Пёзский Волок,рассказ-экспедиция. Часть первая - «Вверх по Пёзе и Рочуге!» 5. Верхняя Рочуга
в начало (Вступление и Пролог)
в начало первой части (вверх по Пёзе и Рочуге)
к предыдущей страничке
Часть первая - «Вверх по Пёзе и Рочуге!»
5. Верхняя Рочуга (конец 1 части).
1 сентября.
Олег с Димоном еще долго вчера пытались подобрать код к избе, мы же тем временем чудно выспались… 8-10 мы снова на воде. Небо снова затянуло тучами - наверное, поэтому спать было так тепло.
Вот ведь интересно - в этом походе мы все время на воде в восемь. Нет, светает-то тут в шесть, и если бы перед нами стояла цель использовать весь световой день, то вставать нужно было бы на пару часов раньше. Но, с другой стороны, в том же Тибете мы редко стартовали раньше 10-11… Удивительно, мы ведь не ставили будильники, просто вставали, выспавшись. В этих местах так здорово дышится и чувствуется, что, видимо, организму нужно меньше времени на сон. А над рекой снова стали кружить орлы, не появлявшиеся ни разу после Орловской Щельи. Через час проходим ручей Черный, водопадиком разрезавший высоченную щелью,
а избушка напротив ручья, построенная в глубине и невидная с реки, обозначена черепом.
Еще час пути мимо отвесных берегов
- и новое урочище - Бурдуй.
Оставшаяся изба более позднего происхождения, чем бывший на этом месте выселок. Выселок с необычной, но характерной судьбой - сперва, в начале 20 века, пришли сюда, в поисках лучшей волюшки, сафоновские крестьяне - три семьи. К тридцать девятому тут жило 13 взрослых жителей, 7 мужчин и 6 женщин. В 41-м мужчины ушли на фронт, а в 43-м оставшиеся одни с детьми женщины вернулись в Сафоново. Мужчины с войны не пришли. И женщины в Бурдуй больше не вернулись. Потом, конечно, пожни у Бурдуя использовались, в избах жили крестьяне во время сенокоса, но, как выселок, Бурдуй больше не ожил.
10-52, район изб Мишукова. Наконец, кружившие в вышине орлы соизволили спуститься к нам, и я даже попытался их заснять.
Фото кликабельно, можно увеличить и приблизить… но если все равно орла не видно, то можно рассмотреть, что лес тут невысокий, на щельях сосны, а в низинках кустарник, береза и невысокие елки. В этом месте впервые встречается пихта, но лиственниц нет пока. А еще, если удалось увеличить фото, то можно видеть по кустам у кромки воды, что ее уровень начал опускаться.
В 12-20 мы прибыли к знаковому месту, «мы прибыли к точке соединения двух речек, Самосары и Рочуги, которыя, изливая воды свои в один и тот же канал, образуют Пезу».* Вот оно, это место.
Рочуга - налево, Самосара - направо, это если смотреть, стоя на носу лодки.
Самосара, правда, название, встречающееся редко - само место это называется в народе Усамосара, видимо, в память о древнейших, дославянских еще временах. Современное же название речки, вместе в Рочугой рождающей Пёзу, - БлуднАя, так ее все источники и называют, кроме Шренка, решившего, возможно, что Усамосара - не что иное, как у Самосары, у речки такой. Да еще у А. А. Жилинского (Крайний Север Европейской России, 1919 г). Впрочем, кто знает, может Блудная когда-то так и называлась, Самосарой. Ведь все, вернее абсолютное большинство речек, несут в своем названии что-то финско-чудское, болотное, «заволоцкое - белоглазое»: - Рочуга, Урдюга, Вельморда. Да что там - и Пинега, и Онега, и Цильма (все на первый слог, и Онега тоже!)… и Двина, да и Москва, пожалуй, хоть и с другим ударением… Меньшинство же, очевидно, получило свое название гораздо позже - Листвинничная, Горелочный, Черная… как потом будет ручей Заводской, например. И, кстати, эти «русскоязычные» речушки,в массе своей, маленькие, ручейки. Может, не так уж и неправ Шренк, насчет Блудной - Самосары-то. Кстати, на генштабовской километровке Блудная течет среди болот, поименованных Самосерские… Ну-да, а изба в начале нашего пути была Керосинная. Вот она, Самосара-Блудная,
а нам - налево, в Рочугу. Тучки разошлись, ветер стих, и стало по-летнему тепло, захотелось раздеться и посидеть, подставив солнышку…
ну, что-нибудь подставив.
