10 июня 1907 г. Пекин-Париж. Старт. Часть 2.
Часть 2. 10 июня 1907 г. Пекин-Париж. Старт. ( Начало - 1 часть)
В Пекине издавна существует перевозочный бизнес, своего рода частная почтовая служба, к услугам которой обычно прибегают при отправке грузов в разные части Китайской империи. Она пользуется привилегиями; она владеет транспортными средствами и лошадьми; она имеет для выполнения заказов своих перевозчиков (кулей, носильщиков) и караван-гидов. Князь Боргезе обратился в управление этой транспортной службы с просьбой, чтобы они взяли на себя ответственность за доставку (сопровождение) автомобиля в Калган. И управляющий, долговязый китаец, высокий, как флагшток, явился в итальянское посольство посмотреть на чи-чо (автомобиль). Его сопровождал целый отряд носильщиков, вооружённых досками, ломами и всеми прочими разнообразными приспособлениями, которые используют в Китае при транспортировке тяжёлых саркофагов. По знаку этого сухощавого командира, все мужчины бросились к автомобилю, - и к великому огорчению Этторе, - подложили под него свои траурные орудия, чтобы просто приподнять его, проверив вес. Но они продвинулись не более чем на два шага, шатаясь под его огромной массой, прежде чем автомобиль не отомстил нападавшим, опустившись на место и заставив нескольких из них упасть. Худой объявил свой приговор: чи-чо тяжелее, чем гора - перенести его невозможно. Но если благородный и почтенный господин По (это значит Боргезе) сможет облегчить его на несколько тысяч фунтов, то с транспортировкой чи-чо смогут справиться двадцать пять мужчин и четыре мула.
"Благородный и почтенный господин Пo" подчинился. Мы облегчили машину где-то на 500 килограмм, демонтировав кузов, и заменив его скромным местом для сиденья, гениально сделав его из упаковочного ящика.
Ящики с инструментами были пристёгнуты к ступеньке; к крыльям мы прикрепили кирки и лопаты; крепкие веревки, и толстые, и тонкие, нашли себе место в импровизированном сиденье, и на последнее, чтобы оно более соответствовало новой достойной миссии, был наброшен и надежно привязан моряцкий матрац. Таким образом, наша машина претерпела полную трансформацию. И теперь, поражая своей внешностью, простой и строгой, автомобиль непосредственно выражал суть своей цели и понятия "идти". Он потерял все признаки роскоши, вернее даже, признаки какой-либо комфортабельности или удобства - всё, что указывало бы на его происхождение как средство удобного передвижения в пространстве. Казалось, он был создан для нападения, предназначен атаковать какого-то опасного врага со всей слепой яростью своей мощи. Избавленный от всех излишеств, он предстал в красоте иного типа, это была красота обнажённой конструкции. А кирки, лопаты и веревки только подчёркивали бесстрашный вид автомобиля. Он действительно был пионером, первопроходцем. По его виду вы могли бы сказать, что он отправляется туда, куда до него никто и никогда не осмеливался заглянуть. Даже не понимая почему, но мы восхищались им сейчас больше, чем когда-либо прежде, и, разглядывая его, все время повторяли: "Как красиво!"
Этторе Гвиццарди за рулём "Италы" во дворе Итальянского дипломатического представительства в Пекина
Было решено, что кули и мулы должны будут встретить нас в окрестностях Нанькоу.
Те же транспортные средства были привлечены для французских автомобилей и для Спайкера. Все операции должен был контролировать отряд французских солдат, знакомых с местностью, а также пять итальянских морских пехотинцев (фото). Начальник итальянского представительства подарил нам небольшой холщовый флаг для Италы; и мы тут же водрузили его на автомобиль.
Флаг стал символом нашей схватки.
Если было столько скептиков в Китае, то в Европе их было гораздо больше. Об этом я знал по получаемым мною телеграммам, по содержанию которых создавалось представление, что гонка может быть отменена. Я отвечал на эти телеграммы, кратко описывая ход подготовки к гонкам; но в ответ вновь поступали сообщения, где слышались отголоски неверия в возможность подобного проекта. Я был крайне встревожен этим. Я боялся, что в Европе действительно, быть может, лучше информированы об истинном положении дел. Несколько раз я в тревоге буквально подбегал к принцу, спрашивая его, нет ли свежих новостей:
- Нет.
- Ничего не откладывается?
- Нет.
- Мы действительно стартуем 10-го июня?
- В 8 утра.
