В чужих руках (окончание)
http://sz-magazin.sueddeutsche.de/texte/anzeigen/43965/In-fremden-Haenden
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Моя дочь неделю находилась на принудительном обследовании в клинике, а затем была помещена в патронатную семью. Все это время ей были строго запрещены контакты с её родными; я не знала, где она находится. Она не могла позвонить ни мне, ни горячо любимому дедушке, у которого на то время пришелся день рождения. 2 декабря состоялась первая встреча в ЮА, обсуждение плана оказания помощи несовершеннолетнему. Увидев меня, Клаудиа расплакалась. Её состояние было просто ужасным. Я узнала, что ее поместили в патронатную семью за 50 км от родного дома. Там она и останется, чтобы, как выразились в ЮА, смогли раскрыться её личностные качества. Отныне она жила в двух часах езды от школы. Поскольку автобусы зимой часто опаздывают, сотрудники ЮА решили, что Клаудиа может приходить в школу ко второму уроку. И это после обвинений в мой адрес, что дочь слишком много пропустила занятий!
Анна Н. (случай 4): 21 октября 2013 года шел четвертый урок, политика, когда в классную дверь постучали: это были две женщины из ЮА. Они вывели меня из класса и сказали: у нас есть судебное решение, отныне ты будешь жить в приюте. На вопрос, могу ли я сообщить об этом матери и попрощаться с классом, они сказали, что для этого сейчас нет времени.
Линда Н. - мать Анны: Сообщение моего адвоката, что меня лишили родительских прав в отношении Анны, поразило меня словно удар молнии. Я пошла вместе с матерью в ЮА, чтобы узнать, почему? Ответственная сотрудница сказала, что они пришли к выводу, что я могла бы совершить совместное самоубийство с дочерью. Я уставилась на женщину: с чего Вы это взяли? Вы же меня совсем не знаете!
Мне разъяснили, что отныне я не имею право на алименты и детское пособие, но обязана оплачивать содержание Анны в приюте. Я сказала, что хотела бы отправить Анне пару ее личных вещей и некоторую одежду. Женщина из ЮА возразила, что это не нужно, ей все купят. Тут я вышла из себя и сказала: если Вы не передадите ей вещи, я Вас в бараний рог согну!
Штефани Р. - воспитательница Луки (случай 6): 24 октября 2012 года Луку снова должны были посетить его родные родители. Но в тот день ему стало очень плохо, я пошла к врачу, который дал мне справку, которую я отправила факсом в ЮА как объяснение, что Лука не может прийти в условленный срок. Поскольку было еще тепло, мы немного прошлись с Лукой по улице, и тут около нас остановился автомобиль с двумя женщинами из ЮА. Лука должен немедленно пройти обследование у их служебного врача, сказали мне. Они забрали его и усадили в машину. После этого прошло много времени, прежде чем я увидела его снова.
Урсула Коджо - психолог, специалист по урегулированию споров и конфликтных ситуаций: Желание ребенка должно быть услышано, и чем он старше, тем в большей степени. Дети имеют право на высказывание, равно как и на молчание.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Хотя клиническое исследование показало, что Клаудиа здорова как психически, так и физически и угрозы её благополучию нет, ЮА настаивал на том, чтобы она осталась в патронатной семье. В разговоре участвовала и сама Клаудия, она непрерывно повторяла, что хочет обратно, к матери, крепко цеплялась за меня и плакала без остановки. Сотрудники ЮА потребовали, чтобы я ушла, угрожая мне полицией. Я слышала плач Клаудии и после того, как покинула помещение. Дома раздался телефонный звонок: звонили из Югендамта. Теперь мне разрешили забрать Клаудию к себе.
Анна Н. (случай 4): Утверждение, что у меня якобы симбиотические отношения с матерью, преследовало меня повсеместно. Неважно, с кем я говорила - с моим адвокатом, с сотрудниками ЮА, с судьей - как только я заикалась о том, что я хочу назад к маме - все они отвечали, что я так говорю только потому, что это мне подсказала мать. Никто не хотел воспринимать мои желания всерьез. Я чувствовала себя совершенно одураченной.
