Дорога назад
Я не нашёл наш дом.
Я не помнил адреса, даже названия улицы, но знал дорогу от метро. Когда все необходимые повороты остались позади, и мне оставалось только идти вперёд по улице, на которой мы жили, мне вдруг стало казаться, что если ни о чём не думать и просто идти, глядя под ноги, то они сами приведут меня к нужной двери, и я открою её, всё так же ни о чём не думая, и, миновав парадную и прихожую, окажусь в комнате и увижу там тебя, такую, какой ты была тогда. А ты увидишь меня таким, каким я был тогда, и последние шесть лет окажутся просто особенно глубокой задумчивостью по пути с работы.
Многое осталось как прежде. Улица всё ещё раздваивалась, и на этой развилке всё ещё не появилось так нужного там светофора, а за ней всё так же было кафе с пышками, которое всё так же было закрыто. Я уверен, что видел его открытым, и даже что бывал внутри, но память сохранила его только таким - пустым и тёмным. Дальше шли знакомые жёлтые дома, но другая сторона улицы стала неузнаваема. На месте пустыря за стеной, на другой стороне которого по вечерам бесшумно ходили туда-сюда люменесцентные поезда, вырос целый микрорайон абсолютно новых домов, окружающих небольшую церковь, тоже обезоруживающе новую, с красным неоновым византийским крестом над входом и маленькой звонницей сбоку. Церковь выглядела как плохая, неуместная шутка.
В соседнем доме теперь был отель. Отель! Я проходил под аркой этого дома, чтобы выкинуть мусор в облюбованные огромными вальяжными крысами баки, а теперь - отель. Я зашёл проверить - баки были на месте. Что-то подсказывало мне, что и крысы тоже. Отель! Табличка на здании гласила, что в нём целых десять лет жил выдающийся химик и основоположник. Интересно, докучали ли крысы ему? А он им? В окне одной из комнат отеля, отмеченного богатым историческим прошлым и пикантной близостью к СИЗО №4, была видна коробка с надписью "ТАПОЧКИ Водолей". Если бы отель был здесь тогда, я бы отвёл тебя к этому окну и пошутил, мол, а если я предъявлю паспорт с датой рождения в феврале, то положена ли мне пара? Вряд ли бы ты нашла это очень забавным, но это бы меня не остановило. Меня почти никогда это не останавливало.
И вот после отеля память вдруг отказалась вести меня дальше. Передо мной было два или три смежных дома, и по фасаду я не мог сказать, который из них был нашим. Мне казалось, что я помню, но я боялся ошибиться. Было бы, действительно, глупо, стоять и глубокомысленно разглядывать дом, в котором я даже не жил. Ещё я неплохо помнил вид на двор, открывавшийся из окна кухни, так что если бы я смог найти путь в общий - ха, коммунальный - двор этих домов, я почти наверняка смог бы определить, какой из них наш.
"Наш". Всё время я говорю - "наш дом", но ведь он не был наш. Он едва ли был даже мой, я только временно снимал всего лишь одну комнату у нервной женщины, кинувшей меня впоследствие на какую-то достаточно огорчительную по тем временам сумму денег. Ты же просто жила там со мной. Временно. Никто из нас не знал, что конкретно это значило, но оба мы, кажется, осознавали, что всё это - временно.
Я делил эту комнату с тобой, а эту квартиру - с очень колоритными зарисовками в жанре "соль земли русской", двумя неунывающими мигрантами из Белоруси, выглядящими как заготовка для комедийного дуэта - один низкий и толстый, другой высокий и тощий, и парой тоже в каком-то смысле выдающихся химиков. Один из них был каскадёром и иногда бил жену. Жена его, впрочем, тоже кажется била. Другой уже совсем никем не был, и только иногда громко слушал Ласковый май и ругался с соседями. У него тоже была жена и довольно взрослые дети с такими выражениями лиц, что жалеть их было очень тяжело, хоть и точно было за что. Кроме них мы делили квартиру с тараканами и - в течение короткого и ужасного периода времени - с постельными клопами. Созерцание этих персонажей стало для меня лучшей вакциной от идеи топить тоску в алкоголе. Хотя если бы мне тогда рассказали, что через пару лет я буду частенько видеть тебя в состоянии, похожем на то, в котором регулярно видел этих двоих химиков и основоположников, это могло бы стать, наоборот, катализатором. Впрочем, как знать.
