Прозащиту
Нелегкое это дело - бродить по тропам и стежкам науки. Особенно по тем из них, которые ведут к чему-то бюрократически-академическому, к гранту, например, или к титулу, это вам не опыты ставить и статистику считать в свое удовольствие, тут нужна изворотливость змеи и скрупулезность ювелира, дьявольское терпение и римское спокойствие. Про весь путь целиком я вам рассказывать не буду, а вот как готовилась к защите - поведаю. По свежим царапинам и следам :))
Итак, мы застаем меня примерно год назад, когда стало окончательно понятно, что отвертеться не удастся. Подсчитались опубликованные статьи, время, отпущенное факультетом на резвление по лабораториям и стажировкам, а также нервы, потраченные мною и моим научным руководителем друг на друга, и стало очевидно: пора!
Первым на полосе препятствий маячил экзамен по специальности (кажется, по-русски это называют кандидатским минимумом). В этом мне виделась нескольк ключевых проблем: а. я это не сдам б. точно не сдам. в. горантированно не сдам. Причины столь печального положения были следующие: на втором курсе института после сдачи биохимии, предтечи молекулярной биологии, я поклялась страшной клятвой, что в жизни к ней больше не притронусь, но именно биохимия, уже полноценно оформившаяся в молекулярную биологию, составляла добрую половину сдаваемого материала. Вторую половину составляла молекулярная и клеточная иммунология, которую нам в институте, строго говоря, почти не преподавали - ну, разве что клетки назвали и в микроскоп показали, да поведали о комплексе совместимости тканей. Я же, и по образованию, и по душевным предпочтениям более ориентированная на клинику со всяческими хворобами, симптомами, моноклональными антителами, во время докторантуры на лекции, конечно, хаживала, курсы посещала, но неизменно испытывала легкую тошноту от всех этих каскадов сигнализации и клеточных хороводов, и была не в силах удержать фокус внимания в пределах цикла Креббса, не говоря уже о более сложных хитросплетениях.
Скачав список тем для подготовки, я немедленно обнаружила в нем светлую сторону - целых десять вопросов были более или менее по клинике и болезням, и тут я была королевишна. Темная сторона заключалась в том, что остальные двести никак клиники не касались, и тут я была лягуха лягухой. Пришлось долго и вдумчиво целовать учебник. И не один, потому что молекулярная биология лучше всего изложена в англоязычном талмуде за авторством Лодиша, а молекулярную иммунологию кратко и сурово изложили местные светила, и она действительно очень ясная, четкая и очень по делу, особенно, если подкрепить ее учебником Бростоффа-Ройта, а тот в свою очередь дополнить учебником под редакцией Аббаса. Словом, я срослась с этими учебниками настолько, что стала просыпаться по ночам, если ни один обложечный угол не впивался в голову. Мне снились безиммунные мыши, почти лысые, наивные лимфоциты, улыбающиеся микроРНК и распределение зарядов на каждой из аминокислот. Уверена, что им всем я тоже снилась - так много и старательно я о них думала.
За месяц до экзамена, когда я получила официальное приглашение продемонстрировать свои знания такого-то июня, лихорадка достигла апогея, и, чтобы не сойти с ума от тоски и жары, пришлось выбраться ближайшую кофейню. За соседним столиком бормотали “глядите, вот тут глюкоза поступает в клетку”. “Допрыгалась” - подумала я обреченно и как-то даже без ужаса, но, приглядевшись, обнаружила в углу кофейни вполне обычных и вполне реальных персонажей. Взор был горящ только у юного очкастого бормотуна про глюкозу, второй юноша блуждал мученическими очами по странице учебника, два других просто спали, сложив головы макушка к макушке среди помятых бутербродов. Наблюдая за ними поверх собственных тетрадей и записей, я как-то даже взбодрилась - малышня готовилась к сдаче зачета по метаболизму грибов, и я поняла, что когда раздавали унылые участи, эти ребята были где-то впереди очереди и огребли за всех. В сравнении с грибами даже мышь выигрывает, не говоря о человеке, и я, вдохновленная этим иллюзорным превосходством, разом за полдня отмахала две главы, пока четверка грибофилов обреченно пережевывала синтез хитина. С тех пор я регулярно ходила в кафе, учиться стало веселее. А уж когда предводитель банды ботаников обзавелся водным пистолетом и подлой привычкой окатывать из него своих коллег, стоило тем заклевать носом, жизнь и вовсе приобрела восхитительный элемент неожиданности за чужой счет, что и требовалось моему измученному внезапной дисциплиной разуму.
