Коммунизм и Пазолини. Как вести борьбу после 1968 года?

[telegrafirui]

1
Пытаясь построить коммунистическое движение, которое сможет стать крупным общественно-политическим фактором в современной России, мы сталкиваемся с нетривиальными трудностями, объяснения которых нельзя найти в истории коммунистических организаций прошлого. Мы существуем в новых условиях - наступления и торжества постмодернизма. Никому еще не удавалось создать мощную коммунистическую организацию в постмодернистскую эпоху. Для того, чтобы это сделать, надо провести большую работу осмысления и переосмысления как самого коммунизма, так и этой эпохи.
В основе постмодернизма находилась заявка о том, что он преодолевает все существующие идеологии, делает их неактуальными. Заговорили о смерти идеологии как таковой. Однако на деле вполне можно рассматривать постмодернизм как мощнейшую новую идеологию, хотя бы потому, что сама по себе заявка на преодоление всех существовавших ранее идеологий является суперидеологической.
Такая радикальная заявка, предполагавшая глубокую ревизию европейского мировоззрения и самого способа мышления, возникла в условиях травмированности европейцев явлением фашизма. После фашизма Европа не могла уже жить так, как прежде. Только фундаментальный и масштабный шок от гитлеровского фашизма, увиденного в действии, мог привести к тому, что отрицание всякой идеологии оказалось принято людьми, и породить в Европе столь фундаментальную и масштабную трансформацию мышления, как та, которая стала основой постмодернистского общества потребления.
Постмодернизм как философия претендовал на то, что он даст осмысление фашизма и преодолеет его идеологически, избавив общество от шока фашизма и от риска его повторения. Однако эта борьба постмодернизма против фашизма оказалась очень двусмысленна.
В статьях Юрия Бялого «Концептуализация Не-Бытия», публиковавшихся в газете «Суть времени», рассматривалась книга Делёза и Гваттари «Капитализм и шизофрения», ставшая своего рода концептуальной и идеологической базой формирующегося постмодернистского общества. Первый том этой книги вышел в 1970 году. У этой книги есть известное «Предисловие к американскому изданию», написанное французским философом-постмодернистом Мишелем Фуко. Давая свой обобщенный взгляд на содержание книги, Фуко пишет, что в ней происходит «отслеживание всех форм фашизма, начиная с тех чудовищных форм, которые окружают и уничтожают нас, и заканчивая мельчайшими формами, которые образуют скорбную тиранию наших повседневных жизней».
Делёз и Гваттари начинают с того, что первейшая фашистская ячейка - это семья, поскольку там дети научаются любить того, кто осуществляет над ними власть, то есть родителя. То же касается и школы - там любят учителя, который осуществляет власть. После этого, превращаясь во взрослого, ребенок переносит свою любовь на того, кто во взрослой жизни властвует над ним, подавляет его.
Из этой идеологической формулы происходит один из основополагающих принципов постмодернистского общества - что ни семья, ни школа не должны ограничивать так называемой свободы личности ребенка. Ювенальная юстиция представляет собой реализацию этого принципа на практике.
Но привела ли реализация на практике формулы Делёза и Гваттари к преодолению фашизма, к избавлению от риска его повторения? Представляется, что все обстоит совсем наоборот. С точки зрения процессов, происходящих с человеком в постмодернистском обществе, оно не отдаляет и не преодолевает фашизм, но приближает его, только в новом виде.
Известный итальянский кинорежиссер, поэт и писатель Пьер Паоло Пазолини (1922-1975) говорил, что в Италии постмодернистская эпоха принесла с собой новый вариант фашизма. «Новый фашизм» в Италии, согласно Пазолини - нечто куда более худшее, чем «фашистский фашизм» периода пребывания у власти Муссолини.
