Бабушки, читавшие Кьеркегора и Ницше
Лет сто пятьдесят назад жили люди не глупее нас. Увлекались философией, музыкой, изящно троллили друг друга на балах. Декаданс уже являет такую суровую сложность переживаний, до которой часто не успевает дорасти наш современник. Меня часто мучает эта мысль о нелинейности развития людей и культуры. Я кажусь себе очень странной и замороченной на фоне своей мамы, и тем более на фоне бабушки. Но ведь и во время мамы, и во время бабушки, и уж конечно в дореволюционные времена прабабушки жили такие же странные девицы, слагавшие стихи и увлекавшиеся философией. В моем родовой древе все просто - крестьяне, трактористы, уборщицы, врачи. Нормальные люди. И я, конечно, жутко странная на их фоне. Но ведь у декадентских девиц столетней давности были дети, и внуки, и многие из них относительно своих родственников сильно деградировали... пардон, опростились.
Так что кому-то не от кого было взять, и приходилось глупо тыкаться в попавшиеся книжки, а кому-то некому было передать собственную высокую культуру. Что уж говорить про то, в какую солянку превратила семейные и общественные связи русская революционная история. Никакого накопления культурного опыта. Одни обрывки. Получив диплом филолога и диплом философа до кучи, я продолжаю делать для себя такие открытия даже в русской культуре, что становится стыдно за свою безграмотность (вроде того, что "12 стульев" - гениальная книга). Так о какой новой русской культуре, о каких новых гениальных писателях может идти речь, если 90 процентов из 10 процентов условного "креативного класса" еще не успела переварить и десятой доли предшествующей культуры? Покажите мне здесь, в Новосибирске, семью потомственных интеллигентов, помнящих себя хотя бы на протяжении пяти-шести поколений! Где от прапрадеда остались хотя бы записи... Я буду ходить в эту семью в гости, как в храм. Все эти сумбурные рассуждения мне навеяло это стихотворение советского поэта Ильи Фонякова, о котором я, как водится, не слухом ни духом до сегодняшнего дня.
У моего приятеля
В качестве воспитателя
Была - да славиться ей в веках! -
Бабушка, говорившая на пяти языках.
Бабушка не была ни переводчиком, ни лингвистом.
Она когда-то окончила институт благородных девиц.
Она ходила в халате, засаленном и обвислом,
Читала философию и не любила художественных небылиц.
Она читала беспрерывно, бессистемно, бессонно
(Дольше всех светилось её окно в темноте)
Маркса, Пифагора, Кьеркегора, Ницше, Бергсона,
Конта, Канта, Ганди, «Униту» и «Юманите».
Семья моего приятеля вымерла во время блокады.
Промежуточных звеньев не стало: были только бабка и внук.
Юноша, лишённый родительского догляда,
В пору ломки голоса абсолютно отбился от рук.
С ним беседовать было некогда, он возвращался поздно,
Бывало, что выпивши, бывало, что не один.
Бабушка самоотверженно продолжала отыскивать подступ
К интеллекту внука - утешения её седин.
Почерком девическим, изящным до умопомрачения,
Пронесённым сквозь годы старения и потерь,
Она выписывала из книг наиболее примечательные изречения
И кнопками прикалывала их потомку на дверь.
Клочья экзистенциализма и диамата,
Словно коллекционные бабочки под стеклом,
Красовались, касаясь друг друга крылом,
И дверь была от записок лохмата.
Мы с приятелем смеялись, рассматривая её в упор,
И только недавно поняли, разобравшись толково:
Способ воспитания был не хуже любого другого.
Некоторые изречения помнятся и до сих пор.
Что вообще сберегли мы, а что - растратили?
Вспоминаю квартиру тесную на втором этаже.
Ну и бабушка была у моего приятеля!
Нынче таких не бывает уже.
Так что кому-то не от кого было взять, и приходилось глупо тыкаться в попавшиеся книжки, а кому-то некому было передать собственную высокую культуру. Что уж говорить про то, в какую солянку превратила семейные и общественные связи русская революционная история. Никакого накопления культурного опыта. Одни обрывки. Получив диплом филолога и диплом философа до кучи, я продолжаю делать для себя такие открытия даже в русской культуре, что становится стыдно за свою безграмотность (вроде того, что "12 стульев" - гениальная книга). Так о какой новой русской культуре, о каких новых гениальных писателях может идти речь, если 90 процентов из 10 процентов условного "креативного класса" еще не успела переварить и десятой доли предшествующей культуры? Покажите мне здесь, в Новосибирске, семью потомственных интеллигентов, помнящих себя хотя бы на протяжении пяти-шести поколений! Где от прапрадеда остались хотя бы записи... Я буду ходить в эту семью в гости, как в храм. Все эти сумбурные рассуждения мне навеяло это стихотворение советского поэта Ильи Фонякова, о котором я, как водится, не слухом ни духом до сегодняшнего дня.
У моего приятеля
В качестве воспитателя
Была - да славиться ей в веках! -
Бабушка, говорившая на пяти языках.
Бабушка не была ни переводчиком, ни лингвистом.
Она когда-то окончила институт благородных девиц.
Она ходила в халате, засаленном и обвислом,
Читала философию и не любила художественных небылиц.
Она читала беспрерывно, бессистемно, бессонно
(Дольше всех светилось её окно в темноте)
Маркса, Пифагора, Кьеркегора, Ницше, Бергсона,
Конта, Канта, Ганди, «Униту» и «Юманите».
Семья моего приятеля вымерла во время блокады.
Промежуточных звеньев не стало: были только бабка и внук.
Юноша, лишённый родительского догляда,
В пору ломки голоса абсолютно отбился от рук.
С ним беседовать было некогда, он возвращался поздно,
Бывало, что выпивши, бывало, что не один.
Бабушка самоотверженно продолжала отыскивать подступ
К интеллекту внука - утешения её седин.
Почерком девическим, изящным до умопомрачения,
Пронесённым сквозь годы старения и потерь,
Она выписывала из книг наиболее примечательные изречения
И кнопками прикалывала их потомку на дверь.
Клочья экзистенциализма и диамата,
Словно коллекционные бабочки под стеклом,
Красовались, касаясь друг друга крылом,
И дверь была от записок лохмата.
Мы с приятелем смеялись, рассматривая её в упор,
И только недавно поняли, разобравшись толково:
Способ воспитания был не хуже любого другого.
Некоторые изречения помнятся и до сих пор.
Что вообще сберегли мы, а что - растратили?
Вспоминаю квартиру тесную на втором этаже.
Ну и бабушка была у моего приятеля!
Нынче таких не бывает уже.