Это изба на орографически правом берегу Рочуги. То есть, на предыдущей картинке слева от нас. С этого места и видно слияние двух рек, и именно оно считалось, по преданию, священным у местной чуди. Теперь здесь изба,
первоклассно оборудованная - над ней высится антенна, а через окошко виден и телевизор, и генератор. Через окошко, потому что она снова закрыта на замок, снова на кодовый. Тропинка от избы уходит в сторону только родившейся Пезы.
Четыре палки справа - флагштоки прошлогодней экспедиции сюда, международной, из трех скандинавских стран и России. А поскольку целью экспедиции было изучение «мест силы», сакральных мест древней чудской культуры, то сюда они прилетели на вертолете и дальше не пошли. Тропинка эта через заросли кустарника, березок и рябинок,
с видом на последнюю щелью Блудной
выводит нас на первый пезский пляжик.
В этом месте хотелось написать, что начинается новый этап экспедиции, больно велико уже было ожидание встречи с Волоком, к которому пройдено уже три с половиной сотни верст, а осталось чуть больше полусотни… Нет, не этап, конечно. Но волнение усилилось, и через пару часов мы снова на воде, на той, что от перекрестка налево заугол.
Рочуга сразу, от Усамосары, вдвое уже Пезы; мы ждали, что она станет и заметно быстрее, но пока этого не ощущается. Тепло, совсем нет ветра и очень мало желтизны на деревьях, гораздо меньше, чем неделю назад в низовьях Пезы и Мезени. Лес вплотную подходит к воде, деревья выходят на берег, хотя вдоль самого берега остается ряд кустарника. Кое-где над березами появляются единичные елки; сосны же смотрят на все это издалека, с высоких угоров.
Вот так, любуясь подступившим к воде лесом
и склонившимися нам навстречу деревьями,
к четырем вечера подходим к урочищу Алёшкино. Говорят, выселок Алёшкино возник в 1926-м, но, видимо, на месте существовавшего когда-то выселка Рочуга, увиденного Шренком уже покинутым: «в 9 или 10 верс. От соединения обеих рек, на правом берегу Рочуги, стоят несколько покинутых хижин, жители которых переселились в Сибирь»*. А вот по переписи 39-го такого выселка, как Алешкино или Рочуга, снова нет. Была попытка вдохнуть жизнь в эти места в 60-х, когда пришли сюда геологи в поисках нефти. Но, видно, раз не суждено на этом месте быть людям - ничего и не будет, даже нефти. Да. Вдруг стало понятно, что у Шренка так режет глаз. Но почему же хижина? Не здешнее, вообще, не северное слово! Вот это и обсуждаем с проводниками, объясняя нестыковку особенностями немецко-русского перевода. А солнце разогрело воздух до состояния летнего, настроение приподнялось выше всяких планок. Может, от предчувствия неумолимо приближающейся, столь желанной цели, а может, действительно, Усамосара - это один из центров силы, концентраторов энергии прошлых тысячелетий? Природа поддакивает нашему настроению: вот, стайками, одна за другой, взлетают утки,
вот шеренги елок подступают к воде, но, словно не удержавшись, падают с обрыва,
на что старшие их товарищи смотрят с недоумением: «молодые ишшо… куда лезут?»
И только уровень воды опускается. Это хорошо видно в экранчик фотоаппарата при попытке заснять очередной утиный водный старт.
Вообще, характер взлета многочисленных утиных стаек до мелочей напоминает взлет с воды самолета - амфибии. Или наоборот...
Даже захотелось взглянуть на реку глазами уточки в момент отрыва. Наверное, это выглядит так.
Впрочем, хвастовство все это. От приподнятого предчувствием Волока и прохождением Места Силы «Усамосара» настроения.
Даже не сразу сопоставил… Анализируя время, вдруг понял, что пока тут уточек с амфибиями сравнивал, в далеком Архангельске, в этот, примерно, момент, упал самолет Сергея Пиганова…
Но Рочуга, как и мы, этого не знает, и мы вместе с ней продолжаем находиться на волне какой-то все растущей радости и спокойствия. Но вот только что бывшая спокойной и широкой
Рочуга вдруг сузилась до 10 -12 метров, забурлила, понесла нам навстречу поток воды…
Это время 17-20, до устья Урдюги (на У!) примерно 4 километра. Федотыч выкручивает ручку газа на полную, но наша скорость не превышает 4 километров в час.
А потом снова река успокаивается и разливается. Вот, не подними позавчера кто-то добрый где-то там воду на метр, протаскивали бы мы свои суда вверх по перекату, по стремнине… Так, по спокойной воде, подходим к 18-00 к Урдюге
Урдюга-то спокойная, а вот Рочуга у ее устья бурлит, ее несет от этого места, как весенний поток в половодье.
