Фредерик Сэндис. Медея (фрагмент). 1868
В 1984 году режиссер Тенгиз Абуладзе снял главный перестроечный фильм - «Покаяние». А в 1987 году мировая кинематографическая общественность в лице жюри каннского кинофестиваля «одобрила» эту картину, вручив ей гран-при.
Смысловой посыл «Покаяния» заключался в том, что необходимо выкопать своего отца из могилы и выбросить на свалку, дабы расчистить путь к храму, что и сделал герой картины Авель Аравидзе. Храм же этот, к которому по режиссерскому замыслу обязательно должны вести любые дороги и пути в самом широком смысле этих слов, был представлен в виде торта. Выбрасываешь отца из могилы - открываешь путь к торту. Вот в чем был смысл не только фильма, но и перестройки.
Через некоторое время после того, как вторая держава в мире - СССР решила выбросить отца на свалку и открыть себе путь к торту, первая держава - США в 1992 году выпустила свое метафизическое заявление в виде книги Фукуямы с говорящим названием - «Конец истории и последний человек».
Постер к фильму Покаяние
Есть ли между этими двумя метафизическими посылами связь? По-моему, она довольно очевидна, ибо, если все на свете променять на движение к торту, то на этом собственно историческое движение действительно заканчивается вместе с человеком и гуманизмом. Кроме того, совершенно очевидно, что в сумме эти два посыла могла заявить только цивилизация смерти (если конечно тут уместно слово «цивилизация»). Подчеркну, из этих заявлений явствует, что победа США в Холодной войне - это не только и даже не столько победа над геополитическим конкурентом (что, конечно, тоже правда), сколько победа цивилизации смерти над историей, гуманизмом и жизнью как таковой.
Эта цивилизация смерти ни в коем разе не может быть приравнена к США. Речь идет о всплывании из метафизических глубин чего-то такого, что сидело и внутри США, и внутри СССР (в противном случае никакой Абуладзе ничего подобного не смог бы ни снять, ни показать). Хотя, надо сказать, если так можно выразиться, «официально» цивилизация смерти в большей степени укоренена в США, нежели в России.
Авель Аравидзе выбрасывает труп отца
Цитата из х∕ф «Покаяние». Реж. Тенгиз Абуладзе. 1984. СССР
Этот осуществляемый на наших глазах реванш смерти не случайно ударил в один из краеугольных камней человеческой культуры - ритуал захоронения. Ведь именно он, как одна из древнейших форм противостояния человека смерти, по-видимому, лежит в основе человеческой культуры как таковой. Вокруг этого кипели и кипят страсти на всем протяжении существования культуры. Вокруг этого строились и межкультурные диалоги, столь жизненно необходимые для многонациональной России, которая никогда не предлагала культурам, входящим в ее состав, «расплавления» в некоем «плавильном котле». Поэтому, такое обращение с темой захоронения на советских экранах под всеобщее молчаливое одобрение просто не могло не стать одной из основополагающих причин распада СССР.
«Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Земля без них была б мертва,
как безотрадная пустыня
и как алтарь без Божества».
Такие строки посвятил Александр Сергеевич Пушкин теме «отеческих гробов». Обращу особое внимание на то, что он сводил в один метафизический узел наличие «Божества» на алтаре, «любовь к отеческим гробам» и наличие жизни как таковой. Если нет ни «Божества», ни этой любви, то нет и жизни - утверждал Александр Сергеевич. Но подобным образом мыслили все и всегда с глубочайшей древности.
Великий Гомер делает тему захоронения чуть ли не основной смысловой осью всей Илиады. На вопросе погребения тела Гектора строится человеческий диалог между воюющими друг с другом Приамом и Ахиллесом. «Так погребали они конеборного Гектора тело», - гласит финальная строка Илиады.
Потом, немного позже, великий античный трагик Софокл в «Антигоне» доведет право на захоронение фактически до революционного накала, поставив это право выше, чем любое другое, включая саму власть.
Софокл
В «Антигоне» самодур Креонт издает приказ о запрещении хоронить тело брата Антигоны Полиника, так как последний посмел напасть на родной город Фивы. Антигона ослушалась этого приказа и похоронила брата. За это Креонт приказал замуровать Антигону в пещере. Перед этим между героями состоялся следующий диалог:
Креонт
«Как же могла закон ты преступить»?
Антигона
«Затем могла, что не Зевес с Олимпа
Его издал, и не святая Правда,
Подземных сопрестольница богов.
А твой приказ-уж не такую силу
За ним я признавала, чтобы он,
Созданье человека, мог низвергнуть
Неписанный, незыблемый закон
Богов бессмертных. Этот не сегодня
Был ими к жизни призван, не вчера:
Живет он вечно, и никто не знает,
С каких он пор явился меж людей.
Вот за него ответить я боялась
Когда-нибудь пред божиим судом,
А смертного не страшен мне приказ».
Далее предводитель хора (корифей) подчеркивает «революционность» духа Антигоны: «Отца мятежного мятежный дух в тебе живет: не сломлена ты горем». В конце трагедии боги Олимпа указывают на правоту Антигоны, а Креонт признает себя виновным в содеянном ужасе и произносит:
Креонт
«Да, ведите в глушь безрассудного,
Что и сыну дал смерть невольную,
И тебе, жена! О несчастный я!
Здесь - убитый мной, там - убитая!
Страшной тяжестью, нестерпимою
На главу мою рок обрушился».
Жан-Жозеф Бенжамен-Констан. Антигона хоронит Полиника. 1868
Софокл однозначно находится на стороне Антигоны. Другим образом понять финал трагедии невозможно. Корифей хора оглашает в финале трагедии следующие вердикт Креонту:
Корифей
«Человеку сознание долга всегда -
Благоденствия первый и высший залог.
