Ахматова приглашает Цветаеву на Новый год... Перелистывания
Я буду путаться в подборе слов... это лишь стежки, чтобы временно скрепить разноречивые впечатления...
Ты выходишь из музея другим... Теперь не страшно и на Волковском побродить среди теней...
Музей теней...
Музей-чистилище...
Музей чемоданов...
От этой тоски, как кажется мне, меня, как и тех, на кого может гнетущее впечатление произвести этот музей... спасают стихи Цветаевой, посвящённые Ахматовой...
Обрабатывая фотографии, разбираясь параллельно в тех или иных эпизодах её жизни, перечитывая стихи... я как-то непроизвольно буквально бросаюсь к Цветаевой: ты понимаешь больше... оторванная от неподъёмного чемодана ручка в твоих руках превратится в пёрышко, которое с лёгкостью будет нанизывать ясные красочные переливающиеся слова, которые непременно спасут от тоски, в которую тебя ввергают в Чёрной комнате, которую создатели музея назвали Белой...
Ты перестанешь наконец в каком-то припадке срывать обои, обнажающие обрывки газет, ты срываешь и обрывки, за ними появляются другие, с ещё более абсурдными и жестокими заголовками и статьями, которые своей непотребной обнажённой болезненной желтизной просто впиваются в твой мозг...
Одним словом, в голову постоянно лезет всякая чушь...
Пусть рассказывает Цветаева, не допущенная к пиру теней... Музей без Цветаевой мёртв.
С этого стихотворения пусть и начнёт... Но сначала пусть о ней вспомнит Ахматова, не отдавая себе ещё отчёт, кого ей не хватает за столом... и не приглашая её за стол...
Ахматова А.
Новогодняя баллада
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои
Встречают новый год.
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
«Я пью за землю русских полян,
В которой мы все лежим!»
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив бог весть о чем,
Воскликнул: «А я за песни ее,
В которых мы все живем!»
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: «Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет».
1922. Конец года.
Тому, кто накрывает стол... годом ранее... год гибели Гумилёва и смерти Блока... - Р.Б.
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
Я-то вольная. Всё мне забава, -
Ночью Муза слетит утешать,
А наутро притащится слава
Погремушкой над ухом трещать.
Обо мне и молиться не стоит
И, уйдя, оглянуться назад...
Черный ветер меня успокоит,
Веселит золотой листопад.
Как подарок, приму я разлуку
И забвение, как благодать.
Но, скажи мне, на крестную муку
Ты другую посмеешь послать?
Август 1921
А вот ответ... Мне, прошу прощение, глухому к поэзии, сложновато стихотворение Тарковского назвать интересным... Это лишь мостик от Ахматовой к Цветаевой. - Р.Б.
Марина Цветаева:
«Я стол накрыл на шестерых…»
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
- «Я стол накрыл на шестерых»…
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи…
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую…
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,
(Своими)…
Робкая как вор,
О - ни души не задевая! -
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.
Раз! - опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, -
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.
И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.
…Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и все же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.
6 марта 1941
А теперь подарки, без которых в этом доме царит кромешная тоска... - Р.Б.
Марина Цветаева:
АННЕ АХМАТОВОЙ
Узкий, нерусский стан -
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод - в весельи, зной -
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь - озноб,
И завершится - чем она?
Облачный - темен - лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть - безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час,
- Кажется, четверть пятого, -
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
11 февраля 1915
Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,
Лихорадок, стихов и войн,
- Чернокнижница! - Крепостница! -
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу.
Слышу страстные голоса -
И один, что молчит упорно.
Вижу красные паруса -
И один - между ними - черный.
Океаном ли правишь путь,
Или воздухом - всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью.
26 июня 1916
Еще один огромный взмах -
И спят ресницы.
О, тело милое! О, прах
Легчайшей птицы!
Что делала в тумане дней?
Ждала и пела…
Так много вздоха было в ней,
Так мало - тела.
Не человечески мила
Ее дремота.
От ангела и от орла
В ней было Что-то.
И спит, а хор ее манит
В сады Эдема.
Как будто песнями не сыт
Уснувший демон!
_________
Часы, года, века. - Ни нас,
Ни наших комнат.
И памятник, накоренясь,
Уже не помнит.
Давно бездействует метла,
И никнут льстиво
Над Музой Царского Села
Кресты крапивы.
23 июня 1916
АХМАТОВОЙ
Кем полосынька твоя
Нынче выжнется?
Чернокосынька моя!
Чернокнижница!
Дни полночные твои,
Век твой таборный…
Все работнички твои
Разом забраны.
Где сподручники твои,
Те сподвижнички?
Белорученька моя,
Чернокнижница!
Не загладить тех могил
Слезой, славою.
Один заживо ходил -
Как удавленный.
Другой к стеночке пошёл
Искать прибыли.
(И гордец же был-соко́л!)
Разом выбыли.
Высоко твои братья́!
Не докличешься!
Яснооконька моя,
Чернокнижница!
А из тучи-то (хвала -
Диво дивное!)
