XVIII. Уральские горы (наброски осмысления). Пекин - Париж, 1907
XVIII. Уральские горы (черновик, версия перевода)
С машины на тройку - Тюмень - Прощай, Сибирь! - Камышловский салют - Екатеринбург - Из Азии в Европу - Уральский лес - Первый минарет - Пермь - Поврежденное колесо - Его починка
Степь, вокруг безграничная степь.
В 5 часов утра 18 июля колокольни Ишима исчезли из поля нашего зрения. Мы миновали небольшой березовый лес, который образуют как бы оазис высоких растений на берегу реки Ишим (приток Иртыша) и продолжили двигаться по зелёной плоской равнине.
Нашим единственным развлечением было наблюдать за пролетавшими мимо нас верстовыми столбами, которые стояли вдоль дороги между селами. Мы пытались подсчитать, какое расстояние мы уже покрыли, и сопоставить эти расчёты с тем расстоянием, которое предстояло преодолеть (?). Через несколько часов езды, наше продвижение стали замедлять участки глубокого песка, которые мы старались объехать по зелёной обочине дороги. Время от времени нам встречались и незначительные неровности на дороге. Постепенно абсолютно плоская равнина, по которой мы проехали более тысячи миль, оставалась за нашей спиной; и деревья, настоящие большие деревья, должны были появиться совсем скоро...
Нет, мы ещё их не видели, но на пути встречались люди, которые волокли сосновые стволы. К середине дня мы проехали несколько участков песчаных дюн, очень затруднявшие движение автомобиля, и наконец въехали в большую деревню Zowodonowskaja (Зоводоновская? - не идентифицировал).
В конце деревни стояло несколько изумительных троек, запряжённые в них великолепные черные кони нервно дёргали головами, и маленькие серебряные колокольчики сверкали и переливались звоном. Извозчики, с длинными волосами и ниспадающими окладистыми бородами, были одеты в великолепные черкесские армяки, подпоясанные эффектными кушаками, они носили одежду в традиционном российском стиле, что делало кучера похожим на мастодонта - огромным, но более широким, нежели высоким. Слуга большого дома, как принято в России, должен быть толстым, чтобы показать богатство и знатность своих хозяев. Эти тройки ждали нас; очень богатый сибирский купец, владелец окрестных шахт, хотел предложить нам отобедать с ним в его доме. Мы приняли приглашение и, оставив автомобиль в деревне, присоединились к нашему хозяину и его друзьям в тройках, и помчались с невероятной скоростью сквозь облака пыли, ухватившись руками за спинки сиденья, стараясь не прислоняться к ним спиной, чтобы уберечь себя от сильных толчков, которые неизбежны при такой езде.
Российские экипажи, как правило, не очень удобны; езда на них требует большого мастерства, чтобы держать баланс. Кажется, что россияне пытались добавить к особенностям сиденья ещё и функции седла. Вы должны быть знакомы с секретами и возможностями управления лошадьми, прежде чем решитесь управлять этими экипажами без угрозы для жизни. Но они специально созданы для быстрой езды, и конструкция по своей простоте и легкости позволяет действительно получать удовольствие от езды.
Способ запрягания тройки имеет нечто классическое: быть может, так запрягали лошадей в римские колесницы.
В размещении лошадей есть что-то от классической скульптуры; в середине лидер - коренник, а по сторонам точно распахнутые крылья галопирующих пристяжных. И пристяжные скачут галопом, разворачивая головы в разные стороны, наружу, на протяжении всего пути. И три лошади размещены как лошади в триумфальной римской биге*.
Мы мчались с бешеной скоростью по песчаным дорогам; Затем въехали в лес - так через полчаса степь на наших глазах удивительном образом преобразилась в лес.
Перед нами вырос густой сосновый бор, затем фруктовые сады; затем тенистый путь по берегу спокойного, прозрачного потока, среди деревьев мелькали крыши сараев, небольших домов и конюшен, завод, работавший на гидроэнергии.
Нам подали обед на открытом воздухе, в тени деревьев, с открытым простосердечным гостеприимство патриархальных времен; и мы, казалось, попали в далёкое прошлое, в какую-то забытую миром колонию. Дамы были одеты в туалеты по моде сороклетней давности. Мой почтенная соседка, с ее седыми волосами, убранными локонами, плавно говорила со мной на каком-то литературном французском языке, который звучит сегодня почти как мертвый язык. Брат нашего хозяина, огромный красивый мужчина, был одет в старый сибирский...
(496 страницы у меня нет)
приглашение на обед, который, однако, не занял много времени.
Тройки были готовы, и мы помчались в сторону деревни. В четыре часа мы вновь были в дороге к Тюмени. В Ялуторовске мы пересекли Тобол и несколько часов спустя в Богандинске (Богандинское) - реку Пышма. Всякий раз когда мы проезжали через какой-либо городок мы обнаруживали, что на улицах нас ждали жители этих городков, чтобы поприветствовать и подбодрить нас. Весть о нашем путешествии опережала нас. Даже вне селений нас часто узнавали. На распутье одной из дорог, когда мы спросили молодого человека подсказать нам направление, и он после того, как указал нам путь, прокричал вслед:
- Из Пекина?
- Да.
- Принц Боргезе?
- Да.
- Ура!
И помахал нам вслед шляпой. Эти спонтанные приветствия случайных встречных доставляли нам особое удовольствие; они были неожиданны, точно нам кричали «Мы друзья!» И в этих случаях мы всегда оборачивались, чтобы с благодарностью ответить на приветствия.
Мы достигли Тюмени в 8 часов вечера. Нас въезде в город с приветствиями встретили представители местного комитета. С членами Комитета было несколько фотографов, а с фотографами российские корреспонденты газет. Нас приветствовали, фотографировали, брали интервью. Один из этих корреспондентов особенно настойчиво пытался привлечь моё внимание. Вооруженный большим блокнотом...
Вооруженный большим блокнотом и хорошо заточенным карандашом, он стоял подле меня точно моя собственная тень. Он стоял рядом, пока я писал корреспонденцию в газету; он стоял рядом в телеграфном офисе, даже во время обеда (я не смог с принцем Боргезе присутствовать на банкете в нашу честь); он был рядом, когда я лег спать; даже в то время как я спал, он решил постучать в мое низкое окно, выходящее на улицу. Это был маленький, худой, упрямый, неповоротливый человек.
- "Расскажите мне что-нибудь"
"Мне нечего вам рассказать. Я прошу прощение... Путешествие было интересным. Вот и все".
"Расскажите мне ещё о чём-нибудь".
"Мне больше нечего вам сказать".
"Попытайтесь что-нибудь придумать".
Я сидел молча, погружённый в свои мысли и забыв о его существовании. И вдруг снова услышал его голос:
"Вы что-нибудь придумали?"
Он был все еще здесь, он до сих пор был здесь, проклятье! Я попытался отправить его к Этторе, но тщетно; он был твердо убежден в том, что я должен знать нечто особенное о гонке Пекин-Париж.