Рочуга каскадами, сливающимися через порог, подходит к устью Урдюги, столь же широкой тут, как и сама Рочуга выше слияния… «Выше устья Урдюги река Рочуга становится заметно уже, а течение ея быстрее: чем выше мы поднимались, тем труднее было людям моим бугсировать лодку, и по моему расчету, вместо 2 и ½ верст в час мы давали всего две версты»*. Федотыч вновь выкрутил ручку газа,
а я замерил скорость. Ну, не две. Три.
- Буксует на подъеме, - разрядил обстановку Димон.
Пройдя «подъем», причаливаем перевести дух. Урдюга и Рочуга текут тут почти параллельно, образуя узкий нос, поросший беломошником. По центру «носа» - широкий вал - угор, в обе стороны от которого спуски, на север - в Урдюгу, на юг - в Рочугу. Под валом, внизу, растет черника, а брусника вверху, на валу, вместе с переросшими белыми грибами. А фотоаппарат - в лодке... Очень красивый вид на Урдюгу. И еще где-то здесь были бараки лесозаготовителей, сплавлявших лес вниз по Рочуге.
В 18-25 отходим от носика и сразу попадаем в новый перекат. Снова - газ до отказа, а цифирки скорости на Джи-Пи-Эс не дотягивают до 3 километров в час. Зато по берегам появляются первые осины, высокие и стройные.
Еще обращаем внимание на то, что со времен прохода Елкино не встретили мы ни одной лиственницы. Хм-м. Мы обращаем? «…нас поразила между прочим одна перемена, а именно отсутствие лиственницы»*. Впрочем, нет противоречий, мы - нас. Мы давно уже идем со Шренком вместе… Ночуем в избе, на которой прибит медвежий череп.
2 сентября.
От стоянки с «медвежьем черепом» отходим в 8-15. Ночью были заморозки - все вокруг избы покрыто белым инеем, а вода в приспособленной под умывальник бутылке замерзла. Вода упала еще на десяток сантиметров, но все еще высока, и несет пену.
Пена - признак верховой воды с ручьев и болот.
«Водной глади вьется прядено,
В ней бездонна неба синь,
Здесь когда-то мои прадеды
Путь торили в жар и стынь.
Не моторами, а веслами,
Парусами, бечевой,
Многопотовыми верстами
След прокладывали свой…» - Николай Федотович читает свои стихи, когда раздается удар и скрежет камней по днищу.
Перекат.
Вот и весла пригодились, и шесты. Пока, правда, без бечевой. Поставил путевую точку и отметил время - 10-05. Отсюда и до устья притока Котвиска - петлючего ручейка, ведущего особенно заядлых рыбаков в систему озер под названием Кота - сплошная череда перекатов, на всем протяжении пути, все два часа. Хорошо, что вода не упала. Но проводники опасаются, что повторится история 1992 года, когда им пришлось практически эвакуироваться с Волока, так быстро падала вода. Сейчас она большая, но спадает практически на глазах, а удары каменей о днище продолжают следовать с завидной частотой. В перекатах приходится искать проход, но уровень воды позволяет идти вперед. Мотор на лодках этой конструкции, что деревянных, что «ракетах», защищен специальной доской - «пяткой», или «башмаком». Установленная снизу и продолжающая киль, она прикрывает винт от удара о камни. Вот и идем, находим промежуток между камней, отталкиваемся шестами и веслами, а на ровных участках едим прямо из банки Елкинскую простоквашу имени Агафоныча и рассуждаем - о подвижности наших предков, с легкостью покрывавших «не моторами» расстояния в тысячи верст, о шиле в заднице, о том, что двигало этими людьми, о варяжском гене и о теории пассионарности Гумилева. Впрочем, я уже распространялся как-то о тождественности понятий «варяжского гена», «микроба путешествий», «пассионарности» и «шила». Не буду. В этом месте же меня поразило то, что собеседники мои знали Гумилева гораздо лучше меня самого, и это притом, что я увлекался им когда-то. А что до Олега, так тот цитировал «Этногенез и биосферу…» страницами… От разговоров отвлекает только такая вот картинка - я фиксирую эту точку в карте и отмечаю время. 12-15, событие знаковое.
Именно здесь появляется первая после Елкино лиственница. «Отъехав на 10 в. от нашего ночлега, мы опять увидели лиственницу…»*, да именно тут. Еще через час останавливаемся на носике напротив безымянного озера, его хорошо видно, если подняться на высокий берег.
