Хулиганская троица. Часть вторая.
Третьим в палате пана Брады и пана Шимуньки стал пан Берг. До операции с ним не случилось никакой истории, и вообще, он был человеком тихим, грустным и очень растрепанным. Родных у него не было, по крайней мере, его никто не навещал, и перед операцией он большую часть времени проводил либо за чтением книг в палате, либо на прогулочной площадке перед больницей, куда выпускают всех, кто способен самостоятельно выползти из здания и откуда вечерами можно наблюдать фантастические закаты.
Попав последним в трехместную палату, где уже обитали пан Шимунька и пан Брада, их новый сосед попытался забиться в угол и остаться тихим и незаметным, но не тут-то было. Началось все с того, что в первый же день от послеобеденного сна его тычками в бок пробудил пан Шимунька. "Коллега, - сказал он, - да-да, мы ведь теперь с вами коллеги, - он многозначительно перевел взгляд со своей покалеченной ноги на ногу пана Берга, - вставайте, доктора Хауса пора смотреть. Эти изверги опять поставили его на тихий час." И оставив витать после себя грозное "Поторопитесь, а то завязку пропустим!" пан Шимунька упылил на своей новой инвалидной коляске в коридор.
Пан Берг не очень-то понял, что происходит, но послушно вскарабкался в свое кресло и отправился на звук телевизора. Там он застал пана Шимуньку и пана Браду, который был на костылях, потому что с первого же дня заявил, что он всяким слабакам не чета, и вместо того, чтобы ездить вольготно на коляске, будет тренировать мышцы и закалять силу воли. Все остальное отделение дисциплинированно соблюдало тихий час, дремотно валяясь в постелях, когда эти трое устроившись перед телевизором, приготовились смотреть сериал.
Надо сказать, пан Брада не очень-то уважает Доктора Хауса, считая того пижоном и вообще непрактичным сумасшедшим (сам пан Брада гордится своей практичностью, основательностью и здравым смыслом). Зато Доктора Хауса обожает пан Шимунька, который, приобщившись к сериалу, тайком от пана Брады купил себе медицинскую энциклопдию, и с тех пор не раз бывал застукан за подслушиванием ежедневных врачебных обходов и даже пытался наладить контакт с терапевтами на предмет смотаться в отделение внутренних болезней, посмотреть (ну догадайтесь, на что?) само собой, на системную красную волчанку :) А пан Брада обожает злить пана Шимуньку. Поэтому с первыми кадрами фильма он начал комментировать происходящее на экране, громко хохоча и непростительно и желчно высказываясь о хромом кумире своего соседа. Пан Шимунька неплохо держал удар, непростительно и желчно высказываясь о самом пане Браде.
Бедный пан Берг, по несчастному стечению обстоятельств оказавшийся между сидящим в кресле Шимунькой и развалившимся на диване Брадой, едва успевал переводить взгляд с одного на другого. И, пока Доктор Х. на экране хмурил лоб, играл бровями и хамил красивым дамам с высшим медицинским образованием, дискуссия о его личных достоинствах переросла в безобразный скандал, в пылу которого, пан Шимунька, подхватив лежавшую на журнальном столике газету, ловко перегнулся через пана Берга и хлопнул пана Браду по лысине. Пан Брада мгновенно осатанел, схватился за лежавший рядом костыль и с ревом ринулся на пана Шимуньку. Через пана Берга. Без ноги. В итоге этой краткой, но бурной драмы с перестановкой фигур, получилось следующее: пан Шимунька, шарахнувшись в сторону, чуть не перевернулся с непривычки вместе с коляской, и ухватился обеими руками за коляску пана Берга, пан Брада, потеряв равновесие практически в полете, оказался какой-то своей - небольшой - частью на краю дивана, а остальной - на накрененном кресле и острых коленях пана Берга, который еще успел пискнуть: "Спасите!!!" после чего система пришла в столь хрупкое равновесие, что все участники нечаянного акробатического номера, уже боялись даже вздохнуть, потому что два опасно накренившихся в разные стороны инвалидных кресла и полузависший-полузастрявший над околодиванной пропастью многокилограммовый пан Брада, это вам не фунт изюму, и никто не хотел оказаться на полу. Хорошо еще, на шум прибежали доктора и, прохохотавшись, довольно проворно распутали получившийся кунштюк. Покрасневший от натуги пан Брада, которого бережно поставили сначала на четвереньки, а потом и на ноги, под взглядами хихикающих врачей насупился, взял костыли, высокомерно сказал докторам "Спасибо, панове, - потом скомандовал, - Безногие, за мной!" и заковылял в палату.
Пан Шимунька одернул пижаму, удостоверился, что по экрану ползут заключительные титры фильма, и с достоинством покатился за паном Брадой. Прикрывал отступление смущенный до крайности всем происходящим пан Берг, похожий на взъерошенного воробья, но, кажется, проникшийся духом единения со своими коллегами по несчастью. Через некоторое время из веселой палаты раздался раскатистый хохот пана Брады, которому вторил скрипучий смех пана Шимуньки и негромкий смех пана Берга.
С этого случая пан Брада тоже на некоторое время пересел на коляску, потому что культю, да и здоровую ногу он таки умудрился немного ушибить. Вот тогда-то, собственно, и появилось трио на колесах. Троих колясочников с тех пор можно было видеть подъезжающими вместе к столовой, ждущими лифт, чтобы организованно отправиться на рентген, рядком сидящими на солнечной площадке перед нашей больницей или занимающими друг за другом очередь к кофейному автомату.
Не смотря на относительное внешнее спокойствие, всем им, разумеется, было очень тяжело смириться с утратой конечности. С этим, кстати, связана одна история, которая открыла в тихом и даже робком пане Берге удивительный талант. Как вы помните, пана Берга не навещал никто, зато к пану Браде постоянно ходили шумные и такие же ширококостные, как он, родственники, так что когда в палате одновременно оказывалось более двух предствителей семейства Брада, казалось, что палата набита битком.