Тюмень имеет все признаки города европейской части России - большие мощеные улицы, усадьбы, построенные уже не из дерева, а камня, деревья вдоль главных дорог, и то особое обилие расклеенных плакатов и уведомлений о том, что продаётся в магазинах, которое является признаком того, что определенный процент прохожих умеет читать.
В Сибири магазинные обозначения или торговые знаки встречаются гораздо чаще, чем надписи, даже в крупных городах; вокруг магазинов вы увидите много рисунков и всего несколько слов. Идеи, главным образом, передаются с помощью рисунков и оформления. Вы видите рисунки головных уборов, обуви, самоваров, одежды, экипажных колёс. Вы все еще в самом сердце эпохи иероглифов или символов. В Тюмени вы начинаете чувствовать, что находитесь в стране, которой ближе алфавит.
Мы были действительно почти на политической границе Европы.
...
19 июля в 4 часа утра мы вновь отправились в путь по направлению к Екатеринбургу, нам предстояло преодолеть более 120 миль.
Тюмень - своего рода граница степи, уже на подступах к ней мало-помалу и незаметно мы попадаем в иную зону. Мы могли видеть кустарники и кусты, растущие вокруг нас, которые становились шире, гуще, постепенно превращаясь в деревья, те в свою очередь становились сильнее и выше, я бы сказал, достигая почти огромных размеров. Мы вновь приближались к лесу. Он медленно и постепенно охватывал и подавлял степь.
И вот мы неожиданно оказались в тени гигантских берез, стоящих по краю дороги. Они выглядели, прежде всего, как две красивые большие линии, но были толстыми и разворачивались в сторону леса, густого настоящего леса, через который и лежал наш путь. Среди берез стояло несколько елей, а за ними бесчисленная армия сосен с их длинными тонкими стволами, напоминающими колонны из красноватого мрамора. Трава почти скрыла какие-либо признаки дороги. Нам казалось, точно мы вновь въезжаем в тайгу.
Неподалёку проходила небольшая локальная железная дорога, связывающая Тюмень и Екатеринбург... Здесь локальная железная дорога между Тюменью и Екатеринбургом также осудила главный тракт на забвение. Густая листва почти смыкалась над нашими головами: мы могли видеть только небольшую полоску неба и тонкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву то здесь то там. Мы вынуждены были снизить скорость и продолжали медленно двигаться в прохладной зеленой тени, благоухающей смолой, чабрецом, мятой и цветами. Трава была усеяна маленькими спелыми красными ягодами земляники.
Мы находились в пятидесяти верстах от Тюмени, когда в глубине леса слева от нас мы увидели два стоящих рядышком знака, столбы которых были покрыты обычными белыми, красными и черными полосами. На знаках были нарисованы двуглавые имперские орлы с распростертыми крыльями, державшие в когтях скипетр и державу (глобус). Ниже мы увидели размытые буквы. Мы притормозили, чтобы прочитать надписи. Одна гласила - "Тобольская губерния", другая - "Пермская губерния". Мы издали громкий крик, который эхом прокатился в тиши леса.
"Прощай, Сибирь!"
Мы въезжаем в европейскую Россию.
На самом деле это была ещё не Европа. Европа, собственно, начинается от Уральских гор. Мы же только пересекали административную границу; но Сибирь, настоящая Сибирь была уже далеко позади нас. Мы покинули её, когда мы выехали из степей. В какое-то мгновение наши мысли унеслись в прошлое, охватывая путь, который нам пришлось преодолеть. Мы сидели молча, рассеянно глядя перед собой. Перед нашим мысленным взором возникало Забайкалье, с его столь разнообразными пейзажами, что это внушало идею какого-то хаоса, с его неистовыми маленькими реками, и, наконец, с его огромным озером, которое в своей неподвижности напоминало бездну голубого неба. Oни... (пропущено)
Мы видели зеленые прерии, пасущиеся на них стада и бурятских пастухов; темную великую тайга, и бесчисленное множество деревьев, стоящих на её страже. Мы видели широкие, кажущиеся бесконечными сибирские реки, зарождающиеся в знойном сердце Азии и умирающие во льдах северных морей, реки, которые в своих руслах вместе с илом несли золотой песок с отдалённых и почти неизвестных гор Алтая и Хангайской гряды, где, возможно, заключены богатейшие месторождения в мире. Стремительный Енисей, величественную Обь, оживлённый Иртыш. Мы видели бесконечную цепь мрачноватых, изолированных маленьких деревень с их грубыми избами, сложенными из брёвен; колоритные города, множество белых храмов с голубыми или зелеными куполами - и степи, которые казались нам безграничными.
Мы почти забыли о всех трудностях и лишениях, которые перенесли, и как только мы пересекли границу Сибири, мы почувствовали, что наша любовь к этой земле окрепла отчасти именно благодаря пережитым страданиям. При всей силе эмоций, которыми было окрашено наше долгое путешествие, это чувство стало частью нас самих, и, казалось, что теперь оно крепко связывает нас сокровенными нитями с чужой землёй.
Были моменты, когда мы ненавидели её, но это было, когда нам казалось, что трудности, с которыми мы сталкивались, настолько велики, что остановят и победят нас; теперь же, их преодолев, мы доказали, что мы победители, и мы почувствовали новый прилив симпатии, которая исходила из этого чувства преодоления и победы. Чьё-либо великодушие по отношению к покорённому, в конце концов, нечто большее, чем просто признательность: ничто не сладко так сердцу, как память о битве, в который ты победил. Мы больше всего любим то, что даётся нам с большим трудом.
Мы больше всего любим то, что даётся нам с большим трудом.
И мы полюбили Сибирь за ее рухнувшие мосты, за ее вязкий ил, болота, пески, потому что всему этому мы обязаны радостью триумфа.
Мы с теплотой вспоминали всех, кого встречали на своём пути; всех друзей, которых мы покидали вскоре после того, как становились друзьями; мы вспоминали доброту совсем незнакомых нам людей, которые поддерживали нас и помогали двигаться дальше. Мы чувствовали, что наши мысли находили отклик в душах других, и что Сибирь следует за нами тысячью мыслей...
Прощай, Сибирь!
Еще тридцать верст мы ехали по лесу. Затем он стал редеть, деревья расступались; мы выезжали на открытое пространство, продолжая путь среди полей и лугов, где там и тут трудились лошади, парой или тройкой, управляемые мальчишками, тащили плуг или борону, а над ними с карканьем летали стаи ворон (или грачей). Деревни следовали одна за другой, дома были сложены более тщательно, украшены резьбой, а ставни были раскрашены яркими цветами. Все мужики носили те самые красные рубахи, которые так любил Толстой.
Но увы! более мы не встречали такое же искреннее и простодушное дружелюбие, какое видели в Сибири. Эти люди принимали нас с неким враждебным удивлением, как если бы мы представляли какого-то неизвестного врага.
Несколько мужчин убежало; другие смотрели на нас исподлобья, стоя в оборонительной позе. Кто-то из женщин продемонстрировал странную церемонию защиты от дьявола, сплёвывая в нашу сторону. Этого было достаточно, чтобы дать нам понять, что мы находились среди людей другой расы или, по крайней мере, совершенно иных обычаев и темперамента.