Наконец мы перестали произносить "10-го", зазвучало слово "завтра". Это было накануне битвы. Поезда из Тянь-Цзинь привезли толпы офицеров, европейских жителей, женщин, туристов, приехал даже военный оркестр французского гарнизона, который тут же залил потоками звуков Посольский квартал. Я проводил томительные часы, разбирая свои статьи и заметки, которые необходимо было взять с собой, но чтобы вес моего багажа не превысил 15 кг, и все гостиничные «мальчики» поддерживали мои героические усилия. Тем временем...
Тем временем, были изданы и переданы дипломатическим миссиям и гостиницам последние распоряжения:
"7:30 утра - сбор во дворе французских казарм Войрон (Voyron); 8:00 - старт. Выезд из Пекина через Дэшэнмэнь на север".
Я смог взять, и с удовольствием это сделал, интервью у высоких чинов императорского телеграфа, чтобы убедиться в том, что телеграфная служба служба будет организована без всяких опасений возможных аварий; таким образом, я побеседовал с культурными молодыми китайцами, полными флегматичного желания угодить, которые всегда и в любом вопросе, в промежутке между двумя чашками чая, готовы были найти основания для взаимопонимания. Телеграфные отделения Монголии, заверили они меня, все до единого будут готовы принимать и передавать наши сообщения.
Вечером были прощальные обеды и пожелания. Важный вежливый мандарин, глава пекинской полиции, выполняя свои обязанности, предстал перед князем Боргезе, чтобы узнать, каким маршрутом мы намеревались проехать через город, ибо он хотел принять соответствующие меры для очистки и поливки дорог. Вскоре после его визита мы получили правильные паспорта от Вай-ву-пу. Какие сверхъестественные изменения могли произойти в сознании августейшей ассамблеи? Никто не сможет это объяснить.
Поздно вечером, в торжественной тишине пекинской ночи - тишину временами нарушал едва слышный звук топ-топ приближающихся и удаляющихся шагов полицейского дозора и в глубине замершей восточной части города слышался таинственный рокот далекого гонга... тревожные чувства не позволяли мне уснуть, у меня было странное ощущение нереальности и какой-то пустоты внутри...
Я был заворожён атмосферой, царившей в Пекине, и приближающаяся гонка казалась лишь химерой, порождённой сном. Все происходящие события неожиданно приобретали искаженные формы вещей невозможных и несуществующих. Само присутствие автомобиля в этом древнем городе казалась более абсурдным, чем бы вид паланкина на лондонском мосту. И ощущение, которое вас не покидает в Пекине, - вы точно заброшены во времени вспять, к неизменному образу и незыблемым формам жизни, установившимся много веков назад. Китайская цивилизация, некогда достигнув определенного рода совершенства и затем, опасаясь потерять свои достижения, отказалась двигаться дальше. Только одна субстанция находилась в движении - это Время. Сам воздух был наполнен каким-то неясным томлением, которое временами обволакивает и захватывает вас, и ни один европеец, который долго жил среди китайцев, никогда не будет утверждать, что смог остаться равнодушным к этой тонкому дыханию китайской "души". И этот воздух, возможно, смешивается с пылью множества старых вещей, проникает в ваши лёгкие, сознание, предавая забвению понятия пространства и времени. Я даже не мог представить себе Италу, двигающуюся по дорогам китайского города и деревни.
"В 8 утра - старт". Да это пустые слова! Безусловно, автомобиль в 8 часов утра должен стоять на месте, и будущие поколения должны обнаружить его на том же самом месте, превращённым в китайский памятник, подобно тем огромным черепахам из камня, которые нынче украшают внутренние дворы храмов, навеки оставшись лишь украшением и символом.
Погода испортилась, день был угрожающе мрачным, небо низким. Вплоть до ночи всё было хорошо; но в течение ночи китайские божества, казалось, пришли к решению немедленно и торжественно открыть сезон дождей, которого мы так боялись.
"Будет дождь?" Спросил я "мальчика", который разбудил меня в это утро.
Он посмотрел на облака; затем без колебаний произнёс:
- Да сэр; до полудня начнётся дождь.
- И потом?
- И потом тоже.
Я сообщил об этом пророчестве принцу Боргезе.
"Итала" была готова к гонке и ждала свой экипаж у маленькой виллы итальянского министра. Этторе сделал еще один узел, натянув какую-то веревку, и, обутый в сверкающую (на фото перед миссией ботинки выглядят несколько иначе - Р.Б.) пару высоких ботинок, медленно ходил вокруг своей машины. В семь часов утра морской конвой на поезде отправился в Нанькоу, а за ночь до этого под командованием Пьетро, ма-фу (?) нашего представительства, Пекин покинули две повозки, на которых находился наш багаж и демонтированный кузов автомобиля.