Пан Берг обычно во время посещений деликатно покидал помещение, чтобы не мешать людям общаться, но однажды замешкался и стал свидетелем грустной сцены. Средняя дочь пана Брады привела наконец-то его самую младшую внучку, а свою самую младшую дочь, навестить дедушку. Девочка в отличае остальных родственников пана Брады, была какая-то вся тоненькая, хрупкая, бледная, с короткими смешными косичками, а в руках она держала гостинец - плитку шоколада. И по тому, как расцвел пан Брада при ее появлении, стало ясно, что девочка эта - его любимица. Однако внучка испуганно посмотрела на пана Браду, потом на его аккуратно забинтованную культю и вдруг расплакалась, спряталась за маминой юбкой и прошептала из-за нее: "Дедушка, где твоя нога? Ты теперь навсегда такой?" И сто тысяч раз во всеуслышание шутивший о "своем обрубке" пан Брада, который, казалось, ничуть не оплакивал утраченную конечность, а даже наоборот, бравировал ею, вдруг ссутулился стал мямлить что-то невразумительное и неловко поворачиваться на кресле, натягивая полу халата так, чтобы прикрыть культю. Глаза его покраснели. И тут из своего угла выехал на коляске пан Берг. Он посмотрел на девочку и сказал: "Хочешь, я расскажу тебе, куда делась дедушкина нога и как это произошло? И даже покажу ее!" "Дедушкину отрезанную ногу?" - изумилось дитя. "Конечно, нет ничего проще, - сказал пан Берг, - иди-ка сюда." И говорил он так мягко, что ребенок подошел, вскарабкался к нему на колени и вместе они подъехали к окну. "Однажды я, твой дедушка и наш друг пан Шимунька, его здесь нет, потому что в данный момент он мешает главному хирургу делать вечерний обход и путается у него под ногами, играли в шахматы вот в этом самом дворе. О, это была настоящая битва и на кону стояла вот точно такая же шоколадка! - он показал на зажатую в руках у девочки плитку, - Мы так заигрались, что целых три дня и три ночи не вставали с места. Но потом твой дедушка, наконец, выиграл у нас с паном Шимунькой с перевесом в одну ладью. А когда мы сложили шахматы в коробку и совсем уже собрались уходить, то оказалось, что никто из нас не может сдвинуться с места: пока мы сидели, у каждого одна нога - та, которой он сильнее упирался в землю, дала корни!" Ребенок слушал пана Берга с открытым ртом, и точно так же слушали его пан Брада, его средняя дочка и пан Шимунька вернувшийся с обхода и застрявший в дверях. "Думали мы думали, что делать, - продолжал пан Берг, - а тут приходит Доктор Ш и говорит: "О, да это ж пара пустяков! Вот у меня случай был - человек к щелке в двери ухом прирос, а к замочной скважине - глазом: очень уж любил подслушивать и подглядывать одновременно, вот тогда пришлось потрудиться. А ноги - это ничего!" И отпилил каждому из нас ровно столько, сколько в землю проросло. У меня и у пана Шимуньки - до лодыжки, а у дедушки твоего - немного побольше, дедушка ведь у тебя вон какой широкий, тяжелый, вот и ушла нога в землю по колено. Ну, мы поплакали, конечно, немного и спать легли, а утром смотрим в окно, а там, - пан Берг указал пальцем за окно, - вон видишь, возле скамейки, дерево и два куста - вот они из наших ног и выросли. Кусты из моей и пана Шимуньки, а из дедушки - дуб." Девочка посмотрела на своего дедушку с благоговением, сползла с колен пана Берга, осторожно, чтобы не задеть кулютю, которой теперь совсем не боялась взобралась на колени к пану Браде. Пан Брада сначала очень радовался, а потом вдруг помрачнел: "Дуб, говоришь вырос... Почему именно дуб?.. Это что же намек?!" Но обижаться он, конечно, и не думал, наоборот, принял сказку близко к сердцу и с тех пор всем ее рассказывал, с таким жаром налегая на ту часть, которая описывала его блестящую игру в шахматы, что постепенно часть про ноги, превратившиеся в деревья, стала самой правдоподобной из всей сказки. А пан Берг прославился как лучший рассказчик отделения. И про это даже есть еще одна история.
Как-то однажды во время ночного дежурства мне позвонила коллега из отделения хирургии и сказала: "Приходи, кое-что интересное дам послушать!" Я немного удивилась: обычно в такое время нормальные дежурные хирурги спят, если только не решают что-нибудь экстренно обострившееся, прободнувшее или разорвавшееся. Через пару минут я оказалась в отделении и нашла юное хирургическое дарование под дверью веселой палаты с выражением неизбывной радости на лице.
- Они истории рассказывают! Страшилки! Как в лагере, честное слово! - прошептала коллега. И точно, из палаты доносилось бухтение.
Сначала - приглушенный, насколько это возможно, голос пана Брады:
- Ну что ты, Берг, ну расскажи еще одну историю. Ну короткую. Спать же невозможно в самом деле, бессонница замучила!
- Как это невозможно? - проскрипел их своего угла пан Шимунька, - я бы давно уже спал, если бы вы тут не развели детский сад.
- Да ладно тебе, зануда, слышал я, как ты вчера ворочался до утра, весь кроватью исскрипелся. Берг, ты спишь?
- Нет, - доносится тихий голос пана Берга, - я пытаюсь сосредоточиться.
- А, ну давай-давай, - поощряет пан Брада, - только что-нибудь пострашнее!
- Не надо пострашнее, лучше про медицину, - возражает непокорный пан Шимунька.
- Ладно, и пострашнее, и про медицину, - милостиво соглашается пан Брада, - Можешь?
- Чего бы это ему не мочь? - удивляется пан Шимунька. Они еще некоторое время препираются насчет умственных и ораторских способностей пана Берга, а потом пан Берг шелестит:
- Ну, слушайте, - и оба его соседа затаивают дыхание. - Это в газете недавно длинный рассказ был. В одном небольшом старинном портовом городе жил доктор. Звали его...
- Хаус! - не выдерживает пан Шимунька.
- Хосспади, ну почему обязательно Хаус?! - орущим шепотом возмущается пан Брада, - что, у одного Хауса медицинское образование?! Старинный город же! Твой Хаус тогда еще не родился!!!
- Почему это не родился? - въедливо интересуется пан Шимунька, - сказано, что город старинный, но не сказано же, что в старину. Тебе жалко что ли? Может, это старинный, хорошо сохранившийся, английский городок, а Хаус туда приехал в отпуск.
- Берг, город сейчас старинный, или старинный в старину? - требует уточнений Брада.
Несколько растерявшийся пан Берг говорит:
- Ну, вообще-то в старину.
- Ха!!! Понял?!!
- Ну и что, - обиженный пан Шимунька так просто не сдается, - это мог быть кто-то из его предков! Династия врачей!
Пан Брада не находит, что ответить на столь подлый выпад, и пан Берг, таким образом, получает возможность продолжить рассказ.
- И вот в город пришла чума.
- Какая форма? - деловито интересуется пан Шимунька, - бубонная? Легочная?
- Хм... Обе!
- А как же карантинные мероприятия?! - пан Шимунька наслаждается словами, слетающими с его губ, - ведь уже в ту пору в большинстве портовых городов действовали строгие карантинные правила, распространявшиеся на все прибывающие корабли! Я читал в книге "История средневековой медицины".
- Да что ж такое-то!!! - не выдерживает пан Брада, - мы будем слушать историю Берга, или лекцию по гигиене какого-то паршивого средневековья?!
- Ну почему же паршивого? - вежливо, но твердо встает на защиту средневековья пан Берг.
- Хорошо, Берг, извини, средневековье не паршивое, я погорячился. Все потому что среди нас - паршивая овца, - пан Брада явно доволен неуклюжим каламбуром, в отличае от пана Шимуньки, который принял его близко к сердцу :
- Ах так, я, значит, паршивая овца! А котлету за обедом кто тебе отдал? - даже в шепоте его слышна обида, - вот эта самая овца и отдала!
- За котлету спасибо, но сколько можно мешать рассказывать! Извини Берг, давай. Значит что там? В город пришла чума. Да, недалеко мы от начала ушли.
- Да, так стало быть, чума. И случилось это так. Однажды к городу приблизился черный корабль с полуспущенными парусами. Он шел приямиком в порт, не смотря на то, что с прибрежной вышки ему трижды был дан сигнал остановиться в нескольких милях от берега. Для крантина, - пояснил рассказчик, видимо, вспомнив, что среди присутствующих есть человек, разбирающийся в таких вещах. Пан Шимунька довольно хмыкнул.