Ландшафт становился более разнообразным, неровным, с небольшими склонами и впадинами, что не позволяло нам увеличить скорость. Дорога по-прежнему была плохой и за пределами леса; она прерывалась небольшими канавами, наполненными грязной водой, через них были переброшены небольшие шаткие (временные) деревянные мосты. Несколько позже мы увидели группу людей, это были хорошо одетые мужчины и женщины, офицеры, учащиеся, они стояли в тени соснового леса рядом с экипажами, которые привезли их сюда, и мы поняли, что приближаемся к городу. Они представляли небольшой провинциальный российский центр, и они ждали нас.
Увидев нас, они приблизились к дороге, проезжая мимо, мы слышали одобрительные выкрики и пожелания. Мужчины сняли шляпы, дамы махали платками. Какой-то молодой человек на велосипеде прямо перед нами начал крутить педали, делая нам знаки следовать за ним. Мы стали спускаться по склону и увидели город, где среди деревьев и крыш виднелись золоченые купола храмов; это был Камышлов. Мы продолжали добросовестно следовать за нашим велосипедистом-проводником - он ехал через улицы и площади, затем (пересёк рыночную площадь, затем мост, после чего и покинул нас, показав нужное направление на Екатеринбург. Без его руководства мы бы последовали дорогой, которая казалась нам главной, и наверняка бы ошиблись, взяв направление на Ирбит.)
(Мы продолжали добросовестно следовать за нашим велосипедистом-проводником - он ехал через улицы и площади, затем) пересёк рыночную площадь, затем мост, после чего и покинул нас, показав нужное направление на Екатеринбург. Без его руководства мы бы последовали дорогой, которая казалась нам главной, и наверняка бы ошиблись, взяв направление на Ирбит.
Мы довольно быстро пересекли Камышлов, поэтому он оставил в нашей памяти лишь смутное впечатление милого маленького города, а в душе - чувство благодарности за неожиданно трогательное приветствие вышедших нас встречать людей.
Погода быстро портилась. Мы покидали Тюмень под красивым чистым небом, но были настигнуты дождём, как только выехали из леса, и теперь дождь и солнце постоянно чередовались. Когда мы миновали Камышлов, погода, казалось, окончательно решила испортиться. К западу небо приобретало угрожающий вид, казалось, затянутое чёрными грозовыми тучами. Мы двигались прямо навстречу буре.
Дорога больше не вихляла из стороны в сторону, она точно подгоняла нас вперёд, без остановок, без оглядки - прямо на Уральские горы; она пролегала то выше, то ниже по пологим склонам, подобная ленте, опоясывавшей землю. Дорога была довольно хорошей, и мы могли идти на большой скорости.
А наш автомобиль оставлял за собой в неподвижном тяжелом воздухе густое облако пыли, которое неотвязно сопровождало нас много миль.. Из-за проблесков, которые мы могли видеть время от времени в клубах пыли вверху и вдали, нам казалось, точно нас преследует дым от пожара, который мы своим стремительным продвижением оставляли позади себя.
Из-за проблесков, которые мы видели время от времени в клубах пыли, нам казалось, точно нас преследует дым от пожара, который мы своим стремительным продвижением оставляли позади себя.
Около трех часов дня мы вновь оказались на безлюдном тракте, лишь изредка мелькали далеко расположенные друг от друга деревни. В течение нескольких часов мы вообще никого не встречали. Мы вновь ехали по лесу среди древних величественных хвойных деревьев, столь характерных для Урала. Дорога была точно утоплена, погружена в них, она была подобна желобу среди величественных стволов, но тут и там изредка мелькали просветами поляны, и на этих пространствах стояли богатого вида особняки, а иногда мы видели элегантных дам, приветствовавших нас с веранд. И вид первозданной природы не мог нас ввести в заблуждение; мы понимали, что совсем рядом столь же большой, сколь и богатый город. Мы приближались к Екатеринбургу - столице уральских шахт, к большому рынку золота и полезных ископаемых.
В 7 часов вечера на возвышенности мы увидели толпу, машущую руками. Мы подъехали к ней и были встречены громкими криками "ура". Екатеринбург также направил своих представителей встретить нас и поздравить с прибытием.
И вскоре в сопровождении велосипедистов и экипажей уже под проливным дождём мы въехали в красивый город, и именно здесь, окруженные самым сердечным гостеприимством, мы провели последние несколько часов нашего путешествия по Азии, которое началось для нас в Пекине за три тысячи мили отсюда.
* * *
Географическую границу Европы мы пересекли 20 июля в 5.17 утра.
Рядом с дорогой, на маленькой расчищенной поляне в середине леса, где долину пересекает одна из самых высоких вершин Уральской гряды, стоит мраморный обелиск, обращённый к востоку надписью "Азия"; к западу - «Европа».
Мы с нетерпением ожидали этот момент. Мы часто говорили о том, когда и как преодолеем границу, отделяющую один континент от другого, об этом мимолётном, но значимом и памятном моменте, когда мы завершим наше путешествие по азиатской территории. Это мгновение подвело итог нашему путешествию вдоль всей Азии, от самой дальней её точки на побережье Тихого океана. Сорок дней мы путешествовали по этому бесконечному континенту; шаг за шагом исследовали один из самых великих путей человечества, возможно, самый великий, который с незапамятных времен видел отливы и приливы, расцвет и падение рас и цивилизаций, который видел нашествие татарских орд на Запад и вторжение славянских племён на Восток. Величественный путь завоевания и идей, религий и богатств, легенд и торговли, армий и золота. Мы чувствовали дыхание этого таинственного очарования Азии, особенно там, в Монголии, в её необъяснимой неподвижности, среди людей мечтателей, углублённых в мысли о бесконечных циклах перерождения (существования), глядевших на настоящее только как на эпизод, как на короткую жизнь волны в океане: людей, живущих ради смерти. Не сокрыта ли эта притягательность и мистическая сила - задавались мы вопросом - в воздухе или воде Азии... Одна из самых великих религий зародилась здесь; она была подобна вспыхнувшим искрам идеалов этой земли, которым было предначертано распространиться по всем миру.
Концепция души, которая является, пожалуй, наиболее совершенной концепцией, которую когда-либо достигал человек, и в которой заложена первопричина происхождения сознания, достоинства и добродетели, - это азиатская концепция. Наша скептическая материалистическая цивилизация, вторгающаяся в Азию, бьется против великого презрения к мирскому, как морские волны о скалы. Она встречает не только враждебность, но и равнодушие. Даже равнодушие мужика, его безмятежная готовность довольствоваться тем, что есть, являющееся единственным препятствием на пути прогресса, заложенным в славянском характере, вероятно, унаследовано из Азии.
