В кавказских пабликах любят одну легенду. О том, как горец спросил русского офицера, зачем русские пришли на Кавказ. Тот ответил, что они несут цивилизацию. Тогда старик попросил русского солдата снять сапог и, указав офицеру на его грязные ноги и свои чистые, спросил - такую цивилизацию? Не буду обсуждать сомнительную правдивость этой легенды, достаточно того, что теоретически такое могло быть. Проблема в том, что цивилизация заключается не в том, чтобы держать ноги в чистоте, по крайней мере, далеко не только в этом. На Кавказе очень любят Лермонтова. Несмотря на то, что он воевал против горцев. Но он воспел Кавказ в стихах и романтизировал традиции и обычаи кавказских народов. А вот Александр Дюма не в почете. Потому что он беспристрастно задокументировал реальный Кавказ образца 1858 года. И этот Кавказ разительно отличается от того, что любят постить в соцсетях ингушские, чеченские, черкесские и другие кавказские пользователи. Давайте посмотрим, что он из себя представлял буквально за 40 лет до XX века. Для понимания - всех жителей Кавказа тогда по привычке называли "татарами".
Александр Дюма плохо представлял, куда он приехал. Ему настойчиво объясняли, что без оружия из дома лучше не выходить, потому что безоружность воспринималась как приглашение к агрессии в отношении тебя. На Кавказе тогда самыми важными были две материальные вещи: оружие и деньги. А из нематериальных - храбрость и готовность в любой момент пролить кровь. Жизнь не входила в число каких-то важных вещей:
Вскоре городничий появился. Он был один.
Поскольку городничий не говорил по-французски, я принужден был подождать, пока г-жа Полнобокова не удовлетворила мое любопытство. Она поняла мое нетерпение, хотя оно, вероятно, казалось ей преувеличенным.
- Итак? - спросил я ее.
- Нашли тело одного человека, простреленное двумя пулями, - отвечала она, - шагах в двухстах от вашего дома, но так как он был дочиста ограблен, нельзя сказать, что это за человек. Без сомнения, это какой-нибудь купец, прибывший в город для продажи товаров и опоздавший выехать. Кстати, сегодня ночью, если оставите свечку в комнате, не забудьте запереть ставни: сквозь стекла очень легко могут послать пулю.
- Какая же польза от того, что выстрелят в меня, если дверь заперта?
- Да ведь стрельнут просто так - из каприза: эти татары странные люди.
Мы еще не раз столкнемся с тем, что Дюма постоянно предупреждают о том, что нужно быть готовым к тому, что его могут попытаться ограбить в любой момент. Причем, а отличие от киллеров, пол и возраст того, кого грабили и убивали, вообще ни на что не влиял. Воевать с женщинами? Почему бы и нет.
Однажды, когда все мужчины станицы были в походе, и чеченцы, узнав, что в селе остались только женщины, приготовились напасть на Червленную, женщины собрали военный совет и решили до последней капли крови защищать станицу.
Собрали все оружие, весь порох и все заряды.
Хлеба и домашних животных было достаточно, чтобы не умереть с голоду.
Осада продолжалась пять дней: около тридцати горцев пало - не за валом, а у заборов. Три женщины были ранены, две убиты. Чеченцы были вынуждены снять осаду и с позором возвратиться в горы.
Важнейшей отраслью экономики было похищение и требование выкупа (помните, как быстро в Чечне вернулись к этому промыслу, в 1990-х)?
Но христианский крест и татарский могильный камень так часто встречаются по дороге, что все пространство от Кизляра до Дербента похоже на обширное кладбище. А там, где их нет, как, например, от Хасав-Юрта до Чир-Юрта, опасность так велика, что никто не осмелился пойти туда рыть могилы для убитых и поставить над ними камень или крест.
Там тела оставляются на пищу шакалам, орлам и коршунам; там человеческие кости белеют посреди скелетов лошадей и верблюдов, и так как голова - отличительная принадлежность мыслящей породы - унесена убийцей, то не сразу, а только после беглого осмотра можно узнать, с чьими останками имеешь дело.