«Фашистский фашизм» Муссолини очень тесно корреспондировался с традиционным обществом, ценностями семьи, церкви, послушания, дисциплины. Однако начиная с 60-х годов эти ценности утратили свое значение. С появлением постмодернистского потребительского общества в Италии, по словам Пазолини, произошла «мутация», «необратимая деформация сознания итальянского народа». В одном из интервью, где он рассматривает разницу между двумя фашизмами, он говорит:
«Молодые люди были подчинены и носили форму… Но есть разница: как только эти молодые люди после этого снова сняли свою форму и отправились в путь по селам и к своим полям, они во всем снова стали итальянцами, которыми они были пятьдесят или сто лет назад, т. е. до фашизма. Фашизм сделал из них марионеток, служителей - вероятно, также частично убедил их - но на самом деле он не поразил их внутри, не затронул глубину их души, их способ жизни. Новый фашизм, общество потребителей, напротив, коренным образом изменил молодых людей, достиг глубины их существа (li ha toccati nell’intimo), дал им другие чувства, другие способы мышления и жизни, другие культурные модели… он украл и изменил их души».
В другом месте Пазолини называет момент появления «нового фашизма» «исчезновением светлячков». Светлячки исчезли в ходе итальянской индустриализации, создавшей потребительское общество - это буквальность, но это и метафора произошедшего. Пазолини пишет:
«В начале 60-х годов вследствие загрязнения атмосферы и воды, особенно в сельской местности (где голубые реки и прозрачные колодцы), начали исчезать светлячки. Это происходило с невероятной быстротой. Прошло всего несколько лет, и светлячки исчезли. (Осталось лишь воспоминание - правда, душераздирающее воспоминание - о прошлом. Зрелый человек, в котором оно живо, уже не узнает в нынешней молодежи себя молодого и оттого не может добрым словом, как когда-то, вспоминать прошлое)».


Образ итальянской молодежи с окраин. Цитата из х/ф Пазолини «Мама Рома» (1962)
Тема Пазолини уже поднималась в газете «Суть времени» Верой Родионовой в статье «Пазолини: антифашист, ставший адептом нового фашизма?» и Андреем Малаховым в статье «Буржуазная энтропия».
Я хотел бы развить и углубить обсуждение этого художника, поскольку в истории его жизни и его идеях есть нечто существенное с точки зрения заявленной и крайне актуальной для нас темы - существа постмодернистской эпохи и возможности коммунистической революции в эту эпоху. Я попытаюсь показать, что «новый фашизм» Пазолини - это и есть постмодернистская идеология Европы, разработанная под видом отказа от всякой идеологии.
Пазолини интересен тем, что он, будучи человеком коммунистических убеждений, в своем творчестве и своей общественно-политической позиции с определенной радикальностью выступил против постмодернистских трансформаций в Европе, поставив себя тем самым в положение почти отщепенца. Чего не сделали ни в коммунистических партиях в Европе, ни в СССР.
Оговорю сразу, в чем я согласен и в чем не согласен с Верой Родионовой. Вера пишет о том, что многие интеллектуалы Европы спрятались от наступающего постмодернизма (или, иначе, «нового фашизма») и, спасаясь от безысходности ситуации, воспели маленького человека. Что Пазолини отличался от них, и шел по своему собственному пути, в котором важную роль играли коммунистические идеалы. С этим я согласен.
Вместе с тем Вера пишет, что в конце жизни он «присягнул аду» и стал «адептом» того самого «нового фашизма», который сам же и описал. Эту мысль я попытаюсь оспорить. На мой взгляд, он боролся против фашизма до конца, но под конец эта борьба приняла специфические формы.
Я прослежу основные вехи жизненного пути Пазолини, одновременно разъясняя его мировоззрение. Подчеркну, что рассматриваю это не потому, что личность Пазолини или его путь являются совершенством или образцом для подражания (это совсем не так). Но потому, что в его пути и мировоззрении видится нечто очень актуальное для нашей ситуации в современной России.