В пробуждении Сибири главную роль играют иностранцы, которые возбуждают в мечтательной душе этих светловолосых людей лихорадочную деятельность. Мы чувствовали Азию во всём, что нас окружало: в игнорировании дорог, в равнодушии и в смирении перед жизненными обстоятельствами, в самом гостеприимстве, с каким нас принимали, в своеобразно понимаемом одобрении и, как казалось им, заботе о нас, потому что они не понимали ценности времени, и не могли понять наше напряжение, ни сам факт столь продолжительной и бесполезной гонки, ни наше нетерпение ехать дальше. Для нас наше пересечение Азии - нечто большее, чем просто последовательность пейзажей. Мы находились в постоянном и тесном контакте с жителями разных регионов - с китайцами, монголами, бурятами, славянами, киргизами, представлявших буддизм, модифицированный Конфуцием, буддизм лам, полуязыческое христианство Забайкалья, "ортодоксальное" христианство Западной Сибири, ислам; мы видели бесчисленные оттенки различия между расами и их самосознанием;
... мы заметили соотношение природы и характера, сродство языков и мнений; и не понимая этого до конца, мы всё же сознавали медленное движение рас, непредсказуемый прилив-отлив миграций, непрерывное движение людей, при всей их кажущейся неподвижности, вдали от их общей родины в самом сердце Азии; и видели, как, возвращаясь, они меняются. Мы имели смутное представление о движении, которое происходило в доисторические времена в Азии, которая казалась безмолвной и спящей, той древней Азии, которая казалась всегда почти мёртвым континентом, но теперь мы увидели её иной - наоборот, полной деятельности столь обширной, что её трудно правильно оценить и определить: великая прародина народов, откуда пришли и наши расы, раскрыла нам себя по-прежнему молодой, в ней было заложено неведомое для нас потаённое в безмолвии плодородие. Вот почему такое волнение охватило нас, когда мы пересекали границы Азии, оставляя её позади.
И увидев, что эта точка обозначена, точно еще один этап на пути к нашему дому, мы решили остановиться здесь; и отметить это знаковое событие в преддверие встречи с родным континентом. Признаюсь, горд собой, ибо предусмотрительно и именно для этой цели я припас бутылку шампанского, спрятав её в ящике для инструментов. Я не знаю почему, но, подъезжая к этому месту, мы хранили полное молчание, не сговариваясь, мы продолжали свой путь, а каждый из нас был погружён в свои мысли, которые скрывали сильное волнение. В этот знаменательный момент мы думали, казалось, о ничтожных вещах; остановиться, чтобы выпить в этом месте, - это было своего рода профанацией; ничего достойного в этом месте, кроме наших собственных воспоминаний в этот момент, для тоста не было.
Автомобиль быстро скользил вниз по пологим склонам этих невысоких холмов, которые называются горами. Урал кажется высоким и внушительным только людям из степей; и является горной грядой, потому что подымается между двумя равнинами; но не для нас, привыкшим к величественным контурам Апеннин и Альп, мы поднялись на Уральскую гряду, даже не осознав это. Когда мы за день до этого добрались до Екатеринбурга, мы думали, что вершины гор скрыты грозовыми тучами; а ранним утром, когда подымались и опускались по лесистой волнообразной поверхности, мы думали, что это были только отдалённые окраины гор: но оказалось иначе - мы пересекали самые высокие вершины этой горной системы.
Дорога, очень широкая и достаточно хорошая, долго тянулась без каких-либо поворотов; серый, казавшийся бесконечным желоб в гуще тёмного леса, куда не проникали даже солнечные лучи. Бесконечный сосновый лес казался нам полным мрака. Совершенно неожиданно из леса выскочил олень, на мгновение остановился на дороге, его рыжеватое тело готово было к прыжку, он точно с изумлением посмотрел на быстро приближающийся автомобиль, потянул воздух своим красивым носом, вытягивая тонкую шею и с опаской глядя в нашем направлении, отскочил назад, и исчез среди огромных стволов. Мы часто натыкались на поваленные молнией или бурей деревья; некоторые из этих поверженных гигантов падали в сторону дороги, затрудняя проезд. В течение двух часов мы продвигались по этому первобытному...
мы бы никогда не поверили, что находимся в одном из самых индустриальных районов России, если бы иногда на изгибе какой-либо долины не видели дымящих труб фабрик, шахт или литейных заводов, торчащих над верхушками деревьев. Богатство этой страны - не на поверхности земли, но спрятано в её недрах. Расчищать лес - напрасный труд, и если вы хотите достичь шахты, вы делаете дорогу для транспортировки добычи, вот и все. Территория вокруг шахты может оставаться совершенно нетронутой. Далее мы часто вынуждены были замедлять нашу скорость или даже останавливаться, чтобы пропустить длинные караваны из сотни телег, нагруженных деревом, углем, медью, и направляющихся в сторону Екатеринбурга, откуда по короткой местной железнодорожной линии уральская продукция доставлялась в Челябинск к основной железнодорожной магистрали. Линия Екатеринбург - Казань* только строилась, и в это утро мы несколько раз натыкались на строительные участки, которые блокировали наш путь и заставляли объезжать их по узким участкам земли или по шатким временным мостам.
Извозчики нередко ругались на нас, но это нас не оскорбляло - в этом мы видели верный признак того, что достигли Европы. Ландшафт был азиатским. Но что-то изменилось. Терпеливость и дружелюбие жителей остались по другую сторону границы.
Около десяти часов мы вновь ехали по равнине. Шел дождь; когда мы выехали...
* Барцини пишет о строительстве ж.д. Казань-Екатеринбург. В 1907 г. этого не может быть...
Ошибку объяснить не могу, но как-то её нужно объяснить, сомневаюсь, что он берёт сведения с потолка... Разговоры об этой ж.д. линии (Казань-Сарапул-Красноуфимск- Екатеринбург-Камышлов-Тюмень) шли с 1866 (публ. 1868 - проект Богдановича) г., шли очень и бесконечно долго. Значит, Барцини мог слышать об этом, но как о деле решённом и начатом...
Проекту дан ход в 1910 г..
Строительство началось только летом 1914 г.
По моему мнению, речь идёт о строительстве дороги Пермь-Кунгур-Екатеринбург...
Тем не менее, эта ошибка напоминает нам о Николае фон Мекке и пробеге 1913 г. Казань-Екатеринбург.
- bibl-krasnoufimsk.ru/index.php/kraevedy/materialy-v-ganki...
https://www.flickr.com/photos/141556536@N08/28871863364/in/album-72157672643380521/
Примечание.
Первый на Урале столб «Европа-Азия» был установлен весной 1837 года на бывшем Сибирском тракте возле города Первоуральск, на горе Берёзовой. Знак установили горные власти после причисления горы Берёзовой к единой уральской водораздельной линии. Он представлял собой острую четырёхгранную деревянную пирамиду с надписями: Европа и Азия. Неспроста старались чиновники горного ведомства: в тот год ожидали проезда наследника престола, будущего императора Александра II, который путешествовал в сопровождении поэта В.А.Жуковского по России, Уралу и Сибири.
В 1873 году деревянный столб заменили на обелиск из мрамора, установленный на каменный постамент. На вершине пирамиды был укреплен золоченый двуглавый орел.
Реконструкцию обелиска приурочили к проезду через перевал представителя императорской фамилии, возвращавшегося из кругосветного путешествия Великого Князя Алексея Александровича. После Октябрьской революции обелиск, как символ царской власти, был разрушен.
*Возможно, имеется в виду всё же трига? Колесница, в которую запрягались две лошади, называлась biga (бига), три лошади - triga (трига), четыре лошади - quadriga (квадрига). - Р.Б.