Но как бы плохо это всё не звучало, мы жили там, и это была хоть и неказистая, но настоящая жизнь. Если считать, что у того, что с нами случилось, есть конец, то это была самая середина. Наблюдательный глаз уже тогда мог бы заметить трещины, по которым всё продолжило расходиться, но наблюдательных глаз в той квартире ни у кого не было. Я был глуп и растерян. Ты была жестока. Но это не делает меня жертвой, поскольку и глупость моя, и иногда даже растерянность были хотя бы отчасти моим выбором. А может ты вообще не была жестока, может ты просто была собой. Я же - я и сейчас не уверен, что смог кем-то стать, а уж тогда я точно не был никем. И я отчаянно, истошно требовал от тебя помочь мне стать кем-то, осмыслить меня, я из последних сил хватался за возможность быть хотя бы Тем-Кто-С-Тобой.
И в то же время необходимость быть рядом с тобой тяготила меня. Она не всегда была необходимостью, я помнил времена, когда она была желанием. Потом привелегией, привычкой, и вот наконец стала тем, чем стала. Я вернул себе комнату в общежитии. Я стал проводить там один-два вечера в неделю. Я говорил, что это чтобы не опаздывать на первую пару, но это была неправда, и ты, думаю, знала. На самом деле я уезжал чтобы вынырнуть ненадолго из давящей пучины невысказанного разочарования, в которую мы оба стремительно погружались. Так продолжалось какое-то время. Потом ты, кажется, переехала к подруге. Я окончательно переехал в общежитие. Хозяйка квартиры так и не вернула залог. "Временно" наконец закончилось, и по-моему мы оба испытали от этого некоторое облегчение. Впереди было ещё несколько лет попыток дышать в этом безвоздушном пространстве, но хотя бы на время мы были спасены от необходимости делать это вместе.
Я прошёл чуть дальше и вдруг заметил перед дверью одного из подъездов собаку. Осмотрелся в поисках хозяина, ещё не успев заново привыкнуть к факту, что у собаки может не быть хозяина. Подошёл поближе. Собака была типичной дворовой породы, с очень грустными глазами. Она как-то потерянно стояла перед дверью в подъезд, то оглядываясь на неё, то глядя на что-то на противоположной стороне улицы. Теперь почему-то я был уверен, что это тот самый дом и тот самый подъезд. Было очень банально проводить какие-то параллели между собой и этой собакой, но удержаться от этого не было возможности.
Как и эта собака, я пришёл сюда постоять перед дверью. Чего ещё я ожидал? Что дверь откроется и кто-то впустит меня в тепло? Что ворошение старых воспоминаний чему-то меня научит, что-то объяснит? Что я смогу потом встретиться с тобой и поговорить об этом? "Был вчера возле дома, где мы жили в коммуналке. Помнишь как это было? Помнишь, как мы были счастливы в той комнате вдвоём? А потом - как не были?" Мне самому-то непонятно, что делать с этими воспоминаниями теперь, а это я их извлёк из пыли и нафталина. Вываливать их на тебя не входило в мои планы. Я не знаю, думаешь ли ты об этом теперь, и это твоё дело. Но я не буду рисковать и ковырять старые раны просто чтобы выговориться.
Я всё-таки нашёл наш дом, но я нашёл его не здесь. Впервые за долгое время я смог почувствовать время не как процесс, а как толщу материи столь же прозрачной, сколь и непроницаемой. Я нашёл наш дом за этим стеклом, и я нашёл нас. А потом, по дороге обратно к метро, потерял и то, и другое опять.