Соколиная стрела,
Голубиная…
Знать, в два пёрышка тебе
Пишут тамотка,
Знать, уж в скорости тебе
Выйдет грамотка:
- Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
29 декабря 1921
Ты выходишь из музея другим... Теперь не страшно и на Волковском побродить среди теней...
Музей теней...
Музей-чистилище...
Музей чемоданов...
От этой тоски, как кажется мне, меня, как и тех, на кого может гнетущее впечатление произвести этот музей... спасают стихи Цветаевой, посвящённые Ахматовой...
Обрабатывая фотографии, разбираясь параллельно в тех или иных эпизодах её жизни, перечитывая стихи... я как-то непроизвольно буквально бросаюсь к Цветаевой: ты понимаешь больше... оторванная от неподъёмного чемодана ручка в твоих руках превратится в пёрышко, которое с лёгкостью будет нанизывать ясные красочные переливающиеся слова, которые непременно спасут от тоски, в которую тебя ввергают в Чёрной комнате, которую создатели музея назвали Белой...
Ты перестанешь наконец в каком-то припадке срывать обои, обнажающие обрывки газет, ты срываешь и обрывки, за ними появляются другие, с ещё более абсурдными и жестокими заголовками и статьями, которые своей непотребной обнажённой болезненной желтизной просто впиваются в твой мозг...
Одним словом, в голову постоянно лезет всякая чушь...
Пусть рассказывает Цветаева, не допущенная к пиру теней... Музей без Цветаевой мёртв.
С этого стихотворения пусть и начнёт... Но сначала пусть о ней вспомнит Ахматова, не отдавая себе ещё отчёт, кого ей не хватает за столом... и не приглашая её за стол...
Ахматова А.
Новогодняя баллада
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои
Встречают новый год.
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
«Я пью за землю русских полян,
В которой мы все лежим!»
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив бог весть о чем,
Воскликнул: «А я за песни ее,
В которых мы все живем!»
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: «Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет».
1922. Конец года.
Тому, кто накрывает стол... годом ранее... год гибели Гумилёва и смерти Блока... - Р.Б.
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
Я-то вольная. Всё мне забава, -
Ночью Муза слетит утешать,
А наутро притащится слава
Погремушкой над ухом трещать.
Обо мне и молиться не стоит
И, уйдя, оглянуться назад...
Черный ветер меня успокоит,
Веселит золотой листопад.
Как подарок, приму я разлуку
И забвение, как благодать.
Но, скажи мне, на крестную муку
Ты другую посмеешь послать?
Август 1921
А вот ответ... Мне, прошу прощение, глухому к поэзии, сложновато стихотворение Тарковского назвать интересным... Это лишь мостик от Ахматовой к Цветаевой. - Р.Б.
Марина Цветаева:
«Я стол накрыл на шестерых…»
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
- «Я стол накрыл на шестерых»…
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи…
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую…
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,
(Своими)…
Робкая как вор,
О - ни души не задевая! -
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.
Раз! - опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, -
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.
И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.
…Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и все же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.
6 марта 1941
А теперь подарки, без которых в этом доме царит кромешная тоска... - Р.Б.
Марина Цветаева:
АННЕ АХМАТОВОЙ
Узкий, нерусский стан -
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод - в весельи, зной -
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь - озноб,
И завершится - чем она?
Облачный - темен - лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть - безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час,
- Кажется, четверть пятого, -
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
11 февраля 1915
Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,
Лихорадок, стихов и войн,
- Чернокнижница! - Крепостница! -
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу.
Слышу страстные голоса -
И один, что молчит упорно.
Вижу красные паруса -
И один - между ними - черный.
Океаном ли правишь путь,
Или воздухом - всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью.
26 июня 1916
Еще один огромный взмах -
И спят ресницы.
О, тело милое! О, прах
Легчайшей птицы!
Что делала в тумане дней?
Ждала и пела…
Так много вздоха было в ней,
Так мало - тела.
Не человечески мила
Ее дремота.
От ангела и от орла
В ней было Что-то.
И спит, а хор ее манит
В сады Эдема.
Как будто песнями не сыт
Уснувший демон!
_________
Часы, года, века. - Ни нас,
Ни наших комнат.
И памятник, накоренясь,
Уже не помнит.
Давно бездействует метла,
И никнут льстиво
Над Музой Царского Села
Кресты крапивы.
23 июня 1916
АХМАТОВОЙ
Кем полосынька твоя
Нынче выжнется?
Чернокосынька моя!
Чернокнижница!
Дни полночные твои,
Век твой таборный…
Все работнички твои
Разом забраны.
Где сподручники твои,
Те сподвижнички?
Белорученька моя,
Чернокнижница!
Не загладить тех могил
Слезой, славою.
Один заживо ходил -
Как удавленный.
Другой к стеночке пошёл
Искать прибыли.
(И гордец же был-соко́л!)
Разом выбыли.
Высоко твои братья́!
Не докличешься!
Яснооконька моя,
Чернокнижница!
А из тучи-то (хвала -
Диво дивное!)
Соколиная стрела,
Голубиная…
Знать, в два пёрышка тебе
Пишут тамотка,
Знать, уж в скорости тебе
Выйдет грамотка:
- Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
29 декабря 1921