2.9 Неравенство
2.9.1 При замедлении экономики растёт доходность финансовых рынков
Углубившись в рассмотрение сценариев, связанных с ростом производительности труда, мы так и не ответили на поставленный вопрос: что происходит с той (напомню, основной) частью корпоративной прибыли, которая не была направлена на НИР, в условиях стагнации выпуска? Самое простой вариант «потратить» эту прибыль - выплатить акционерам в форме дивидендов. Действительно, распределенная прибыль как доля от общего объема корпоративной прибыли в США составила 35-45 процентов между 1950-ми и 1970-ми годами. Между 2001-м и 2010 годом крупнейшие американские компании распределили 94 процента своей прибыли, а лучшие британские компании - 89 процентов своей прибыли.
Есть и другое решение. Поскольку расширение выпуска профильной продукции невозможно по причине нехватки платежеспособного спроса, можно использовать заработанную прибыль для игры на рынках инвестиционных товаров, в основном финансовом. В последние пару десятилетий ряд корпораций активно расширяли свои финансовые подразделения, например: GE Capital компании General Electric, GMAC компании GM и Ford Finance компании Ford. Некоторые из них стали настолько значительными, что летом 2013 года Совет по надзору за финансовой стабильностью при правительстве США назвал самое крупное из них, GE Capital, одним из «системно важных финансовых институтов» (SIFI) - этот статус обычно получали только крупнейшие банки.
Если на финансовом рынке зарабатывают корпорации, что мешает частным акционерам реинвестировать на этот рынок те дивиденды, которые они от корпораций же и получили? Вспомним про кредиты, взятые банками у ФРС, и мы должны стать свидетелями постоянного притока средств в финансовый сектор. Так оно и есть: согласно расчетам Габриэля Палмы, в период с 1980-го по 2007 год соотношение запасов финансовых активов к мировому объему производства выросло с 1,2 до 4,4.
Столь серьёзная денежная накачка должна повышать доходность игры на финансовых рынках. По данным исследования, опубликованного в 2005 году, в США с середины 1960-х годов и до конца 1970-х норма прибыли у финансовых компаний была ниже, чем у нефинансовых. Но с начала 1980-х и до начала 2000-х годов (дата завершения исследования) норма прибыли финансовых компаний (при тенденции к повышению в диапазоне от 4 до 12 процентов) стала значительно выше, чем у нефинансовых (2-5 процентов). Вполне закономерно, что для многих корпораций в последнее время финансовые направления их деятельности были основным источником прибыли, затмевая их изначальную производственную направленность. В 2003 году компания GE получила 45 процентов своей прибыли от GE Capital. В 2004 году 80 процентов прибыли GM пришло от ее финансового отделения GMAC, в то время как в 2001-2003 годах компания Ford получала всю свою прибыль от Ford Finance.
2.9.2 Доходность капиталов растёт с ростом их размеров
Выше мы говорили о том, что вследствие эффекта сильного управленца, помноженного на эффект масштаба, товарные рынки постепенно смещаются к своему состоянию равновесия, которое соответствует монополизации отраслей. А как ведёт себя финансовый капитал? Будет ли он также стремиться к концентрации или его доходность не зависит от размера, а значит со временем равновесие в распределении между большими и маленькими состояниями не меняется? Пример исследования доходности капиталов в зависимости от их размера можно найти в работе Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке», где сравнивалась доходность целевых капиталов американских университетов. Это тот случай, когда имеются полные данные по осуществлённым вложениям и по доходности, собранные на протяжении относительно длительного периода и зависящие от размера начального капитала.
В настоящее время в США есть более 800 государственных и частных университетов, имеющих в управлении целевые капиталы. Они могут составлять от нескольких десятков миллионов долларов, как в случае Колледжа Северной Айовы (его целевой капитал составляет 11,5 млн. долларов и занимает 785-е место), до нескольких десятков миллиардов долларов. Первую строчку в рейтинге университетов по размеру целевого капитала занимает Гарвард (в начале 2010-х годов в его фонде было около 30 миллиардов долларов). В общей сложности в начале 2010-х годов эти целевые капиталы составляли в сумме около 400 миллиардов долларов, что составляет почти 1% от всего частного имущества, принадлежащего американским домохозяйствам. Основные выводы, которые можно извлечь из этих данных, приведены в нижеследующей таблице.