А берег этот порос кустами смородины, и черной, и красной, да такого размера и вкуса… около 14 часов проходим очередной порожек, при маневрировании на котором за ветку ли, за камень, цепляем доской, подложенной когда-то Димоном под колеса квадрика для поднятия колес из воды, чтоб не рютили. А правильно тогда сделали, что подняли. Крепление выдержало, все в порядке, доска лишь немного выехала из-под квадра. Волнение нарастает: до волока 4-5 километров, - узнаем ли мы место? А Рочуга начинает петлять так, что в повороте хочется наклоном и помочь лодке вписаться. 14-10. В русле много поваленных бревен,
песчаных мелей и перекатов.
Но все проходимы, поскольку большую воду для нас кто-то продолжает удерживать, хоть по кустам и видно, что из последних сил.
15-30, полтора-два километра до Волока осталось. Лиственницы пошли, стройными рядами по берегам, очень красивые, правильной формы.
Коряповатых практически нет. 15-31. Свежепропиленый завал. Прямо перед нами кто-то прошел.
Наша бензопила наготове, но для нас, похоже, тут не только уровень воды держат, но и завалы разбирают. Понять бы, зачем… Впрочем, у Олиного Озера загадка пропила упавших деревьев открывается.
Это те самые москвичи - помните? - которых, идущих зигзагами, мы догнали у избушки Чага, перед Вирюгой, 27 августа? Теперь тут их много, поскольку состав их пополнился прилетевшими в Сафоново на самолете коллегами.
Олино озеро. Мне кажется, что решение пройти Пезским Волоком стало окончательным и бесповоротным в моей голове именно в тот момент, когда я увидел это название на карте. Практически сразу оно прозвучало и как ориентир начала Волока из дневника Окладникова: «напротив южной оконечности Олина Озера».
(слева внизу)
Я почему-то очень хотел выйти к этому озеру, поблагодарить его за то, что самим названием своим оно предопределило и решение начать, и успешный ход нашей экспедиции. Но перспектива иметь беседу с отдыхающими тут москвичами как-то перевесила остальные запУки. И мы прошли, не останавливаясь. Я ничего не хочу сказать плохого об этих людях, напротив. Наверное, люди, забирающиеся в такую глушь, а хотя бы и для отдыха, не совсем обычны и могут находиться с нами даже где-то на одной волне; просто в наше сегодняшнее состояние и самоощущение, состояние, в котором мы сверяем со Шренком 1837-го года свои мысли путем прямого диалога, а с Окладниковым, идущим на лодье «Славия» 1992-го в 10 метрах спереди переговариваемся по рации… не вписывалась в это состояние встреча с москвичами - охотниками, никак. А Олино Озеро я с самолета уже видел.
Олина изба у северной оконечности Олина озера, а Волок - у южной. Полчаса ходу. Берег у избы, кстати, укреплен, а уровень падения воды тоже читаем.
Рочуга успокоилась, хоть и не перестала вилять.
Кусты в воде…
Ну-ка взгляд налево! А ведь тут, однозначно тут, между кустов!
Мы сначала поняли, что Волок тут, безо всяких там мистических предчувствий и запук старых - ну видно же, что это самое пологое место подъема на первую террасу.
А потом уже увидели огромные осины, которые, как и говорил Окладников, ни с чем не спутать.
И крест за осинами, уже на второй террасе, установленный в 92-м «ушкуйниками». Сохранился…
Время - 16-00. Конечно, мы выскакиваем из лодок смотреть… «Берег Рочуги у волока двумя террасами, поросшими ивняком, поднимается на высоту 12 метров. На этом склоне у верхнего обреза берега стоят три старые осины, … ствол одной из них обломлен…» *** . За осинами, там где Окладников, Окулов и другие «ушкуйники» 92-го года поставили крест, - поросшая малиной поляна, на которой было «несколько хижин», которые «…на высоком правом берегу Рочуги и служат временным местопребыванием ямщиков, которые обязаны держать восемь лошадей для перевозки путешественников и их лодок»*. Сразу за поляной начинается бор, в который входит отчетливая просека - тропа,
по которой, будучи не в силах унять восторг, мы позволяем себе пройти несколько десятков метров перед тем, как начнется серьезная работа. Сегодня нам предстоит, как и всем прошедшим тут путникам всех предыдущих веков, поднять наши товары, пожитки, технику на террасу, поставить тут лагерь и начать движение в неизвестность, по 15-ти километровому Волоку. С этого и начнется следующий этап, следующая часть экспедиции, часть ключевая. Волок. А пока несколько шагов по тропе - просто чтоб унять сердцебиение.
Часть вторая - Волок - следует.
* Александр Шренк. "путешествие к Северо-Востоку Европейской России..."