Клаус-Уве Кирххоф - социальный педагог, детский адвокат: Кто, собственно, может гарантировать, что пребывание в приюте действительно лучше, чем якобы неполноценный родной дом? Никто.
Йоханнес Штрайф - детско-юношеский психолог, судебный эксперт: Для иных сотрудников структур помощи несовершеннолетним, будь то приюты или ЮА, само собой разумеющейся является точка зрения, что причиной помещения ребенка в другую среду всегда служит неудача родителей. Такая точка зрения ведет к тому, что они в принципе противопоставляют себя - свою роль и свои функции - родителям, что для ребенка якобы лучше все что угодно, только не его родители. Для блага ребенка, однако, важно признавать и ценить наличие у него родных родителей.
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): Когда я впервые увидела приемных родителей в первый раз, то подумала: этого не может быть. Эта женщина, которой далеко за шестьдесят лет, должна заботиться о моем ребенке? А ее муж был еще старше.
Карин Э., мать Клаудии (случай 2): Клаудия начала тайно фотографировать условия своей новой жизни в приемной семье. Ее комната находилась в подвале, с вымощенным плиткой полом, из обстановки имелись кровать и телевизор, окна были зарешечены. Кроме нее в подвале жили еще двое приемных детей, собственно к жилым помещениям семьи у них не было доступа, приемный отец не хотел, чтобы ему мешали. На матрасе в комнате Клаудии были пятна крови, другой матрас был подпален с обратной стороны. Замок на двери в комнату был наполовину выломан. Эти фотографии спасли нас, когда в начале 2014 года суд повторно рассматривал вопрос лишения меня родительских прав. Судья была явно шокирована, и мне вернули с родительскими правами и право на определение места жительства моей дочери. По крайне мере на первое время.
Анна Н. (случай 4): Приют был расположен несколько в стороне от Гифхорна. Меня привели в мою новую комнату: кровать, стул, стол, шкаф, письменный стол. Все это находилось в чем-то вроде квартиры с кухней и залом, которую я делила с пятью подростками. Мне сказали, что я помещена в приют, чтобы я смогла начать нормально развиваться. Но как я могла там нормально развиваться? В приюте было несколько правонарушителей, подростков на две головы меня выше, которые развлекались тем, что душили меня покрывалом от кровати почти до полусмерти. Один из них угрожал накачать меня наркотиками и изнасиловать. Рождество я провела с двумя несовершеннолетними, которые две недели спустя подожгли склад. В школе, в которую меня там определили, я была, разумеется, изгоем, асоциальным типом из приюта. Я была совершенно оторвана от мира, у меня не было интернета, я не могла никого пригласить к себе из класса или толком сходить в гости, потому что должна была уже ранним вечером возвращаться в приют.
Штефани Р. - воспитательница Луки (случай 6): Я узнала окольными путями, что Лука сначала на два месяца попал в другую фостерную семью, а уже оттуда к своим родным родителям, которые вскоре перебрались в город Кауфбойрен. Все пошло так, как я и опасалась: Луке было плохо в его новом окружении, отчеты местного ЮА характеризовали его как тяжело травмированного ребенка, с недержанием кала, которым он «украшал» стены. Он попал в психиатрию, а оттуда в приют, его родители снова были лишены родительских прав.
Томас Зашенбрекер - адвокат по семейному праву: Однажды я прочитал правила посещения в тюрьме штази в Баутцене. Так вот, они были гуманнее, чем большинство предписаний для свиданий детей с родителями, лишенными родительских прав.