Вывод, который следует из анализа данной таблицы: доходность заметно возрастает при увеличении размеров целевого капитала. Если мы проанализируем инвестиционную стратегию различных университетов, то обнаружим, что все целевые капиталы представляют собой очень диверсифицированные портфели с явно выраженным предпочтением в пользу американских и зарубежных акций и облигаций частного сектора (государственные облигации, особенно те, что выпускаются Соединенными Штатами, приносят небольшой доход и никогда не превышают 10% от общего объёма инвестиций, практически полностью отсутствуя в самых крупных капиталах). По мере того, как мы поднимаемся вверх в иерархии целевых капиталов, мы можем наблюдать очень сильное увеличение «альтернативных стратегий», т.е. вложений в спекулятивные инвестиционные активы, такие как некотируемые акции (private equity), прежде всего иностранные (которые требуют серьёзной экспертизы); хеджевые фонды (hedge funds), деривативы, инвестиции в недвижимость и в сырьевые товары. Если мы исследуем масштабы всех этих «альтернативных вложений», которых объединяет только то, что они выходят за рамки классических финансовых вложений (акций, облигаций), доступных каждому, то мы увидим, что они составляют чуть более 10% в целевых капиталах меньше 50 млн. долларов, достигают 25% в тех, что составляют от 50 до 100 млн. долларов, 35% в капиталах от 100 до 500 млн. долларов, 45% в капиталах от 500 млн. до 1 миллиарда и, наконец, более 60% в целевых капиталах свыше 1 миллиарда долларов. Именно альтернативные вложения обеспечивают очень крупным целевым капиталам реальную доходность, приближающуюся к 10%. Тогда как самые скромные целевые капиталы вынуждены довольствоваться 5%.
Пикетти объясняет эти факты экономией на масштабе. Действительно, в настоящее время Гарвард ежегодно тратит около 100 миллионов долларов на управленческие затраты, связанные со своим целевым капиталом. Эта солидная сумма идёт на вознаграждение внушительной команды профессионалов в области управления инвестиционными портфелями. Однако относительно размеров целевого капитала (около 30 миллиардов долларов) эти расходы составят всего 0,3% в год. Что касается Колледжа Северной Айовы и его целевого капитала в размере 11,5 миллиона долларов, то, учитывая цены на рынке управленческих услуг, даже если он будет выделять на управленческие расходы 1%, т.е. 115 тысяч долларов в год, он будет вынужден довольствоваться случайным менеджером на пол- или даже на четверть ставки.
Соглашаясь с логикой Пикетти, разумно предположить, что «эффект сильного управленца» точно так же (если не сильнее) работает на финансовых рынках, как и на товарных. В таком случае должны быть свидетельства монополизации финансовых рынков. Ниал Фергюсон («Великое вырождение. Как разрушаются институты и гибнут государства») приводит такие цифры: «В наши дни в США всего десять многопрофильных финансовых организаций распоряжаются 3/4 финансовых активов, находящихся в доверительном управлении».
2.9.3 Следствия монополизации финансовых рынков
Малая группа в высокодоходной отрасли согласно логике Олсона должна достаточно быстро организоваться в картель для лоббирования своих интересов. Но финансовая отрасль превзошла в этом плане всех (появился даже термин «финансиализация» экономики). Давление финансового лобби привело к тому, что курс на дерегулирование финансовых институтов, начатый ещё при Рейгане, окончательно оформился в 1999 году отменой закона Гласса - Стигала (принятый в 1933 году, последний требовал разделения деятельности коммерческих и инвестиционных банков). “Изменения в законодательстве при Рейгане фактически покончили с ограничениями ипотечного кредитования времен «Нового курса» Рузвельта, - писал принстонский экономист Пол Кругман. - Лишь после рейгановского законотворчества бережливость постепенно ушла из американской жизни”. Также “во многом из-за дерегулирования при Рейгане” финансовая система “рисковала слишком сильно, располагая не слишком крупным капиталом”.
Как результат, «нынешняя система построена на обмане. Нет регулярно публикуемых, точных официальных балансовых отчетов. Огромные долги утаиваются. Нельзя верить даже текущим показателям доходов и расходов» (Ниал Фергюсон).
Современные правительства гораздо больше озабочены судьбой финансовых институтов (под предлогом too big to fail - «слишком большой, чтобы лопнуть»), чем остальной экономикой. После кризиса 2008 года Соединенные Штаты потратили гораздо больше средств на спасение банков (что позволило банкам сохранить свои щедрые бонусы), чем на то, чтобы помочь тем, кто потерял работу в результате рецессии (к которой страну банки и привели). Даже на случаи явного мошенничества в банковской сфере власти стараются закрывать глаза. В США список людей, с 2007 года отправленных за решетку за участие в надувании “ипотечного пузыря” и последующих событиях, смехотворно короток. Из английских банкиров наиболее сурово наказали бывшего управляющего Королевским банком Шотландии Фреда Гудвина: его (подумать только!) лишили рыцарского титула. «Нью-Йорк таймс» описывала, как Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC), призванная оградить вкладчиков от актов мошенничества, «постоянно помогала крупнейшим компаниям избежать наказаний, особенно в случае проявлений мошенничества» (Edward Wyatt, «S.E.C. Is Avoiding Tough Sanctions for Large Banks», New York Times, 03.02.2012, p. A1).