** Н.А. Окладников. "Мезенские Деревни"
***Н.А. Окладников "Древним волоком к Пустозерску".
в начало первой части (вверх по Пёзе и Рочуге)
к предыдущей страничке
Часть первая - «Вверх по Пёзе и Рочуге!»
5. Верхняя Рочуга (конец 1 части).
1 сентября.
Олег с Димоном еще долго вчера пытались подобрать код к избе, мы же тем временем чудно выспались… 8-10 мы снова на воде. Небо снова затянуло тучами - наверное, поэтому спать было так тепло.
Вот ведь интересно - в этом походе мы все время на воде в восемь. Нет, светает-то тут в шесть, и если бы перед нами стояла цель использовать весь световой день, то вставать нужно было бы на пару часов раньше. Но, с другой стороны, в том же Тибете мы редко стартовали раньше 10-11… Удивительно, мы ведь не ставили будильники, просто вставали, выспавшись. В этих местах так здорово дышится и чувствуется, что, видимо, организму нужно меньше времени на сон. А над рекой снова стали кружить орлы, не появлявшиеся ни разу после Орловской Щельи. Через час проходим ручей Черный, водопадиком разрезавший высоченную щелью,
а избушка напротив ручья, построенная в глубине и невидная с реки, обозначена черепом.
Еще час пути мимо отвесных берегов
- и новое урочище - Бурдуй.
Оставшаяся изба более позднего происхождения, чем бывший на этом месте выселок. Выселок с необычной, но характерной судьбой - сперва, в начале 20 века, пришли сюда, в поисках лучшей волюшки, сафоновские крестьяне - три семьи. К тридцать девятому тут жило 13 взрослых жителей, 7 мужчин и 6 женщин. В 41-м мужчины ушли на фронт, а в 43-м оставшиеся одни с детьми женщины вернулись в Сафоново. Мужчины с войны не пришли. И женщины в Бурдуй больше не вернулись. Потом, конечно, пожни у Бурдуя использовались, в избах жили крестьяне во время сенокоса, но, как выселок, Бурдуй больше не ожил.
10-52, район изб Мишукова. Наконец, кружившие в вышине орлы соизволили спуститься к нам, и я даже попытался их заснять.
Фото кликабельно, можно увеличить и приблизить… но если все равно орла не видно, то можно рассмотреть, что лес тут невысокий, на щельях сосны, а в низинках кустарник, береза и невысокие елки. В этом месте впервые встречается пихта, но лиственниц нет пока. А еще, если удалось увеличить фото, то можно видеть по кустам у кромки воды, что ее уровень начал опускаться.
В 12-20 мы прибыли к знаковому месту, «мы прибыли к точке соединения двух речек, Самосары и Рочуги, которыя, изливая воды свои в один и тот же канал, образуют Пезу».* Вот оно, это место.
Рочуга - налево, Самосара - направо, это если смотреть, стоя на носу лодки.
Самосара, правда, название, встречающееся редко - само место это называется в народе Усамосара, видимо, в память о древнейших, дославянских еще временах. Современное же название речки, вместе в Рочугой рождающей Пёзу, - БлуднАя, так ее все источники и называют, кроме Шренка, решившего, возможно, что Усамосара - не что иное, как у Самосары, у речки такой. Да еще у А. А. Жилинского (Крайний Север Европейской России, 1919 г). Впрочем, кто знает, может Блудная когда-то так и называлась, Самосарой. Ведь все, вернее абсолютное большинство речек, несут в своем названии что-то финско-чудское, болотное, «заволоцкое - белоглазое»: - Рочуга, Урдюга, Вельморда. Да что там - и Пинега, и Онега, и Цильма (все на первый слог, и Онега тоже!)… и Двина, да и Москва, пожалуй, хоть и с другим ударением… Меньшинство же, очевидно, получило свое название гораздо позже - Листвинничная, Горелочный, Черная… как потом будет ручей Заводской, например. И, кстати, эти «русскоязычные» речушки,в массе своей, маленькие, ручейки. Может, не так уж и неправ Шренк, насчет Блудной - Самосары-то. Кстати, на генштабовской километровке Блудная течет среди болот, поименованных Самосерские… Ну-да, а изба в начале нашего пути была Керосинная. Вот она, Самосара-Блудная,
а нам - налево, в Рочугу. Тучки разошлись, ветер стих, и стало по-летнему тепло, захотелось раздеться и посидеть, подставив солнышку…
ну, что-нибудь подставив.