- И вот этот огромный корабль надвинулся на город. Правила тогда были строгие, если корабль трижды не ответил на сигнал, его расстреливали из пушек и поджигали, но в этом случае никто и пошевелиться не успел: так быстро летел корабль, и так страшно скрипели его громадные черные мачты и просмоленные бока, что огромный порт замер, все стояли и смотрели, как корабль приближается, как нос его касается пристани, как пристань с грохотом лопается под натиском этой глыбы, - пан Берг вошел в повествовательский раж, - Он пронесся сквозь пристань, сметая все на своем пути, разрушил несколько домов и, наконец, замер. И тут с его палубы хлынули крысы. Полчища крыс.
- Вот визгу-то было! - восхищенно говорит пан Брада.
- Почему же? - удивляется рассказчик, не ожидавший такого трезвого комментария.
- Да потому что в порту бордели! - радостно объявляет пан Брада, - Корабль наверняка какой-нибудь бордель по дороге зацепил, в борделях девочки, а девочки визжат, когда не то что крысу, а даже плюшевую мышь видят!
- Когда плюшевую - это от радости, - ехидно замечает пан Шимунька.
- О, я помню, я когда еще после школы никуда не поступил, решил мир посмотреть, ну и устроился на грузовое судно помощником счетовода, - не обращая внимания на комментарии пана Шимуньки и на робкие попытки пана Берга вернуться к кораблю-ужасу, пан Брада перехватывает нить повествования, и вот уже страшный черный корабль и средневековый город так и недорассказанные, теряются в дЫмке, и встают вместо них развеселые, пахнущие пряностями, гнилой рыбой и морской водой порты Марселя, Копенгагена, Стамбула, скрежещущие подъемными кранами, ухающие параходными гудками, тарахтящие моторами пронырливых катеров и стремительных яхт. Минут пятнадцать пан Брада самозабвенно рассказывает о портах и о своих ночных похождениях в пребрежных увеселительных заведениях разных стран и разной степени развратности, а потом внезапно и решительно резюмирует:
- Так что визгу там было выше крыши, уж можете мне поверить!
Ему никто не отвечает.
- Эй! - шепотом зовет пан Брада своих коллег, - Шимунька, Берг! Люююди!
Его соседи не отзываются, и, судя по доносящимся звукам, уже крепко спят, а кто-то из них даже тихонько присвистывает во сне.
- Вот люди! - удивляется пан Брада, и со скрипом устраивается на кровати поудобнее, - ничего им не интересно, только бы дрыхнуть, а ты мучайся тут бессонницей!
Я не успеваю дойти до конца коридора, когда меня нагоняет могучий храп пана Брады.
Как потом выяснилось, не всегда рассказывание страшных историй в веселой палате заканчивалось так бесславно. Более того, вокруг троицы на колесах со временем образовалось что-то вроде кружка полуночников, которые, дождавшись, когда последняя ночная медсестра скрывалась в дежурке, бесшумно сходились и съезжались в палату к пану Бергу, пану Браде и пану Шимуньке, и там слушали и рассказывали истории. Все это действительно здорово напоминало детский школьный лагерь, и открылось довольно быстро: врачи вдруг заметили, что повысился процент постоперационных больных, которые жаловались на кошмары и на то, что по утрам обходы начинаются слишком рано, ну и предприняли ряд несложных мер к прояснению туманных обстоятельств. Однако все равно количество застуканных около трех часов утра в веселой палате пациентов, которые завороженно слушали очередной готический ужастик от пана Берга и шикали на пана Браду и пана Шимуньку, поразило и врачей, и медсестер, и кажется, даже самих пациентов, которые сидели в полной темноте и поэтому слабо представляли, сколько их набилось к соседям в гости. Еще долго после этого ночные коридоры отделения ежечасно патрулировались дежурным медперсоналом.
А теперь история детективно-криминального характера, тоже, впрочем, связанная с паном Бергом и его талантом рассказчика. Дело в том, что в самый разгар выздоровления и реабилитации троицы на колесах, у нас в центре завелся воришка. Стали пропадать мелкие вещи из палат, кошельки и документы, и даже в медицинских кабинетах и ординаторских то и дело недосчитывались каких-нибудь нужностей. Оно, конечно, неприятно, тем более, что больница до сих пор славилась кроме высокого уровня обслуживания, еще и своей системой безопасности. Всюду усилили охрану, медперсоналу строго-настрого наказали запирать на ключ даже то, от чего ключи были давным-давно утеряны, или вовсе никогда не использовались. Всех подозрительных было настоятельно рекомендовано отлавливать и передавать охране для дальнейшей работы и выяснения деталей. Начальник же охраны, которого прежде никто и в лицо-то не знал, теперь лично дважды в сутки обходил все больничные корпуса, утром и вечером инструктировал своих подчиненных, а также ловил в коридоре и инструктировал вообще всех, кто попадался под руку, некоторых - не по одному разу. В результате, у многих врачей и пациентов развилась паранойя в связи с воровством, а у оставшихся - невроз и истерия в связи с параноидальным поведением начальника охраны.
Словом, плохо было всем, кроме пана Брады, у которого буквально загорелись глаза. Ведь если он смеется над паном Шимунькой за Доктора Хауса, это еще совсем не значит, что сердце его глухо к прекрасному. Оно отнюдь не глухо: каждый вечер пан Брада в нелегкой борьбе (особенно трудно ему приходится, когда где-нибудь обещана трансляция футбола), отстаивает свое право смотреть сериал "Криминалка Нью-Йорка" (не знаю, как этот фильм обозвали в русском переводе, если переводили) про отделение полиции, занимающееся особо опасными преступлениями. В ход идут красноречие, сарказм, бессовестное давление авторитетом и возрастом, но основным аргументом в борьбе пана Брады за свой любимый сериал остается костыль, который он специально привозит с собой из палаты и демонстративно кладет рядом. Никто не рискует проверять, насколько тяжела у пана Брады рука с костылем, и отделение покорно смотрит "Криминалку Нью-Йорка", время от времени пытаясь всем коллективом выклянчить хотя бы рекламные паузы, чтобы одним глазком глянуть, что там делается у футболистов или в выпуске новостей. Пана Браду такое поведение страшно изумляет: "Вот народ! Им детективы показываешь, а они заладили свое: футбол да футбол!"
Понятно, что появление криминального элемента в зоне досягаемости вызвало у пана Брады невероятный энтузиазм. "Эх, жаль, он не убил никого! - сетовал пан Брада, - вот это было бы настоящее дельце! Ну ничего, - тут же успокаивал он сам себя, - воровство в особо крупных размерах, это вам тоже не игрушки!" И с тех пор паном Брадой владела единственная мечта: поймать злодея. Стали происходить странные вещи: несколько раз пана Браду обнаруживали затаившимся за дверями в пустых палатах (обычно входящий сразу понимал, что что-то не так, потому что дверь открывалась едва ли до половины, а дальше ей мешало наличие в углу пана Брады на кресле и с костылем на случай, если придется задерживать преступника своими силами. Похоже, наш доморощенный детектив надеялся, что воришка окажется плоским как доска и узким, как монетное ребрышко). После неудачных экспериментов с затаиванием за дверями, когда его пару раз чуть не до полусмерти прищемила дверями санитарка пани Фихсова - женщина решительная и увесистая даже в сравнении с паном Брадой, наш чешский Шерлок Холмс решил не прятаться, а притворяться спящим. С тех пор он успел поспать в ординаторской за фикусом, в больничной кухне за холодильником и в раздевалке для персонала за шкафчиками. Потом он до икоты напугал уборщицу, когда выкатившись ей навстречу из чулана, где хранятся ведра-швабры-тряпки, потребовал страшным голосом: "Никому ни слова!"