Наши рассуждения о поведении рынков предсказывали не только обогащение верхушки, но и стагнацию доходов внизу. Действительно, согласно данным американской статистики, за три предшествующих кризису 2008 года десятилетия заработная плата простых американцев практически не менялась. Средний заработок мужчины, работающего полный день, оставался неизменным почти треть века (скорректированный с учетом инфляции средний доход мужчины в 2011 году был $32 986, тогда как в 1968 году он составлял $33 880).
Молодые люди (в возрасте от 25 до 34 лет) без соответствующего образования испытывают едва ли не самые большие трудности; в среде людей со средним образованием за последние четверть века уровень доходов понизился на четверть. Но не так уж хорошо идут дела и у людей, получивших высшее образование, - их средний доход с учетом инфляции снизился на 10 % в период с 2000 по 2010 год.
2.9.4 Оценки неравенства, сделанные Пикетти
Нарастающая разница в доходах верхушки и остальной части общества должна вести к росту имущественного неравенства. Этой теме полностью посвящена работа Пикетти «Капитал в XXI веке», которую мы уже упоминали выше. Собранный Пикетти фактический материал подтвердил общую картину: имущественное неравенство в обществе действительно растёт. В частности, так выглядит доля 10% наиболее обеспеченных граждан США в национальном доходе страны (доля верхней децили):
Видно, что доля этой прослойки 10% наиболее обеспеченных граждан росла до Великой депрессии (1929 год), в максимуме на неё приходилось до 50% национального дохода. Потрясения Великой депрессии и последовавшие события - взлёт профсоюзного движения, принятие законов, регулирующих финансовые рынки, а также введение во время Второй мировой войны прогрессивной системы налогообложения, - снизили эту долю до примерно 33%. Начиная с 1980 года доля верхней децили вновь начала расти и достигла в новом тысячелетии уровня около 50% национального дохода.
Ещё больше впечатляет рост доли богатейшего 1% населения США (верхней центили). Доля национального дохода, приходящаяся на этот один процент наиболее богатых домохозяйств, выросла с 9% (в 1970 году) до 24 % (в 2007-м).
Данный график отражает общий доход (прибыль от владения имуществом и заработную плату). Неравенство в распределении доходов от капитала ещё больше. Львиная его доля (в 2007 году она оценивалась в 57 %) сосредоточивается в руках 1 процента верхушки.
График неравенства не по доходам, а по имуществу выглядит не столь впечатляюще. Ниже - распределение доли наиболее обеспеченных граждан в общем имуществе (верхней децили и верхней центили - 1% самых богатых):
Согласно графику, доля, например, верхней центили в Европе выросла до максимальных 60 с лишним процентов к 1910 году, упала до 20% к 1970-1980 годам, после чего показала слабый рост. В США эта же доля, стартуя с относительно небольших по сравнению с Европой 25%, описав такую же траекторию, к 2010 году немного превысила 33%. Учитывая резкое нарастание неравенства в доходах (предыдущий график), такой слабый рост неравенства в имуществе выглядит несколько странно. Мог ли Пикетти с коллегами что-то упустить? Думаю, да.
2.9.5 Данные Пикетти нуждаются в корректировке
Во-первых, в основе данных по размерам имущества в США лежат показатели ФРС, которые несколько занижены. Масштабы занижения оценить довольно трудно, так как собственники сегодняшнего дня предпочитают сложные схемы владения капиталами, в том числе при помощи офшоров. Основная причина появления таких схем - существенное увеличение налоговой нагрузки на доходы, которое началось по сути только в ХХ веке.
Во-вторых, Пикетти делает свои оценки доходов и имущества, исходя из предположения, что на протяжении периода с 1910 по 2010 год цены на имущественные активы росли в среднем с той же скоростью, что и индекс потребительских цен (с. 215). Если мы посмотрим на индекс потребительских цен в США
то увидим, что за период с 1990 по 2015 год индекс потребительских цен вырос менее чем в два раза (со 130 до 240).
Рост ВВП:
за это же время был почти 3-кратным (с 6000 до чуть менее 18000 млрд. долларов),
Индекс Nasdaq-composite
(акции - один из видов имущественных активов, учитываемых в расчетах Пикетти) вырос в 10 раз (с 0,5К до 5К). Даже если предположить, что цены на акции нужно сравнивать не с индексом потребительских цен, а с индексом ВВП, мы всё равно получим трёхкратный рост стоимости акций относительно ВВП. Так что действительный рост имущественного неравенства будет выше, чем показано на графиках Пикетти. Гораздо выше.
В-третьих, Пикетти сравнивает только доходы, не принимая в расчёт, что существенная доля населения, в основном из наименее обеспеченных слоёв, несёт повышенные расходы, связанные с выплатой процентов по потребительским кредитам, кредитам на образование и жильё. К примеру, в США текущий долг домохозяйств составляет около 80% от ВВП, т.е. близок к одному году национального дохода. Далеко не все эти кредиты берутся по низким ставкам, так, согласно PriceWaterhouseCoopers 42% представителей возрастной группы 24-34 года вынуждены прибегать к краткосрочным кредитам "последней надежды".