Ничего не оставалось делать, лишь ждать час старта - самое гнетущее времяпрепровождение. Казалось, что стрелки часов пять минут преодолевают в течение часа. Мы стали обмениваться прощальными приветствиями. Нас окружили наши офицеры, выражая добрые пожелания, и похлопывая нашу машину, точно подбадривая её, как лошадь.
Вдруг монах-капуцин, с открытым, приятным и решительным лицом, в спешке приближается к нам и с неподдельным энтузиазмом даёт нам свое благословение. Это был капеллан итальянского посольства и гарнизона.
Семь тридцать! Итальянский Карабинер вбегает с улицы, и объявляет о том, что французские автомобили уже в казарме.
"По местам!" - командует принц, взбадривая этим коротким приказом нашу маленькую экспедицию.
Пятеро из нас садятся на Италу: принцесса Анна-Мария (у которой настолько сильна страсть к путешествиям и которая обладает настолько неукротимой смелостью, что пожелала быть спутницей Дона Сципиона в его путешествии по Персии, а принц говорит о ней, "при условии, что она может путешествовать, она будет мириться даже с ездой на поезде"); Дон Ливио Боргезе, итальянский временный поверенный в делах, человек привлекательный и сразу располагающий к себе, при этом блестящий дипломат; Принц Сципионе, я и Этторе. Дон Ливио и принцесса покинут нас на первой остановке - в Нанькоу.
Я не знаю, каким образом нам это удаётся, это проявление большой ловкости или силы воли, но четверо из нас находят себе место на упаковочном ящике, приспособленном для сиденья. Мы крепко схватываемся за веревки и крылья и, подобно неопытным наездникам, на глаз прикидываем, сколько в случае падения лететь до земли.
Этторе, после поворота рукоятки, чтобы завести мотор, уменьшает себя до минимально возможных размеров и усаживается на середину запасной шины, расположенной на бензиновых баках, где он похож на потерпевшего крушение мореплавателя со спасательным кругом. Двигатель фыркает.
Принц, взявшись за руль, спрашивает:
- Готовы?
- Да, готовы. - Машина потихоньку начинает скользить по песчаному проспекту.
"Счастливого пути!" - кричали нам друзья.
"До свидания!"
У ворот посольства выстроилась вся стража и салютовала нам. Охрана стояла в ружьё.
Мы остановились. Какое необычное оживление царит в дипломатическом квартале, который обычно просыпается поздно! Здесь были все рикши Пекина, на радость и удивление своих благородных клиентов и патронов доставивших их сюда очень быстро. Перед казармами Войрон толпа китайцев стоит среди военных всех национальностей. Праздничные флаги, обрамлённые вечнозелёными гирляндами, украшают стены. Через всю улицу протянут транспарант со словами: "Счастливого пути!" Счастливого пути! - эти пожелания разносятся со всех сторон. Собравшиеся искренно и доброжелательно кричат "До свидания!" и все смеются и радуются.
Казарменный двор буквально забит людьми. Можно подумать, что вы находитесь на взвешивании в день розыгрыша Гран-При. Точно всё белое население выбрало это место, чтобы встретиться. Представители Европы и Америки, которые живут в экстремальных условиях Чай-Ли (?), собрались на этом месте. Сама душа цивилизованного человечества, кажется, дышит в этих стен. Независимо от национальности, каждый испытывает чувство гордости за происходящее, чувство, которое и призвало его присутствовать здесь; в этом было и чувство солидарности представителей европейской культуры, образования и образа жизни. В самом сердце Пекина торжественно праздновался триумф западной цивилизации.
Среди банковских служащих, деловых людей, агентов европейских компаний во дворе собрались, дружески и искренно приветствуя нас, дамы, члены дипломатических миссий, офицеры и полномочные представители различных держав.
Министры Франции, Голландии, Австрии и России обмениваются приветствиями на разных языках. Величавый пожилой джентльмен небольшого роста, с маленькой белой бородой, поразительно похожей на те, что носят китайцы, и проницательными живыми, полными энергии глазами, проходит по двору, приковав к себе уважительные взгляды и сопровождаемый шепотом: "Сэр Роберт здесь тоже?" Это тот самый сэр Роберт Харт, великий специалист по политической экономии.