А после того, как вернувшиеся с обеда охранники застукали его в дежурке (пан Брада утверждал, что дверь была открыта, блюстители больничного порядка клялись, что уходя, все закрыли и перепроверили) за попыткой просмотра записей с видеокамер больницы, начальник охраны лично отконвоировал пана Браду в отделение и в ультимативной форме потребовал, чтобы тому назначили дополнительную клизму по утрам и вечерам или любую другую длительную процедуру, которая оставляла бы неугомонному детективу меньше времени и сил на собственно детективную деятельность. Но пан Брада, разумеется, не сдавался. За обедом он, как правило, делился успехами со своими соседями, заглядывая в специально заведенный по случаю борьбы с криминалитетом блокнот.
- Я почти его раскусил! С вероятностью девяносто девять процентов это чех среднего роста в неприметной одежде, не исключаю даже, что злодей обзавелся медицинским костюмом или халатом. Или пижамой больного. Осталось только выследить!
- Тоже мне, удивил! - пан Шимунька одной рукой держал ложку и помешавал ею суп в тарелке, а другой бережно придерживал взятую по личному знакомству из медицинской библиотеки книгу о редких аутоиммунных заболеваниях, и слушал пана Браду вполуха, - да тут любой дурак сообразит, что будь он иностранцем с ярко выраженной внешностью, акцентом и в павлиньих перьях, его поймали бы на раз.
Пан Берг ничего не сказал, потому что, не притронувшись к супу, строчил и строчил что-то в потрепанной толстой тетрадке. Эту тетрадку у него замечали уже не раз, и всегда он смущенно закрывал и прятал ее подальше, когда кто-нибудь спрашивал, что он там пишет. Держал он ее в верхнем ящике тумбочки, в потертом целлофановом пакете с выцветшим рисунком, там же, где были у него сложены документы, деньги и еще пара ценных для него вещей. Ни своему лечащему доктору, ни медсестрам, ни соседям по палате не рассказывал он, что там пишет, в этой тетрадке, и постепенно все сошлись на том, что видимо, человек просто ведет дневник. Пан Брада, уязвленный сдержанной, и даже скептической реакцией соседей на его детективные открытия и дедуктивные выводы пробасил:
- Берг, а Берг, что ты там пишешь? Правда дневник? А про меня там есть? Ну дай хоть издалека поглядеть!
Пан Берг торопливо закрыл тетрадку, поставил на нее тарелку с супом и смущенно улыбнулся:
- Да ничего особенного, так, стариковское развлечение для души, - и принялся аккуратно, почти бесшумно есть суп.
Пан Брада повертелся на кресле, повздыхал, доел суп, котлету, компот и котлету пана Шимуньки, и с блокнотом и костылем наперевес отправился выслеживать вора. А вечером того же дня разразилась беда: пан Берг обнаружил пропажу своего пакетика.
- И тетрадка, тетрадка пропала, - беспомощно приговаривал он, пока пан Брада мрачно осматривал место преступления, помечая что-то в блокноте, а пан Шимунька звал доктора и медсестру, чтобы дали пану Бергу успокоительного. Всю ночь в палате не спали:
- Вот ведь ироды, - вздыхал, ворочаясь пан Брада, - воровать у больных людей и у врачей. Это же какую совесть надо иметь, то есть не иметь свосем никакой! Ну я им покажу... обязательн покажу, - сулил он.
- Только тетрадку найди, - тихо просил пан Берг, - а остальное там уж как получится...
- Ничего Берг, найдется твоя тетрадка, и все остальное тоже найдется, - утешал пан Шимунька.
С этого момента пан Брада удвоил силы, прилагаемые к тому, чтобы отыскать преступника, поскольку из приключения мероприятие превратилось в дело чести. Он сновал по коридорам, зорко осматривал все помещения, в которые входил и пристально изучал новых пациентов и всех без исключения посетителей. Казалось, он был везде. И это, наконец, сработало. Однажды, он пришел за паном Бергом и сказал:
- Ну-ка, коллега, вы мне нужны для опознания, поехали.
Пан Шимунька, от всей души переживавший за ограбленного друга, конечно же увязался за ними, и вся троица через пять минут высадилась из лифта в подвале. Они по-тихоньку подъехали к двери бельевого склада и увидели следующую картину: на тюке белья сидел недавно появившийся в больнице молодой санитар и увлеченно что-то читал, у его ног валялся смутно знакомый потертый целлофановый пакет. При ближайшем расмотрении оказалось, что читает он тетрадь пана Берга.
- Надо бы охрану потихоньку позвать...- начал было пан Шимунька, когда мимо него с криком "Отдай!!!" метнулся рассмотревший, наконец, свою тетрадь в руках у санитара, пан Берг. "Отдай, гадюка!!!" - кричал он.
Санитар от неожиданности скатился с тюка, на котором сидел, вскочил, заметался, но пан Берг отвлекся на тетрадь, которая выпала из рук лиходея, судорожно пытаясь дотянуться до нее, перегнувшись через ручку кресла. Санитару хватило этих мгновений, чтобы сориентироваться и схватить стоявшую в углу швабру. Он уже был готов обрушить швабру на затылок тянущемуся к тетради пану Бергу, когда наблюдавший сцену пан Шимунька ринулся на помощь другу, видимо, слабо представляя, что нужно делать, и поэтому вопя изо всех сил своим скрипучим голосом:
- Подлец!!!
Увы, разогнавшись, он не смог вовремя остановиться, а изумленный, но не утративший присутстви духа, санитар успел отступить в сторону, так что пан Шимунька вместо того, чтобы ударить злодея головой под дых, въехал в мягкие тюки с постельным бельем и там безнадежно застрял.
Тут раздалось басистое и возмущенное:
- Эх черт, ну кто ж так делает?! Кто так задерживает преступников?! - и на склад с грохотом вломился третий всадник локального апокалипсиса, пан Брада.
- Руки вверх! - заорал он санитару. Тот размахнулся шваброй, и пан Брада, не задумываясь, вломил преступнику костылем промежду карих глаз.
Санитара выписали из отделения травматологии аккурат к суду.
А пан Брада на правах спасителя прижал пана Берга к стенке с требованием рассказать, что же там такое в этой тетради, что обычно тишайший пан Берг взбеленился увидев ее в чужих руках. К тому же, пану Браде не давало покоя увлечение, с которым санитар читал писанину Берга. По всему выходило: в тетради содержится что-то сенсационное.
- Ну что там? - требовательно вопрошал он, глядя пану Бергу в глаза, - Компромат на главу государства? Список выигрышных номеров в лотерею? Решение теоремы Ферма?
Пан Берг тяжело вздохнул и, понимая, что теперь-то ему точно не отвертеться, тихо сказал:
- Сказки. Я, видишь ли, начал сказки писать для детей, - и с тихой гордостью добавил: - это будет целый сказочный сборник!
Вот такие вот истории. Троица по-прежнему здесь: им осталось еще несколько дней до выписки. Перед отъездом решено устроить соревнования колясочников по скоростной езде. Когда и где - пока держат в секрете, чтобы не вмешалась администрация или зануды, но известно, что знакомый вам Доктор К. предлагает использовать для этой цели наш с микробиологами длиннющий коридор, в обмен требуя, чтобы его на его любимом именном стуле на колесиках тоже допустили к соревнованиям. Обещает не претендовать на главный приз, не расколоться перед начальством и не подрезать на поворотах других участников заезда.