2.9.6 Причины роста имущественного неравенства
По результатам анализа собранных данных Пикетти предлагает собственное объяснение роста имущественного неравенства. Он связывает его с тем, что в долгосрочной перспективе доходность капитала r всегда больше темпов экономического роста g:
r>g
Вплоть до XIX века темпы экономического роста во всех основных экономиках мира не превышали 1% в год. Доходность капитала составляла 4-5% в год, заметно превышая темпы роста. Если g=1%, а r=5%, то достаточно сберегать лишь пятую часть доходов с капитала и потреблять оставшиеся четыре пятых для того, чтобы капитал, унаследованный от предшествующего поколения, рос такими же темпами, что и экономика в целом. Если сберегать больше, например потому, что капитал достаточно велик для того, чтобы можно было вести приемлемый образ жизни, потребляя небольшую часть ежегодной ренты, то имущество будет расти быстрее, чем экономика в целом, а имущественное неравенство будет постепенно увеличиваться вне зависимости от трудовых доходов.
Это действительно так, но подобная схема объясняет скорее механизм поддержания имущественного неравенства, а не его возникновения. Кроме того, неясно, почему формула r>g остаётся верной на любом исследованном историческом промежутке. Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо понять, что стоит за термином «доходность капитала». Несмотря на кажущуюся очевидность, доходность g имеет сложную природу.
Во-первых, это может быть простая рента. Например, в 1700 году основную долю (4/7) капитала в Великобритании составляли земельные владения. Доходность капитала в данном случае - земельная рента, размер которой определялся возможностями выживания того социального слоя, который кормил всех остальных. Рост имущественного неравенства по схеме, описанной Пикетти, возможен, но его размер упирается в ограниченность предложения земельных участков - после того, как вся имеющаяся в государстве земля уже поделена, возможности рекапитализации заканчиваются. После этого рента банально «проедается» землевладельцами. Прирост капитала может идти только по линии сословных браков или государственного перераспределения.
Во-вторых, выше мы рассматривали пример расширенного воспроизводства (экстенсивного роста), из которого видно, что доходность капитала совпадает с темпом экономического роста. В нашем примере доходность капитала равнялась 30/500=0,06=6% для сектора 1 и 24/400=0,06=6% для сектора 2, темп экономического роста также был 6%. Таким образом, при расширенном воспроизводстве имеем
r=g
А что у нас с имущественным неравенством? Очень просто - в данной модели предполагается постоянство заработных плат, то есть, в отличие от модели Пикетти, неравенство растёт, причём темп роста неравенства совпадает с темпом экономического роста!
В-третьих, мы говорили о том, что прибыль разными предприятиями зарабатывается неравномерно. Самые успешные зарабатывают больше, причём работает положительная обратная связь - рост неравенства ускоряется по мере роста размеров предприятий, а значит, и капиталов.
Говорили мы и о четвертой причине - по мере торможения экономического роста прибыль производственных предприятий начинает выводиться на финансовые рынки, где провоцирует спекулятивный рост стоимости инвестиционных активов.
Всё перечисленное приводит нас к выводу, что по совокупности причин неравенство неизбежно должно расти. Однако в горизонте данных, собранных Пикетти, есть период резкого сокращения неравенства - в промежуток от первой до второй мировых войн. Что тогда произошло?
Практически во всех обществах в эпоху, предшествовавшую Первой мировой войне, картина была одинаковой. Структура доходов и имущества была таковой, что уровень жизни, которого можно достичь, добравшись до вершин иерархии наследственного имущества, был намного выше, чем могли обеспечить доходы, получаемые людьми, находившимися на вершине иерархии трудовых доходов. Сложилась ситуация, когда работа и вообще поведение в соответствии с нормами морали потеряли всякий смысл: если общественное неравенство в принципе безнравственно и неоправданно, почему нельзя дойти до верха безнравственности и завладеть капиталом любыми способами? Именно в этом, в разрушении общественной морали, лежала глубинная причина напряженности в обществах и в конечном итоге обеих мировых войн. Лишь когда в их итоге собственность и основанный на ней рентный паразитизм были основательно разрушены, наследство утратило значение по сравнению с прошлым, впервые в истории труд и образование стали самой надёжной дорогой наверх. Сказанное хорошо иллюстрирует следующий график:
Послевоенное общество, основанное на мелком бизнесе, породило массовый средний класс, доходы которого дали мощный стимул экономическому росту.
Расходы на аренду (один из показателей засилья паразитов в обществе) в послевоенные годы были минимальными в истории.
К сожалению, все текущие данные говорят о том, что мир если и не вернулся к тому состоянию, в котором находился перед Первой мировой войной, то очень быстро к нему движется. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать приближение очередного глобального конфликта.