Чуть позже перед воротами казарм останавливается паланкин, из которого грациозно выходит молодой китайский сановник, мандарин Кво, секретарь в Вай-ву-пу. Он был назначен Парижским комитетом гонки членом предполагаемого к созданию китайского комитета и теперь вдруг вспоминает об этом. Он представляет императорское китайское правительство, деловито обмахиваясь и повторяя каждому из участников гонки: «До свидания, до свидания". Itala была оставлена за воротами. Во дворе, облепленные любопытными, стоят два автомобиля Де Дион Бутон, Contal и Spyker, в полной готовности начать гонку. Французские машины серого цвета; голландский автомобиль - полосатый, раскрашен в бело-красно-черные цвета, кроме того обклеен большими плакатами с маршрутом, указанием расстояний, которые предстоит преодолеть и тому подобным. Большая старая китайская пушка, захваченная французами во время осады территории миссий, и теперь украшающая казарменный двор противника, необычно контрастируя стоит рядом автомобилями. Но для данного великого события, старая пушка убрана флагами и гирляндами, также принимая участие в торжестве.
Она последовала примеру Вай-ву-пу и смирилась со своей участью.
Оркестр играет военные марши, в то время как участники гонки заняты приятной формальностью, получая обратно от представителя Русско-китайского банка свои залоги в сумме 2000 франков, внесённые ими в Париже.
Дю Тайи в одиночестве блуждает среди толпы, по его лицу совершенно невозможно понять, какие эмоции он испытывает.
Наступает великий момент.
Водители и шоферы садятся в автомобили. Запыхтели двигатели, машины выпускают густые клубы дыма. Голоса толпы становятся выше и громче. Несколько офицеров, чтобы увидеть наш старт, запрыгивают в сёдла. Сотни камер в это мгновение подняты и качаются над нашими головами, пытаясь определить фокус съёмки; мы вновь взгромождаемся на Италу, которая точно трепещет и пульсирует в нетерпении начать свой пробег.
Автомобили покидают двор.
Обговоренного порядка отправления не было. Случай расставил нас в такой последовательности: De Dion-Bouton, водитель Кормье; Spyker, водитель Годар; Itala; De Dion-Bouton, водитель Colignon; Contal, водитель Понс. Все автомобили замерли в ожидании сигнала. Военный оркестр выходит со двора казармы, возглавляя остальную процессию зрителей. Толпа окружает нас, взрываясь восторженными криками. Элегантная дама, мадам Буассон, жена первого секретаря французского Посольства любезно соглашается быть нашим стартером.
Она поднимает флаг.
Толпа замирает. Слышен только рокот автомобилей. Дым окутывает нас.
Флаг опускается.
Громкий разрыв петард и шутих и под военные звуки мы начинаем движение. Мы отправляемся в путь!
Оркестр, прежде игравший марш, откликается военной песней. Мы медленно двигаемся вперёд. Кавалеристы сопровождают нас по обе стороны. Толпа провожает нас криками, размахивая шляпами и носовыми платками. Среди криков звучат наши имена.
Мы проезжаем мимо австрийского посольства, затем едем по узкой улице между высокими стенами каких-то здания. Отдельные приветствия доносятся от людей, которые оказались здесь; часовые, которым не положено салютовать, улыбаются нам. Мы поворачиваем на углу у итальянского посольства и выезжаем из дипломатического квартала на широкий проспект, который отделяет посольский квартал от остального города.
Как только наша машина попадает в поле зрения итальянского посольства, раздаётся оглушающий крик. Крепостной вал миссии покрыт нашими морскими пехотинцами и, стоя среди вымпелов точно на своих огромным крейсерах среди моря, они провожают нас троекратным: "Ура! Ура! Ура!"
Мы сами чувствуем труднопреодолимый странный порыв ответить им тем же громким криком, выразив чувства, которые наполняют наши сердца. Но мы проезжаем в полном молчании. Лишь наши глаза с каким-то невыразимым чувством трепета скользят по лицам этих сильных и мужественных людей, ведь однажды они будут призваны, чтобы защитить те самые стены, с которых сегодня приветствуют нас.
Оркестр перестает играть и возвращается. Прощальные голоса, отдаляясь, затихают. Ничего более не удерживает нас.
"Вперед?" - "Вперед!" - кричат друг другу водители, и автомобили постепенно увеличивают свою скорость. Шум моторов становится пронзительнее.
Офицеры, следующие за нами, пускают лошадей вскачь; но расстояние между нами увеличивается, и скоро мы теряем их из виду. Мы проезжаем по дороге, вдоль которой двумя живыми изгородями стоят молчаливые китайские солдаты, вскоре пять наших автомобилей остаются одни, преследуя друг друга, пересекая столицу Китайской империи на скорости, о которой здесь никто никогда не знал раньше, и которую, возможно, больше никто никогда не увидит вновь...
Итала не въезжала во двор казарм Войрона...