Попав последним в трехместную палату, где уже обитали пан Шимунька и пан Брада, их новый сосед попытался забиться в угол и остаться тихим и незаметным, но не тут-то было. Началось все с того, что в первый же день от послеобеденного сна его тычками в бок пробудил пан Шимунька. "Коллега, - сказал он, - да-да, мы ведь теперь с вами коллеги, - он многозначительно перевел взгляд со своей покалеченной ноги на ногу пана Берга, - вставайте, доктора Хауса пора смотреть. Эти изверги опять поставили его на тихий час." И оставив витать после себя грозное "Поторопитесь, а то завязку пропустим!" пан Шимунька упылил на своей новой инвалидной коляске в коридор.
Пан Берг не очень-то понял, что происходит, но послушно вскарабкался в свое кресло и отправился на звук телевизора. Там он застал пана Шимуньку и пана Браду, который был на костылях, потому что с первого же дня заявил, что он всяким слабакам не чета, и вместо того, чтобы ездить вольготно на коляске, будет тренировать мышцы и закалять силу воли. Все остальное отделение дисциплинированно соблюдало тихий час, дремотно валяясь в постелях, когда эти трое устроившись перед телевизором, приготовились смотреть сериал.
Надо сказать, пан Брада не очень-то уважает Доктора Хауса, считая того пижоном и вообще непрактичным сумасшедшим (сам пан Брада гордится своей практичностью, основательностью и здравым смыслом). Зато Доктора Хауса обожает пан Шимунька, который, приобщившись к сериалу, тайком от пана Брады купил себе медицинскую энциклопдию, и с тех пор не раз бывал застукан за подслушиванием ежедневных врачебных обходов и даже пытался наладить контакт с терапевтами на предмет смотаться в отделение внутренних болезней, посмотреть (ну догадайтесь, на что?) само собой, на системную красную волчанку :) А пан Брада обожает злить пана Шимуньку. Поэтому с первыми кадрами фильма он начал комментировать происходящее на экране, громко хохоча и непростительно и желчно высказываясь о хромом кумире своего соседа. Пан Шимунька неплохо держал удар, непростительно и желчно высказываясь о самом пане Браде.
Бедный пан Берг, по несчастному стечению обстоятельств оказавшийся между сидящим в кресле Шимунькой и развалившимся на диване Брадой, едва успевал переводить взгляд с одного на другого. И, пока Доктор Х. на экране хмурил лоб, играл бровями и хамил красивым дамам с высшим медицинским образованием, дискуссия о его личных достоинствах переросла в безобразный скандал, в пылу которого, пан Шимунька, подхватив лежавшую на журнальном столике газету, ловко перегнулся через пана Берга и хлопнул пана Браду по лысине. Пан Брада мгновенно осатанел, схватился за лежавший рядом костыль и с ревом ринулся на пана Шимуньку. Через пана Берга. Без ноги. В итоге этой краткой, но бурной драмы с перестановкой фигур, получилось следующее: пан Шимунька, шарахнувшись в сторону, чуть не перевернулся с непривычки вместе с коляской, и ухватился обеими руками за коляску пана Берга, пан Брада, потеряв равновесие практически в полете, оказался какой-то своей - небольшой - частью на краю дивана, а остальной - на накрененном кресле и острых коленях пана Берга, который еще успел пискнуть: "Спасите!!!" после чего система пришла в столь хрупкое равновесие, что все участники нечаянного акробатического номера, уже боялись даже вздохнуть, потому что два опасно накренившихся в разные стороны инвалидных кресла и полузависший-полузастрявший над околодиванной пропастью многокилограммовый пан Брада, это вам не фунт изюму, и никто не хотел оказаться на полу. Хорошо еще, на шум прибежали доктора и, прохохотавшись, довольно проворно распутали получившийся кунштюк. Покрасневший от натуги пан Брада, которого бережно поставили сначала на четвереньки, а потом и на ноги, под взглядами хихикающих врачей насупился, взял костыли, высокомерно сказал докторам "Спасибо, панове, - потом скомандовал, - Безногие, за мной!" и заковылял в палату.
Пан Шимунька одернул пижаму, удостоверился, что по экрану ползут заключительные титры фильма, и с достоинством покатился за паном Брадой. Прикрывал отступление смущенный до крайности всем происходящим пан Берг, похожий на взъерошенного воробья, но, кажется, проникшийся духом единения со своими коллегами по несчастью. Через некоторое время из веселой палаты раздался раскатистый хохот пана Брады, которому вторил скрипучий смех пана Шимуньки и негромкий смех пана Берга.
С этого случая пан Брада тоже на некоторое время пересел на коляску, потому что культю, да и здоровую ногу он таки умудрился немного ушибить. Вот тогда-то, собственно, и появилось трио на колесах. Троих колясочников с тех пор можно было видеть подъезжающими вместе к столовой, ждущими лифт, чтобы организованно отправиться на рентген, рядком сидящими на солнечной площадке перед нашей больницей или занимающими друг за другом очередь к кофейному автомату.
Не смотря на относительное внешнее спокойствие, всем им, разумеется, было очень тяжело смириться с утратой конечности. С этим, кстати, связана одна история, которая открыла в тихом и даже робком пане Берге удивительный талант. Как вы помните, пана Берга не навещал никто, зато к пану Браде постоянно ходили шумные и такие же ширококостные, как он, родственники, так что когда в палате одновременно оказывалось более двух предствителей семейства Брада, казалось, что палата набита битком.