2
Пазолини родился в 1922 году. Во время войны семья его оказалась в эвакуации в области Фриули на севере Италии, которая была аннексирована нацистской Германией и получила название «Оперативная зона Адриатическое побережье». Здесь брат будущего режиссера Гвидо участвует в партизанской борьбе против нацизма и погибает.
Молодой Пазолини - патриот Италии и человек, влюбленный в свою малую родину, Фриули. Первой страстью его становится поэзия, в которой он воспевает родную землю и простой народ. Многие стихи Пазолини пишет на фриульском диалекте, а в 1945 году создает даже маленькую Академию фриульской поэзии.
Диалект привлекает его в двух смыслах. Во-первых, как особый язык, который он считал чисто поэтическим, но который в итоге приблизил его к миру фриульских крестьян, став для него средством понимания простого народа. Во-вторых, как средство культурного и политического сопротивления итальянскому фашизму, с его тенденцией к подавлению малых культурных форм. При этом надо подчеркнуть, что в те годы внимание к диалекту и малым культурным формам было гораздо ближе к идее сложного многообразия и внутреннего богатства целого, чем к современному местечковому сепаратизму в Европе, вызванному кризисом национального государства. Ни Пазолини, ни кто-либо рядом с ним не выступал за отделение Фриули от Италии.
Единение с фриуланским крестьянством приводит Пазолини в Итальянскую коммунистическую партию, где он становится секретарем небольшой ячейки. Сам он говорит об этом так: «Впервые столкнувшись лицом к лицу с классовой борьбой, я без колебаний принял сторону батраков». Коммунистические идеи были тогда очень популярны в Италии, а численность компартии превышала два миллиона человек.
Но ему не суждено долго пробыть там. Достаточно строгая нравственность, которая тогда существовала в партии, входит в противоречие с его гомосексуализмом. После одного из эпизодов, в котором Пазолини показал себя как человек с весьма вольными представлениями о сексуальной жизни, он исключается из компартии, а затем покидает Фриули, уезжая в Рим.
В Риме место батраков занимает в его сердце городская беднота и люмпен-пролетариат. Здесь уже поэзия дополняется прозой, в которой Пазолини рисует неподдельную и правдивую картину жизни простых парней с римских окраин. Вскоре он начинает писать сценарии к художественным фильмам.
В послевоенном кино Италии утверждается большой новый стиль - знаменитый итальянский неореализм. Его отличает тот же предмет и тот же непосредственный стиль, что и в пазолиниевской прозе. Режиссеры, такие как Роберто Росселини и Лукино Висконти, стремились с достоверностью и вниманием показать жизнь человека из городских низов. Они снимали на фоне неустроенной послевоенной Италии. Фильмы были недорогие и с широким участием непрофессиональных актеров, однако они стали очень популярны в мире и в СССР. Сам неореализм как таковой достаточно быстро исчерпал себя - но он породил нескольких крупных режиссеров, одним из которых был Пазолини.
За что он и другие мастера итальянской культуры ценили римскую бедноту? В повестях Пазолини, как и в первых его фильмах (о сутенере Аккатоне и проститутке по имени Мама Рома) показано прямо и откровенно всё ее несовершенство, ее порочность или испорченность. Эту испорченность Пазолини чувствовал и в себе, что подтверждается его переживаниями ущербности и чувства вины в связи со своим гомосексуализмом, доходившими до отвращения к себе. Однако он в своих произведениях не занимается пороком как таковым, а исследуя душу этого простого человека, как бы все время ищет в ней потенциал для революции. Ищет не как политик, который исследует возможность воздействия на социальную среду. А как человек, который любит эту бедноту.


Пазолини с детьми на окраине Рима
У этой бедноты нет классовой солидарности, нет политического самосознания, нет даже предпосылок этого самосознания, которые коммунисты находили у промышленного пролетариата. И тем не менее, в ней есть потенциал для революции.
