МАРИЯ
Самые неприятные сны - это которые идут сами по себе, а ты их безо всякого на то желания пересекаешь. Как сегодня. Сначала наблюдали фильм 50-х годов прошлого века о становлении индустрии косметики. В ролях - несколько прыщавых юношей и девушек, и с ними хамелеон, крыса и черепаха, на которых они ставили опыты. Но опытов они не ставили, только курили и пили кофе и ссорились. Подопытные животные, как и их хозяева, вели долгие беседы, но не конфликтовали.
Потом этот слой переворачивался и приходилось подолгу беседовать с какими-то старушками.
Переворот и мы - мой папа, Катя и я - среди английских пивных гопников. Один уговаривает меня пропустить с ним пару пинт, но я говорю, что останусь с женой и папой. Он ржет и уходит. Причем этот эпизод повторяется несколько раз.
Потом переворот - и я один в каком-то сквере в Париже. Кругом - голуби. Со мной на скамейке наглые парни в расстегнутых подрясниках. И надо всем этим сладкий голос поет по-русски совершенно мне неизвестную слащавую песню.
Поднимаю голову и смотрю на певца. Опять двадцать пять. Депардье. Протягивает вперед взволнованные пением руки. И какая-то пожилая дама поясняет: «Месье Жерар так полюбил русскую культуру, что теперь каждое воскресенье поет тут русские романсы собственного сочинения».
Прислушиваюсь. Что-то про Марию. Машъенька, Мария, миляя моя.
Один из тех, что в подрясниках наклонятся ко мне и уважительно уточняет: « Это ведь песня про Марию?» Я у ужасе киваю.
И проваливаюсь в другой поток.
Но нет. Волевым усилием вынимаю себя из сна.
Еще одна «Мария» точно уже нанесет серьезный вред моему рассудку.
Потом этот слой переворачивался и приходилось подолгу беседовать с какими-то старушками.
Переворот и мы - мой папа, Катя и я - среди английских пивных гопников. Один уговаривает меня пропустить с ним пару пинт, но я говорю, что останусь с женой и папой. Он ржет и уходит. Причем этот эпизод повторяется несколько раз.
Потом переворот - и я один в каком-то сквере в Париже. Кругом - голуби. Со мной на скамейке наглые парни в расстегнутых подрясниках. И надо всем этим сладкий голос поет по-русски совершенно мне неизвестную слащавую песню.
Поднимаю голову и смотрю на певца. Опять двадцать пять. Депардье. Протягивает вперед взволнованные пением руки. И какая-то пожилая дама поясняет: «Месье Жерар так полюбил русскую культуру, что теперь каждое воскресенье поет тут русские романсы собственного сочинения».
Прислушиваюсь. Что-то про Марию. Машъенька, Мария, миляя моя.
Один из тех, что в подрясниках наклонятся ко мне и уважительно уточняет: « Это ведь песня про Марию?» Я у ужасе киваю.
И проваливаюсь в другой поток.
Но нет. Волевым усилием вынимаю себя из сна.
Еще одна «Мария» точно уже нанесет серьезный вред моему рассудку.