Это изба на орографически правом берегу Рочуги. То есть, на предыдущей картинке слева от нас. С этого места и видно слияние двух рек, и именно оно считалось, по преданию, священным у местной чуди. Теперь здесь изба,
первоклассно оборудованная - над ней высится антенна, а через окошко виден и телевизор, и генератор. Через окошко, потому что она снова закрыта на замок, снова на кодовый. Тропинка от избы уходит в сторону только родившейся Пезы.
Четыре палки справа - флагштоки прошлогодней экспедиции сюда, международной, из трех скандинавских стран и России. А поскольку целью экспедиции было изучение «мест силы», сакральных мест древней чудской культуры, то сюда они прилетели на вертолете и дальше не пошли. Тропинка эта через заросли кустарника, березок и рябинок,
с видом на последнюю щелью Блудной
выводит нас на первый пезский пляжик.
В этом месте хотелось написать, что начинается новый этап экспедиции, больно велико уже было ожидание встречи с Волоком, к которому пройдено уже три с половиной сотни верст, а осталось чуть больше полусотни… Нет, не этап, конечно. Но волнение усилилось, и через пару часов мы снова на воде, на той, что от перекрестка налево заугол.
Рочуга сразу, от Усамосары, вдвое уже Пезы; мы ждали, что она станет и заметно быстрее, но пока этого не ощущается. Тепло, совсем нет ветра и очень мало желтизны на деревьях, гораздо меньше, чем неделю назад в низовьях Пезы и Мезени. Лес вплотную подходит к воде, деревья выходят на берег, хотя вдоль самого берега остается ряд кустарника. Кое-где над березами появляются единичные елки; сосны же смотрят на все это издалека, с высоких угоров.
Вот так, любуясь подступившим к воде лесом
и склонившимися нам навстречу деревьями,
к четырем вечера подходим к урочищу Алёшкино. Говорят, выселок Алёшкино возник в 1926-м, но, видимо, на месте существовавшего когда-то выселка Рочуга, увиденного Шренком уже покинутым: «в 9 или 10 верс. От соединения обеих рек, на правом берегу Рочуги, стоят несколько покинутых хижин, жители которых переселились в Сибирь»*. А вот по переписи 39-го такого выселка, как Алешкино или Рочуга, снова нет. Была попытка вдохнуть жизнь в эти места в 60-х, когда пришли сюда геологи в поисках нефти. Но, видно, раз не суждено на этом месте быть людям - ничего и не будет, даже нефти. Да. Вдруг стало понятно, что у Шренка так режет глаз. Но почему же хижина? Не здешнее, вообще, не северное слово! Вот это и обсуждаем с проводниками, объясняя нестыковку особенностями немецко-русского перевода. А солнце разогрело воздух до состояния летнего, настроение приподнялось выше всяких планок. Может, от предчувствия неумолимо приближающейся, столь желанной цели, а может, действительно, Усамосара - это один из центров силы, концентраторов энергии прошлых тысячелетий? Природа поддакивает нашему настроению: вот, стайками, одна за другой, взлетают утки,
вот шеренги елок подступают к воде, но, словно не удержавшись, падают с обрыва,
на что старшие их товарищи смотрят с недоумением: «молодые ишшо… куда лезут?»
И только уровень воды опускается. Это хорошо видно в экранчик фотоаппарата при попытке заснять очередной утиный водный старт.
Вообще, характер взлета многочисленных утиных стаек до мелочей напоминает взлет с воды самолета - амфибии. Или наоборот...
Даже захотелось взглянуть на реку глазами уточки в момент отрыва. Наверное, это выглядит так.
Впрочем, хвастовство все это. От приподнятого предчувствием Волока и прохождением Места Силы «Усамосара» настроения.
Даже не сразу сопоставил… Анализируя время, вдруг понял, что пока тут уточек с амфибиями сравнивал, в далеком Архангельске, в этот, примерно, момент, упал самолет Сергея Пиганова…
Но Рочуга, как и мы, этого не знает, и мы вместе с ней продолжаем находиться на волне какой-то все растущей радости и спокойствия. Но вот только что бывшая спокойной и широкой
Рочуга вдруг сузилась до 10 -12 метров, забурлила, понесла нам навстречу поток воды…
Это время 17-20, до устья Урдюги (на У!) примерно 4 километра. Федотыч выкручивает ручку газа на полную, но наша скорость не превышает 4 километров в час.
А потом снова река успокаивается и разливается. Вот, не подними позавчера кто-то добрый где-то там воду на метр, протаскивали бы мы свои суда вверх по перекату, по стремнине… Так, по спокойной воде, подходим к 18-00 к Урдюге
Урдюга-то спокойная, а вот Рочуга у ее устья бурлит, ее несет от этого места, как весенний поток в половодье.
