ЭВЕНЫ ВЕРХОЯНСКИХ ГОР.
Что знает большинство из нас об эвенах или эвенках? Этих кочевых охотниках и оленеводах центральной и восточной Сибири. Да почти ничего. Нередко даже чиновники на местах считают эти народы спивающимися и неизбежно исчезающими. А то и вовсе местной экзотикой вроде индейцев, которые готовы общаться и отдать последнее любому, кто не забыл захватить с собой «огненной воды».
Тогда, в 2007-м, после пешего путешествия на озеро Лабынгкыр, на обратном пути я собирался заодно побывать на еще одном загадочном озере. Но, как не редко бывает в самостоятельном путешествии, все сложилось иначе. Cлучай дал мне возможность познакомиться с жизнью эвенов-оленеводов, и я им воспользовался.
Добираясь из Томтора в сторону Якутска по трассе «Колыма», после полудня останавливаю бортовую «Газель», едущую в поселок оленеводов Ючугей. В кузове два парня эвена, в кабине рядом с водителем девушка Лена, жена одного из них. Все навеселе. Водитель, русский парень, трезв. Как оказалось позже Сергей вообще не пьет. Среди молодежи это здесь редкость. Едут из Томтора, где закупались продуктами для пасущей оленей в горах бригады. В Ючугее, где большинство жителей эвены, запрещена продажа спиртного. Но Томтор по местным меркам недалеко. Парни на ходу пьют водку прямо из бутылки и популярное здесь крепкое пиво «Балтика» №9. Засыпают, снова просыпаются, лезут с расспросами, пытаются драться между собой. Не доезжая с десяток километров до Ючугея, один из парней, обидевшись за что-то на попутчика, останавливает машину и как был, без обуви, вылезает из кузова. Машина едет дальше. Конец августа, но ночи уже с заморозками. Спрашиваю оставшегося в кузове Моисея, как его приятель в одних носках дойдет до поселка. Отвечает, - «Он таежник, доберется».
После небольших сборов в поселке машина пойдет дальше до метеостанции «Восточная», где их, вроде как, уже ждет караван оленей, на которых Моисей с женой и закупленными продуктами поедет в бригаду.
В Ючугее меня приглашают в дом попить чаю. Дом построен еще в советские времена как экспериментальный, по специальной технологии, и, вроде как, должен греть сам себя. В нем нет печи и каких-либо других обогревателей, кроме электрического. И это в самом холодном месте в северном полушарии нашей планеты. На вопросы, как они живут в этом доме зимой, когда на улице за минус пятьдесят, мама Лены отвечает, что снег и лед на стенах не тает на метр от пола, и дома можно находиться только в теплой одежде. Не знаю, из чего уж там этот дом, но по соображениям пожарной безопасности в нем нельзя построить печь или использовать переносную печку типа «буржуйки». В поселке таких домов несколько.
Чай пьем с бутербродами с оплавленным на них в микроволновой печке сыром. Спрашиваю женщину, готовят ли они национальную еду. Вздохнув, та отвечает, что уже нет, что покупают борщ в банках, другие концентраты и готовят из них. Спрашиваю, почему так. Отвечает, что обленились и так привыкли…
Узнав, что бабушка Лены, Мария Егоровна, единственный в поселке человек, который шьет национальную одежду из оленьих шкур и как-то пытается сохранить национальные традиции, прошу меня с ней познакомить. По пути заходим в подпольный магазин, в один из домов поселка, за жевательной резинкой Лене, чтобы перебить запах спиртного и табака, и сигаретами мне в дорогу. Хозяйка дома проводит нас в кладовку, где и есть её «магазинчик». Купить в нем в любое время суток можно не только сигареты и жвачку, но и спиртное. И такой в поселке не один.
Марии Егоровне шестьдесят пять лет, она хмура и недовольна внучкой. Её мастерская прямо во дворе дома, в чуме.
Она показывает мне свои изделия, сшитые ей вручную. По сути, большей частью, это рабочая повседневная одежда оленевода, удобная и практичная. В её поделках национальный колорит и культура народа. Вот и внучка, выучившаяся в Якутске на швею, хотя и сетует на отсутствие в поселке работы по специальности, не хочет учиться мастерству у родной бабушки, возрождать и продолжать культурные традиции своего рода. Хотелось бы пообщаться с Марией Егоровной подольше, но нас уже ждет машина. Спящего на крыльце дома Моисея кое-как грузят в кузов. В машине еще три девушки, едущие с нами попутно по ягоды.
Выезжаем из поселка на ночную дорогу и вновь сначала пиво по кругу, а потом и водка. Всем весело. В проснувшемся от холода Моисее просыпается и коммерческая жилка. Он предлагает мне ехать вместе с ним и его женой на стойбище в горы, чтобы там организовать мне охоту на снежного барана.
- Ты нам деньги, а мы тебе барана.
На мой вопрос, зачем мне баран, удивляется.
- Как? Мясо, есть…
Когда спрашиваю, а зачем мне, путешествующему с рюкзаком, столько мяса, подумав, огорченно соглашается, что ни к чему.
Объясняю ему, что я и сам хороший охотник и, если надо, любую охоту могу «организовать» себе сам. Но возможность снять на фото картинку с эвенками, удаляющимися в утренней дымке верхом на оленях в горы, мне интересна.
Не доезжая с десяток километров до метеостанции Восточная, Моисей находит съезд с дороги к месту под названием Чэй Урэх, между дорогой и рекой Кебюме. Здесь кострище, сухие дрова, жерди каркаса для палатки, но никого из встречающих нет. С завидной ловкостью одна из девушек обдирает и потрошит зайцев, и вскоре они уже варятся над костром в оцинкованном ведре. Собираясь в нетрезвом состоянии, Моисей забыл взять соль, и мне приходится поделиться своими, рассчитанными на одного, запасами.