2.10 Большие циклы рыночной экономики
Углубившись в рассмотрение сценариев, связанных с ростом производительности труда, мы так и не ответили на поставленный вопрос: что происходит с той (напомню, основной) частью корпоративной прибыли, которая не была направлена на НИР, в условиях стагнации выпуска? Самое простой вариант «потратить» эту прибыль - выплатить акционерам в форме дивидендов. Действительно, распределенная прибыль как доля от общего объема корпоративной прибыли в США составила 35-45 процентов между 1950-ми и 1970-ми годами. Между 2001-м и 2010 годом крупнейшие американские компании распределили 94 процента своей прибыли, а лучшие британские компании - 89 процентов своей прибыли.
Есть и другое решение. Поскольку расширение выпуска профильной продукции невозможно по причине нехватки платежеспособного спроса, можно использовать заработанную прибыль для игры на рынках инвестиционных товаров, в основном финансовом. В последние пару десятилетий ряд корпораций активно расширяли свои финансовые подразделения, например: GE Capital компании General Electric, GMAC компании GM и Ford Finance компании Ford. Некоторые из них стали настолько значительными, что летом 2013 года Совет по надзору за финансовой стабильностью при правительстве США назвал самое крупное из них, GE Capital, одним из «системно важных финансовых институтов» (SIFI) - этот статус обычно получали только крупнейшие банки.
Если на финансовом рынке зарабатывают корпорации, что мешает частным акционерам реинвестировать на этот рынок те дивиденды, которые они от корпораций же и получили? Вспомним про кредиты, взятые банками у ФРС, и мы должны стать свидетелями постоянного притока средств в финансовый сектор. Так оно и есть: согласно расчетам Габриэля Палмы, в период с 1980-го по 2007 год соотношение запасов финансовых активов к мировому объему производства выросло с 1,2 до 4,4.
Столь серьёзная денежная накачка должна повышать доходность игры на финансовых рынках. По данным исследования, опубликованного в 2005 году, в США с середины 1960-х годов и до конца 1970-х норма прибыли у финансовых компаний была ниже, чем у нефинансовых. Но с начала 1980-х и до начала 2000-х годов (дата завершения исследования) норма прибыли финансовых компаний (при тенденции к повышению в диапазоне от 4 до 12 процентов) стала значительно выше, чем у нефинансовых (2-5 процентов). Вполне закономерно, что для многих корпораций в последнее время финансовые направления их деятельности были основным источником прибыли, затмевая их изначальную производственную направленность. В 2003 году компания GE получила 45 процентов своей прибыли от GE Capital. В 2004 году 80 процентов прибыли GM пришло от ее финансового отделения GMAC, в то время как в 2001-2003 годах компания Ford получала всю свою прибыль от Ford Finance.
2.9.2 Доходность капиталов растёт с ростом их размеров
Выше мы говорили о том, что вследствие эффекта сильного управленца, помноженного на эффект масштаба, товарные рынки постепенно смещаются к своему состоянию равновесия, которое соответствует монополизации отраслей. А как ведёт себя финансовый капитал? Будет ли он также стремиться к концентрации или его доходность не зависит от размера, а значит со временем равновесие в распределении между большими и маленькими состояниями не меняется? Пример исследования доходности капиталов в зависимости от их размера можно найти в работе Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке», где сравнивалась доходность целевых капиталов американских университетов. Это тот случай, когда имеются полные данные по осуществлённым вложениям и по доходности, собранные на протяжении относительно длительного периода и зависящие от размера начального капитала.
В настоящее время в США есть более 800 государственных и частных университетов, имеющих в управлении целевые капиталы. Они могут составлять от нескольких десятков миллионов долларов, как в случае Колледжа Северной Айовы (его целевой капитал составляет 11,5 млн. долларов и занимает 785-е место), до нескольких десятков миллиардов долларов. Первую строчку в рейтинге университетов по размеру целевого капитала занимает Гарвард (в начале 2010-х годов в его фонде было около 30 миллиардов долларов). В общей сложности в начале 2010-х годов эти целевые капиталы составляли в сумме около 400 миллиардов долларов, что составляет почти 1% от всего частного имущества, принадлежащего американским домохозяйствам. Основные выводы, которые можно извлечь из этих данных, приведены в нижеследующей таблице.