(Продолжение последует)
Версия перевода-пересказа, опубликованного в московском журнале "Автомобилист" во 2-м номере за 1908 год. Подшивка собрана мною здесь.
В Пекине издавна существует перевозочный бизнес, своего рода частная почтовая служба, к услугам которой обычно прибегают при отправке грузов в разные части Китайской империи. Она пользуется привилегиями; она владеет транспортными средствами и лошадьми; она имеет для выполнения заказов своих перевозчиков (кулей, носильщиков) и караван-гидов. Князь Боргезе обратился в управление этой транспортной службы с просьбой, чтобы они взяли на себя ответственность за доставку (сопровождение) автомобиля в Калган. И управляющий, долговязый китаец, высокий, как флагшток, явился в итальянское посольство посмотреть на чи-чо (автомобиль). Его сопровождал целый отряд носильщиков, вооружённых досками, ломами и всеми прочими разнообразными приспособлениями, которые используют в Китае при транспортировке тяжёлых саркофагов. По знаку этого сухощавого командира, все мужчины бросились к автомобилю, - и к великому огорчению Этторе, - подложили под него свои траурные орудия, чтобы просто приподнять его, проверив вес. Но они продвинулись не более чем на два шага, шатаясь под его огромной массой, прежде чем автомобиль не отомстил нападавшим, опустившись на место и заставив нескольких из них упасть. Худой объявил свой приговор: чи-чо тяжелее, чем гора - перенести его невозможно. Но если благородный и почтенный господин По (это значит Боргезе) сможет облегчить его на несколько тысяч фунтов, то с транспортировкой чи-чо смогут справиться двадцать пять мужчин и четыре мула.
"Благородный и почтенный господин Пo" подчинился. Мы облегчили машину где-то на 500 килограмм, демонтировав кузов, и заменив его скромным местом для сиденья, гениально сделав его из упаковочного ящика.
Ящики с инструментами были пристёгнуты к ступеньке; к крыльям мы прикрепили кирки и лопаты; крепкие веревки, и толстые, и тонкие, нашли себе место в импровизированном сиденье, и на последнее, чтобы оно более соответствовало новой достойной миссии, был наброшен и надежно привязан моряцкий матрац. Таким образом, наша машина претерпела полную трансформацию. И теперь, поражая своей внешностью, простой и строгой, автомобиль непосредственно выражал суть своей цели и понятия "идти". Он потерял все признаки роскоши, вернее даже, признаки какой-либо комфортабельности или удобства - всё, что указывало бы на его происхождение как средство удобного передвижения в пространстве. Казалось, он был создан для нападения, предназначен атаковать какого-то опасного врага со всей слепой яростью своей мощи. Избавленный от всех излишеств, он предстал в красоте иного типа, это была красота обнажённой конструкции. А кирки, лопаты и веревки только подчёркивали бесстрашный вид автомобиля. Он действительно был пионером, первопроходцем. По его виду вы могли бы сказать, что он отправляется туда, куда до него никто и никогда не осмеливался заглянуть. Даже не понимая почему, но мы восхищались им сейчас больше, чем когда-либо прежде, и, разглядывая его, все время повторяли: "Как красиво!"
Этторе Гвиццарди за рулём "Италы" во дворе Итальянского дипломатического представительства в Пекина
Было решено, что кули и мулы должны будут встретить нас в окрестностях Нанькоу.
Те же транспортные средства были привлечены для французских автомобилей и для Спайкера. Все операции должен был контролировать отряд французских солдат, знакомых с местностью, а также пять итальянских морских пехотинцев (фото). Начальник итальянского представительства подарил нам небольшой холщовый флаг для Италы; и мы тут же водрузили его на автомобиль.
Флаг стал символом нашей схватки.
Если было столько скептиков в Китае, то в Европе их было гораздо больше. Об этом я знал по получаемым мною телеграммам, по содержанию которых создавалось представление, что гонка может быть отменена. Я отвечал на эти телеграммы, кратко описывая ход подготовки к гонкам; но в ответ вновь поступали сообщения, где слышались отголоски неверия в возможность подобного проекта. Я был крайне встревожен этим. Я боялся, что в Европе действительно, быть может, лучше информированы об истинном положении дел. Несколько раз я в тревоге буквально подбегал к принцу, спрашивая его, нет ли свежих новостей:
- Нет.
- Ничего не откладывается?
- Нет.
- Мы действительно стартуем 10-го июня?
- В 8 утра.