Еще один качественный скачок в подготовке произошел благодаря обнаружению в интернете целых залежей роликов, демонстрирующих некоторые молекулярные процессы. О, сколько раз я желала всем этим не поленившимся людям здоровья, счастья и благополучия в личной жизни на вечные времена, поскольку даже самый кривой мультик из жизни С-протеиновых рецепторов оставлял в моей голове намного больше информации, чем два часа вдумчивого чтения.
Накануне дня икс во мне проснулся маньяк, благостно дремавший с самого института, и “на всякий случай” в рюкзак были уторканы все семь кило учебников с закладками, а также тетради и пособия с неразборчивыми пометками на полях (“на какой такой случай, позвольте узнать, если пользоваться учебниками вообще нельзя?!” - тщетно вопрошала я сама себя, торопливо и как бы незаметно запихивая поверх учебников еще и распечатки статей из Nature. “Пригодятся, пригодятся, моя прелессссть, ибо вдруг” - шептал и замолкал на самом интересном месте внутренний голос).
На следующее утро я двигалась в сторону трамвая по синусоиде, потому что организм на каблуках с законами физики и рюкзаком справлялся не очень - заносило. Кроме того, была и досадная тайна: во время вечерней примерки и отглажки выяснилось, что экзаменационно-презентационная одежда стала мне непозволительно велика. Пришлось нырять в нарнию, и если верх нашелся, то из юбок годной оказалась лишь одна, у которой к более или менее пристойному виду прилагались спасительные завязочки в районе талии. Правда, даже изящно подхваченное завязками, это подлое текстильное изделие вращалась вокруг меня во все стороны. Поскольку голова кружилась тоже, я в итоге по количеству вращающихся и живущих согласно собственным физическим законам элементов, приблизилась к небольшой галактике, так что синусоидальная траектория была не самым страшным вариантом из возможных.
По пути в Академию наук, где ждала экзаменационная комиссия, я узнала о том, что маршрут нужного мне автобуса выпрямлен и оптимизирован, так что в Академию автобус больше не заходит. Акт познания произошел путем озарения в момент, когда крыши Академии наук скрылись за холмом, а автобус так и не остановился. За пять минут до экзамена меня можно было застать на полупроселочной дороге с рюкзаком, на каблуках, во вращающейся юбке. Вполне несчастной. И злой.
Подозреваю, что именно злость за оставшиеся несколько минут донесла меня до ворот Академии, пронесла мимо привратников и вахтеров, которые даже останавливать меня не рискнули - просто молча нажимали на кнопки и открывали турникеты, и, наконец, шмякнула в кресло у двери, за которой гудела экзаменационная комиссия. Рядом сидела бледная сильно беременная девочка и всхлипывала. Оказалось, она уже “оттуда”, забыла устройство цитометра, перепутала пути активации комплемента и теперь ждет приговора. Я рассказала ей про автобус. Девочка немного утешилась и улыбнулась, но тут как раз пришла моя очередь предстать пред десять пар светлых профессорско-доцентских очей.
Остальное помнится смутно. Было шесть конвертов - по два вопроса из каждого. Без подготовки. Вся роскошь - выбрать, в каком порядке будешь отвечать. Язык тоже можно было выбрать, но всего из двух - чешского и английского. Во время ответа комиссия задает дополнительные вопросы, иногда отдаляясь от исходного на значительное расстояние. Очень помогают руки - когда теряются слова из обоих языков, начинаешь изображать, что видел в обучающих роликах на ютьюбе, жаль, что сидишь плотно придвинутый стулом к столу, поэтому ничего кроме рук и лица в пантомиму не включишь. А общем и целом - туман, туман, туман, и выходишь выжатый, как лимон. Комиссия, к счастью совещалась недолго: близился ланч и летние каникулы, всем хотелось есть, пить, на воздух и по лабораториям. Сказали: сдала, поздравляем, не забывайте больше про молекулярную структуру интерлейкина 17. Идите с миром. Направляясь по коридору к лестнице и не веря своему счастью, я не удержалась и подпрыгнула. Высоко. С многокилограммовым рюкзаком. На каблуках. Сзади раздались громкие аплодисменты. Так стыдно и счастливо одновременно мне не было, пожалуй, еще никогда.