Ральф С. - отец Лизы (случай 3): Вопреки моим неоднократным просьбам, с ноября 2012 года по февраль 2013-го я мог проводить с дочерью лишь два часа в неделю. Лиза часто плакала, цепляясь за меня, когда приходило время покидать мне приют. Персоналу неоднократно приходилось буквально оттаскивать ее от меня после свиданий. Очевидным образом в приюте хотели, чтобы Лиза отдалилась от меня. Уйти из приюта, сходить разок в зоопарк или на игровую площадку? Это было запрещено без объяснения причин.
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): В своей письменной оценке риска ЮА повесило вину за Ларисины мысли о самоубийстве в декабре 2013 на меня. Почему? Потому что я в сентябре послал ей SMS: сокровище, я люблю тебя, что бы ни случилось.
Штефани Р. - воспитательница Луки (случай 6): Я добилась права посещать Луку в его приюте, в Кемптене. Его родители были согласны, сами они его больше не посещали. Также и опекунша Луки из ЮА считала, что это пойдет ему только на пользу. Первое свидание состоялось в феврале 2015 года. Лука очень обрадовался, я читала ему вслух и играла с ним. Он вскоре сказал, что хотел бы снова жить со мной.
Паджам Рокни-Язди - адвокат по семейному праву: Родители, находящиеся в процессе лишения родительских прав, наказываются даже за осуществление своих основополагающих прав, гарантированных конституцией. Если они, к примеру, потеряв всякую надежду на успех, предадут свое дело огласке в СМИ, то должны считаться с немедленными санкциями со стороны суда или ЮА.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): После решения Верховного земельного суда о лишении меня родительских прав я обратилась в местную прессу, о моем случае рассказали. Югендамту это совсем не понравилось. Мне тут же сократили время, выделенное для посещений Анны. Даже в ее день рождения нам разрешили провести вместе только один час.
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): Суд, по крайней мере, постановил, что Лариса должна пройти терапевтическое лечение. Все шло успешно, из школы сообщали, что девочка делает заметные успехи. Однако моя бывшая подруга прервала через два месяца курс лечения, хотя врач предупреждала, что причина Ларисиных высказываний о самоубийстве еще не выяснена. И опять ЮА ничего не предпринимало. В полной растерянности, я обратился во многие газеты, которые рассказали о нашем случае. Кроме того, я критиковал ЮА Бонна в интернете за допущенные ошибки. Все это привело к тому, что на меня подали в суд. Когда в результате очевидных промахов ЮА умирают дети, то за это никто не несет ответственности. Но если я критически высказываюсь про ЮА, промахи которого я доказываю документально, мне затыкают рот под угрозой штрафа в 250 тысяч евро и двух лет тюрьмы. Это и есть справедливость?
Ханс-Христиан Прештиен - бывший судья по семейным делам: Не лишает ли судью, занимающегося делами несовершеннолетних, его независимости как раз тот факт, что для ответственных действий и оценки ему не хватает необходимого образования в части детского развития, основополагающих знаний о медицине, протекании конфликтов и возможностях их умиротворения? Хотя он и несет полную ответственность за свои решения, он находится в ситуации, когда он вынужден, более-менее слепо, полагаться на оценки третьих лиц, как то сотрудников ЮА, психологов и прочих экспертов, а иногда и адвокатов детей в суде. Судья должен следовать субъективным мнениям и оценкам, научную обоснованность которых он даже в минимальной мере не может проверить.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Суд назначил Клаудии психиатрическое обследование из-за большого количества пропущенных занятий. Кроме того обсуждался вопрос терапии. Но когда психотерапевт в самом начале разговора спросила Клаудию, почему она не хочет видеть своего отца, он же, дескать, часть неё, и она не должна бы так негативно о нем отзываться - вот тут Клаудия потеряла всякое доверие. К тому же Клаудия сообщила, что она не хотела бы, чтобы ЮА было посвящено в содержание их разговоров с моей дочерью, что крайне возмутило психотерапевта.