Пан Берг обычно во время посещений деликатно покидал помещение, чтобы не мешать людям общаться, но однажды замешкался и стал свидетелем грустной сцены. Средняя дочь пана Брады привела наконец-то его самую младшую внучку, а свою самую младшую дочь, навестить дедушку. Девочка в отличае остальных родственников пана Брады, была какая-то вся тоненькая, хрупкая, бледная, с короткими смешными косичками, а в руках она держала гостинец - плитку шоколада. И по тому, как расцвел пан Брада при ее появлении, стало ясно, что девочка эта - его любимица. Однако внучка испуганно посмотрела на пана Браду, потом на его аккуратно забинтованную культю и вдруг расплакалась, спряталась за маминой юбкой и прошептала из-за нее: "Дедушка, где твоя нога? Ты теперь навсегда такой?" И сто тысяч раз во всеуслышание шутивший о "своем обрубке" пан Брада, который, казалось, ничуть не оплакивал утраченную конечность, а даже наоборот, бравировал ею, вдруг ссутулился стал мямлить что-то невразумительное и неловко поворачиваться на кресле, натягивая полу халата так, чтобы прикрыть культю. Глаза его покраснели. И тут из своего угла выехал на коляске пан Берг. Он посмотрел на девочку и сказал: "Хочешь, я расскажу тебе, куда делась дедушкина нога и как это произошло? И даже покажу ее!" "Дедушкину отрезанную ногу?" - изумилось дитя. "Конечно, нет ничего проще, - сказал пан Берг, - иди-ка сюда." И говорил он так мягко, что ребенок подошел, вскарабкался к нему на колени и вместе они подъехали к окну. "Однажды я, твой дедушка и наш друг пан Шимунька, его здесь нет, потому что в данный момент он мешает главному хирургу делать вечерний обход и путается у него под ногами, играли в шахматы вот в этом самом дворе. О, это была настоящая битва и на кону стояла вот точно такая же шоколадка! - он показал на зажатую в руках у девочки плитку, - Мы так заигрались, что целых три дня и три ночи не вставали с места. Но потом твой дедушка, наконец, выиграл у нас с паном Шимунькой с перевесом в одну ладью. А когда мы сложили шахматы в коробку и совсем уже собрались уходить, то оказалось, что никто из нас не может сдвинуться с места: пока мы сидели, у каждого одна нога - та, которой он сильнее упирался в землю, дала корни!" Ребенок слушал пана Берга с открытым ртом, и точно так же слушали его пан Брада, его средняя дочка и пан Шимунька вернувшийся с обхода и застрявший в дверях. "Думали мы думали, что делать, - продолжал пан Берг, - а тут приходит Доктор Ш и говорит: "О, да это ж пара пустяков! Вот у меня случай был - человек к щелке в двери ухом прирос, а к замочной скважине - глазом: очень уж любил подслушивать и подглядывать одновременно, вот тогда пришлось потрудиться. А ноги - это ничего!" И отпилил каждому из нас ровно столько, сколько в землю проросло. У меня и у пана Шимуньки - до лодыжки, а у дедушки твоего - немного побольше, дедушка ведь у тебя вон какой широкий, тяжелый, вот и ушла нога в землю по колено. Ну, мы поплакали, конечно, немного и спать легли, а утром смотрим в окно, а там, - пан Берг указал пальцем за окно, - вон видишь, возле скамейки, дерево и два куста - вот они из наших ног и выросли. Кусты из моей и пана Шимуньки, а из дедушки - дуб." Девочка посмотрела на своего дедушку с благоговением, сползла с колен пана Берга, осторожно, чтобы не задеть кулютю, которой теперь совсем не боялась взобралась на колени к пану Браде. Пан Брада сначала очень радовался, а потом вдруг помрачнел: "Дуб, говоришь вырос... Почему именно дуб?.. Это что же намек?!" Но обижаться он, конечно, и не думал, наоборот, принял сказку близко к сердцу и с тех пор всем ее рассказывал, с таким жаром налегая на ту часть, которая описывала его блестящую игру в шахматы, что постепенно часть про ноги, превратившиеся в деревья, стала самой правдоподобной из всей сказки. А пан Берг прославился как лучший рассказчик отделения. И про это даже есть еще одна история.
Как-то однажды во время ночного дежурства мне позвонила коллега из отделения хирургии и сказала: "Приходи, кое-что интересное дам послушать!" Я немного удивилась: обычно в такое время нормальные дежурные хирурги спят, если только не решают что-нибудь экстренно обострившееся, прободнувшее или разорвавшееся. Через пару минут я оказалась в отделении и нашла юное хирургическое дарование под дверью веселой палаты с выражением неизбывной радости на лице.
- Они истории рассказывают! Страшилки! Как в лагере, честное слово! - прошептала коллега. И точно, из палаты доносилось бухтение.
Сначала - приглушенный, насколько это возможно, голос пана Брады:
- Ну что ты, Берг, ну расскажи еще одну историю. Ну короткую. Спать же невозможно в самом деле, бессонница замучила!
- Как это невозможно? - проскрипел их своего угла пан Шимунька, - я бы давно уже спал, если бы вы тут не развели детский сад.
- Да ладно тебе, зануда, слышал я, как ты вчера ворочался до утра, весь кроватью исскрипелся. Берг, ты спишь?
- Нет, - доносится тихий голос пана Берга, - я пытаюсь сосредоточиться.
- А, ну давай-давай, - поощряет пан Брада, - только что-нибудь пострашнее!
- Не надо пострашнее, лучше про медицину, - возражает непокорный пан Шимунька.
- Ладно, и пострашнее, и про медицину, - милостиво соглашается пан Брада, - Можешь?
- Чего бы это ему не мочь? - удивляется пан Шимунька. Они еще некоторое время препираются насчет умственных и ораторских способностей пана Берга, а потом пан Берг шелестит:
- Ну, слушайте, - и оба его соседа затаивают дыхание. - Это в газете недавно длинный рассказ был. В одном небольшом старинном портовом городе жил доктор. Звали его...
- Хаус! - не выдерживает пан Шимунька.
- Хосспади, ну почему обязательно Хаус?! - орущим шепотом возмущается пан Брада, - что, у одного Хауса медицинское образование?! Старинный город же! Твой Хаус тогда еще не родился!!!
- Почему это не родился? - въедливо интересуется пан Шимунька, - сказано, что город старинный, но не сказано же, что в старину. Тебе жалко что ли? Может, это старинный, хорошо сохранившийся, английский городок, а Хаус туда приехал в отпуск.
- Берг, город сейчас старинный, или старинный в старину? - требует уточнений Брада.
Несколько растерявшийся пан Берг говорит:
- Ну, вообще-то в старину.
- Ха!!! Понял?!!
- Ну и что, - обиженный пан Шимунька так просто не сдается, - это мог быть кто-то из его предков! Династия врачей!
Пан Брада не находит, что ответить на столь подлый выпад, и пан Берг, таким образом, получает возможность продолжить рассказ.
- И вот в город пришла чума.
- Какая форма? - деловито интересуется пан Шимунька, - бубонная? Легочная?
- Хм... Обе!
- А как же карантинные мероприятия?! - пан Шимунька наслаждается словами, слетающими с его губ, - ведь уже в ту пору в большинстве портовых городов действовали строгие карантинные правила, распространявшиеся на все прибывающие корабли! Я читал в книге "История средневековой медицины".
- Да что ж такое-то!!! - не выдерживает пан Брада, - мы будем слушать историю Берга, или лекцию по гигиене какого-то паршивого средневековья?!
- Ну почему же паршивого? - вежливо, но твердо встает на защиту средневековья пан Берг.
- Хорошо, Берг, извини, средневековье не паршивое, я погорячился. Все потому что среди нас - паршивая овца, - пан Брада явно доволен неуклюжим каламбуром, в отличае от пана Шимуньки, который принял его близко к сердцу :
- Ах так, я, значит, паршивая овца! А котлету за обедом кто тебе отдал? - даже в шепоте его слышна обида, - вот эта самая овца и отдала!
- За котлету спасибо, но сколько можно мешать рассказывать! Извини Берг, давай. Значит что там? В город пришла чума. Да, недалеко мы от начала ушли.
- Да, так стало быть, чума. И случилось это так. Однажды к городу приблизился черный корабль с полуспущенными парусами. Он шел приямиком в порт, не смотря на то, что с прибрежной вышки ему трижды был дан сигнал остановиться в нескольких милях от берега. Для крантина, - пояснил рассказчик, видимо, вспомнив, что среди присутствующих есть человек, разбирающийся в таких вещах. Пан Шимунька довольно хмыкнул.
- И вот этот огромный корабль надвинулся на город. Правила тогда были строгие, если корабль трижды не ответил на сигнал, его расстреливали из пушек и поджигали, но в этом случае никто и пошевелиться не успел: так быстро летел корабль, и так страшно скрипели его громадные черные мачты и просмоленные бока, что огромный порт замер, все стояли и смотрели, как корабль приближается, как нос его касается пристани, как пристань с грохотом лопается под натиском этой глыбы, - пан Берг вошел в повествовательский раж, - Он пронесся сквозь пристань, сметая все на своем пути, разрушил несколько домов и, наконец, замер. И тут с его палубы хлынули крысы. Полчища крыс.