С машины на тройку - Тюмень - Прощай, Сибирь! - Камышловский салют - Екатеринбург - Из Азии в Европу - Уральский лес - Первый минарет - Пермь - Поврежденное колесо - Его починка
Степь, вокруг безграничная степь.
В 5 часов утра 18 июля колокольни Ишима исчезли из поля нашего зрения. Мы миновали небольшой березовый лес, который образуют как бы оазис высоких растений на берегу реки Ишим (приток Иртыша) и продолжили двигаться по зелёной плоской равнине.
Нашим единственным развлечением было наблюдать за пролетавшими мимо нас верстовыми столбами, которые стояли вдоль дороги между селами. Мы пытались подсчитать, какое расстояние мы уже покрыли, и сопоставить эти расчёты с тем расстоянием, которое предстояло преодолеть (?). Через несколько часов езды, наше продвижение стали замедлять участки глубокого песка, которые мы старались объехать по зелёной обочине дороги. Время от времени нам встречались и незначительные неровности на дороге. Постепенно абсолютно плоская равнина, по которой мы проехали более тысячи миль, оставалась за нашей спиной; и деревья, настоящие большие деревья, должны были появиться совсем скоро...
Нет, мы ещё их не видели, но на пути встречались люди, которые волокли сосновые стволы. К середине дня мы проехали несколько участков песчаных дюн, очень затруднявшие движение автомобиля, и наконец въехали в большую деревню Zowodonowskaja (Зоводоновская? - не идентифицировал).
В конце деревни стояло несколько изумительных троек, запряжённые в них великолепные черные кони нервно дёргали головами, и маленькие серебряные колокольчики сверкали и переливались звоном. Извозчики, с длинными волосами и ниспадающими окладистыми бородами, были одеты в великолепные черкесские армяки, подпоясанные эффектными кушаками, они носили одежду в традиционном российском стиле, что делало кучера похожим на мастодонта - огромным, но более широким, нежели высоким. Слуга большого дома, как принято в России, должен быть толстым, чтобы показать богатство и знатность своих хозяев. Эти тройки ждали нас; очень богатый сибирский купец, владелец окрестных шахт, хотел предложить нам отобедать с ним в его доме. Мы приняли приглашение и, оставив автомобиль в деревне, присоединились к нашему хозяину и его друзьям в тройках, и помчались с невероятной скоростью сквозь облака пыли, ухватившись руками за спинки сиденья, стараясь не прислоняться к ним спиной, чтобы уберечь себя от сильных толчков, которые неизбежны при такой езде.
Российские экипажи, как правило, не очень удобны; езда на них требует большого мастерства, чтобы держать баланс. Кажется, что россияне пытались добавить к особенностям сиденья ещё и функции седла. Вы должны быть знакомы с секретами и возможностями управления лошадьми, прежде чем решитесь управлять этими экипажами без угрозы для жизни. Но они специально созданы для быстрой езды, и конструкция по своей простоте и легкости позволяет действительно получать удовольствие от езды.
Способ запрягания тройки имеет нечто классическое: быть может, так запрягали лошадей в римские колесницы.
В размещении лошадей есть что-то от классической скульптуры; в середине лидер - коренник, а по сторонам точно распахнутые крылья галопирующих пристяжных. И пристяжные скачут галопом, разворачивая головы в разные стороны, наружу, на протяжении всего пути. И три лошади размещены как лошади в триумфальной римской биге*.
Мы мчались с бешеной скоростью по песчаным дорогам; Затем въехали в лес - так через полчаса степь на наших глазах удивительном образом преобразилась в лес.
Перед нами вырос густой сосновый бор, затем фруктовые сады; затем тенистый путь по берегу спокойного, прозрачного потока, среди деревьев мелькали крыши сараев, небольших домов и конюшен, завод, работавший на гидроэнергии.
Нам подали обед на открытом воздухе, в тени деревьев, с открытым простосердечным гостеприимство патриархальных времен; и мы, казалось, попали в далёкое прошлое, в какую-то забытую миром колонию. Дамы были одеты в туалеты по моде сороклетней давности. Мой почтенная соседка, с ее седыми волосами, убранными локонами, плавно говорила со мной на каком-то литературном французском языке, который звучит сегодня почти как мертвый язык. Брат нашего хозяина, огромный красивый мужчина, был одет в старый сибирский...
(496 страницы у меня нет)
приглашение на обед, который, однако, не занял много времени.
Тройки были готовы, и мы помчались в сторону деревни. В четыре часа мы вновь были в дороге к Тюмени. В Ялуторовске мы пересекли Тобол и несколько часов спустя в Богандинске (Богандинское) - реку Пышма. Всякий раз когда мы проезжали через какой-либо городок мы обнаруживали, что на улицах нас ждали жители этих городков, чтобы поприветствовать и подбодрить нас. Весть о нашем путешествии опережала нас. Даже вне селений нас часто узнавали. На распутье одной из дорог, когда мы спросили молодого человека подсказать нам направление, и он после того, как указал нам путь, прокричал вслед:
- Из Пекина?
- Да.
- Принц Боргезе?
- Да.
- Ура!
И помахал нам вслед шляпой. Эти спонтанные приветствия случайных встречных доставляли нам особое удовольствие; они были неожиданны, точно нам кричали «Мы друзья!» И в этих случаях мы всегда оборачивались, чтобы с благодарностью ответить на приветствия.
Мы достигли Тюмени в 8 часов вечера. Нас въезде в город с приветствиями встретили представители местного комитета. С членами Комитета было несколько фотографов, а с фотографами российские корреспонденты газет. Нас приветствовали, фотографировали, брали интервью. Один из этих корреспондентов особенно настойчиво пытался привлечь моё внимание. Вооруженный большим блокнотом...
Вооруженный большим блокнотом и хорошо заточенным карандашом, он стоял подле меня точно моя собственная тень. Он стоял рядом, пока я писал корреспонденцию в газету; он стоял рядом в телеграфном офисе, даже во время обеда (я не смог с принцем Боргезе присутствовать на банкете в нашу честь); он был рядом, когда я лег спать; даже в то время как я спал, он решил постучать в мое низкое окно, выходящее на улицу. Это был маленький, худой, упрямый, неповоротливый человек.
- "Расскажите мне что-нибудь"
"Мне нечего вам рассказать. Я прошу прощение... Путешествие было интересным. Вот и все".
"Расскажите мне ещё о чём-нибудь".
"Мне больше нечего вам сказать".
"Попытайтесь что-нибудь придумать".
Я сидел молча, погружённый в свои мысли и забыв о его существовании. И вдруг снова услышал его голос:
"Вы что-нибудь придумали?"
Он был все еще здесь, он до сих пор был здесь, проклятье! Я попытался отправить его к Этторе, но тщетно; он был твердо убежден в том, что я должен знать нечто особенное о гонке Пекин-Париж.
Тюмень имеет все признаки города европейской части России - большие мощеные улицы, усадьбы, построенные уже не из дерева, а камня, деревья вдоль главных дорог, и то особое обилие расклеенных плакатов и уведомлений о том, что продаётся в магазинах, которое является признаком того, что определенный процент прохожих умеет читать.