Позже я узнала, что психотерапевт поставила диагноз и мне, хотя меня она не обследовала. Она утверждала, что я страдаю бредово-психопатическим расстройством. На этом основании она рекомендовала забрать Клаудию у меня. Когда я об этом узнала, то сразу стала искать специалиста, чтобы проверить это заключение. Профессор психологии подтвердил, что это заключение совершенно голословное. Он даже высказался о причинении вреда благу ребенка со стороны государства, потому что ЮА почти два года нас преследовало. Клаудия действительно была совершенно запугана. Она жила с постоянным страхом, что ее снова заберут из школы сотрудники ЮА.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): Психолог, которая на семи страницах описывала наши симбиотические отношения с дочерью, разговаривала со мной ровно час и не удосужилась опросить ни учителей Анны, ни подруг, ни наших родственников или знакомых. То, что Анна хорошо учится в гимназии, что ее коэффициент интеллекта намного выше среднего, что она четыре недели в году одна находится на курорте в Берхтельсгадене, что мы практически не видим друг друга в течение дня из-за моей работы, все это психолога не интересовало.
Уве Йопт - профессор психологии, эксперт: У некоторых сотрудников ЮА господствует мнение, что мать, которая однажды с чем-то не справилась, возможно, не будет справляться с этим и впредь. В этом случае готовность не возвращать ей ребенка очень велика. При этом начисто отсутствует эмпатия, способность понять, что значит ребенок для своих родителей.
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): Спустя многие недели суд предписал вернуть мне Фарука. Примерно в это же время мой бывший спутник жизни нашел работу в Косово. Мы переехали туда, я думала, что теперь все будет хорошо. Однако уже несколько дней спустя мне стало ясно, что он меня обманул. У него никогда и не было работы, он лишь искал возможность снова меня унизить. Он просто уехал назад в Германию, а меня оставил с Фаруком на руках в Косово - без документов. Лишь два месяца спустя мне удалось через посольство, с помощью хорошей подруги, вернуться обратно в страну. Но в тот же день, когда я приехала к подруге, ЮА, задействовав полицию, во второй раз забрало у меня сына.
В 14 часов дня подъехали машины, там были двое сотрудников ЮА, я увидела полицейских, перекрытую улицу и поняла, зачем они приехали. Полицейские были при заряженных пистолетах, представьте себе это. Я держала Фарука на руках и, ища спасения, спряталась за сушилку для белья. Я не хотела потерять его снова. Полицейские громко грозили мне швырнуть меня на пол (хотя бы при этом пострадал и сам ребенок), если я не отдам им Фарука. И тогда я отдала его.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Все попытки защитить Клаудию от вмешательства ЮА не увенчались успехом. 13 мая 2015 года, в семь часов утра, в доме появились два сотрудника ЮА, судебный исполнитель, двое из службы безопасности и два полицейских. Судебный исполнитель ворвался в квартиру и сунул Клаудии под нос судебное решение. Оно основывалось на том самом неслыханном по наглости заключении эксперта, что я якобы страдаю бредовыми расстройствами, к тому же утверждалось, что у меня нет медицинской страховки, хотя я её уже давным-давно оформила. Полицейские силком вытащили Клаудию и потащили её за руки к машине, давя голову вниз, как это показывают в детективах по телевизору.
Клаудии на тот момент было 15 лет. Ее увезли, и я шесть недель не знала, где она находится. Лишь через два с половиной месяца я смогла поговорить с нею по телефону. Она находилась в приюте в Саксонии-Ангальт и плакала все время разговора. Поскольку за мной были сохранены родительские права, я решила вытащить ее оттуда.
Урсула Коджо - психолог, специалист по урегулированию споров и конфликтных ситуаций: Мы знаем, насколько ужасными могут быть последствия разлучения родителей с их детьми. Заниженная самооценка - «я недостоин того, чтобы мои папа и мама заботились обо мне», - ведет к фундаментальной утрате уверенности в себе, веры в человеческие отношения и в их стабильность. Следствием этого зачастую бывает то, что человек, строя свою дальнейшую жизнь, либо судорожно цепляется за людей, либо входит в недолговечные или необязательные, часто меняемые связи.
