Как это водится, когда у меня на работе аврал, цейтнот и караул, вдруг просыпается во мне и начинает глодать мозг жажда рассказать что-нибудь совсем не относящееся ни к авралу, ни к цейтноту, ни даже к караулу. А тут еще и повод подвернулся - история с кувшином. Так что давайте я вам быстренько ее расскажу и вернусь к созданию пяти презентаций, чтобы со скромным достоинством принять героическую смерть, сражаясь с результатами собственных исследований.
Итак, есть у нас лаборантка Ива.
Светловолосая, шумная, большая и уютная, она по натруре - теребитель и заводила. Если она не учит английский, привлекая всех вокруг, значит, она, прикусив от усердия язык, ищет на гугл-карте хорватские угодья своего свекра, ругаясь на чем свет стоит, что нельзя жить в такой глухомани. У Ивы два сына, которыми она страшно гордится - один владеет собственной интернет-фирмой, другой под строгим ивиным надзором зубрит английские глаголы и ездит в лагеря для одаренных подростков, впрочем, и там оставаясь под строгим маминым присмотром. Ива заразительно, раскатисто смеется, так что слышно на несколько отделений вокруг и блистательно рассказывает в лицах истории о своих соседях по даче. А еще она - весьма чувствительная натура, и потому однажды она прикипела к кувшину. Эта любовь случилась внезапно и поразила Иву в самое сердце.
Дело в том, что наши лаборантки имеют привычку после обеда по дороге из столовой устраивать себе маленькую культурную акцию - очевидно, чтобы принятие пищи земной уравновесить духовными радостями. Заключается оная культурная акция в посещении цветочного магазина, где среди букетов, букетиков и банальных веников встречаются весьма экзотичные штуковины, предназначенные, видимо, служить утешением пациентам нашего богоугодного заведения, а их родственникам облегчать поиски подарка. Впрочем, подари мне кто-нибудь одну из тех свиней, или пластмассовых идиотски-умилительных куриц, что пасутся на витрине цветочной лавочки, я, пожалуй, вычеркнула бы этого человека из завещания, решив, что он хочет ускорить мою кончину.
Время от времени наши дамы не ограничиваются разглядыванием, а покупают что-нибудь эдакое - желтушного кролика к Пасхе или фарфоровых снегирей: ну у кого нет пары-другой родственников, которых хотелось бы ненавязчиво подтолкнуть к смертному одру столь изящным и надежным способом? :) Но мелочь, она и есть мелочь, и до определенного момента Иву вся эта чепуха не волновала, пока, наконец, не завезли в цветочный киоск предмет ее масштаба - кувшин, да не просто кувшин, а кувшинище. "Он такой, такой!..." - рассказывала Ива и разводила руками. "Уродливый. - безапеляционно заявляла Хелена - еще одна наша лаборантка, извесная безупречным вкусом во всем, начиная одеждой и заканчивая лабораторией (когда бы вы не открыли вверенный Хелене холодильник, там не только все в идеальном порядке, но и цвета реактивов, находящихся на одной полке, всегда прекрасно сочетаются друг с другом). "Большой и красивый," - закончила Ива, с упреком взглянув на Хелену. В следующие несколько часов, понукаемые нытьем Ивы в смысле "кто не видел моего кувшина, тот зря прожил свою жалкую жизнь, и вообще мне не друг...", на кувшин сходили посмотреть все сотрудники нашего отделения, и кое-кто из соседней микробиолгии, случайно попавший в зону поражения. Движимая врожденным чувством стыда, цветочница сперва не решилась выставить кувшин на всеобщее обозрение, поставив его на шкаф в самом дальнем углу магазина, но когда по требованию Ивы кувшин во второй раз был снят со шкафа, совесть цветочницы сдалась, и бедная женщина теперь просто задвигала кувшин в угол, справедливо полагая, что на него придет посмотреть еще не одна жертва ивиного энтузиазма, и смирившись с тем, что каждый раз, отнимая глаза от кроссворда, она видит ненавистную посудину.