Вывод, который следует из анализа данной таблицы: доходность заметно возрастает при увеличении размеров целевого капитала. Если мы проанализируем инвестиционную стратегию различных университетов, то обнаружим, что все целевые капиталы представляют собой очень диверсифицированные портфели с явно выраженным предпочтением в пользу американских и зарубежных акций и облигаций частного сектора (государственные облигации, особенно те, что выпускаются Соединенными Штатами, приносят небольшой доход и никогда не превышают 10% от общего объёма инвестиций, практически полностью отсутствуя в самых крупных капиталах). По мере того, как мы поднимаемся вверх в иерархии целевых капиталов, мы можем наблюдать очень сильное увеличение «альтернативных стратегий», т.е. вложений в спекулятивные инвестиционные активы, такие как некотируемые акции (private equity), прежде всего иностранные (которые требуют серьёзной экспертизы); хеджевые фонды (hedge funds), деривативы, инвестиции в недвижимость и в сырьевые товары. Если мы исследуем масштабы всех этих «альтернативных вложений», которых объединяет только то, что они выходят за рамки классических финансовых вложений (акций, облигаций), доступных каждому, то мы увидим, что они составляют чуть более 10% в целевых капиталах меньше 50 млн. долларов, достигают 25% в тех, что составляют от 50 до 100 млн. долларов, 35% в капиталах от 100 до 500 млн. долларов, 45% в капиталах от 500 млн. до 1 миллиарда и, наконец, более 60% в целевых капиталах свыше 1 миллиарда долларов. Именно альтернативные вложения обеспечивают очень крупным целевым капиталам реальную доходность, приближающуюся к 10%. Тогда как самые скромные целевые капиталы вынуждены довольствоваться 5%.
Пикетти объясняет эти факты экономией на масштабе. Действительно, в настоящее время Гарвард ежегодно тратит около 100 миллионов долларов на управленческие затраты, связанные со своим целевым капиталом. Эта солидная сумма идёт на вознаграждение внушительной команды профессионалов в области управления инвестиционными портфелями. Однако относительно размеров целевого капитала (около 30 миллиардов долларов) эти расходы составят всего 0,3% в год. Что касается Колледжа Северной Айовы и его целевого капитала в размере 11,5 миллиона долларов, то, учитывая цены на рынке управленческих услуг, даже если он будет выделять на управленческие расходы 1%, т.е. 115 тысяч долларов в год, он будет вынужден довольствоваться случайным менеджером на пол- или даже на четверть ставки.
Соглашаясь с логикой Пикетти, разумно предположить, что «эффект сильного управленца» точно так же (если не сильнее) работает на финансовых рынках, как и на товарных. В таком случае должны быть свидетельства монополизации финансовых рынков. Ниал Фергюсон («Великое вырождение. Как разрушаются институты и гибнут государства») приводит такие цифры: «В наши дни в США всего десять многопрофильных финансовых организаций распоряжаются 3/4 финансовых активов, находящихся в доверительном управлении».
2.9.3 Следствия монополизации финансовых рынков
Малая группа в высокодоходной отрасли согласно логике Олсона должна достаточно быстро организоваться в картель для лоббирования своих интересов. Но финансовая отрасль превзошла в этом плане всех (появился даже термин «финансиализация» экономики). Давление финансового лобби привело к тому, что курс на дерегулирование финансовых институтов, начатый ещё при Рейгане, окончательно оформился в 1999 году отменой закона Гласса - Стигала (принятый в 1933 году, последний требовал разделения деятельности коммерческих и инвестиционных банков). “Изменения в законодательстве при Рейгане фактически покончили с ограничениями ипотечного кредитования времен «Нового курса» Рузвельта, - писал принстонский экономист Пол Кругман. - Лишь после рейгановского законотворчества бережливость постепенно ушла из американской жизни”. Также “во многом из-за дерегулирования при Рейгане” финансовая система “рисковала слишком сильно, располагая не слишком крупным капиталом”.
Как результат, «нынешняя система построена на обмане. Нет регулярно публикуемых, точных официальных балансовых отчетов. Огромные долги утаиваются. Нельзя верить даже текущим показателям доходов и расходов» (Ниал Фергюсон).
Современные правительства гораздо больше озабочены судьбой финансовых институтов (под предлогом too big to fail - «слишком большой, чтобы лопнуть»), чем остальной экономикой. После кризиса 2008 года Соединенные Штаты потратили гораздо больше средств на спасение банков (что позволило банкам сохранить свои щедрые бонусы), чем на то, чтобы помочь тем, кто потерял работу в результате рецессии (к которой страну банки и привели). Даже на случаи явного мошенничества в банковской сфере власти стараются закрывать глаза. В США список людей, с 2007 года отправленных за решетку за участие в надувании “ипотечного пузыря” и последующих событиях, смехотворно короток. Из английских банкиров наиболее сурово наказали бывшего управляющего Королевским банком Шотландии Фреда Гудвина: его (подумать только!) лишили рыцарского титула. «Нью-Йорк таймс» описывала, как Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC), призванная оградить вкладчиков от актов мошенничества, «постоянно помогала крупнейшим компаниям избежать наказаний, особенно в случае проявлений мошенничества» (Edward Wyatt, «S.E.C. Is Avoiding Tough Sanctions for Large Banks», New York Times, 03.02.2012, p. A1).