У родителей потеря связи с собственным ребенком ведет в большинстве случаев к надлому в собственной биографии. Страдают как отцы, так и матери. Зачастую всю жизнь. Один отец описывал мне это следующим образом: «С момента, когда я понял, что я из-за манипуляций матери моего сына, при содействии суда по семейным делам и ЮА, уже никогда больше его не увижу, на всю мою жизнь легло толстое, серое, пыльное покрывало».
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): В суде меня снова лишили родительских прав на Фарука. Снова два года свиданий с ним только в назначенное время, снова чужие патронатные родители воспитывают моего малыша. Я замкнулась в себе, почти перестала общаться с людьми. Иногда я просто выходила из автобуса, когда в него входила женщина с детской коляской. Для меня было пыткой, видеть детей в возрасте Фарука, я не могла этого вынести.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): Мы прошли через все инстанции. 2 июня 2014 года я получила решение федерального конституционного суда. Оно было в нашу пользу: были нарушены мои основные родительские права, решающее заключение эксперта было отклонено как абсолютно не соответствующее требованиям суда. Мне их вернули. Верховному земельному суду в Целле было предписано пересмотреть вопрос, кто будет в будущем уполномочен решать вопросы касательно заботы о здоровье моей дочери - это одна из четырех составных частей, которые включает в себя понятие родительских прав. Я тут же направилась в приют и повезла Анну есть мороженное. Ребенок пел и танцевал в кафе. По мнению сотрудников ЮА, для Анны было бы лучше остаться в приюте еще на полгода. Я сказала: никогда больше в моей жизни. На следующий день я забрала её домой.
Рисунок: Mrzyk & Moriceau
Ханс-Христиан Прештиен - бывший судья по семейным делам: У меня большие проблемы с понятием «благополучие ребенка», центральным понятием в вопросах, касающихся несовершеннолетних граждан. Это понятие буквально превращает процесс о правах ребенка в лотерею. Как оно будет истолковано социальными работниками, судьями или экспертами, просто непредсказуемо ни для детей, ни для взрослых. Кто руководствуется «благополучием ребенка», всегда кладет в основу свой масштаб ценностей, свои субъективные представления. Велика опасность, что после подобных трактовок ребенку и его семье станет хуже, чем до вмешательства. При этом совершенно уходит из фокуса зрения вопрос, в какой конкретной поддержке нуждаются ответственные за ребенка люди, чтобы в будущем суметь без посторонней помощи справляться со своей задачей.
Томас Зашенбрекер - адвокат по семейным делам: Система, якобы заботящаяся о благополучии детей, часто доводит их родителей до безумия. Как будто к самым кровным интересам детей не относится благополучие и их родителей. Количество изъятий под опеку растет, но политиков, похоже, это мало интересует.
Лоре Пешель-Гутцайт - адвокат по семейным делам, бывший сенатор по вопросам правосудия: Такое впечатление, что государство все больше вмешивается в дела семьи. В отличие от принудительного воспитания детей времен национал-социализма, в нынешней Германии существует конституционно закрепленный консенсус о том, что мы не хотим никакого государственного воспитателя, равно как и «серого кардинала» в форме структур по оказанию помощи несовершеннолетним. Ребенок имеет право на родителей, а вовсе не на самых лучших родителей. Судьба человека это также и его родители.
Уве Йопт - профессор психологии, эксперт: Вопрос для меня стоит следующим образом - кто защитит ребенка от его защитников? Кроме как жалобы вышестоящему лицу, не существует иной формы контроля за ЮА. Служащие ЮА всегда заявляют, что их контролирует суд. Но как, интересно, суд должен контролировать своего главного помощника?