В своей ранней работе «К критике гегелевской философии права» Маркс пророчески заявлял, что возможность радикальной революции, то есть такой, которая меняет не власть, но самое существо общественного устройства, заключается «в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс гражданского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий и не притязает ни на какое особое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие вообще, которая уже не может ссылаться на историческое право, а только лишь на человеческое право, …одним словом, такой сферы, которая представляет собой полную утрату человека и, следовательно, может возродить себя лишь путем полного возрождения человека».
Порок, неправильность не являются фатальным препятствием для революции, и даже, наоборот, создают для нее предпосылки. В этом - пафос письма Пазолини на имя Фернандо Маутиньо, автора статьи, отлучавшей Пазолини от коммунистической партии за «декадентство» и «дегенерацию», опубликованной в партийной газете «Унита» в октябре 1949 года. Примечательно, что в статье Маутиньо вместе с Пазолини в «дегенераты» были записаны Жан-Поль Сартр и Андре Жид. В своем ответном письме Пазолини пишет: «Несмотря на вас, я остаюсь и буду оставаться коммунистом в самом подлинном смысле этого слова».
Через два с лишним десятилетия партия, изгнавшая его за сексуальную распущенность, выдвинула доктрину еврокоммунизма, которая в дальнейшем стала главным политическим авангардом сексуальной распущенности, а сам Пазолини осудил характерную для общества потребления сексуальную толерантность.
Но что он понимал под подлинной коммунистичностью, и удалось ли ему сдержать свое слово? В этом и хотелось бы разобраться.
3
Обратимся к поэзии Пазолини и поищем в ней следы этой подлинной коммунистичности.
Если читатель познакомится хотя бы с той частью его поэзии, которая переведена на русский язык, он найдет в ней внимательное, даже любовное наблюдение за народом, за строем итальянской жизни. Внимательное, но проблемное зрение, начисто лишенное желания что-либо приукрасить, отображающее несовершенство, а иногда и уродство действительности. Но проникнутое чувством бесконечного значения этой действительности, чувством братства, чувством истории. А также небольшой и трудно сберегаемой, однако от этого лишь более значимой надеждой на утверждение новой светлой эпохи.
Об этой надежде говорится в стихотворении «Фриульские картинки»:
И как суметь в чреде унылых лет
Заметить редкий тусклый отблеск света
И видеть в нем грядущей эры свет
И в мелочах узнать ее приметы.
Тогда любой обыденный предмет
Меняет неожиданно значенье
И обретает новые черты
И в этом сладкой радости свеченье.
Пазолини придает этой новой эре не политическое или экономическое, а именно предельное значение, называя ее «грядущей жизнью», на которую он смотрит «из круга мертвых годов». В стихотворении «Седины развалин, сон арки» 1962 года вера в будущее неотделима от силы, которая обретается в прошлом, в братстве предшествующих поколений:
…Я - сила далекого прошлого
В нем истоки моей любви.
Я - плоть от плоти развалин,
алтарей, городков, деревушек,
забытых на альпийских склонах.
Когда-то там братья жили повсюду.
Я бреду как безумный, по этой земле,
как пес бездомный, бреду по Аппии.
Смотрю в темноту и в рассветы
над Чочарией, над Римом, над миром
как единственный свидетель
и летописец грядущей жизни,
глядящий из круга мертвых годов.
История для Пазолини - не только источник силы или вдохновения, но и сущность, которая сама воздействует на людей, желая от них чего-то, озаряя их светом. Вот стихотворение «Песнь о народе», которая приводит и Вера Родионова. Обращаясь к народу, поэт говорит:
В твоем незнании есть знание о том,
Чего желает от тебя история,
Хоть всё, что ты в ней видишь - это ком
Обрывков памяти безумно-ярких.
Но это выбор твой не изменяет:
В нем сила счастья твоего, о мой народ,
Мечтой об общем счастье прорастает.
И в свете времени, что настаёт,
Неведомого луч тебя ласкает.