Дальше по плану был, собственно, диссер. К счастью, сейчас Университет отходит от традиционных требований к работам и многостраничный талмуд, написанный по схеме вступление-теория-материалы и методы-практическая часть-заключение, уступает место более удобному и практичному варианту - сборнику статей за авторством претендента с комментариями к ним, кратким вступлением и дискуссией в конце.
Садясь писать вступление, я чувствовала себя Бахом и Гомером одновременно. Размяла пальцы, грохнула по клавишам, и понеслось: еще древние греки, Косьма и Дамиан, средневековая Италия, всеобщее взбудораженное гальванизированными лапками любопытство, Франкенштейн, первый провал переливания крови, робкие опыты с собаками, первая смерть из-за недоразумения с почкой, первые близнецы и вперед, вперед, мой читатель, к органам, выращенным из стволовых клеток, к родным и полностью идентичным, идеально совместимым почке и сердцу, и поджелудочной железе. И среди всей этой эпической вакханалии - мы со своим определением совместимости, молекулярными и генетическими факторами риска и сверхчувствительными методами диагностики отторжений плывем в метафорической лодке, сражаемся с непознанным и непонятным. Когда это увидел Тони, его чуть не хватил удар. Он решительно сказал: “Саша, я очень уважаю русскую литературу. Толстого там. Да. Особенно Толстого. Но нельзя ли покороче?! И выкинь к черту Франкенштейна!!! - и, помолчав, твердо добавил, - хотя Шелли я тоже очень уважаю”. Вступление, в итоге, сдулось со свистом денрожденного шарика, протащить в него удалось только итальянского хирурга эпохи Возрождения, остальное же стало скучно, строго и по делу. С двумя картинками и одной таблицей.
Кстати, пользуясь случаем, хочу сказать спасибо и пожелать плюс миллион к карме людям, которые сделали ресурс sci-hub, а также прекрасный гибрид соцсети, библиотеки и редактора для работы со ссылками - Mendeley. Без этих двух инструментов жизнь и особенно работа с цитатами и статьями была бы намного скучнее, муторней и неприятнее. И да, с каждым годом мое недоумение по поводу научных журналов растет и крепнет. В самой строгой и организованной области человеческой деятельности, науке, если присмотреться, царит тотальный хаос с оформлением цитат и уродливая диктатура коммерческих журналов, которые не платят ни авторам ни рецензентам, при этом закрывая контент от читателей и продавая электронные версии статей за чувствительные деньги, да сверх того еще и рекламными местами бойко приторговывают. Если это, извините, не жлобство, то что же?
Но вернемся к повествованию. Итак, мой труд прошел усушку, утруску и горнило контроля научным руководителем , в результате чего сжался со ста десяти страниц до семидесяти (не считая статей и библиогафии), а библиографию со словами “не надо выпендриваться” Тони не дрогнувшей рукой сократил вдвое.
Когда стала известна дата защиты, возникла необходимость посмотреть, как оно там у других. Увы, по моей специальности в ближайшие несколько месяцев защищаться никто не собирался. Пришлось отправиться в паломничество по другим кафедрам. У биохимиков все было строго: кандидата похвалили за работу и пожурили за то, что писал ее на чешском. Суровые, хотя и молодые, оппоненты высказались в том смысле, что “извините, но это ведь даже и не удобно, вся терминология - на английском, половины необходимых слов в чешском просто нет”. На что старенький седой профессор из аудитории внезапно сообщил, что он сорок лет преподает на этой кафедре именно этот предмет, делает это исключительно на чешском, и слов ему почему-то всегда хватало, и вот не желаете ли прямо сейчас...И стал выбираться из своего ряда. Оппоненты не желали. Они испуганно затаились, научрук защищавшегося немного взвыл, подхватил уже двинувшегося было к кафедре Профессора и вернул его на место. Больше течение защиты ничто не нарушало.
У биологов все было бодрее и начиналось еще в коридоре. Придя на кафедру, я обнаружила вокруг аудитории, где предполагалась защита, довольно плотную толпу. Осмотревшись, я подошла к двум ближайшим джентльменам, которые что-то увлеченно изучали на стене, и взаглянула меж их ушей на предмет интереса. На стене висело объявление об улиточьих бегах (см. иллюстрацию). “Молодежь, - говорил один другому, - до клеточных гонок по градиенту хемокинов еще не доросли!” “Ну и что, а я бы тряхнул стариной, ох, помню, всю первую стипендию проиграл на гонках!” - отвечал другой.
