Турецкие хордофоны
Куда только не занесёт нелёгкая одинокого путника попавшего в неведомую страну. Море, горы, облака натыкающиеся на вершины гор и заcтревающие там надолго - панорама неимоверно живописная. Кругом красота, но здешний зной даже в сентябре достаточно серьёзный, хотя и не соизмерим с ливийским.
Томимый вечерней жаждой решил отведать туркишь тиии в одной кафешке, со стороны которой слышались звуки музыкального инструмента явно традиционного типа, сопровождаемые таковым же сольным пением.
Музыкант, играющий на одном из народных инструментов - ба’ламе и проникновенно певший под собственный аккомпанемент состоящий из сложных пассажей, поразил как мастерством техники исполнения, так и задушевностью голоса
Путник был щедр на похвалы музыканта, троекратно осыпав его алмазами, изумрудами, серебром да златом, как легендарный Харун ар-Рашид, выпустивший из темницы и осыпавший милостями несравненного виртоуоза oud - Зальзаля. Турецкий «Зальзаль» был известен здесь как Hüsnü. И, как поведали мне позже, он был родом из старой музыкальной династии, ещё его деды и прадеды были музыкантами. Сам Hüsnü лишь немного подрабатывая игрет здесь. Всё основное время свой трудовой деятельности он отдаёт преподаванию в музыкальной школе, где ведёт курс исполнения на народном инструменте baģloma - родственнике саза и тара, а также излагает своим шакирдам основы традиционного сказительного пения.
Ба’лама имеет очень выпуклый резонатор со стороны задней деки и снабжён тремя рядами струн: первый ряд - тройная струна, два других - двойные. Длинный гриф этого инструмента имеет лады не хроматической последовательности. На месте выяснить основной строй, и его возможные варианты, не удалось из-за ограниченности свободного времени у музыканта и проблем идиоматического характера.
В краткие перерывы Hüsnü уходил выпить чашечку кофе, на этот момент включалась магнитофонная запись, а посетители кафешки продолжали ночное веселье.
После краткого отдыха музыкант вновь выходил на сцену, ему подносили какие-то записки, и, судя по всему он делал на заявленную тему какую-то поэтическую импровизацию, предварив её сложным пассажем на своём инструменте. Публика, видимо уже привыкла к этому чуду и потому воспринимала такое исполнение как должное, предаваясь отдыху и веселью, но не забывая по окончании импровизаций чествовать музыканта аплодисментами. А здешнее исполнение традиционной музыки было на порядки выше, чем можно услышать на альбомах именитых музыкантов.
Но вот скромный музыкант, обратясь в строну забрёдшего в кафешку одинокого путника, запел иную импровизацию. Путник хоть и не ведал турецкого языка, но понял, что речь в восточной балладе ведётся о том, что один из постояльцев соседнего Туркиза, жаждущий отдыха после дневного зноя, случайно забрёл сюда на чашечку крепкого турецкого чая. Этого одинокого странника глубоко тронули звуки ба’ламы. Извлекаемые из её самых потаённых глубин мелодии звучащие в этих краях не одну сотню лет, как бальзам на старые раны лились ему в душу. Одна старинная мелодия за другой, исполняемые потомком народных певцов-сказителей, поражала его сердце всё больше и больше. Растроганный путник был несказанно щедр (в разумных пределах) к музыканту, и он уже никогда не забудет вечер проведённый в этом месте…
Приходилось видеть здесь и другие «традиционные» действа, постановки сельской турецкой свадьбы. Интересно… но не идёт ни в какое сравнение с кафе Хазрэт & Хёсню
Надо заметить, что по возвращению из Мисира, так называют по-турецки Египет, в самолёте «Оренбургских авиалиний» меня отравили глотком «мангового» сока.
В Москве я запасся противодиарейными средствами, дополнив их ассортимент в одной из кемерских Апотекэ, и после окончания цикла безуспешного приёма неосмектина, московкая аптечная закупка решила многодневно тянущуюся проблему за несколько часов. Так что турецкие апотечные запасы остались в целости и сохранности.
Но первые дни в Кемере, пока не кончились пакетики неосмектина, обходился лишь горсточкой риса и крепким турецким чаем. Особенно понравился чай который разносил колоритный мальчишка, эдакий плотный и добродушный, но несколько флегматичный бутуз. Надо заметить, что когда чай за стойкой заваривал он сам, это был лучший турецкий чай, опробованный в местных краях.
Заведение в котором он работал, располагалось на второй линии одного из местных авеню, потому место это было относительно спокойное, хотя музыка соседних заведений первой линии несколько мешала полному спокойствию. Чтобы попасть во владения бутуза, имя коего запамятовал, надо пройти тропкой разделяющей два уличных ресторана (вид днём и ночью):
Тем же, кто был лишён уникальной возможности отведать мангового соку от компании «Оренбургские авиалинии», предоставлялась полная возможность обжираться варёной кукурузой от досточтимого эфэнди Бириндорима
Одинокий путник, терзаемый первые дни неприятным недугом утолял лишь духовный голод, общаясь с великими мира сего, в том числе и с самим Мустафой Кемалем Ататюрком
Либо просто любовался серпом молодой луны, напоминающей о том, что Священный месяц Рамадан ещё только начался, и вынужденная диета ниспослана свыше.
Днём кемерских красот было не меньше. Возле одного мыса сновали катера и яхты, а безрассудного ныряльщика решившего прыгнуть со скал в море, ждали каменные рыбы, которые окаменели ещё в те далёкие годы, когда в этих краях царствовала Медуза-Горгона
Экскурсии за пределы Кемера были удивительными, порой радуя вот такими красочными закатными пейзажами.
Кемер же жил своей спокойной размеренной жизнью, переходя от ночного сна к полуденному, а от полуденного к вечернему. А одуревшие от жары местные черепашки, не знали что пить водичку или химическую кока-колу
Но хорошего помаленьку, всему есть свой предел, да и «купальный» сезон заканчивается. Вечером хоть и душно но на вид кажется, что даже прохладно
Но это только вид, покаместь жары хватает… А наш Hüsnü готов петь и в отсутствии туристов, одинокие жителя Дойчлянда, забредшие в кафешку зимой, всё-равно не поймут тонкостей народной импровизации, как и ваш повествователь :)