В стихотворении «Прах Грамши» поэт адресуется к Антонио Грамши, выдающемуся итальянскому теоретику марксизма и основателю итальянской компартии, погубленному фашистами. И говорит о том, что и он сам чувствует воздействие Истории:
Бедняк средь бедняков, я, подчиненный,
Надежде горькой, так же, как они,
Бьюсь из последних сил, их следуя закону,
Идут в борьбе за жизнь за днями дни.
Я неимущ, но обладаю состояньем,
Которое с мещанским не сравнить:
И эта связь крепка и постоянна -
Истории принадлежит поэт,
А мне - она, я весь в ее сияньи…


Пазолини у могилы Антонио Грамши
4
В 1960-е годы в Италии происходит стремительная индустриализация, сопровождающаяся массовой миграцией населения в города, в ходе которой возникает «средний класс» и начинает формироваться постмодернистское общество. Наступает кризис левой идеи и коммунистического мировоззрения. Тот народ, который, по выражению Пазолини, знает, «чего желает от него история», становится всё труднее обнаружить. А классический марксизм, опирающийся на идею о восстании угнетенных масс против эксплуатации - всё труднее применить к происходящему. Позднее именно этот момент Пазолини оценит как момент «исчезновения светлячков» и зарождения «нового фашизма». Возникает новый этап его творчества.
В 1966 году Пазолини снимает фильм «Птицы большие и малые», кульминацией которого становятся похороны руководителя компартии и крупнейшего деятеля итальянского левого движения Пальмиро Тольятти. Фильм - своего рода прощание Италии с классическим марксизмом. Пазолини изображает почти нереалистичную сцену, являющуюся метафорой: бродяги из простонародья оказываются вдруг вовлечены в волчий закон мелкой буржуазии, проявляя беспощадность к тем, кто немного беднее их и кто им должен денег, и холуйски заискивая перед теми, кто немного богаче их и кому они должны денег. «Объективно передо мной больше не было того мира, в котором жил Грамши… Отныне народ и буржуазия смешались в одно понятие массы», - комментирует это сам режиссер.


Пазолини. Птицы большие и малые
© ИА Красная Весна
Одновременно он обнаруживает острый кризис рационализма, на котором базируется классическая марксистская ортодоксия. Исторические события больше не развиваются по рациональному закону. Пазолини вкладывает марксистскую ортодоксию в уста ворона, который сопутствует героям, и которого в финале фильма они съедают. И, съев, уходят вдаль. Этим финалом Пазолини хотел показать наступление нового мира, в котором «быть рациональным, вести полемику с иррациональным не имеет смысла».
Этот кризис левой идеи вскоре получил свое политическое выражение - во время студенческих выступлений 1968 года в Париже, которые, будучи по форме леворадикальными, привели только к укреплению зарождающегося постмодернистского глобального капитализма. По существу, их главным политическим итогом стала отставка тогдашнего президента Франции Шарля де Голля, который проводил наиболее суверенный и независимый от США курс в тогдашней Европе.
Почему это было именно так? Андрей Малахов и Вера Родионова обсуждают в своих статьях о Пазолини его анализ этих событий. Обаяние «революционным запахом» протестов охватило тогда существенную часть общества. Но Пазолини отнесся к протестам крайне негативно, и его выводы были расценены как провокация и недопустимая крамола очень многими, в особенности же - самими участниками студенческих выступлений и теми, кто им сочувствовал.
Сегодня ясно, что эти-то выводы и были наиболее точными. Он сказал, что восстание пролетариата против буржуазии превратилось в гражданскую войну внутри буржуазии, потому что в постмодернистскую эпоху пролетариат сливается с буржуазией. Что, по сути, левое движение, «потеряв» пролетариат и не имея ничего, чем можно заменить его, просто переместилось внутрь буржуазии, став инструментом бунта (именно бунта) ее части против нее как целого. То есть левое движение перестало быть коммунистическим, перестало быть двигателем истории... Формат ЖЖ не позволяет разместить статью полностью, полная версия в источнике

Источник
#Культура, #Антикультура, #Фашизм, #История, #Воспитаниечеловека