Я поздоровалась, извинилась, что отвлекаю благородных донов от беседы, и спросила, не началась ли защита. “Нет, - мотнул головой поклонник улиточьих бегов, - там сегодня магистры госы досдают, а кандидат в доктора вон стоит, над бутербродами трясется. Предупреждали его - не выпендривайся, тащи комиссии печенье и сухари, а он - “это нездоровая пища, люди будут голодные, на окне холодно, бутерброды не испортятся!” И что? Во-первых, холодильник, в котором он их держал, час назад сломался, а во-вторых, ну какое холодно - на улице плюс семь, на окнах соотвественно, как минимум плюс семнадцать и солнце. У него там сейчас такие жирные сальмонеллы по этим бутербродам ползают. И размножаются, размножаются... ” - товарищ дернул улиточного болельщика за рукав, тот осекся, покраснел, извинился и отошел.
Тут, к счастью, наконец, двери аудитории распахнулись, и оттуда выползли два взмыленных магистра. За ними высунулся кто-то взрослый и солидный, и деловито указав на кандидата-страдальца, велел: “Вы - заходите, - остальные свободны!” Народ возроптал. Как это так, мы пришли, послушать, поддержать, вот тут даже родственники и друзья имеются, и предъявили пожилую женщину, до того тихонько сидевшую в углу. “Вы кто?” - опешил главный по защите. “Бабушка, пан профессор, - негромко сказала женщина, - пришла вот на внука посмотреть. Такой день!” и она попыталась обнять пана профессора. Пан профессор ловко увернулся и захлопотал. Стул, бабушку, ее сумку, ее палку, общими усилиями переместили в аудиторию, потом пан профессор втолкнул туда же внука, а остальным через плечо бросил “Панове, расходитесь, аудитория маленькая, тут больше никто не поместится, мы да комиссия” и захлопнул дверь. Через секунду дверь снова приоткрылась, из нее юркнул кандидат схватил позабытую на окне коробку с бутербродами для комиссии и снова сгинул под пожелания удачи.
Народ, пороптав, стал расходиться. Мои давешние знакомые снова оказались рядом со мной. “Вообще, конечно, хочется посмотртеть. Вместе же работу делали, он там наши первые результаты будет докладывать,” - поделился один из них. Я согласилась, что да, ужасно обидно, я вот тоже специально пришла послушать. Друзья-биологи отползли куда-то вглубь коридора, а у меня было еще минут тридцать до заранее договоренной встречи с сестрой, и я решила, что посижу здесь еще немного, чтобы не болтаться на улице. Ну и потом - вдруг что интересное из-за двери услышу. Слышно, впрочем, было плохо. Зато, через пять минут со стороны лестницы раздался легкий грюк, и в конце кордора снова нарисовалась неразлучная пара улиточников. Они волокли стремянку. Неслабую такую, серьезную, стремянку, метра три в высоту. Подкравшись на цыпочках к аудитории, они, бесшумно расставили лестницу, и один взобрался наверх. Только сейчас я заметила, что чуть в стороне от двери аудитории под потолком было вделано окно, размером примерно пятьдесят на пятьдесят сантиметров. Причем, поскольку здание старое и стены толстые, в нише этого окна вполне мог уместиться один человек, что он и сделал, согнувшись в три погибели, но победно улыбаясь. Второй немедленно взобрался на освободившуюся лестницу и, с комфортом на ней утроившись, помахал мне с верхотуры. Я жестами выразила свое восхищение и молча откланялась.
Ну а через неделю была уже моя очередь трястись над печеньками и бутербродами, переживать из-за флешек и рассказывать комиссии о том, что составляло последние несколько лет существенную часть моей жизни и работы.
P.S.
Здесь мне хотелось бы сказать огромное спасибо за поддержку моим родителям и особенно - моей любимой младшей сестре, которая в день экзамена и в день защиты торчала в кафешке у ближайшей станции метро на случай, если что-то пойдет не так, и меня надо будет утешать, реанимировать и приводить в чувство :)) Дорогая О., ты - лучшая! :))
P.P.S.еще одно спасибо - моим коллегам по работе, с которыми, из-за которых и во многом благодаря которым, я довела этот научно-бюрократический квест до конца :))
P.P.P.S. а третье спасибо - моим друзьям и знакомым, всем тем, кто переживал, поддерживал, желал удачи, спрашивал как дела, звал в гости, приходил в гости, поил чаем и кормил вкусностями :))
P.P.P.P.S. И вот вам напоследок картинка с объявлением про улиточьи бега. По-моему, отличная аллегория докторантуры :))
Итак, мы застаем меня примерно год назад, когда стало окончательно понятно, что отвертеться не удастся. Подсчитались опубликованные статьи, время, отпущенное факультетом на резвление по лабораториям и стажировкам, а также нервы, потраченные мною и моим научным руководителем друг на друга, и стало очевидно: пора!