Нельзя сказать, чтобы горцы не брали в плен. Наоборот, изготовление кабардинских шашек, черкесских бурок, чеченских кинжалов и лезгинских сукон - их второстепенный промысел. На первом месте - пленные.
Они держат у себя пленников до тех пор, пока их семейства не заплатят выкуп; если пленники пытаются бежать, то у горцев есть верное средство предотвращать подобные попытки. Они прорезывают бритвою стопу ноги пленника и каждую рану набивают рубленым конским волосом.
Если семейство пленных отказывается заплатить выкуп или оно не так богато, чтобы удовлетворить требованиям горцев, тогда пленные отсылаются на трапезундский рынок и продаются как невольники.
Масштабы этого Дюма описывает одной строчкой:
Случается, что горцы нападают даже в самом городе: редкую ночь они не похитят кого-нибудь.
Опять же, при похищении не обращается никакого внимания ни на пол, ни на возраст:
В конце лета около трех часов дня солдаты и дети купались в Карасу, а подполковник прогуливался по укреплению. Около пятнадцати татарских всадников спускаются к реке и поят своих лошадей посреди купающихся. Вдруг четверо из них схватывают двух мальчиков и двух девочек и быстро скачут прочь. По крикам детей подполковник узнает о происшествии и велит стрелкам преследовать похитителей. Стрелки спрыгивают или просто скатываются с укреплений и гонятся за татарами, но те уже далеко.
Мальчик укусил своего похитителя в руку, и так сильно, что горец выпустил его. Ребенок упал, однако тотчас вскочив на ноги, он хватает камни и защищается. Татарин направляет на него лошадь, но мальчик змеей проскальзывает меж ее ног. Татарин стреляет из пистолета и промахивается. Мальчик, более ловкий, швыряет ему в лицо камень.
А стрелки все ближе. Горец видит - ему несдобровать и поворачивает коня, оставив ребенка в покое.
Причем описывает писатель не только с чужих слов. Он с друзьями напросился пойти с казаками в секрет, который организовывался с целью пресечения деятельности особо дерзких местных криминальных элементов. И вот что там случилось:
Едва заметив чеченца, он побежал, или, лучше сказать, проскользнул к месту, где, по его предположению, чеченец должен был перейти реку. Баженюк хорошо видел, что горец тащил за собой женщину привязанную к лошадиному хвосту. Тогда он рассчитал, что даже если бы ему удалось убить горца, лошадь, испугавшись, понеслась бы и неминуемо затоптала женщину. И он решил пристрелить сперва лошадь.
Первая пуля попала в грудь коня; это мы и видели, когда она била по воде передними ногами.
В эту минуту чеченец выстрелил из ружья и сшиб папаху с Баженюка, но не ранил его.
Баженюк вторично выпалил из карабина, убил или смертельно ранил чеченца и сразу же бросился в воду спасать женщину. Он достиг середины реки, где в судорогах билась лошадь. Одним ударом кинжала он обрезал веревку и вытащил женщину из воды. И только тут заметил, что она держит в руках ребенка.
Он ощутил острую боль в ноге, - умирающий горец впился в него зубами. Тогда Баженюк отрубил ему голову. Вот почему мы увидели его возвращавшимся с кинжалом в зубах, с женщиной и ребенком на плече и с головою горца в руке. Все это как видите, произошло очень просто, или, что ближе к истине, Баженюк рассказал нам об этом, как о самом обыденном деле.
Но, конечно, традиции у народов Кавказа все же имели существенные отличия:
По отрезанной правой руке Наджифа тотчас узнали, что убийство совершено лезгинами, которые имеют обыкновение отрубать не головы, как это делают чеченцы и черкесы, а только руки, которые удобнее класть в карман.
Зачем это делают, Александру Дюма рассказывает местный юный князь, за головой которого охотятся горцы:
- О! Отрезать мне голову? Они не так глупы. Для них лучше хороший выкуп, и они знают, что если бы меня взяли, то мой отец продал бы все до последней пуговицы своего мундира, чтобы выкупить меня. При этом лезгины не режут голов - это обычай чеченцев.
- Что же они делают? Ведь невозможно, чтобы хищники что-нибудь да не резали?
- Они отрезают правую руку.