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): Я снова забеременела и перед родами второго сына переехала в Бремен. В отличие от Вехты, сотрудники местного ЮА мне помогли. Они отнеслись ко мне всерьез и включали мое мнение в свои планы. Я очень благодарна им за это. Несколько месяцев назад мне вернули родительские права на Фарука. С Юсуфом я контакт не поддерживаю. Все это в прошлом. Через несколько дней после возвращения Фарука в моем квартале был праздник фонарей. Я проплакала всю процессию, потому что была так счастлива, держать за руки обоих своих детей, а не только одного. Я была просто нормальной матерью, такой, как все. Мне наконец-то было позволено наверстать все то, что я давно хотела сделать: поесть с Фаруком мороженое, сходить с ним в зоопарк, отвести его в детский сад, утешить, когда он плачет.
Фарук - смышленый парнишка. Он быстро привык к Бремену. Но вся эта катавасия не прошла для него бесследно. Если он чего-то не замечает или не понимает, что ему говорят, он тут же теряется. У него больше нет доверия к окружающему миру. Я думаю, это последствие того, что в его еще очень короткой жизни так часто менялись лица, к которым он был привязан.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Мы узнали, что Клаудиа вместе с прочими детьми из приюта поедет на экскурсию в парк Зольтау. Я заняла позицию при входе, мой друг сидел в машине наготове. Когда я увидела Клаудию, то закричала: беги к машине! Она понеслась сломя голову, но один из работников приюта это заметил и бросился за ней. Клаудия запрыгнула на заднее сиденье, я тоже, но работнику приюта удалось вытащить ключ зажигания. Вызванный полицейский потребовал, чтобы Клаудия и я вышли из машины. Когда мы отказались, он протиснулся в окно, грубо схватил меня за руку и вывернул ее. По его словам, он позвонил судье и получил разрешение на применение силы к нам обеим. Тогда Клаудия вышла из машины. Я же получила жалобу за сопротивление представителю власти.
Ральф С. - отец Лизы (случай 3): Из-за бесчеловечного отношения приюта и ЮА к моей маленькой Лизе я обратился за помощью в общий районный суд. 6 февраля 2013 года он, вопреки протесту приюта и ЮА, постановил о немедленном возвращении Лизы к ее матери и ко мне. Несмотря на всю мою радость по этому поводу - приют и ЮА элементарно нарушали права моей дочери и мои отцовские права. Поэтому я хочу привлечь к ответу обе эти организации. Я требую как компенсации за причиненный моральный ущерб, так и возмещения понесенных расходов, и я готов ради этого пройти через все инстанции. Для того что бы вернуть свою дочь из незаконного пребывания в приюте, я вынужден был потратить 20 тысяч евро только на одних адвокатов. Я сделаю это не только ради себя, но и ради других людей, не так хорошо обеспеченных финансово. Они не могут позволить себе дорогих адвокатов и беззащитны перед системой.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): Несколько месяцев спустя, после того, как Анна вернулась домой, она получила повестку в Верховный земельный суд. Судьи настаивали на том, что Анна должна получить помощницу-воспитателя (функция которой заключается в помощи подростку, справиться с проблемами в развитии, - прим. пер). Она должна была встретиться с женщиной и решить, хочет ли она продолжать эти встречи или нет.
Анна Н.: Женщина вообще не имела обо мне никакого понятия, она не знала ни меня лично, ни документов из моего дела. Она лишь сказала, что ЮА полагает, мы должны встречаться два раза в неделю. Я сейчас учусь в 11-м классе, готовлюсь к абитуру (промежуточная ступень между аттестатом зрелости и университетом в Германии. - Примеч. пер.), поэтому свободного времени у меня нет. Я спросила, чем мы, по её мнению, должны заниматься в это время. Она ответила, что мы могли бы пить кофе или ходить в кино. Я от всего этого сразу отказалась. Но ЮА и суд опять-таки решили, что это не я сама решила, а моя мать.