Первым на полосе препятствий маячил экзамен по специальности (кажется, по-русски это называют кандидатским минимумом). В этом мне виделась нескольк ключевых проблем: а. я это не сдам б. точно не сдам. в. горантированно не сдам. Причины столь печального положения были следующие: на втором курсе института после сдачи биохимии, предтечи молекулярной биологии, я поклялась страшной клятвой, что в жизни к ней больше не притронусь, но именно биохимия, уже полноценно оформившаяся в молекулярную биологию, составляла добрую половину сдаваемого материала. Вторую половину составляла молекулярная и клеточная иммунология, которую нам в институте, строго говоря, почти не преподавали - ну, разве что клетки назвали и в микроскоп показали, да поведали о комплексе совместимости тканей. Я же, и по образованию, и по душевным предпочтениям более ориентированная на клинику со всяческими хворобами, симптомами, моноклональными антителами, во время докторантуры на лекции, конечно, хаживала, курсы посещала, но неизменно испытывала легкую тошноту от всех этих каскадов сигнализации и клеточных хороводов, и была не в силах удержать фокус внимания в пределах цикла Креббса, не говоря уже о более сложных хитросплетениях.
Скачав список тем для подготовки, я немедленно обнаружила в нем светлую сторону - целых десять вопросов были более или менее по клинике и болезням, и тут я была королевишна. Темная сторона заключалась в том, что остальные двести никак клиники не касались, и тут я была лягуха лягухой. Пришлось долго и вдумчиво целовать учебник. И не один, потому что молекулярная биология лучше всего изложена в англоязычном талмуде за авторством Лодиша, а молекулярную иммунологию кратко и сурово изложили местные светила, и она действительно очень ясная, четкая и очень по делу, особенно, если подкрепить ее учебником Бростоффа-Ройта, а тот в свою очередь дополнить учебником под редакцией Аббаса. Словом, я срослась с этими учебниками настолько, что стала просыпаться по ночам, если ни один обложечный угол не впивался в голову. Мне снились безиммунные мыши, почти лысые, наивные лимфоциты, улыбающиеся микроРНК и распределение зарядов на каждой из аминокислот. Уверена, что им всем я тоже снилась - так много и старательно я о них думала.
За месяц до экзамена, когда я получила официальное приглашение продемонстрировать свои знания такого-то июня, лихорадка достигла апогея, и, чтобы не сойти с ума от тоски и жары, пришлось выбраться ближайшую кофейню. За соседним столиком бормотали “глядите, вот тут глюкоза поступает в клетку”. “Допрыгалась” - подумала я обреченно и как-то даже без ужаса, но, приглядевшись, обнаружила в углу кофейни вполне обычных и вполне реальных персонажей. Взор был горящ только у юного очкастого бормотуна про глюкозу, второй юноша блуждал мученическими очами по странице учебника, два других просто спали, сложив головы макушка к макушке среди помятых бутербродов. Наблюдая за ними поверх собственных тетрадей и записей, я как-то даже взбодрилась - малышня готовилась к сдаче зачета по метаболизму грибов, и я поняла, что когда раздавали унылые участи, эти ребята были где-то впереди очереди и огребли за всех. В сравнении с грибами даже мышь выигрывает, не говоря о человеке, и я, вдохновленная этим иллюзорным превосходством, разом за полдня отмахала две главы, пока четверка грибофилов обреченно пережевывала синтез хитина. С тех пор я регулярно ходила в кафе, учиться стало веселее. А уж когда предводитель банды ботаников обзавелся водным пистолетом и подлой привычкой окатывать из него своих коллег, стоило тем заклевать носом, жизнь и вовсе приобрела восхитительный элемент неожиданности за чужой счет, что и требовалось моему измученному внезапной дисциплиной разуму.