Кувшин и правда, стоил того, чтобы на него посмотреть. Посмотреть, ровно один раз, чтобы навсегда распроститься со взглядом на кувшины, как на удобную, рациональную и по-своему изящную посуду. Эта емкость литров на двадцать, была слегка крива на один бок и столь гадкого коричневого цвета, что извинить и уж тем более улучшить его не могли даже мелкие желтые кружочки, разбросанные по всему полю щедрою рукой сумасшедшего кустаря. Вот это я понимаю, способ сказать миру свое фе: в одном этом кувшине было больше презрения к зрителю и всему свету , чем в любой самой авангардной акции художников-экстремистов.
"Ну правда же, хорош!"- восклицала Ива, кружась над кувшином. На одном боку сосуда в коричневом фоне было протерто пятно радиусом сантиметров десять, и в этом грязно-белом пространстве были нарисованы две птицы, жадно склевывающие ягоды бурого цвета. Все это носило городое название "Кувшин для пива с тетеревами" и стоило не слишком больших, но вполне ощутимых денег. "Ива, тебя обманывают, это не тетерева, а куропатки. Причем таких куропаток нет в природе, потому что это скорее всего бекасы" - пытался урезонить Иву Солнечный Л. а Ива молчала, потрясенная его логикой, но не убежденная ни на йоту. Тут подоспел Доктор К., и у них с Солнечным Л. вышел основательный спор на тему видовой принадлежности птиц, причем настолько жаркий, что переругиваясь на ходу, они отправились в библиотеку, и с лестницы еще долго доносилось: "А вот посмотрим!" "А дедушка Дарвина, Эразм, помнится..." "Да Брем в гробу!.." "Вот там я, простите, и видал вашего Брема!..." и прочее в том же духе. Через несколько минут они предъявили Иве иллюстрированный трехтомник "Птицы Чехии", по результатам изучения которого выяснилось, что злокозненный художник причудливо переплел на картинке бекаса, филина, фазана и какой-то редкий вид сойки, и только принадлежность клюва осталась невыясненной. По мне - так это был плод фантазии автора, и птицы с таким клювом, если когда и появлялись на свет, то не выжили в процессе естественного отбора, потому что один его цвет, не говоря о форме, должен был вызывать волну агрессии среди всех птицеядных хищников в округе. Ива внимательно изучила аргументацию всех заинтересованных сторон, а потом сказала: "Ребята, ну что же я могу поделать, он мне просто нравится и все! Я ценю его как кувшин, а не как справочник по орнитологии..." - и она смотрела на них с жалостью, ибо чего еще заслуживают люди столь невосприимчивые к прекрасному. "Ива, - взвыл Доктор К - это не кувшин, этот предмет противен самой природе! Тебя муж выгонит из дома! Подумай о своей семейной жизни!" "Да, - сказала печально Ива, - и поставить его негде, квартира маленькая, а ему нужен простор, масштаб..." Солнечный Л. и Доктор К. усердно закивали головами: действительно, такой кувшин можно было вообразить в каком-нибудь средневековом замке, в закопченном обеденном зале, где, во-первых, плохая видимость, а во-вторых собираются в основном воинственно настроенные голодные рыцари, не очень-то обращающие внимание на предметы искусства и, что немаловажно, закаленные в боях с сарацинами. "Хотя... - задумалась Ива, - мы все равно собирались менять квартиру, дети-то уже почти взрослые, надо что-нибудь побольше..." И она бросила очередной умильный взгляд на кувшин. Солнечный Л. с Доктором К. переглянулись и ничего не сказали.
Следующие несколько дней прошли в лихорадке: Ива экономила на чем только можно было сэкономить хотя бы пару крон, и с нетерпением ждала зарплаты, рассказывая всем желающим (да и не желающим тоже) как она распорядится новой посудой. Правда, тут некстати подвернулся повод для разорения: близился день рождения нашего завотделением Тони (в силу служебного положения не всегда вникающего во внутренние дела лаборатории и потому не осведомленного об ивиной тоске по кувшину ), да не просто рядовой день рождения, а юбилей, и подарок вызвался выбирать Солнечный Л. известный своей настойчивостью в общественных делах. Все с облегчением сложили эту почетную обязанность на его острые плечи, и он несколько дней летал по лаборатории заводным привидением, ловя каждого за шиворот, и грозно вопрошая: "Ты денег сдал?", и как Ива ни сопротивлялась, понимая, что подарок для Тони отдаляет ее от вожделенного кувшина, из нее тоже вытрясли сотню крон, взывая попеременно к совести, природной щедрости и уважению к старшим по званию.