- Вот визгу-то было! - восхищенно говорит пан Брада.
- Почему же? - удивляется рассказчик, не ожидавший такого трезвого комментария.
- Да потому что в порту бордели! - радостно объявляет пан Брада, - Корабль наверняка какой-нибудь бордель по дороге зацепил, в борделях девочки, а девочки визжат, когда не то что крысу, а даже плюшевую мышь видят!
- Когда плюшевую - это от радости, - ехидно замечает пан Шимунька.
- О, я помню, я когда еще после школы никуда не поступил, решил мир посмотреть, ну и устроился на грузовое судно помощником счетовода, - не обращая внимания на комментарии пана Шимуньки и на робкие попытки пана Берга вернуться к кораблю-ужасу, пан Брада перехватывает нить повествования, и вот уже страшный черный корабль и средневековый город так и недорассказанные, теряются в дЫмке, и встают вместо них развеселые, пахнущие пряностями, гнилой рыбой и морской водой порты Марселя, Копенгагена, Стамбула, скрежещущие подъемными кранами, ухающие параходными гудками, тарахтящие моторами пронырливых катеров и стремительных яхт. Минут пятнадцать пан Брада самозабвенно рассказывает о портах и о своих ночных похождениях в пребрежных увеселительных заведениях разных стран и разной степени развратности, а потом внезапно и решительно резюмирует:
- Так что визгу там было выше крыши, уж можете мне поверить!
Ему никто не отвечает.
- Эй! - шепотом зовет пан Брада своих коллег, - Шимунька, Берг! Люююди!
Его соседи не отзываются, и, судя по доносящимся звукам, уже крепко спят, а кто-то из них даже тихонько присвистывает во сне.
- Вот люди! - удивляется пан Брада, и со скрипом устраивается на кровати поудобнее, - ничего им не интересно, только бы дрыхнуть, а ты мучайся тут бессонницей!
Я не успеваю дойти до конца коридора, когда меня нагоняет могучий храп пана Брады.
Как потом выяснилось, не всегда рассказывание страшных историй в веселой палате заканчивалось так бесславно. Более того, вокруг троицы на колесах со временем образовалось что-то вроде кружка полуночников, которые, дождавшись, когда последняя ночная медсестра скрывалась в дежурке, бесшумно сходились и съезжались в палату к пану Бергу, пану Браде и пану Шимуньке, и там слушали и рассказывали истории. Все это действительно здорово напоминало детский школьный лагерь, и открылось довольно быстро: врачи вдруг заметили, что повысился процент постоперационных больных, которые жаловались на кошмары и на то, что по утрам обходы начинаются слишком рано, ну и предприняли ряд несложных мер к прояснению туманных обстоятельств. Однако все равно количество застуканных около трех часов утра в веселой палате пациентов, которые завороженно слушали очередной готический ужастик от пана Берга и шикали на пана Браду и пана Шимуньку, поразило и врачей, и медсестер, и кажется, даже самих пациентов, которые сидели в полной темноте и поэтому слабо представляли, сколько их набилось к соседям в гости. Еще долго после этого ночные коридоры отделения ежечасно патрулировались дежурным медперсоналом.
А теперь история детективно-криминального характера, тоже, впрочем, связанная с паном Бергом и его талантом рассказчика. Дело в том, что в самый разгар выздоровления и реабилитации троицы на колесах, у нас в центре завелся воришка. Стали пропадать мелкие вещи из палат, кошельки и документы, и даже в медицинских кабинетах и ординаторских то и дело недосчитывались каких-нибудь нужностей. Оно, конечно, неприятно, тем более, что больница до сих пор славилась кроме высокого уровня обслуживания, еще и своей системой безопасности. Всюду усилили охрану, медперсоналу строго-настрого наказали запирать на ключ даже то, от чего ключи были давным-давно утеряны, или вовсе никогда не использовались. Всех подозрительных было настоятельно рекомендовано отлавливать и передавать охране для дальнейшей работы и выяснения деталей. Начальник же охраны, которого прежде никто и в лицо-то не знал, теперь лично дважды в сутки обходил все больничные корпуса, утром и вечером инструктировал своих подчиненных, а также ловил в коридоре и инструктировал вообще всех, кто попадался под руку, некоторых - не по одному разу. В результате, у многих врачей и пациентов развилась паранойя в связи с воровством, а у оставшихся - невроз и истерия в связи с параноидальным поведением начальника охраны.
Словом, плохо было всем, кроме пана Брады, у которого буквально загорелись глаза. Ведь если он смеется над паном Шимунькой за Доктора Хауса, это еще совсем не значит, что сердце его глухо к прекрасному. Оно отнюдь не глухо: каждый вечер пан Брада в нелегкой борьбе (особенно трудно ему приходится, когда где-нибудь обещана трансляция футбола), отстаивает свое право смотреть сериал "Криминалка Нью-Йорка" (не знаю, как этот фильм обозвали в русском переводе, если переводили) про отделение полиции, занимающееся особо опасными преступлениями. В ход идут красноречие, сарказм, бессовестное давление авторитетом и возрастом, но основным аргументом в борьбе пана Брады за свой любимый сериал остается костыль, который он специально привозит с собой из палаты и демонстративно кладет рядом. Никто не рискует проверять, насколько тяжела у пана Брады рука с костылем, и отделение покорно смотрит "Криминалку Нью-Йорка", время от времени пытаясь всем коллективом выклянчить хотя бы рекламные паузы, чтобы одним глазком глянуть, что там делается у футболистов или в выпуске новостей. Пана Браду такое поведение страшно изумляет: "Вот народ! Им детективы показываешь, а они заладили свое: футбол да футбол!"
Понятно, что появление криминального элемента в зоне досягаемости вызвало у пана Брады невероятный энтузиазм. "Эх, жаль, он не убил никого! - сетовал пан Брада, - вот это было бы настоящее дельце! Ну ничего, - тут же успокаивал он сам себя, - воровство в особо крупных размерах, это вам тоже не игрушки!" И с тех пор паном Брадой владела единственная мечта: поймать злодея. Стали происходить странные вещи: несколько раз пана Браду обнаруживали затаившимся за дверями в пустых палатах (обычно входящий сразу понимал, что что-то не так, потому что дверь открывалась едва ли до половины, а дальше ей мешало наличие в углу пана Брады на кресле и с костылем на случай, если придется задерживать преступника своими силами. Похоже, наш доморощенный детектив надеялся, что воришка окажется плоским как доска и узким, как монетное ребрышко). После неудачных экспериментов с затаиванием за дверями, когда его пару раз чуть не до полусмерти прищемила дверями санитарка пани Фихсова - женщина решительная и увесистая даже в сравнении с паном Брадой, наш чешский Шерлок Холмс решил не прятаться, а притворяться спящим. С тех пор он успел поспать в ординаторской за фикусом, в больничной кухне за холодильником и в раздевалке для персонала за шкафчиками. Потом он до икоты напугал уборщицу, когда выкатившись ей навстречу из чулана, где хранятся ведра-швабры-тряпки, потребовал страшным голосом: "Никому ни слова!"