- Что же они делают с отрезанными руками?
- Прибивают их к своим дверям. У кого на дверях больше таких рук, тот и считается самым уважаемым лицом.
Причем, здесь речь не идет "о народной борьбе с русскими захватчиками", которой можно было бы хоть как-то оправдать кровожадность. Во время грабежей, они нередко убивали и друг друга ради добычи. Вот, например, история одного набега:
Там завязывается драка: люди, оставшиеся грабить внизу, понимают, что лучшую долю получат те, которые взяли пленников: живая добыча самая драгоценная, ведь лезгины знают, что ее составят княгини, стоящие пятьдесят, сто, двести тысяч рублей. Кинжалы блестят, пистолеты воспламеняются, хищники грабят, убийцы убивают друг друга.
Когда действующие лица этой страшной сцены - похитители, убийцы и жертвы - осмотрелись вокруг себя, то вот что они увидели: княгиня Чавчавадзе, распростертая на земле, с распущенными, как у древней Кассандры, волосами, с великолепными черными, мягкими, шелковистыми волосами, прижала к груди малютку Лидию, трехмесячного ребенка. Мать, почти голая, - все ее платье разорвано, кроме юбки, ребенок в одной рубашонке, без покрывала, без пеленок. Лошади лезгин окружали ее так близко, что каждую минуту казалось: вот-вот они затопчут ее. Гувернантка, тоже пленница татарина, переданная двум нукерам, бросилась к бедной женщине, крича:
- Княгиня! Княгиня!
Та в отчаянии подняла голову.
- Дети! Дети! - кричала она.
- Мария уже на лошади, - отвечала г-жа Дрансей, - Саломе далеко.
В эту минуту один из нукеров, под стражу которого она была отдана, взял ее за руки и силой оттащил назад. Благодаря крику гувернантки: "Княгиня, княгиня!" лезгины узнали, какая важная пленница лежит на земле. Несколько человек бросились, чтобы овладеть ею. Кинжалы сверкнули и вонзились в их груди. Два лезгина упали.
Дюма нельзя упрекнуть в предвзятости. Он абсолютно так же беспристрастно описывает и пьянство русских офицеров, и казнокрадство в армии, и покорность русских крестьян, оговаривая, что он питает чувство признательности к тем людям, чьим гостеприимством пользовался, а не к самой России. Сначала писатель воспринимает все предупреждения об опасности, как преувеличенные, но вскоре уже не отправляется в дорогу, не проверив исправность оружия.
И это настоящее лицо Кавказа того времени. Постоянная резня, работорговля, похищение людей ради выкупа, безжалостное убийство пленных и тотальный грабеж друг друга. И только с приходом России на Кавказ ситуация изменилась. Да, человеческая жизнь и до сих пор там не является такой уж безусловной ценностью абсолютно для всех, но по сравнению с описанием Дюма, ситуация изменилась коренным образом. Дюма беспристрастен потому что он отстранен и не вовлечен в противостояние, однако заметно, что он смотрит на происходящее, как смотрят посетители сафари парка на поведение хищных животных. Он, кстати, неоднократно и называет горцев хищниками.
Так что там насчет грязных ног? В этом ли основной смысл цивилизации? Или в наделении чужой жизни хоть какой-то номинальной ценностью. Именно Россия принесла цивилизацию на Кавказ. И именно она обеспечивает сохранение цивилизационного развития. Дикие племена обрели государственность и сплавились в некую общность, которая перешла от грабежей и убийств к созиданию. В Ингушетии не хотят лечиться у местных врачей, потому что нет никакой гарантии, что он не купил диплом. К русскому врачу всегда будет очередь. Помню, по программе переселения приехала в Ингушетию русская воспитательница и устроилась в детский сад. И местный сотрудник жаловался моему другу: "Представляешь, мне, сотруднику, пришлось заплатить директору, чтобы ребенка определили к ней в группу". Почему? Потому что ингуши знают ингушей. И знают русских.
Нет ничего плохого в том, чтобы романтизировать историю своего народа. Но важно не забывать и суровую правду. Чтобы случайно не свернуть с пути цивилизационного развития и не начать опять промышлять похищениями людей и грабежами.