Складную лестницу носила в кармане. Всегда. Чаще всего для того, чтобы в темноте разглядывать названия улиц - с ее зрением иначе не увидишь, а это - с присущей ей неспособностью ориентироваться - гарантированная составляющая любой одинокой прогулки.
Сначала боялась, что люди подумают, когда увидят. Со временем поняла, что люди дальше своего носа не видят. Иногда ее лестничные приключения замечали пьяные - сторонилась их, как могла. Еще реже кто-то очень родной по духу предлагал подержать лестницу и даже помогал найтись и сориентироваться, а то и провожал прямо до дома, даже если не по пути.
За что бы ни бралась, всё удавалось. Рано или поздно. Хотя в начале всегда казалось непосильным, неподъемным и вообще не про нее. В конце концов ключевым оборачивалось слово «казалось».
Маски меняла штук по десять за день. На рекордные сто пятьдесят три вышла лишь однажды.
В одной жизни обожала сына, птиц и месить тесто. Выучилась печь медовые пряники с корицей и имбирем. И выкладывала их ежевечерне на подоконник - на радость голубям и соседским кошкам - такие сластены оказались. А сын научился из теста птиц лепить - пекли дружно, радостно и тут же отпускали в распахнутое окно - сын больше всего ценил свободу полёта.
Однажды во сне увидела дракона - жемчужно-лилового. Так испугалась, что проснулась. Да так удачно, что дракона с собой притащила. Пришлось искать заговоренную веревку, а за ближайшим лесом высаживать маки. Всем известно, что драконы редкостные сластены, и ничего вкуснее маков для них нет. А заговоренной веревкой, словно шарфом обматывала драконье горло - защищала от любителей покататься на его шее.
В следующей жизни так влюбилась в осень, что почти в ней растворилась. Остались лишь глаза да шуршащие вокруг листья - страшное зрелище для неподготовленных. Хорошо, сын не из таких. Собрался духом и вернул свет - буквально выкрал из парка фонарь с любимым маминым оранжевым светом и запихнул его в кружащие листья. Любовь до тла не сжег, но память о теле вернуть сумел.
В один прекрасный день так высоко забралась в горы, что нашла крохотного пегаса. Сначала отогревала его в ладошках, потом кормила горькими сумерками - вкусы пегасов никто предсказать не способен, особенно мелких. Назвала Петей. Любила, когда он оборачивался вокруг ее шеи и мурлыкал. Но ноги Пети быстро стали длинными, а копытца твердыми - синяки никакой леди ни к лицу, если только они не на коленках.
«Быстро же ты вымахал!» - чесала за ушком пегаса, который уже никак не помещался в квартире, а потому жил на балконе, обреченно свешивая длинные ноги через перила. - «Пора отпускать тебя». Петя мотал головой, не соглашаясь, и настойчиво предлагал отправиться в путь вместе - подставлял серебристый бок и призывно ржал. Летать на пегасе приятно.
Очень любила писать письма, а друзей так и не нажила. Записалась на курсы по каллиграфии, корпела над многочисленными прописями и ругалась на не получающиеся буквы. Но забывала обо всем, когда писала письма или подписывала открытки, укладывала их в красивые конверты и оставляла на скамейках в парках, на перилах многочисленных мостов, на сиденьях в такси и на полках в супермаркетах.
Работала еженощно, не смыкая глаз, - отлавливала падающие звезды. Сушила на крыше вместе с яблочной пастилой, перетирала в ступке до невесомой пыли и посыпала разноцветные кексы, что пекла для кондитерской за углом вот уже второй век. Надеялась, что так звезды исполнят больше желаний - покупатели в кондитерской не переводились даже в самые трудные времена.
Любила крыши. Они идеально подходили для смены змеиной кожи. А линяла она регулярно - раз в два года, не чаще. Кожа сходила ровно, чисто, обнажая светящиеся узоры на новой - каждый раз иного цвета. Берегла в эти дни себя особенно, заботилась и защищала.
Если приглашали - пела. Бывало сворачивалась в клубочек и запиралась в раковине, подобранной на берегу Лунного моря. Долго оборачивалась перламутром и обретала ровное мягкое свечение и округлость формы. Жаль быстро надоедало быть совершенством.
Лепила из серебра, словно из послушной глины, высокие узкие кувшины - никогда не угадаешь, что плещется в их внутренней темноте. Поила из этих кувшинов песчаные пустыни - достоверные выращивала оазисы и - их призрачных собратьев - миражи.
Жила в свое удовольствие, нанизывала драгоценные бусины опыта на кожаный шнурок и дарила прохожим. Тем длила себя бесконечно.