Линда Н.: Суд снова лишил меня права на заботу о здоровье ребенка, потому что Анна отклонила помощницу-воспитателя. Я уже знала двоих судей из трех - это были те самые, что год назад отобрали у меня родительские права. Они снова сослались на прежнее заключение эксперта, которое федеральный Конституционный суд отклонил, как несостоятельное. Мой адвокат сказал, что мы можем или скрепя сердце с этим согласиться, или же снова подадим жалобу в Конституционный суд. Но у меня уже больше не было денег.
Анна Н.: За время моего пребывания в приюте я сильно отстала в школе. Сейчас я снова в теме, и даже по математике, всегда дававшейся мне тяжело, у меня тройка с плюсом. Но я никак не могу понять, почему сотрудники ЮА просто не оставят меня в покое?
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): Верховный земельный суд в Кельне отменил решение земельного суда о том, что я не имею права критиковать ЮА. Хоть маленькая, но победа. Однако в эту судебную войну я вложил более 45 тысяч евро. И я уже два с половиной года не видел свою дочь.
У Югендамта руки длинные, они могут стереть в порошок любого, кто встанет им на пути. С моей точки зрения, ЮА, вследствие своего невежественного отношения и бездействия, частично повинен в безнадежном положении моей дочери. Этот процесс разрушил что-то важное: мои тесные отношения с дочерью. И веру в то, что в нашей стране еще есть что-то типа справедливости.
Штефани Р. - воспитательница Луки (случай 6): Слова Луки о том, что он хочет снова жить со мной, пришлись совсем не по вкусу психологу и воспитательнице приюта. Мне сообщили, что Лука стал беспокойным с того момента, как он вновь начал со мной общаться. Я пробудила в нем ложные надежды. И мне снова отказали в посещениях. Я не видела его уже восемь месяцев. Мне тяжело это понять, ведь я, в конце концов, коррекционный педагог и уже многие годы ухаживаю за нуждающимися в интенсивном уходе детьми. Различные ЮА подтверждали, что я очень хорошо работаю.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Несколько недель спустя после случая в парке, мы поехали к школе Клаудии. Было семь часов утра, я расположилась за деревом. Ко мне подошла женщина, представилась руководительницей приюта и сказала, чтобы я исчезла. Клаудии хорошо в приюте, лишь после разговоров со мной ей становится плохо. Я ответила, что знаю - Клаудии плохо. Кроме того, я не согласна с последним решением суда, и родительские права на Клаудию все еще у меня. В ответ она начала угрожать, что, если не успокоюсь, то Клаудию отправят на психиатрическое лечение. Затем женщина удалилась в здание школы. Вскоре после этого на боковой улице показалась Клаудия. Увидев меня, она опрометью кинулась к машине. Руководительница приюта кричала: Клаудия, не садись в машину! Однако она села, и мы уехали оттуда. Это было, как в детективе, мы привезли ее в надежное место, где она с тех пор и живет.
Сейчас ей 16 с половиной, и она охотно закончила бы школу, как только ей разрешат жить дома. Недавно судья издала постановление, согласно которому она может быть задержана в любое время, в том числе с применением силы. С той поры я боюсь, что ЮА поместит Клаудию за границу. Здесь, в округе Райн-Зиг, возможно всё: недавно наше ЮА поместило 13-летнего в семью в Киргизстане. В газетной статье про этот случай говорилось, что Министерство иностранных дел предостерегает от поездок туда, по всей стране возможны массовые беспорядки. Такая вот забота о благополучии ребенка.
Меня обвиняют в том, что я держу дочь на нелегальном положении, не позволяя ее задержать. Один знакомый посоветовал мне всегда иметь с собой зубную щетку - на случай ареста полицией как «лица, отказывающегося выполнить процессуальную обязанность». Раньше мне и в страшном сне не могло бы присниться, что я попаду в подобную ситуацию. Моему отцу тоже. До выхода на пенсию он работал начальником полицейского участка.