Наконец мы перестали произносить "10-го", зазвучало слово "завтра". Это было накануне битвы. Поезда из Тянь-Цзинь привезли толпы офицеров, европейских жителей, женщин, туристов, приехал даже военный оркестр французского гарнизона, который тут же залил потоками звуков Посольский квартал. Я проводил томительные часы, разбирая свои статьи и заметки, которые необходимо было взять с собой, но чтобы вес моего багажа не превысил 15 кг, и все гостиничные «мальчики» поддерживали мои героические усилия. Тем временем...
Тем временем, были изданы и переданы дипломатическим миссиям и гостиницам последние распоряжения:
"7:30 утра - сбор во дворе французских казарм Войрон (Voyron); 8:00 - старт. Выезд из Пекина через Дэшэнмэнь на север".
Я смог взять, и с удовольствием это сделал, интервью у высоких чинов императорского телеграфа, чтобы убедиться в том, что телеграфная служба служба будет организована без всяких опасений возможных аварий; таким образом, я побеседовал с культурными молодыми китайцами, полными флегматичного желания угодить, которые всегда и в любом вопросе, в промежутке между двумя чашками чая, готовы были найти основания для взаимопонимания. Телеграфные отделения Монголии, заверили они меня, все до единого будут готовы принимать и передавать наши сообщения.
Вечером были прощальные обеды и пожелания. Важный вежливый мандарин, глава пекинской полиции, выполняя свои обязанности, предстал перед князем Боргезе, чтобы узнать, каким маршрутом мы намеревались проехать через город, ибо он хотел принять соответствующие меры для очистки и поливки дорог. Вскоре после его визита мы получили правильные паспорта от Вай-ву-пу. Какие сверхъестественные изменения могли произойти в сознании августейшей ассамблеи? Никто не сможет это объяснить.
Поздно вечером, в торжественной тишине пекинской ночи - тишину временами нарушал едва слышный звук топ-топ приближающихся и удаляющихся шагов полицейского дозора и в глубине замершей восточной части города слышался таинственный рокот далекого гонга... тревожные чувства не позволяли мне уснуть, у меня было странное ощущение нереальности и какой-то пустоты внутри...
Я был заворожён атмосферой, царившей в Пекине, и приближающаяся гонка казалась лишь химерой, порождённой сном. Все происходящие события неожиданно приобретали искаженные формы вещей невозможных и несуществующих. Само присутствие автомобиля в этом древнем городе казалась более абсурдным, чем бы вид паланкина на лондонском мосту. И ощущение, которое вас не покидает в Пекине, - вы точно заброшены во времени вспять, к неизменному образу и незыблемым формам жизни, установившимся много веков назад. Китайская цивилизация, некогда достигнув определенного рода совершенства и затем, опасаясь потерять свои достижения, отказалась двигаться дальше. Только одна субстанция находилась в движении - это Время. Сам воздух был наполнен каким-то неясным томлением, которое временами обволакивает и захватывает вас, и ни один европеец, который долго жил среди китайцев, никогда не будет утверждать, что смог остаться равнодушным к этой тонкому дыханию китайской "души". И этот воздух, возможно, смешивается с пылью множества старых вещей, проникает в ваши лёгкие, сознание, предавая забвению понятия пространства и времени. Я даже не мог представить себе Италу, двигающуюся по дорогам китайского города и деревни.
"В 8 утра - старт". Да это пустые слова! Безусловно, автомобиль в 8 часов утра должен стоять на месте, и будущие поколения должны обнаружить его на том же самом месте, превращённым в китайский памятник, подобно тем огромным черепахам из камня, которые нынче украшают внутренние дворы храмов, навеки оставшись лишь украшением и символом.
Погода испортилась, день был угрожающе мрачным, небо низким. Вплоть до ночи всё было хорошо; но в течение ночи китайские божества, казалось, пришли к решению немедленно и торжественно открыть сезон дождей, которого мы так боялись.
"Будет дождь?" Спросил я "мальчика", который разбудил меня в это утро.
Он посмотрел на облака; затем без колебаний произнёс:
- Да сэр; до полудня начнётся дождь.
- И потом?
- И потом тоже.
Я сообщил об этом пророчестве принцу Боргезе.
"Итала" была готова к гонке и ждала свой экипаж у маленькой виллы итальянского министра. Этторе сделал еще один узел, натянув какую-то веревку, и, обутый в сверкающую (на фото перед миссией ботинки выглядят несколько иначе - Р.Б.) пару высоких ботинок, медленно ходил вокруг своей машины. В семь часов утра морской конвой на поезде отправился в Нанькоу, а за ночь до этого под командованием Пьетро, ма-фу (?) нашего представительства, Пекин покинули две повозки, на которых находился наш багаж и демонтированный кузов автомобиля.