В Сибири магазинные обозначения или торговые знаки встречаются гораздо чаще, чем надписи, даже в крупных городах; вокруг магазинов вы увидите много рисунков и всего несколько слов. Идеи, главным образом, передаются с помощью рисунков и оформления. Вы видите рисунки головных уборов, обуви, самоваров, одежды, экипажных колёс. Вы все еще в самом сердце эпохи иероглифов или символов. В Тюмени вы начинаете чувствовать, что находитесь в стране, которой ближе алфавит.
Мы были действительно почти на политической границе Европы.
...
19 июля в 4 часа утра мы вновь отправились в путь по направлению к Екатеринбургу, нам предстояло преодолеть более 120 миль.
Тюмень - своего рода граница степи, уже на подступах к ней мало-помалу и незаметно мы попадаем в иную зону. Мы могли видеть кустарники и кусты, растущие вокруг нас, которые становились шире, гуще, постепенно превращаясь в деревья, те в свою очередь становились сильнее и выше, я бы сказал, достигая почти огромных размеров. Мы вновь приближались к лесу. Он медленно и постепенно охватывал и подавлял степь.
И вот мы неожиданно оказались в тени гигантских берез, стоящих по краю дороги. Они выглядели, прежде всего, как две красивые большие линии, но были толстыми и разворачивались в сторону леса, густого настоящего леса, через который и лежал наш путь. Среди берез стояло несколько елей, а за ними бесчисленная армия сосен с их длинными тонкими стволами, напоминающими колонны из красноватого мрамора. Трава почти скрыла какие-либо признаки дороги. Нам казалось, точно мы вновь въезжаем в тайгу.
Неподалёку проходила небольшая локальная железная дорога, связывающая Тюмень и Екатеринбург... Здесь локальная железная дорога между Тюменью и Екатеринбургом также осудила главный тракт на забвение. Густая листва почти смыкалась над нашими головами: мы могли видеть только небольшую полоску неба и тонкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву то здесь то там. Мы вынуждены были снизить скорость и продолжали медленно двигаться в прохладной зеленой тени, благоухающей смолой, чабрецом, мятой и цветами. Трава была усеяна маленькими спелыми красными ягодами земляники.
Мы находились в пятидесяти верстах от Тюмени, когда в глубине леса слева от нас мы увидели два стоящих рядышком знака, столбы которых были покрыты обычными белыми, красными и черными полосами. На знаках были нарисованы двуглавые имперские орлы с распростертыми крыльями, державшие в когтях скипетр и державу (глобус). Ниже мы увидели размытые буквы. Мы притормозили, чтобы прочитать надписи. Одна гласила - "Тобольская губерния", другая - "Пермская губерния". Мы издали громкий крик, который эхом прокатился в тиши леса.
"Прощай, Сибирь!"
Мы въезжаем в европейскую Россию.
На самом деле это была ещё не Европа. Европа, собственно, начинается от Уральских гор. Мы же только пересекали административную границу; но Сибирь, настоящая Сибирь была уже далеко позади нас. Мы покинули её, когда мы выехали из степей. В какое-то мгновение наши мысли унеслись в прошлое, охватывая путь, который нам пришлось преодолеть. Мы сидели молча, рассеянно глядя перед собой. Перед нашим мысленным взором возникало Забайкалье, с его столь разнообразными пейзажами, что это внушало идею какого-то хаоса, с его неистовыми маленькими реками, и, наконец, с его огромным озером, которое в своей неподвижности напоминало бездну голубого неба. Oни... (пропущено)
Мы видели зеленые прерии, пасущиеся на них стада и бурятских пастухов; темную великую тайга, и бесчисленное множество деревьев, стоящих на её страже. Мы видели широкие, кажущиеся бесконечными сибирские реки, зарождающиеся в знойном сердце Азии и умирающие во льдах северных морей, реки, которые в своих руслах вместе с илом несли золотой песок с отдалённых и почти неизвестных гор Алтая и Хангайской гряды, где, возможно, заключены богатейшие месторождения в мире. Стремительный Енисей, величественную Обь, оживлённый Иртыш. Мы видели бесконечную цепь мрачноватых, изолированных маленьких деревень с их грубыми избами, сложенными из брёвен; колоритные города, множество белых храмов с голубыми или зелеными куполами - и степи, которые казались нам безграничными.
Мы почти забыли о всех трудностях и лишениях, которые перенесли, и как только мы пересекли границу Сибири, мы почувствовали, что наша любовь к этой земле окрепла отчасти именно благодаря пережитым страданиям. При всей силе эмоций, которыми было окрашено наше долгое путешествие, это чувство стало частью нас самих, и, казалось, что теперь оно крепко связывает нас сокровенными нитями с чужой землёй.
Были моменты, когда мы ненавидели её, но это было, когда нам казалось, что трудности, с которыми мы сталкивались, настолько велики, что остановят и победят нас; теперь же, их преодолев, мы доказали, что мы победители, и мы почувствовали новый прилив симпатии, которая исходила из этого чувства преодоления и победы. Чьё-либо великодушие по отношению к покорённому, в конце концов, нечто большее, чем просто признательность: ничто не сладко так сердцу, как память о битве, в который ты победил. Мы больше всего любим то, что даётся нам с большим трудом.
Мы больше всего любим то, что даётся нам с большим трудом.
И мы полюбили Сибирь за ее рухнувшие мосты, за ее вязкий ил, болота, пески, потому что всему этому мы обязаны радостью триумфа.
Мы с теплотой вспоминали всех, кого встречали на своём пути; всех друзей, которых мы покидали вскоре после того, как становились друзьями; мы вспоминали доброту совсем незнакомых нам людей, которые поддерживали нас и помогали двигаться дальше. Мы чувствовали, что наши мысли находили отклик в душах других, и что Сибирь следует за нами тысячью мыслей...
Прощай, Сибирь!
Еще тридцать верст мы ехали по лесу. Затем он стал редеть, деревья расступались; мы выезжали на открытое пространство, продолжая путь среди полей и лугов, где там и тут трудились лошади, парой или тройкой, управляемые мальчишками, тащили плуг или борону, а над ними с карканьем летали стаи ворон (или грачей). Деревни следовали одна за другой, дома были сложены более тщательно, украшены резьбой, а ставни были раскрашены яркими цветами. Все мужики носили те самые красные рубахи, которые так любил Толстой.
Но увы! более мы не встречали такое же искреннее и простодушное дружелюбие, какое видели в Сибири. Эти люди принимали нас с неким враждебным удивлением, как если бы мы представляли какого-то неизвестного врага.
Несколько мужчин убежало; другие смотрели на нас исподлобья, стоя в оборонительной позе. Кто-то из женщин продемонстрировал странную церемонию защиты от дьявола, сплёвывая в нашу сторону. Этого было достаточно, чтобы дать нам понять, что мы находились среди людей другой расы или, по крайней мере, совершенно иных обычаев и темперамента.