Каждый вечер после работы Ива заглядывала в цветочную лавку, проверяя, не проявляет ли кто-то к ее кувшину повышенного интереса. Никто не проявлял, и она успокаивалась до следующего дня. Пока однажды не стряслось страшное. Был чудный, погожий день-пятница и мы уже накрыли на стол, чтобы отметить в тихом и тесном кругу юбилей нашего завотделением. Тони с вожделением поглядывал на прохладную бутылку игристого вина и с любопытством - в угол, где Солнечный Л. и Доктор К. возились, распаковывая подарок. Остальные, собравшись вокруг стола, тоже вытягивали шеи - что же мы в итоге дарим, и готовили голосовые связки, чтобы в ключевой момент появления подарка на сцене завопить: "Хеппи бездей ту ю!" И тут произошло сразу два события: в комнату отдыха ворвалась Ива с трагической миной на лице и воплем "Кувшин исчез!!!" , а Доктор К. и Солнечный Л. в это же самое время с криком та-дам! предъявили на всеобщее обозрение подарок - ивин кувшин, до краев наполненный пивом. Присутствующие подавились приготовленным хеппибездеем, Ива издала невнятный всхлип и тихо осела на стул, Тони слегка побледнел и, кажется, порадовался, что не успел встать подарку навстречу - эдак и покалечиться от ужаса недолго. Но расчет был тонким и верным: воткни Л. и Доктор К в кувшин цветы, или, боже упаси, подари они его пустым, ни тому ни другому не работать бы больше у нас, поскольку у любого, даже самого мягкого завотделением, есть свой запас прочности. Но они использовали кувшин в соответствии с инструкцией, а двадцать литров свежайшего пива примирили бы кого угодно с емкостью, в котором это пиво плещется, поэтому, когда первый шок прошел, Тони сделал кружок вокруг кувшина, посмотрел, попинал его ногой, встал так, чтобы не видно было птиц, принюхался: "Хм...да... ну... мило. Очень мило. Спасибо." - резюмировал он, и все облегченно разразились поздравлениями и рукоплесканиями, поняв, что казней и расправ на сегодня не предвидится. Пиво выпили сообща и довольно быстро, а Иве ничего не оставалось, как смириться с недоступностью кувшина отныне и впредь. Но разговаривать с Доктором К. и Солнечным Л. она перестала. "Мы ей семейную жизнь не дали порушить, только благодаря нам ее дети, бедные крошки, не умерли от ужаса, а она же еще с нами не разговаривает!" - возмущался Доктор К.
Что же касается Тони, то спустя неделю после дня рождения, в его кабинете, куда благополучно перекочевал кувшин, вдруг раздался звон и грохот. Сбежавшиеся увидели Тони стоящего над грудой коричневых черепков в мелкий желтый кружочек "Разбился, - пояснил Тони, и наспех натянутая гримаса огорчения, все время норовила сползти с лица, предательски обнаруживая торжествующе-самодовольную ухмылку, - хотел на шкаф его поставить, ну чтобы виднее был, не дело такой штуке в углу стоять, а он возьми, да и упади," - охотно объяснял наш завотделением всем интересующимся. Пришли и Доктор К. с Солнечным Л., посмотрели, постояли над кучей черепков, склонив головы, тихими, как на похоронах голосами выразили Тони свои соболезнования в связи с утратой подарка. И только выйдя за дверь кабинета, Доктор К. сказал: "Л. голубчик, это подозрительно, не правда ли? Ведь мы, пока снимали его со шкафа у цветочницы, уронили его, если не ошибаюсь, четыре раза. Проклятая посудина!" - выругался он и пошел мириться с Ивой, справедливо полагая, что теперь, когда кувшин раздора устранен, нет никаких препятствий к восстановлению между ними прежней доброй дружбы.