Ничего не оставалось делать, лишь ждать час старта - самое гнетущее времяпрепровождение. Казалось, что стрелки часов пять минут преодолевают в течение часа. Мы стали обмениваться прощальными приветствиями. Нас окружили наши офицеры, выражая добрые пожелания, и похлопывая нашу машину, точно подбадривая её, как лошадь.
Вдруг монах-капуцин, с открытым, приятным и решительным лицом, в спешке приближается к нам и с неподдельным энтузиазмом даёт нам свое благословение. Это был капеллан итальянского посольства и гарнизона.
Семь тридцать! Итальянский Карабинер вбегает с улицы, и объявляет о том, что французские автомобили уже в казарме.
"По местам!" - командует принц, взбадривая этим коротким приказом нашу маленькую экспедицию.
Пятеро из нас садятся на Италу: принцесса Анна-Мария (у которой настолько сильна страсть к путешествиям и которая обладает настолько неукротимой смелостью, что пожелала быть спутницей Дона Сципиона в его путешествии по Персии, а принц говорит о ней, "при условии, что она может путешествовать, она будет мириться даже с ездой на поезде"); Дон Ливио Боргезе, итальянский временный поверенный в делах, человек привлекательный и сразу располагающий к себе, при этом блестящий дипломат; Принц Сципионе, я и Этторе. Дон Ливио и принцесса покинут нас на первой остановке - в Нанькоу.
Я не знаю, каким образом нам это удаётся, это проявление большой ловкости или силы воли, но четверо из нас находят себе место на упаковочном ящике, приспособленном для сиденья. Мы крепко схватываемся за веревки и крылья и, подобно неопытным наездникам, на глаз прикидываем, сколько в случае падения лететь до земли.
Этторе, после поворота рукоятки, чтобы завести мотор, уменьшает себя до минимально возможных размеров и усаживается на середину запасной шины, расположенной на бензиновых баках, где он похож на потерпевшего крушение мореплавателя со спасательным кругом. Двигатель фыркает.
Принц, взявшись за руль, спрашивает:
- Готовы?
- Да, готовы. - Машина потихоньку начинает скользить по песчаному проспекту.
"Счастливого пути!" - кричали нам друзья.
"До свидания!"
У ворот посольства выстроилась вся стража и салютовала нам. Охрана стояла в ружьё.
Мы остановились. Какое необычное оживление царит в дипломатическом квартале, который обычно просыпается поздно! Здесь были все рикши Пекина, на радость и удивление своих благородных клиентов и патронов доставивших их сюда очень быстро. Перед казармами Войрон толпа китайцев стоит среди военных всех национальностей. Праздничные флаги, обрамлённые вечнозелёными гирляндами, украшают стены. Через всю улицу протянут транспарант со словами: "Счастливого пути!" Счастливого пути! - эти пожелания разносятся со всех сторон. Собравшиеся искренно и доброжелательно кричат "До свидания!" и все смеются и радуются.
Казарменный двор буквально забит людьми. Можно подумать, что вы находитесь на взвешивании в день розыгрыша Гран-При. Точно всё белое население выбрало это место, чтобы встретиться. Представители Европы и Америки, которые живут в экстремальных условиях Чай-Ли (?), собрались на этом месте. Сама душа цивилизованного человечества, кажется, дышит в этих стен. Независимо от национальности, каждый испытывает чувство гордости за происходящее, чувство, которое и призвало его присутствовать здесь; в этом было и чувство солидарности представителей европейской культуры, образования и образа жизни. В самом сердце Пекина торжественно праздновался триумф западной цивилизации.
Среди банковских служащих, деловых людей, агентов европейских компаний во дворе собрались, дружески и искренно приветствуя нас, дамы, члены дипломатических миссий, офицеры и полномочные представители различных держав.
Министры Франции, Голландии, Австрии и России обмениваются приветствиями на разных языках. Величавый пожилой джентльмен небольшого роста, с маленькой белой бородой, поразительно похожей на те, что носят китайцы, и проницательными живыми, полными энергии глазами, проходит по двору, приковав к себе уважительные взгляды и сопровождаемый шепотом: "Сэр Роберт здесь тоже?" Это тот самый сэр Роберт Харт, великий специалист по политической экономии.
