой принадлежности я иногда не вижу смысла, особенно когда отопление вовсю шпарит, а из окна палит пусть не горячее, но все же Солнце Копенгагвиля.
Старичок всего лишь сказал: "Гуден Морнинг", и ушел.
А я еще долго лежал растерянный и пытался осознать спросонья, как он смог зайти в квартиру.
Потом только я понял, что ночью скорее всего пришел катастрофически уставший и не запер дверь.
Казалось бы, к чему одежда, когда я живу один?
Но в половине девятого утра я просыпаюсь от того, что по подъезду кто-то ходит и громко свистит.
Неожиданно я слышу, как дверь в квартире тихонько приоткрывается, и в комнату просовывает голову белобородый старичок.
Этот душистый на вид человечек исполняет все возможные обязанности в доме: приносит почту, моет полы, вкручивает лампочки, и прочее, и тому подобное. Но в это утро я, само собой разумеется, совершенно не был ему рад. Славу Богу, что на мне было одеяло, а то ведь и в этой принадлежности я иногда не вижу смысла, особенно когда отопление вовсю шпарит, а из окна палит пусть не горячее, но все же Солнце Копенгагвиля.
Старичок всего лишь сказал: "Гуден Морнинг", и ушел.
А я еще долго лежал растерянный и пытался осознать спросонья, как он смог зайти в квартиру.
Потом только я понял, что ночью скорее всего пришел катастрофически уставший и не запер дверь.