Еще один качественный скачок в подготовке произошел благодаря обнаружению в интернете целых залежей роликов, демонстрирующих некоторые молекулярные процессы. О, сколько раз я желала всем этим не поленившимся людям здоровья, счастья и благополучия в личной жизни на вечные времена, поскольку даже самый кривой мультик из жизни С-протеиновых рецепторов оставлял в моей голове намного больше информации, чем два часа вдумчивого чтения.
Накануне дня икс во мне проснулся маньяк, благостно дремавший с самого института, и “на всякий случай” в рюкзак были уторканы все семь кило учебников с закладками, а также тетради и пособия с неразборчивыми пометками на полях (“на какой такой случай, позвольте узнать, если пользоваться учебниками вообще нельзя?!” - тщетно вопрошала я сама себя, торопливо и как бы незаметно запихивая поверх учебников еще и распечатки статей из Nature. “Пригодятся, пригодятся, моя прелессссть, ибо вдруг” - шептал и замолкал на самом интересном месте внутренний голос).
На следующее утро я двигалась в сторону трамвая по синусоиде, потому что организм на каблуках с законами физики и рюкзаком справлялся не очень - заносило. Кроме того, была и досадная тайна: во время вечерней примерки и отглажки выяснилось, что экзаменационно-презентационная одежда стала мне непозволительно велика. Пришлось нырять в нарнию, и если верх нашелся, то из юбок годной оказалась лишь одна, у которой к более или менее пристойному виду прилагались спасительные завязочки в районе талии. Правда, даже изящно подхваченное завязками, это подлое текстильное изделие вращалась вокруг меня во все стороны. Поскольку голова кружилась тоже, я в итоге по количеству вращающихся и живущих согласно собственным физическим законам элементов, приблизилась к небольшой галактике, так что синусоидальная траектория была не самым страшным вариантом из возможных.
По пути в Академию наук, где ждала экзаменационная комиссия, я узнала о том, что маршрут нужного мне автобуса выпрямлен и оптимизирован, так что в Академию автобус больше не заходит. Акт познания произошел путем озарения в момент, когда крыши Академии наук скрылись за холмом, а автобус так и не остановился. За пять минут до экзамена меня можно было застать на полупроселочной дороге с рюкзаком, на каблуках, во вращающейся юбке. Вполне несчастной. И злой.
Подозреваю, что именно злость за оставшиеся несколько минут донесла меня до ворот Академии, пронесла мимо привратников и вахтеров, которые даже останавливать меня не рискнули - просто молча нажимали на кнопки и открывали турникеты, и, наконец, шмякнула в кресло у двери, за которой гудела экзаменационная комиссия. Рядом сидела бледная сильно беременная девочка и всхлипывала. Оказалось, она уже “оттуда”, забыла устройство цитометра, перепутала пути активации комплемента и теперь ждет приговора. Я рассказала ей про автобус. Девочка немного утешилась и улыбнулась, но тут как раз пришла моя очередь предстать пред десять пар светлых профессорско-доцентских очей.
Остальное помнится смутно. Было шесть конвертов - по два вопроса из каждого. Без подготовки. Вся роскошь - выбрать, в каком порядке будешь отвечать. Язык тоже можно было выбрать, но всего из двух - чешского и английского. Во время ответа комиссия задает дополнительные вопросы, иногда отдаляясь от исходного на значительное расстояние. Очень помогают руки - когда теряются слова из обоих языков, начинаешь изображать, что видел в обучающих роликах на ютьюбе, жаль, что сидишь плотно придвинутый стулом к столу, поэтому ничего кроме рук и лица в пантомиму не включишь. А общем и целом - туман, туман, туман, и выходишь выжатый, как лимон. Комиссия, к счастью совещалась недолго: близился ланч и летние каникулы, всем хотелось есть, пить, на воздух и по лабораториям. Сказали: сдала, поздравляем, не забывайте больше про молекулярную структуру интерлейкина 17. Идите с миром. Направляясь по коридору к лестнице и не веря своему счастью, я не удержалась и подпрыгнула. Высоко. С многокилограммовым рюкзаком. На каблуках. Сзади раздались громкие аплодисменты. Так стыдно и счастливо одновременно мне не было, пожалуй, еще никогда.
Дальше по плану был, собственно, диссер. К счастью, сейчас Университет отходит от традиционных требований к работам и многостраничный талмуд, написанный по схеме вступление-теория-материалы и методы-практическая часть-заключение, уступает место более удобному и практичному варианту - сборнику статей за авторством претендента с комментариями к ним, кратким вступлением и дискуссией в конце.