Ландшафт становился более разнообразным, неровным, с небольшими склонами и впадинами, что не позволяло нам увеличить скорость. Дорога по-прежнему была плохой и за пределами леса; она прерывалась небольшими канавами, наполненными грязной водой, через них были переброшены небольшие шаткие (временные) деревянные мосты. Несколько позже мы увидели группу людей, это были хорошо одетые мужчины и женщины, офицеры, учащиеся, они стояли в тени соснового леса рядом с экипажами, которые привезли их сюда, и мы поняли, что приближаемся к городу. Они представляли небольшой провинциальный российский центр, и они ждали нас.
Увидев нас, они приблизились к дороге, проезжая мимо, мы слышали одобрительные выкрики и пожелания. Мужчины сняли шляпы, дамы махали платками. Какой-то молодой человек на велосипеде прямо перед нами начал крутить педали, делая нам знаки следовать за ним. Мы стали спускаться по склону и увидели город, где среди деревьев и крыш виднелись золоченые купола храмов; это был Камышлов. Мы продолжали добросовестно следовать за нашим велосипедистом-проводником - он ехал через улицы и площади, затем (пересёк рыночную площадь, затем мост, после чего и покинул нас, показав нужное направление на Екатеринбург. Без его руководства мы бы последовали дорогой, которая казалась нам главной, и наверняка бы ошиблись, взяв направление на Ирбит.)
(Мы продолжали добросовестно следовать за нашим велосипедистом-проводником - он ехал через улицы и площади, затем) пересёк рыночную площадь, затем мост, после чего и покинул нас, показав нужное направление на Екатеринбург. Без его руководства мы бы последовали дорогой, которая казалась нам главной, и наверняка бы ошиблись, взяв направление на Ирбит.
Мы довольно быстро пересекли Камышлов, поэтому он оставил в нашей памяти лишь смутное впечатление милого маленького города, а в душе - чувство благодарности за неожиданно трогательное приветствие вышедших нас встречать людей.
Погода быстро портилась. Мы покидали Тюмень под красивым чистым небом, но были настигнуты дождём, как только выехали из леса, и теперь дождь и солнце постоянно чередовались. Когда мы миновали Камышлов, погода, казалось, окончательно решила испортиться. К западу небо приобретало угрожающий вид, казалось, затянутое чёрными грозовыми тучами. Мы двигались прямо навстречу буре.
Дорога больше не вихляла из стороны в сторону, она точно подгоняла нас вперёд, без остановок, без оглядки - прямо на Уральские горы; она пролегала то выше, то ниже по пологим склонам, подобная ленте, опоясывавшей землю. Дорога была довольно хорошей, и мы могли идти на большой скорости.
А наш автомобиль оставлял за собой в неподвижном тяжелом воздухе густое облако пыли, которое неотвязно сопровождало нас много миль.. Из-за проблесков, которые мы могли видеть время от времени в клубах пыли вверху и вдали, нам казалось, точно нас преследует дым от пожара, который мы своим стремительным продвижением оставляли позади себя.
Из-за проблесков, которые мы видели время от времени в клубах пыли, нам казалось, точно нас преследует дым от пожара, который мы своим стремительным продвижением оставляли позади себя.
Около трех часов дня мы вновь оказались на безлюдном тракте, лишь изредка мелькали далеко расположенные друг от друга деревни. В течение нескольких часов мы вообще никого не встречали. Мы вновь ехали по лесу среди древних величественных хвойных деревьев, столь характерных для Урала. Дорога была точно утоплена, погружена в них, она была подобна желобу среди величественных стволов, но тут и там изредка мелькали просветами поляны, и на этих пространствах стояли богатого вида особняки, а иногда мы видели элегантных дам, приветствовавших нас с веранд. И вид первозданной природы не мог нас ввести в заблуждение; мы понимали, что совсем рядом столь же большой, сколь и богатый город. Мы приближались к Екатеринбургу - столице уральских шахт, к большому рынку золота и полезных ископаемых.
В 7 часов вечера на возвышенности мы увидели толпу, машущую руками. Мы подъехали к ней и были встречены громкими криками "ура". Екатеринбург также направил своих представителей встретить нас и поздравить с прибытием.
И вскоре в сопровождении велосипедистов и экипажей уже под проливным дождём мы въехали в красивый город, и именно здесь, окруженные самым сердечным гостеприимством, мы провели последние несколько часов нашего путешествия по Азии, которое началось для нас в Пекине за три тысячи мили отсюда.
* * *
Географическую границу Европы мы пересекли 20 июля в 5.17 утра.
Рядом с дорогой, на маленькой расчищенной поляне в середине леса, где долину пересекает одна из самых высоких вершин Уральской гряды, стоит мраморный обелиск, обращённый к востоку надписью "Азия"; к западу - «Европа».
Мы с нетерпением ожидали этот момент. Мы часто говорили о том, когда и как преодолеем границу, отделяющую один континент от другого, об этом мимолётном, но значимом и памятном моменте, когда мы завершим наше путешествие по азиатской территории. Это мгновение подвело итог нашему путешествию вдоль всей Азии, от самой дальней её точки на побережье Тихого океана. Сорок дней мы путешествовали по этому бесконечному континенту; шаг за шагом исследовали один из самых великих путей человечества, возможно, самый великий, который с незапамятных времен видел отливы и приливы, расцвет и падение рас и цивилизаций, который видел нашествие татарских орд на Запад и вторжение славянских племён на Восток. Величественный путь завоевания и идей, религий и богатств, легенд и торговли, армий и золота. Мы чувствовали дыхание этого таинственного очарования Азии, особенно там, в Монголии, в её необъяснимой неподвижности, среди людей мечтателей, углублённых в мысли о бесконечных циклах перерождения (существования), глядевших на настоящее только как на эпизод, как на короткую жизнь волны в океане: людей, живущих ради смерти. Не сокрыта ли эта притягательность и мистическая сила - задавались мы вопросом - в воздухе или воде Азии... Одна из самых великих религий зародилась здесь; она была подобна вспыхнувшим искрам идеалов этой земли, которым было предначертано распространиться по всем миру.
Концепция души, которая является, пожалуй, наиболее совершенной концепцией, которую когда-либо достигал человек, и в которой заложена первопричина происхождения сознания, достоинства и добродетели, - это азиатская концепция. Наша скептическая материалистическая цивилизация, вторгающаяся в Азию, бьется против великого презрения к мирскому, как морские волны о скалы. Она встречает не только враждебность, но и равнодушие. Даже равнодушие мужика, его безмятежная готовность довольствоваться тем, что есть, являющееся единственным препятствием на пути прогресса, заложенным в славянском характере, вероятно, унаследовано из Азии.