Я не помнил адреса, даже названия улицы, но знал дорогу от метро. Когда все необходимые повороты остались позади, и мне оставалось только идти вперёд по улице, на которой мы жили, мне вдруг стало казаться, что если ни о чём не думать и просто идти, глядя под ноги, то они сами приведут меня к нужной двери, и я открою её, всё так же ни о чём не думая, и, миновав парадную и прихожую, окажусь в комнате и увижу там тебя, такую, какой ты была тогда. А ты увидишь меня таким, каким я был тогда, и последние шесть лет окажутся просто особенно глубокой задумчивостью по пути с работы.
Многое осталось как прежде. Улица всё ещё раздваивалась, и на этой развилке всё ещё не появилось так нужного там светофора, а за ней всё так же было кафе с пышками, которое всё так же было закрыто. Я уверен, что видел его открытым, и даже что бывал внутри, но память сохранила его только таким - пустым и тёмным. Дальше шли знакомые жёлтые дома, но другая сторона улицы стала неузнаваема. На месте пустыря за стеной, на другой стороне которого по вечерам бесшумно ходили туда-сюда люменесцентные поезда, вырос целый микрорайон абсолютно новых домов, окружающих небольшую церковь, тоже обезоруживающе новую, с красным неоновым византийским крестом над входом и маленькой звонницей сбоку. Церковь выглядела как плохая, неуместная шутка.
В соседнем доме теперь был отель. Отель! Я проходил под аркой этого дома, чтобы выкинуть мусор в облюбованные огромными вальяжными крысами баки, а теперь - отель. Я зашёл проверить - баки были на месте. Что-то подсказывало мне, что и крысы тоже. Отель! Табличка на здании гласила, что в нём целых десять лет жил выдающийся химик и основоположник. Интересно, докучали ли крысы ему? А он им? В окне одной из комнат отеля, отмеченного богатым историческим прошлым и пикантной близостью к СИЗО №4, была видна коробка с надписью "ТАПОЧКИ Водолей". Если бы отель был здесь тогда, я бы отвёл тебя к этому окну и пошутил, мол, а если я предъявлю паспорт с датой рождения в феврале, то положена ли мне пара? Вряд ли бы ты нашла это очень забавным, но это бы меня не остановило. Меня почти никогда это не останавливало.
И вот после отеля память вдруг отказалась вести меня дальше. Передо мной было два или три смежных дома, и по фасаду я не мог сказать, который из них был нашим. Мне казалось, что я помню, но я боялся ошибиться. Было бы, действительно, глупо, стоять и глубокомысленно разглядывать дом, в котором я даже не жил. Ещё я неплохо помнил вид на двор, открывавшийся из окна кухни, так что если бы я смог найти путь в общий - ха, коммунальный - двор этих домов, я почти наверняка смог бы определить, какой из них наш.
"Наш". Всё время я говорю - "наш дом", но ведь он не был наш. Он едва ли был даже мой, я только временно снимал всего лишь одну комнату у нервной женщины, кинувшей меня впоследствие на какую-то достаточно огорчительную по тем временам сумму денег. Ты же просто жила там со мной. Временно. Никто из нас не знал, что конкретно это значило, но оба мы, кажется, осознавали, что всё это - временно.
Я делил эту комнату с тобой, а эту квартиру - с очень колоритными зарисовками в жанре "соль земли русской", двумя неунывающими мигрантами из Белоруси, выглядящими как заготовка для комедийного дуэта - один низкий и толстый, другой высокий и тощий, и парой тоже в каком-то смысле выдающихся химиков. Один из них был каскадёром и иногда бил жену. Жена его, впрочем, тоже кажется била. Другой уже совсем никем не был, и только иногда громко слушал Ласковый май и ругался с соседями. У него тоже была жена и довольно взрослые дети с такими выражениями лиц, что жалеть их было очень тяжело, хоть и точно было за что. Кроме них мы делили квартиру с тараканами и - в течение короткого и ужасного периода времени - с постельными клопами. Созерцание этих персонажей стало для меня лучшей вакциной от идеи топить тоску в алкоголе. Хотя если бы мне тогда рассказали, что через пару лет я буду частенько видеть тебя в состоянии, похожем на то, в котором регулярно видел этих двоих химиков и основоположников, это могло бы стать, наоборот, катализатором. Впрочем, как знать.