Садясь писать вступление, я чувствовала себя Бахом и Гомером одновременно. Размяла пальцы, грохнула по клавишам, и понеслось: еще древние греки, Косьма и Дамиан, средневековая Италия, всеобщее взбудораженное гальванизированными лапками любопытство, Франкенштейн, первый провал переливания крови, робкие опыты с собаками, первая смерть из-за недоразумения с почкой, первые близнецы и вперед, вперед, мой читатель, к органам, выращенным из стволовых клеток, к родным и полностью идентичным, идеально совместимым почке и сердцу, и поджелудочной железе. И среди всей этой эпической вакханалии - мы со своим определением совместимости, молекулярными и генетическими факторами риска и сверхчувствительными методами диагностики отторжений плывем в метафорической лодке, сражаемся с непознанным и непонятным. Когда это увидел Тони, его чуть не хватил удар. Он решительно сказал: “Саша, я очень уважаю русскую литературу. Толстого там. Да. Особенно Толстого. Но нельзя ли покороче?! И выкинь к черту Франкенштейна!!! - и, помолчав, твердо добавил, - хотя Шелли я тоже очень уважаю”. Вступление, в итоге, сдулось со свистом денрожденного шарика, протащить в него удалось только итальянского хирурга эпохи Возрождения, остальное же стало скучно, строго и по делу. С двумя картинками и одной таблицей.
Кстати, пользуясь случаем, хочу сказать спасибо и пожелать плюс миллион к карме людям, которые сделали ресурс sci-hub, а также прекрасный гибрид соцсети, библиотеки и редактора для работы со ссылками - Mendeley. Без этих двух инструментов жизнь и особенно работа с цитатами и статьями была бы намного скучнее, муторней и неприятнее. И да, с каждым годом мое недоумение по поводу научных журналов растет и крепнет. В самой строгой и организованной области человеческой деятельности, науке, если присмотреться, царит тотальный хаос с оформлением цитат и уродливая диктатура коммерческих журналов, которые не платят ни авторам ни рецензентам, при этом закрывая контент от читателей и продавая электронные версии статей за чувствительные деньги, да сверх того еще и рекламными местами бойко приторговывают. Если это, извините, не жлобство, то что же?
Но вернемся к повествованию. Итак, мой труд прошел усушку, утруску и горнило контроля научным руководителем , в результате чего сжался со ста десяти страниц до семидесяти (не считая статей и библиогафии), а библиографию со словами “не надо выпендриваться” Тони не дрогнувшей рукой сократил вдвое.
Когда стала известна дата защиты, возникла необходимость посмотреть, как оно там у других. Увы, по моей специальности в ближайшие несколько месяцев защищаться никто не собирался. Пришлось отправиться в паломничество по другим кафедрам. У биохимиков все было строго: кандидата похвалили за работу и пожурили за то, что писал ее на чешском. Суровые, хотя и молодые, оппоненты высказались в том смысле, что “извините, но это ведь даже и не удобно, вся терминология - на английском, половины необходимых слов в чешском просто нет”. На что старенький седой профессор из аудитории внезапно сообщил, что он сорок лет преподает на этой кафедре именно этот предмет, делает это исключительно на чешском, и слов ему почему-то всегда хватало, и вот не желаете ли прямо сейчас...И стал выбираться из своего ряда. Оппоненты не желали. Они испуганно затаились, научрук защищавшегося немного взвыл, подхватил уже двинувшегося было к кафедре Профессора и вернул его на место. Больше течение защиты ничто не нарушало.
У биологов все было бодрее и начиналось еще в коридоре. Придя на кафедру, я обнаружила вокруг аудитории, где предполагалась защита, довольно плотную толпу. Осмотревшись, я подошла к двум ближайшим джентльменам, которые что-то увлеченно изучали на стене, и взаглянула меж их ушей на предмет интереса. На стене висело объявление об улиточьих бегах (см. иллюстрацию). “Молодежь, - говорил один другому, - до клеточных гонок по градиенту хемокинов еще не доросли!” “Ну и что, а я бы тряхнул стариной, ох, помню, всю первую стипендию проиграл на гонках!” - отвечал другой.