В пробуждении Сибири главную роль играют иностранцы, которые возбуждают в мечтательной душе этих светловолосых людей лихорадочную деятельность. Мы чувствовали Азию во всём, что нас окружало: в игнорировании дорог, в равнодушии и в смирении перед жизненными обстоятельствами, в самом гостеприимстве, с каким нас принимали, в своеобразно понимаемом одобрении и, как казалось им, заботе о нас, потому что они не понимали ценности времени, и не могли понять наше напряжение, ни сам факт столь продолжительной и бесполезной гонки, ни наше нетерпение ехать дальше. Для нас наше пересечение Азии - нечто большее, чем просто последовательность пейзажей. Мы находились в постоянном и тесном контакте с жителями разных регионов - с китайцами, монголами, бурятами, славянами, киргизами, представлявших буддизм, модифицированный Конфуцием, буддизм лам, полуязыческое христианство Забайкалья, "ортодоксальное" христианство Западной Сибири, ислам; мы видели бесчисленные оттенки различия между расами и их самосознанием;
... мы заметили соотношение природы и характера, сродство языков и мнений; и не понимая этого до конца, мы всё же сознавали медленное движение рас, непредсказуемый прилив-отлив миграций, непрерывное движение людей, при всей их кажущейся неподвижности, вдали от их общей родины в самом сердце Азии; и видели, как, возвращаясь, они меняются. Мы имели смутное представление о движении, которое происходило в доисторические времена в Азии, которая казалась безмолвной и спящей, той древней Азии, которая казалась всегда почти мёртвым континентом, но теперь мы увидели её иной - наоборот, полной деятельности столь обширной, что её трудно правильно оценить и определить: великая прародина народов, откуда пришли и наши расы, раскрыла нам себя по-прежнему молодой, в ней было заложено неведомое для нас потаённое в безмолвии плодородие. Вот почему такое волнение охватило нас, когда мы пересекали границы Азии, оставляя её позади.
И увидев, что эта точка обозначена, точно еще один этап на пути к нашему дому, мы решили остановиться здесь; и отметить это знаковое событие в преддверие встречи с родным континентом. Признаюсь, горд собой, ибо предусмотрительно и именно для этой цели я припас бутылку шампанского, спрятав её в ящике для инструментов. Я не знаю почему, но, подъезжая к этому месту, мы хранили полное молчание, не сговариваясь, мы продолжали свой путь, а каждый из нас был погружён в свои мысли, которые скрывали сильное волнение. В этот знаменательный момент мы думали, казалось, о ничтожных вещах; остановиться, чтобы выпить в этом месте, - это было своего рода профанацией; ничего достойного в этом месте, кроме наших собственных воспоминаний в этот момент, для тоста не было.
Автомобиль быстро скользил вниз по пологим склонам этих невысоких холмов, которые называются горами. Урал кажется высоким и внушительным только людям из степей; и является горной грядой, потому что подымается между двумя равнинами; но не для нас, привыкшим к величественным контурам Апеннин и Альп, мы поднялись на Уральскую гряду, даже не осознав это. Когда мы за день до этого добрались до Екатеринбурга, мы думали, что вершины гор скрыты грозовыми тучами; а ранним утром, когда подымались и опускались по лесистой волнообразной поверхности, мы думали, что это были только отдалённые окраины гор: но оказалось иначе - мы пересекали самые высокие вершины этой горной системы.
Дорога, очень широкая и достаточно хорошая, долго тянулась без каких-либо поворотов; серый, казавшийся бесконечным желоб в гуще тёмного леса, куда не проникали даже солнечные лучи. Бесконечный сосновый лес казался нам полным мрака. Совершенно неожиданно из леса выскочил олень, на мгновение остановился на дороге, его рыжеватое тело готово было к прыжку, он точно с изумлением посмотрел на быстро приближающийся автомобиль, потянул воздух своим красивым носом, вытягивая тонкую шею и с опаской глядя в нашем направлении, отскочил назад, и исчез среди огромных стволов. Мы часто натыкались на поваленные молнией или бурей деревья; некоторые из этих поверженных гигантов падали в сторону дороги, затрудняя проезд. В течение двух часов мы продвигались по этому первобытному...
мы бы никогда не поверили, что находимся в одном из самых индустриальных районов России, если бы иногда на изгибе какой-либо долины не видели дымящих труб фабрик, шахт или литейных заводов, торчащих над верхушками деревьев. Богатство этой страны - не на поверхности земли, но спрятано в её недрах. Расчищать лес - напрасный труд, и если вы хотите достичь шахты, вы делаете дорогу для транспортировки добычи, вот и все. Территория вокруг шахты может оставаться совершенно нетронутой. Далее мы часто вынуждены были замедлять нашу скорость или даже останавливаться, чтобы пропустить длинные караваны из сотни телег, нагруженных деревом, углем, медью, и направляющихся в сторону Екатеринбурга, откуда по короткой местной железнодорожной линии уральская продукция доставлялась в Челябинск к основной железнодорожной магистрали. Линия Екатеринбург - Казань* только строилась, и в это утро мы несколько раз натыкались на строительные участки, которые блокировали наш путь и заставляли объезжать их по узким участкам земли или по шатким временным мостам.
Извозчики нередко ругались на нас, но это нас не оскорбляло - в этом мы видели верный признак того, что достигли Европы. Ландшафт был азиатским. Но что-то изменилось. Терпеливость и дружелюбие жителей остались по другую сторону границы.
Около десяти часов мы вновь ехали по равнине. Шел дождь; когда мы выехали...
* Барцини пишет о строительстве ж.д. Казань-Екатеринбург. В 1907 г. этого не может быть...
Ошибку объяснить не могу, но как-то её нужно объяснить, сомневаюсь, что он берёт сведения с потолка... Разговоры об этой ж.д. линии (Казань-Сарапул-Красноуфимск- Екатеринбург-Камышлов-Тюмень) шли с 1866 (публ. 1868 - проект Богдановича) г., шли очень и бесконечно долго. Значит, Барцини мог слышать об этом, но как о деле решённом и начатом...
Проекту дан ход в 1910 г..
Строительство началось только летом 1914 г.
По моему мнению, речь идёт о строительстве дороги Пермь-Кунгур-Екатеринбург...
Тем не менее, эта ошибка напоминает нам о Николае фон Мекке и пробеге 1913 г. Казань-Екатеринбург.
- bibl-krasnoufimsk.ru/index.php/kraevedy/materialy-v-ganki...
https://www.flickr.com/photos/141556536@N08/28871863364/in/album-72157672643380521/
Примечание.
Первый на Урале столб «Европа-Азия» был установлен весной 1837 года на бывшем Сибирском тракте возле города Первоуральск, на горе Берёзовой. Знак установили горные власти после причисления горы Берёзовой к единой уральской водораздельной линии. Он представлял собой острую четырёхгранную деревянную пирамиду с надписями: Европа и Азия. Неспроста старались чиновники горного ведомства: в тот год ожидали проезда наследника престола, будущего императора Александра II, который путешествовал в сопровождении поэта В.А.Жуковского по России, Уралу и Сибири.
В 1873 году деревянный столб заменили на обелиск из мрамора, установленный на каменный постамент. На вершине пирамиды был укреплен золоченый двуглавый орел.
Реконструкцию обелиска приурочили к проезду через перевал представителя императорской фамилии, возвращавшегося из кругосветного путешествия Великого Князя Алексея Александровича. После Октябрьской революции обелиск, как символ царской власти, был разрушен.
*Возможно, имеется в виду всё же трига? Колесница, в которую запрягались две лошади, называлась biga (бига), три лошади - triga (трига), четыре лошади - quadriga (квадрига). - Р.Б.