Наши рассуждения о поведении рынков предсказывали не только обогащение верхушки, но и стагнацию доходов внизу. Действительно, согласно данным американской статистики, за три предшествующих кризису 2008 года десятилетия заработная плата простых американцев практически не менялась. Средний заработок мужчины, работающего полный день, оставался неизменным почти треть века (скорректированный с учетом инфляции средний доход мужчины в 2011 году был $32 986, тогда как в 1968 году он составлял $33 880).
Молодые люди (в возрасте от 25 до 34 лет) без соответствующего образования испытывают едва ли не самые большие трудности; в среде людей со средним образованием за последние четверть века уровень доходов понизился на четверть. Но не так уж хорошо идут дела и у людей, получивших высшее образование, - их средний доход с учетом инфляции снизился на 10 % в период с 2000 по 2010 год.
2.9.4 Оценки неравенства, сделанные Пикетти
Нарастающая разница в доходах верхушки и остальной части общества должна вести к росту имущественного неравенства. Этой теме полностью посвящена работа Пикетти «Капитал в XXI веке», которую мы уже упоминали выше. Собранный Пикетти фактический материал подтвердил общую картину: имущественное неравенство в обществе действительно растёт. В частности, так выглядит доля 10% наиболее обеспеченных граждан США в национальном доходе страны (доля верхней децили):
Видно, что доля этой прослойки 10% наиболее обеспеченных граждан росла до Великой депрессии (1929 год), в максимуме на неё приходилось до 50% национального дохода. Потрясения Великой депрессии и последовавшие события - взлёт профсоюзного движения, принятие законов, регулирующих финансовые рынки, а также введение во время Второй мировой войны прогрессивной системы налогообложения, - снизили эту долю до примерно 33%. Начиная с 1980 года доля верхней децили вновь начала расти и достигла в новом тысячелетии уровня около 50% национального дохода.
Ещё больше впечатляет рост доли богатейшего 1% населения США (верхней центили). Доля национального дохода, приходящаяся на этот один процент наиболее богатых домохозяйств, выросла с 9% (в 1970 году) до 24 % (в 2007-м).
Данный график отражает общий доход (прибыль от владения имуществом и заработную плату). Неравенство в распределении доходов от капитала ещё больше. Львиная его доля (в 2007 году она оценивалась в 57 %) сосредоточивается в руках 1 процента верхушки.
График неравенства не по доходам, а по имуществу выглядит не столь впечатляюще. Ниже - распределение доли наиболее обеспеченных граждан в общем имуществе (верхней децили и верхней центили - 1% самых богатых):
Согласно графику, доля, например, верхней центили в Европе выросла до максимальных 60 с лишним процентов к 1910 году, упала до 20% к 1970-1980 годам, после чего показала слабый рост. В США эта же доля, стартуя с относительно небольших по сравнению с Европой 25%, описав такую же траекторию, к 2010 году немного превысила 33%. Учитывая резкое нарастание неравенства в доходах (предыдущий график), такой слабый рост неравенства в имуществе выглядит несколько странно. Мог ли Пикетти с коллегами что-то упустить? Думаю, да.
2.9.5 Данные Пикетти нуждаются в корректировке
Во-первых, в основе данных по размерам имущества в США лежат показатели ФРС, которые несколько занижены. Масштабы занижения оценить довольно трудно, так как собственники сегодняшнего дня предпочитают сложные схемы владения капиталами, в том числе при помощи офшоров. Основная причина появления таких схем - существенное увеличение налоговой нагрузки на доходы, которое началось по сути только в ХХ веке.
Во-вторых, Пикетти делает свои оценки доходов и имущества, исходя из предположения, что на протяжении периода с 1910 по 2010 год цены на имущественные активы росли в среднем с той же скоростью, что и индекс потребительских цен (с. 215). Если мы посмотрим на индекс потребительских цен в США
то увидим, что за период с 1990 по 2015 год индекс потребительских цен вырос менее чем в два раза (со 130 до 240).
Рост ВВП:
за это же время был почти 3-кратным (с 6000 до чуть менее 18000 млрд. долларов),
Индекс Nasdaq-composite
(акции - один из видов имущественных активов, учитываемых в расчетах Пикетти) вырос в 10 раз (с 0,5К до 5К). Даже если предположить, что цены на акции нужно сравнивать не с индексом потребительских цен, а с индексом ВВП, мы всё равно получим трёхкратный рост стоимости акций относительно ВВП. Так что действительный рост имущественного неравенства будет выше, чем показано на графиках Пикетти. Гораздо выше.
В-третьих, Пикетти сравнивает только доходы, не принимая в расчёт, что существенная доля населения, в основном из наименее обеспеченных слоёв, несёт повышенные расходы, связанные с выплатой процентов по потребительским кредитам, кредитам на образование и жильё. К примеру, в США текущий долг домохозяйств составляет около 80% от ВВП, т.е. близок к одному году национального дохода. Далеко не все эти кредиты берутся по низким ставкам, так, согласно PriceWaterhouseCoopers 42% представителей возрастной группы 24-34 года вынуждены прибегать к краткосрочным кредитам "последней надежды".