Я поздоровалась, извинилась, что отвлекаю благородных донов от беседы, и спросила, не началась ли защита. “Нет, - мотнул головой поклонник улиточьих бегов, - там сегодня магистры госы досдают, а кандидат в доктора вон стоит, над бутербродами трясется. Предупреждали его - не выпендривайся, тащи комиссии печенье и сухари, а он - “это нездоровая пища, люди будут голодные, на окне холодно, бутерброды не испортятся!” И что? Во-первых, холодильник, в котором он их держал, час назад сломался, а во-вторых, ну какое холодно - на улице плюс семь, на окнах соотвественно, как минимум плюс семнадцать и солнце. У него там сейчас такие жирные сальмонеллы по этим бутербродам ползают. И размножаются, размножаются... ” - товарищ дернул улиточного болельщика за рукав, тот осекся, покраснел, извинился и отошел.
Тут, к счастью, наконец, двери аудитории распахнулись, и оттуда выползли два взмыленных магистра. За ними высунулся кто-то взрослый и солидный, и деловито указав на кандидата-страдальца, велел: “Вы - заходите, - остальные свободны!” Народ возроптал. Как это так, мы пришли, послушать, поддержать, вот тут даже родственники и друзья имеются, и предъявили пожилую женщину, до того тихонько сидевшую в углу. “Вы кто?” - опешил главный по защите. “Бабушка, пан профессор, - негромко сказала женщина, - пришла вот на внука посмотреть. Такой день!” и она попыталась обнять пана профессора. Пан профессор ловко увернулся и захлопотал. Стул, бабушку, ее сумку, ее палку, общими усилиями переместили в аудиторию, потом пан профессор втолкнул туда же внука, а остальным через плечо бросил “Панове, расходитесь, аудитория маленькая, тут больше никто не поместится, мы да комиссия” и захлопнул дверь. Через секунду дверь снова приоткрылась, из нее юркнул кандидат схватил позабытую на окне коробку с бутербродами для комиссии и снова сгинул под пожелания удачи.
Народ, пороптав, стал расходиться. Мои давешние знакомые снова оказались рядом со мной. “Вообще, конечно, хочется посмотртеть. Вместе же работу делали, он там наши первые результаты будет докладывать,” - поделился один из них. Я согласилась, что да, ужасно обидно, я вот тоже специально пришла послушать. Друзья-биологи отползли куда-то вглубь коридора, а у меня было еще минут тридцать до заранее договоренной встречи с сестрой, и я решила, что посижу здесь еще немного, чтобы не болтаться на улице. Ну и потом - вдруг что интересное из-за двери услышу. Слышно, впрочем, было плохо. Зато, через пять минут со стороны лестницы раздался легкий грюк, и в конце кордора снова нарисовалась неразлучная пара улиточников. Они волокли стремянку. Неслабую такую, серьезную, стремянку, метра три в высоту. Подкравшись на цыпочках к аудитории, они, бесшумно расставили лестницу, и один взобрался наверх. Только сейчас я заметила, что чуть в стороне от двери аудитории под потолком было вделано окно, размером примерно пятьдесят на пятьдесят сантиметров. Причем, поскольку здание старое и стены толстые, в нише этого окна вполне мог уместиться один человек, что он и сделал, согнувшись в три погибели, но победно улыбаясь. Второй немедленно взобрался на освободившуюся лестницу и, с комфортом на ней утроившись, помахал мне с верхотуры. Я жестами выразила свое восхищение и молча откланялась.
Ну а через неделю была уже моя очередь трястись над печеньками и бутербродами, переживать из-за флешек и рассказывать комиссии о том, что составляло последние несколько лет существенную часть моей жизни и работы.
P.S.
Здесь мне хотелось бы сказать огромное спасибо за поддержку моим родителям и особенно - моей любимой младшей сестре, которая в день экзамена и в день защиты торчала в кафешке у ближайшей станции метро на случай, если что-то пойдет не так, и меня надо будет утешать, реанимировать и приводить в чувство :)) Дорогая О., ты - лучшая! :))
P.P.S.еще одно спасибо - моим коллегам по работе, с которыми, из-за которых и во многом благодаря которым, я довела этот научно-бюрократический квест до конца :))
P.P.P.S. а третье спасибо - моим друзьям и знакомым, всем тем, кто переживал, поддерживал, желал удачи, спрашивал как дела, звал в гости, приходил в гости, поил чаем и кормил вкусностями :))
P.P.P.P.S. И вот вам напоследок картинка с объявлением про улиточьи бега. По-моему, отличная аллегория докторантуры :))