А после того, как вернувшиеся с обеда охранники застукали его в дежурке (пан Брада утверждал, что дверь была открыта, блюстители больничного порядка клялись, что уходя, все закрыли и перепроверили) за попыткой просмотра записей с видеокамер больницы, начальник охраны лично отконвоировал пана Браду в отделение и в ультимативной форме потребовал, чтобы тому назначили дополнительную клизму по утрам и вечерам или любую другую длительную процедуру, которая оставляла бы неугомонному детективу меньше времени и сил на собственно детективную деятельность. Но пан Брада, разумеется, не сдавался. За обедом он, как правило, делился успехами со своими соседями, заглядывая в специально заведенный по случаю борьбы с криминалитетом блокнот.
- Я почти его раскусил! С вероятностью девяносто девять процентов это чех среднего роста в неприметной одежде, не исключаю даже, что злодей обзавелся медицинским костюмом или халатом. Или пижамой больного. Осталось только выследить!
- Тоже мне, удивил! - пан Шимунька одной рукой держал ложку и помешавал ею суп в тарелке, а другой бережно придерживал взятую по личному знакомству из медицинской библиотеки книгу о редких аутоиммунных заболеваниях, и слушал пана Браду вполуха, - да тут любой дурак сообразит, что будь он иностранцем с ярко выраженной внешностью, акцентом и в павлиньих перьях, его поймали бы на раз.
Пан Берг ничего не сказал, потому что, не притронувшись к супу, строчил и строчил что-то в потрепанной толстой тетрадке. Эту тетрадку у него замечали уже не раз, и всегда он смущенно закрывал и прятал ее подальше, когда кто-нибудь спрашивал, что он там пишет. Держал он ее в верхнем ящике тумбочки, в потертом целлофановом пакете с выцветшим рисунком, там же, где были у него сложены документы, деньги и еще пара ценных для него вещей. Ни своему лечащему доктору, ни медсестрам, ни соседям по палате не рассказывал он, что там пишет, в этой тетрадке, и постепенно все сошлись на том, что видимо, человек просто ведет дневник. Пан Брада, уязвленный сдержанной, и даже скептической реакцией соседей на его детективные открытия и дедуктивные выводы пробасил:
- Берг, а Берг, что ты там пишешь? Правда дневник? А про меня там есть? Ну дай хоть издалека поглядеть!
Пан Берг торопливо закрыл тетрадку, поставил на нее тарелку с супом и смущенно улыбнулся:
- Да ничего особенного, так, стариковское развлечение для души, - и принялся аккуратно, почти бесшумно есть суп.
Пан Брада повертелся на кресле, повздыхал, доел суп, котлету, компот и котлету пана Шимуньки, и с блокнотом и костылем наперевес отправился выслеживать вора. А вечером того же дня разразилась беда: пан Берг обнаружил пропажу своего пакетика.
- И тетрадка, тетрадка пропала, - беспомощно приговаривал он, пока пан Брада мрачно осматривал место преступления, помечая что-то в блокноте, а пан Шимунька звал доктора и медсестру, чтобы дали пану Бергу успокоительного. Всю ночь в палате не спали:
- Вот ведь ироды, - вздыхал, ворочаясь пан Брада, - воровать у больных людей и у врачей. Это же какую совесть надо иметь, то есть не иметь свосем никакой! Ну я им покажу... обязательн покажу, - сулил он.
- Только тетрадку найди, - тихо просил пан Берг, - а остальное там уж как получится...
- Ничего Берг, найдется твоя тетрадка, и все остальное тоже найдется, - утешал пан Шимунька.
С этого момента пан Брада удвоил силы, прилагаемые к тому, чтобы отыскать преступника, поскольку из приключения мероприятие превратилось в дело чести. Он сновал по коридорам, зорко осматривал все помещения, в которые входил и пристально изучал новых пациентов и всех без исключения посетителей. Казалось, он был везде. И это, наконец, сработало. Однажды, он пришел за паном Бергом и сказал:
- Ну-ка, коллега, вы мне нужны для опознания, поехали.
Пан Шимунька, от всей души переживавший за ограбленного друга, конечно же увязался за ними, и вся троица через пять минут высадилась из лифта в подвале. Они по-тихоньку подъехали к двери бельевого склада и увидели следующую картину: на тюке белья сидел недавно появившийся в больнице молодой санитар и увлеченно что-то читал, у его ног валялся смутно знакомый потертый целлофановый пакет. При ближайшем расмотрении оказалось, что читает он тетрадь пана Берга.
- Надо бы охрану потихоньку позвать...- начал было пан Шимунька, когда мимо него с криком "Отдай!!!" метнулся рассмотревший, наконец, свою тетрадь в руках у санитара, пан Берг. "Отдай, гадюка!!!" - кричал он.
Санитар от неожиданности скатился с тюка, на котором сидел, вскочил, заметался, но пан Берг отвлекся на тетрадь, которая выпала из рук лиходея, судорожно пытаясь дотянуться до нее, перегнувшись через ручку кресла. Санитару хватило этих мгновений, чтобы сориентироваться и схватить стоявшую в углу швабру. Он уже был готов обрушить швабру на затылок тянущемуся к тетради пану Бергу, когда наблюдавший сцену пан Шимунька ринулся на помощь другу, видимо, слабо представляя, что нужно делать, и поэтому вопя изо всех сил своим скрипучим голосом:
- Подлец!!!
Увы, разогнавшись, он не смог вовремя остановиться, а изумленный, но не утративший присутстви духа, санитар успел отступить в сторону, так что пан Шимунька вместо того, чтобы ударить злодея головой под дых, въехал в мягкие тюки с постельным бельем и там безнадежно застрял.
Тут раздалось басистое и возмущенное:
- Эх черт, ну кто ж так делает?! Кто так задерживает преступников?! - и на склад с грохотом вломился третий всадник локального апокалипсиса, пан Брада.
- Руки вверх! - заорал он санитару. Тот размахнулся шваброй, и пан Брада, не задумываясь, вломил преступнику костылем промежду карих глаз.
Санитара выписали из отделения травматологии аккурат к суду.
А пан Брада на правах спасителя прижал пана Берга к стенке с требованием рассказать, что же там такое в этой тетради, что обычно тишайший пан Берг взбеленился увидев ее в чужих руках. К тому же, пану Браде не давало покоя увлечение, с которым санитар читал писанину Берга. По всему выходило: в тетради содержится что-то сенсационное.
- Ну что там? - требовательно вопрошал он, глядя пану Бергу в глаза, - Компромат на главу государства? Список выигрышных номеров в лотерею? Решение теоремы Ферма?
Пан Берг тяжело вздохнул и, понимая, что теперь-то ему точно не отвертеться, тихо сказал:
- Сказки. Я, видишь ли, начал сказки писать для детей, - и с тихой гордостью добавил: - это будет целый сказочный сборник!
Вот такие вот истории. Троица по-прежнему здесь: им осталось еще несколько дней до выписки. Перед отъездом решено устроить соревнования колясочников по скоростной езде. Когда и где - пока держат в секрете, чтобы не вмешалась администрация или зануды, но известно, что знакомый вам Доктор К. предлагает использовать для этой цели наш с микробиологами длиннющий коридор, в обмен требуя, чтобы его на его любимом именном стуле на колесиках тоже допустили к соревнованиям. Обещает не претендовать на главный приз, не расколоться перед начальством и не подрезать на поворотах других участников заезда.