2.9.6 Причины роста имущественного неравенства
По результатам анализа собранных данных Пикетти предлагает собственное объяснение роста имущественного неравенства. Он связывает его с тем, что в долгосрочной перспективе доходность капитала r всегда больше темпов экономического роста g:
r>g
Вплоть до XIX века темпы экономического роста во всех основных экономиках мира не превышали 1% в год. Доходность капитала составляла 4-5% в год, заметно превышая темпы роста. Если g=1%, а r=5%, то достаточно сберегать лишь пятую часть доходов с капитала и потреблять оставшиеся четыре пятых для того, чтобы капитал, унаследованный от предшествующего поколения, рос такими же темпами, что и экономика в целом. Если сберегать больше, например потому, что капитал достаточно велик для того, чтобы можно было вести приемлемый образ жизни, потребляя небольшую часть ежегодной ренты, то имущество будет расти быстрее, чем экономика в целом, а имущественное неравенство будет постепенно увеличиваться вне зависимости от трудовых доходов.
Это действительно так, но подобная схема объясняет скорее механизм поддержания имущественного неравенства, а не его возникновения. Кроме того, неясно, почему формула r>g остаётся верной на любом исследованном историческом промежутке. Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо понять, что стоит за термином «доходность капитала». Несмотря на кажущуюся очевидность, доходность g имеет сложную природу.
Во-первых, это может быть простая рента. Например, в 1700 году основную долю (4/7) капитала в Великобритании составляли земельные владения. Доходность капитала в данном случае - земельная рента, размер которой определялся возможностями выживания того социального слоя, который кормил всех остальных. Рост имущественного неравенства по схеме, описанной Пикетти, возможен, но его размер упирается в ограниченность предложения земельных участков - после того, как вся имеющаяся в государстве земля уже поделена, возможности рекапитализации заканчиваются. После этого рента банально «проедается» землевладельцами. Прирост капитала может идти только по линии сословных браков или государственного перераспределения.
Во-вторых, выше мы рассматривали пример расширенного воспроизводства (экстенсивного роста), из которого видно, что доходность капитала совпадает с темпом экономического роста. В нашем примере доходность капитала равнялась 30/500=0,06=6% для сектора 1 и 24/400=0,06=6% для сектора 2, темп экономического роста также был 6%. Таким образом, при расширенном воспроизводстве имеем
r=g
А что у нас с имущественным неравенством? Очень просто - в данной модели предполагается постоянство заработных плат, то есть, в отличие от модели Пикетти, неравенство растёт, причём темп роста неравенства совпадает с темпом экономического роста!
В-третьих, мы говорили о том, что прибыль разными предприятиями зарабатывается неравномерно. Самые успешные зарабатывают больше, причём работает положительная обратная связь - рост неравенства ускоряется по мере роста размеров предприятий, а значит, и капиталов.
Говорили мы и о четвертой причине - по мере торможения экономического роста прибыль производственных предприятий начинает выводиться на финансовые рынки, где провоцирует спекулятивный рост стоимости инвестиционных активов.
Всё перечисленное приводит нас к выводу, что по совокупности причин неравенство неизбежно должно расти. Однако в горизонте данных, собранных Пикетти, есть период резкого сокращения неравенства - в промежуток от первой до второй мировых войн. Что тогда произошло?
Практически во всех обществах в эпоху, предшествовавшую Первой мировой войне, картина была одинаковой. Структура доходов и имущества была таковой, что уровень жизни, которого можно достичь, добравшись до вершин иерархии наследственного имущества, был намного выше, чем могли обеспечить доходы, получаемые людьми, находившимися на вершине иерархии трудовых доходов. Сложилась ситуация, когда работа и вообще поведение в соответствии с нормами морали потеряли всякий смысл: если общественное неравенство в принципе безнравственно и неоправданно, почему нельзя дойти до верха безнравственности и завладеть капиталом любыми способами? Именно в этом, в разрушении общественной морали, лежала глубинная причина напряженности в обществах и в конечном итоге обеих мировых войн. Лишь когда в их итоге собственность и основанный на ней рентный паразитизм были основательно разрушены, наследство утратило значение по сравнению с прошлым, впервые в истории труд и образование стали самой надёжной дорогой наверх. Сказанное хорошо иллюстрирует следующий график:
Послевоенное общество, основанное на мелком бизнесе, породило массовый средний класс, доходы которого дали мощный стимул экономическому росту.
Расходы на аренду (один из показателей засилья паразитов в обществе) в послевоенные годы были минимальными в истории.
К сожалению, все текущие данные говорят о том, что мир если и не вернулся к тому состоянию, в котором находился перед Первой мировой войной, то очень быстро к нему движется. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать приближение очередного глобального конфликта.
2.10 Большие циклы рыночной экономики