Но как бы плохо это всё не звучало, мы жили там, и это была хоть и неказистая, но настоящая жизнь. Если считать, что у того, что с нами случилось, есть конец, то это была самая середина. Наблюдательный глаз уже тогда мог бы заметить трещины, по которым всё продолжило расходиться, но наблюдательных глаз в той квартире ни у кого не было. Я был глуп и растерян. Ты была жестока. Но это не делает меня жертвой, поскольку и глупость моя, и иногда даже растерянность были хотя бы отчасти моим выбором. А может ты вообще не была жестока, может ты просто была собой. Я же - я и сейчас не уверен, что смог кем-то стать, а уж тогда я точно не был никем. И я отчаянно, истошно требовал от тебя помочь мне стать кем-то, осмыслить меня, я из последних сил хватался за возможность быть хотя бы Тем-Кто-С-Тобой.
И в то же время необходимость быть рядом с тобой тяготила меня. Она не всегда была необходимостью, я помнил времена, когда она была желанием. Потом привелегией, привычкой, и вот наконец стала тем, чем стала. Я вернул себе комнату в общежитии. Я стал проводить там один-два вечера в неделю. Я говорил, что это чтобы не опаздывать на первую пару, но это была неправда, и ты, думаю, знала. На самом деле я уезжал чтобы вынырнуть ненадолго из давящей пучины невысказанного разочарования, в которую мы оба стремительно погружались. Так продолжалось какое-то время. Потом ты, кажется, переехала к подруге. Я окончательно переехал в общежитие. Хозяйка квартиры так и не вернула залог. "Временно" наконец закончилось, и по-моему мы оба испытали от этого некоторое облегчение. Впереди было ещё несколько лет попыток дышать в этом безвоздушном пространстве, но хотя бы на время мы были спасены от необходимости делать это вместе.
Я прошёл чуть дальше и вдруг заметил перед дверью одного из подъездов собаку. Осмотрелся в поисках хозяина, ещё не успев заново привыкнуть к факту, что у собаки может не быть хозяина. Подошёл поближе. Собака была типичной дворовой породы, с очень грустными глазами. Она как-то потерянно стояла перед дверью в подъезд, то оглядываясь на неё, то глядя на что-то на противоположной стороне улицы. Теперь почему-то я был уверен, что это тот самый дом и тот самый подъезд. Было очень банально проводить какие-то параллели между собой и этой собакой, но удержаться от этого не было возможности.
Как и эта собака, я пришёл сюда постоять перед дверью. Чего ещё я ожидал? Что дверь откроется и кто-то впустит меня в тепло? Что ворошение старых воспоминаний чему-то меня научит, что-то объяснит? Что я смогу потом встретиться с тобой и поговорить об этом? "Был вчера возле дома, где мы жили в коммуналке. Помнишь как это было? Помнишь, как мы были счастливы в той комнате вдвоём? А потом - как не были?" Мне самому-то непонятно, что делать с этими воспоминаниями теперь, а это я их извлёк из пыли и нафталина. Вываливать их на тебя не входило в мои планы. Я не знаю, думаешь ли ты об этом теперь, и это твоё дело. Но я не буду рисковать и ковырять старые раны просто чтобы выговориться.
Я всё-таки нашёл наш дом, но я нашёл его не здесь. Впервые за долгое время я смог почувствовать время не как процесс, а как толщу материи столь же прозрачной, сколь и непроницаемой. Я нашёл наш дом за этим стеклом, и я нашёл нас. А потом, по дороге обратно к метро, потерял и то, и другое опять.