Чуть позже перед воротами казарм останавливается паланкин, из которого грациозно выходит молодой китайский сановник, мандарин Кво, секретарь в Вай-ву-пу. Он был назначен Парижским комитетом гонки членом предполагаемого к созданию китайского комитета и теперь вдруг вспоминает об этом. Он представляет императорское китайское правительство, деловито обмахиваясь и повторяя каждому из участников гонки: «До свидания, до свидания". Itala была оставлена за воротами. Во дворе, облепленные любопытными, стоят два автомобиля Де Дион Бутон, Contal и Spyker, в полной готовности начать гонку. Французские машины серого цвета; голландский автомобиль - полосатый, раскрашен в бело-красно-черные цвета, кроме того обклеен большими плакатами с маршрутом, указанием расстояний, которые предстоит преодолеть и тому подобным. Большая старая китайская пушка, захваченная французами во время осады территории миссий, и теперь украшающая казарменный двор противника, необычно контрастируя стоит рядом автомобилями. Но для данного великого события, старая пушка убрана флагами и гирляндами, также принимая участие в торжестве.
Она последовала примеру Вай-ву-пу и смирилась со своей участью.
Оркестр играет военные марши, в то время как участники гонки заняты приятной формальностью, получая обратно от представителя Русско-китайского банка свои залоги в сумме 2000 франков, внесённые ими в Париже.
Дю Тайи в одиночестве блуждает среди толпы, по его лицу совершенно невозможно понять, какие эмоции он испытывает.
Наступает великий момент.
Водители и шоферы садятся в автомобили. Запыхтели двигатели, машины выпускают густые клубы дыма. Голоса толпы становятся выше и громче. Несколько офицеров, чтобы увидеть наш старт, запрыгивают в сёдла. Сотни камер в это мгновение подняты и качаются над нашими головами, пытаясь определить фокус съёмки; мы вновь взгромождаемся на Италу, которая точно трепещет и пульсирует в нетерпении начать свой пробег.
Автомобили покидают двор.
Обговоренного порядка отправления не было. Случай расставил нас в такой последовательности: De Dion-Bouton, водитель Кормье; Spyker, водитель Годар; Itala; De Dion-Bouton, водитель Colignon; Contal, водитель Понс. Все автомобили замерли в ожидании сигнала. Военный оркестр выходит со двора казармы, возглавляя остальную процессию зрителей. Толпа окружает нас, взрываясь восторженными криками. Элегантная дама, мадам Буассон, жена первого секретаря французского Посольства любезно соглашается быть нашим стартером.
Она поднимает флаг.
Толпа замирает. Слышен только рокот автомобилей. Дым окутывает нас.
Флаг опускается.
Громкий разрыв петард и шутих и под военные звуки мы начинаем движение. Мы отправляемся в путь!
Оркестр, прежде игравший марш, откликается военной песней. Мы медленно двигаемся вперёд. Кавалеристы сопровождают нас по обе стороны. Толпа провожает нас криками, размахивая шляпами и носовыми платками. Среди криков звучат наши имена.
Мы проезжаем мимо австрийского посольства, затем едем по узкой улице между высокими стенами каких-то здания. Отдельные приветствия доносятся от людей, которые оказались здесь; часовые, которым не положено салютовать, улыбаются нам. Мы поворачиваем на углу у итальянского посольства и выезжаем из дипломатического квартала на широкий проспект, который отделяет посольский квартал от остального города.
Как только наша машина попадает в поле зрения итальянского посольства, раздаётся оглушающий крик. Крепостной вал миссии покрыт нашими морскими пехотинцами и, стоя среди вымпелов точно на своих огромным крейсерах среди моря, они провожают нас троекратным: "Ура! Ура! Ура!"
Мы сами чувствуем труднопреодолимый странный порыв ответить им тем же громким криком, выразив чувства, которые наполняют наши сердца. Но мы проезжаем в полном молчании. Лишь наши глаза с каким-то невыразимым чувством трепета скользят по лицам этих сильных и мужественных людей, ведь однажды они будут призваны, чтобы защитить те самые стены, с которых сегодня приветствуют нас.
Оркестр перестает играть и возвращается. Прощальные голоса, отдаляясь, затихают. Ничего более не удерживает нас.
"Вперед?" - "Вперед!" - кричат друг другу водители, и автомобили постепенно увеличивают свою скорость. Шум моторов становится пронзительнее.
Офицеры, следующие за нами, пускают лошадей вскачь; но расстояние между нами увеличивается, и скоро мы теряем их из виду. Мы проезжаем по дороге, вдоль которой двумя живыми изгородями стоят молчаливые китайские солдаты, вскоре пять наших автомобилей остаются одни, преследуя друг друга, пересекая столицу Китайской империи на скорости, о которой здесь никто никогда не знал раньше, и которую, возможно, больше никто никогда не увидит вновь...
Итала не въезжала во двор казарм Войрона...
(Продолжение последует)
Версия перевода-пересказа, опубликованного в московском журнале "Автомобилист" во 2-м номере за 1908 год. Подшивка собрана мною здесь.