Не дерзайте ж заветы богов преступать!
А надменных речей беспощадная спесь,
Беспощадным ударом спесивцу воздав,
Хоть на старости долгу научит».
Под «долгом» тут однозначно имеется в виду долг захоронения, который исполнила Антигона, а под «надменными речами» и «беспощадной спесью» - запрет Креонта на осуществление этого долга.
Однако, в «Философии религии» Гегель, этот апостол конца истории и философский «дедушка» Фукуямы (учителем Фукуямы был философский «сын» Гегеля Александр Кожев), преступно лжет по этому поводу:
«В абсолютном образце трагедии, в „Антигоне“, пластически изображается коллизия двух высших нравственных сил. Здесь семейная любовь, священное, внутреннее, принадлежащее к сфере чувства, почему оно и называется законом низших богов, вступает в коллизию с государственным правом».
Якоб Шлезингер. Георг Вильгельм Фридрих Гегель. 1831
«Неписанный, незыблемый закон» у Софокла, Гегель лживо называет «законом низших богов», а далее лукаво начинает утверждать якобы правовое равенство позиций Креонта и Антигоны, в корне меняя весь смысл великой трагедии:
«Креонт - не тиран, а также нравственная сила. Креонт не является неправым: он требует уважения к закону государства, к авторитету власти, оскорбление которой влечет за собой наказание. Каждая из этих двух сторон осуществляет и имеет своим содержанием лишь одну из нравственных сил, это и есть односторонность, и смысл вечной справедливости состоит в том, что обе оказываются неправыми, ибо каждая - односторонняя, но тем самым также обе правы. Обе признаются значимыми при ненарушенном движении нравственности, но значимость каждой из них взаимно уравновешивается. Справедливость выступает лишь против односторонности».
Однако, несмотря на то, что Гегель назвал «Антигону» «абсолютным образцом трагедии», по-настоящему он любил не Софокла, а другого античного трагика - Еврипида. Эта любовь Гегеля к Еврипиду столь же неслучайна, как неслучайно и то, что именно он первым сказал более чем за 70 лет до Ницше о «смерти бога» в «Феноменологии духа», как об одной из обязательных фаз, которые проходит его мировой дух перед концом мира.
Если у трагиков Эсхила и Софокла герой протагонист (например, та же Антигона) с трагическими последствиями бросает вызов року, то у Еврипида видно, если его внимательно читать, что его герои-протагонисты не бросают вызова року, а добровольно кидаются ему в пасть, в чем и состоит, согласно философии Еврипида, который был учеником Анаксагора, их свобода. Рок преодолеть нельзя, можно лишь добровольно ему следовать. Это положение потом будут особенно развивать стоики и возьмет на вооружение «Рим». В этом смысле, для меня Еврипид трагиком не является, ибо для его протагонистов все заканчивается счастливо (что делает еврипидовскую «трагедию» более сходной с комедией, которая, согласно Данте, в отличие от трагедии, заканчивается счастливо), а антагонисты тоже никакого отношения к трагичности не имеют, а скорее могут вызывать жалость, а то и просто презрение. Но, всё же, мировая культура чтит Еврипида именно как трагика, наряду с Софоклом и Эсхилом, а я тут, к сожалению, не имею возможности доказывать свою правоту в достаточном объеме, и потому тоже буду говорить о произведениях Еврипида, как о «трагедиях», просто взяв слово в кавычки.
Еврипид
В «трагедии» «Медея» Еврипид, на основе мифа о путешествии аргонавтов за «Золотым руном», рассказывает историю любви Ясона и Медеи. Ясону, благодаря Медее, удается совершить свои подвиги и получить «Золотое руно». Однако, после этого Ясон решает строить свою судьбу без Медеи, самостоятельно и хочет жениться на дочери царя Коринфа. Чтобы не быть «смешной» Медея убивает и царевну, и их с Ясоном общих детей. В финале «трагедии» Медея возносится на колеснице, которую ей прислал ее дед - бог солнца Гелиос.
Когда Ясон видит Медею с убитыми детьми на руках, восседающую на колеснице, между ними происходит следующий примечательный диалог:
Медея
«Виновника несчастий знают боги…»
Ясон
«И колдовство проклятое твое».
Медея
«Ты можешь ненавидеть. Только молча…»
Ясон
«Не слушая. Иль долго разойтись?..»
Медея
«О, я давно горю желаньем этим…»
Ясон
«Дай мне детей, оплакав, схоронить…»
Иннокентий Анненский переводит этот фрагмент так, как будто Ясон сам как бы забывает, зачем собственно он вообще ведет этот диалог с Медей, говоря: «Иль долго разойтись»? Специалисты утверждают, что более точный перевод диалога такой: «Ты можешь ненавидеть меня, но и я ненавижу твою злобную речь. - А я твою, - вот и легко найти решение». То есть, в любом случае, Ясон не сам стремится вырвать тела детей у Медеи, которую ненавидит, а именно просит у нее позволения их похоронить. А она, разумеется, ему в этом отказывает. По большому счету, то, что тут описывает Еврипид, с полным правом можно назвать духовной кастрацией.
Вазописец Иксиона. Медея убивает одного из своих сыновей. 330 г. до н. э. Лувр
После этого Ясон, по сути, заканчивается, как человек. И дело не в том, что он находится в ужасной ситуации, а в еще более серьезной вещи - Ясона покидают боги, причем абсолютно все! Все боги оказываются на стороне Медеи, причем даже Эринии, которые должны были бы (по канону) мстить ей за убийство! Медея становится властительницей, а Ясон погружается во мрак, вечную тишину…
Читать полностью Источник