Рочуга каскадами, сливающимися через порог, подходит к устью Урдюги, столь же широкой тут, как и сама Рочуга выше слияния… «Выше устья Урдюги река Рочуга становится заметно уже, а течение ея быстрее: чем выше мы поднимались, тем труднее было людям моим бугсировать лодку, и по моему расчету, вместо 2 и ½ верст в час мы давали всего две версты»*. Федотыч вновь выкрутил ручку газа,
а я замерил скорость. Ну, не две. Три.
- Буксует на подъеме, - разрядил обстановку Димон.
Пройдя «подъем», причаливаем перевести дух. Урдюга и Рочуга текут тут почти параллельно, образуя узкий нос, поросший беломошником. По центру «носа» - широкий вал - угор, в обе стороны от которого спуски, на север - в Урдюгу, на юг - в Рочугу. Под валом, внизу, растет черника, а брусника вверху, на валу, вместе с переросшими белыми грибами. А фотоаппарат - в лодке... Очень красивый вид на Урдюгу. И еще где-то здесь были бараки лесозаготовителей, сплавлявших лес вниз по Рочуге.
В 18-25 отходим от носика и сразу попадаем в новый перекат. Снова - газ до отказа, а цифирки скорости на Джи-Пи-Эс не дотягивают до 3 километров в час. Зато по берегам появляются первые осины, высокие и стройные.
Еще обращаем внимание на то, что со времен прохода Елкино не встретили мы ни одной лиственницы. Хм-м. Мы обращаем? «…нас поразила между прочим одна перемена, а именно отсутствие лиственницы»*. Впрочем, нет противоречий, мы - нас. Мы давно уже идем со Шренком вместе… Ночуем в избе, на которой прибит медвежий череп.
2 сентября.
От стоянки с «медвежьем черепом» отходим в 8-15. Ночью были заморозки - все вокруг избы покрыто белым инеем, а вода в приспособленной под умывальник бутылке замерзла. Вода упала еще на десяток сантиметров, но все еще высока, и несет пену.
Пена - признак верховой воды с ручьев и болот.
«Водной глади вьется прядено,
В ней бездонна неба синь,
Здесь когда-то мои прадеды
Путь торили в жар и стынь.
Не моторами, а веслами,
Парусами, бечевой,
Многопотовыми верстами
След прокладывали свой…» - Николай Федотович читает свои стихи, когда раздается удар и скрежет камней по днищу.
Перекат.
Вот и весла пригодились, и шесты. Пока, правда, без бечевой. Поставил путевую точку и отметил время - 10-05. Отсюда и до устья притока Котвиска - петлючего ручейка, ведущего особенно заядлых рыбаков в систему озер под названием Кота - сплошная череда перекатов, на всем протяжении пути, все два часа. Хорошо, что вода не упала. Но проводники опасаются, что повторится история 1992 года, когда им пришлось практически эвакуироваться с Волока, так быстро падала вода. Сейчас она большая, но спадает практически на глазах, а удары каменей о днище продолжают следовать с завидной частотой. В перекатах приходится искать проход, но уровень воды позволяет идти вперед. Мотор на лодках этой конструкции, что деревянных, что «ракетах», защищен специальной доской - «пяткой», или «башмаком». Установленная снизу и продолжающая киль, она прикрывает винт от удара о камни. Вот и идем, находим промежуток между камней, отталкиваемся шестами и веслами, а на ровных участках едим прямо из банки Елкинскую простоквашу имени Агафоныча и рассуждаем - о подвижности наших предков, с легкостью покрывавших «не моторами» расстояния в тысячи верст, о шиле в заднице, о том, что двигало этими людьми, о варяжском гене и о теории пассионарности Гумилева. Впрочем, я уже распространялся как-то о тождественности понятий «варяжского гена», «микроба путешествий», «пассионарности» и «шила». Не буду. В этом месте же меня поразило то, что собеседники мои знали Гумилева гораздо лучше меня самого, и это притом, что я увлекался им когда-то. А что до Олега, так тот цитировал «Этногенез и биосферу…» страницами… От разговоров отвлекает только такая вот картинка - я фиксирую эту точку в карте и отмечаю время. 12-15, событие знаковое.
Именно здесь появляется первая после Елкино лиственница. «Отъехав на 10 в. от нашего ночлега, мы опять увидели лиственницу…»*, да именно тут. Еще через час останавливаемся на носике напротив безымянного озера, его хорошо видно, если подняться на высокий берег.
А берег этот порос кустами смородины, и черной, и красной, да такого размера и вкуса… около 14 часов проходим очередной порожек, при маневрировании на котором за ветку ли, за камень, цепляем доской, подложенной когда-то Димоном под колеса квадрика для поднятия колес из воды, чтоб не рютили. А правильно тогда сделали, что подняли. Крепление выдержало, все в порядке, доска лишь немного выехала из-под квадра. Волнение нарастает: до волока 4-5 километров, - узнаем ли мы место? А Рочуга начинает петлять так, что в повороте хочется наклоном и помочь лодке вписаться. 14-10. В русле много поваленных бревен,
песчаных мелей и перекатов.
Но все проходимы, поскольку большую воду для нас кто-то продолжает удерживать, хоть по кустам и видно, что из последних сил.
15-30, полтора-два километра до Волока осталось. Лиственницы пошли, стройными рядами по берегам, очень красивые, правильной формы.
Коряповатых практически нет. 15-31. Свежепропиленый завал. Прямо перед нами кто-то прошел.
Наша бензопила наготове, но для нас, похоже, тут не только уровень воды держат, но и завалы разбирают. Понять бы, зачем… Впрочем, у Олиного Озера загадка пропила упавших деревьев открывается.
Это те самые москвичи - помните? - которых, идущих зигзагами, мы догнали у избушки Чага, перед Вирюгой, 27 августа? Теперь тут их много, поскольку состав их пополнился прилетевшими в Сафоново на самолете коллегами.
Олино озеро. Мне кажется, что решение пройти Пезским Волоком стало окончательным и бесповоротным в моей голове именно в тот момент, когда я увидел это название на карте. Практически сразу оно прозвучало и как ориентир начала Волока из дневника Окладникова: «напротив южной оконечности Олина Озера».
(слева внизу)
Я почему-то очень хотел выйти к этому озеру, поблагодарить его за то, что самим названием своим оно предопределило и решение начать, и успешный ход нашей экспедиции. Но перспектива иметь беседу с отдыхающими тут москвичами как-то перевесила остальные запУки. И мы прошли, не останавливаясь. Я ничего не хочу сказать плохого об этих людях, напротив. Наверное, люди, забирающиеся в такую глушь, а хотя бы и для отдыха, не совсем обычны и могут находиться с нами даже где-то на одной волне; просто в наше сегодняшнее состояние и самоощущение, состояние, в котором мы сверяем со Шренком 1837-го года свои мысли путем прямого диалога, а с Окладниковым, идущим на лодье «Славия» 1992-го в 10 метрах спереди переговариваемся по рации… не вписывалась в это состояние встреча с москвичами - охотниками, никак. А Олино Озеро я с самолета уже видел.
Олина изба у северной оконечности Олина озера, а Волок - у южной. Полчаса ходу. Берег у избы, кстати, укреплен, а уровень падения воды тоже читаем.
Рочуга успокоилась, хоть и не перестала вилять.
Кусты в воде…
Ну-ка взгляд налево! А ведь тут, однозначно тут, между кустов!
Мы сначала поняли, что Волок тут, безо всяких там мистических предчувствий и запук старых - ну видно же, что это самое пологое место подъема на первую террасу.
А потом уже увидели огромные осины, которые, как и говорил Окладников, ни с чем не спутать.
И крест за осинами, уже на второй террасе, установленный в 92-м «ушкуйниками». Сохранился…
Время - 16-00. Конечно, мы выскакиваем из лодок смотреть… «Берег Рочуги у волока двумя террасами, поросшими ивняком, поднимается на высоту 12 метров. На этом склоне у верхнего обреза берега стоят три старые осины, … ствол одной из них обломлен…» *** . За осинами, там где Окладников, Окулов и другие «ушкуйники» 92-го года поставили крест, - поросшая малиной поляна, на которой было «несколько хижин», которые «…на высоком правом берегу Рочуги и служат временным местопребыванием ямщиков, которые обязаны держать восемь лошадей для перевозки путешественников и их лодок»*. Сразу за поляной начинается бор, в который входит отчетливая просека - тропа,
по которой, будучи не в силах унять восторг, мы позволяем себе пройти несколько десятков метров перед тем, как начнется серьезная работа. Сегодня нам предстоит, как и всем прошедшим тут путникам всех предыдущих веков, поднять наши товары, пожитки, технику на террасу, поставить тут лагерь и начать движение в неизвестность, по 15-ти километровому Волоку. С этого и начнется следующий этап, следующая часть экспедиции, часть ключевая. Волок. А пока несколько шагов по тропе - просто чтоб унять сердцебиение.
Часть вторая - Волок - следует.
* Александр Шренк. "путешествие к Северо-Востоку Европейской России..."
** Н.А. Окладников. "Мезенские Деревни"
***Н.А. Окладников "Древним волоком к Пустозерску".