После ужина с выпивкой часть компании расположилась на ночлег под брезентом, накинутом на каркас, другая, так же под брезентом, - в кузове машины. А я с одной из выехавших по ягоды девушек, «…не могу же я пить одна...», просидел у костра за разговорами до рассвета. Света по отцу русская, а по маме - эвенка. Ей двадцать один. Последнее время работает в сельсовете курьером. Это сбегать, найти кого в поселке, передать что-либо, позвать к начальству. Зарплата четыре тысячи рублей, но с дотациями «коренным малочисленным народам» получается все десять. У нее четырехлетний сын, мужа нет. Раньше подпольно торговала в поселке водкой. Чтобы отвадить от такого заработка, дали работу. Теперь сама не торгует, только через посредников. Про непьющего русского водителя Сергея говорит, что долго тот не продержится и начнет пить, как вся молодежь. Среди них уже мало кто говорит по-эвенски. Большинство, только по-русски и по-якутски.
Когда солнце начинает пригревать, ухожу спать в свою палатку.
Проснувшись, вижу отсутствие машины, сборщиков ягод, нет и приехавших из стойбища оленеводов. Ягодники переехали в другое место.
Моисей сетует, что вместе с солью забыл дома сеть, нож и ружье. Мол, была бы сеть, наловили бы на расположенном неподалеку озере красной рыбы. Спрашиваю, как есть ее без соли. Задумывается.
>
До вечера за Моисеем и Леной так никто и не приехал. Решаю сам сходить до стойбища и сообщить о ждущих здесь. Идти надо по распадку вверх вдоль реки, никуда не сворачивая. По пути надо не прозевать лабаз, где можно будет наполнить свою опустевшую баночку солью. С тем и выдвигаюсь.
Перейдя низину, за рекой миную небольшое, красивое озеро и втягиваюсь в медленный подъем по распадку навстречу несущей с гор свою воду реке Оганья. Главное не потерять колею, прорезанную еще весной машиной, завозившей для бригады основные продукты по последним морозцам.
По пути прохожу через обширные загоны из жердей. Наверное, это зимние защищенные от ветров горами пастбища. Иду ходко, надеясь дойти до бригады оленеводов до темноты. Дорога не сложная. Даже там, где она идет болотистыми низинами, здесь есть из чего выбирать. В тех местах, где течение Оганьи, пересекая долину, прижимается к противоположному склону, перехожу реку вброд. Периодически занимается и моросит мелкий дождь. В конце августа дожди здесь могут затянуться и на неделю, и на две, вплоть до морозов.
В одном из мест старая колея резко уходит в сторону узкого распадка. Поднимаюсь по ней и обнаруживаю добротный лиственничный лабаз, запертый жердью-засовом задвигаемой снаружи через дырку в боковой стенке.
Не без труда удается этот засов расшатать и вынуть. В лабазе на подвесных нарах - мука, макароны, рис. На боковых полках продукты, не представляющие интереса для мышей.
Наполняю баночку солью, закрываю лабаз и иду дальше. Через некоторое время натыкаюсь на еще одну стоянку. На ней жердяные каркасы под палатки и чумы, и лабаз другого типа, на жердях. Наверху - укрытая брезентом утварь и ящики с книгами и журналами. Догадываюсь, что это что-то вроде библиотеки на долгую зиму.
Под лабазом, чтобы отпугивать медведей, висит большой медвежий капкан и оцинкованная стиральная доска. Даже при легком ветерке они шевелятся и бьются друг о друга. У кострищ - рога снежных баранов. В стороне от стоянки, в кустах, - настоящий туалет с каркасом из ветвей, обтянутым полиэтиленом.
Моросящий дождь и подъем сильно выматывают. К сумеркам дохожу до еще одной стоянки, на которой есть избушка.
Протопив печку и просушив затхлую сырость в избушке, располагаюсь в ней. В нескольких метрах от нее - похожие на тотемные, украшенные рогами столбы и резная привязь для оленей.
Помня, что надо быстрее сообщить о прозябающих у трассы, утром просыпаюсь рано и отправляюсь в дорогу. По пути опять попадаются загоны, составленные пирамидкой у дерева нарты и прочие признаки, что люди здесь бывают. К полудню ветер разгоняет клочьями висевшие над горами облака, и в серой еще вчера округе солнце высвечивает радующие глаз пейзажи.
Дохожу до места, где распадок делится на два, и река собирается из двух равноценных потоков. Останавливаюсь в раздумье, по какому из них подниматься дальше. Совет Моисея, идти только прямо, в равной мере подходит к ним обоим.
В надежде, на какой-нибудь подсказывающий правильный выбор ориентир, поднимаюсь вверх по склону. Там, за ближним выступом террасы, вижу большую наледь, а в километре за ней и выбеленную солнцем брезентовую палатку.
С облегчением вздыхаю, что не сбился с пути и дошел до нижней границы пастбища, на котором сейчас обитает бригада. Спускаюсь к наледи, а от палатки за мной уже наблюдает один из оленеводов.
Дойдя, знакомлюсь с ним и объясняю, кто я и зачем здесь, рассказываю о дожидающихся их уже третий день Моисее и Лене. Рядом с палаткой крупный щенок лайки, с привязанной к шее впереди короткой палкой. Как оказалась, такое приспособление отучает молодую еще глупую собаку гонять оленей.
Дмитрий провожает меня к основной стоянке, которая в паре километров выше. Тут еще одна большая брезентовая палатка с чумом рядом. В чуме очаг и летняя кухня. На стоянке сейчас мать Моисея, Валентина Моисеевна, с младшей, школьного возраста, дочерью и еще один оленевод Сергей.
Отец Моисея, он же бригадир, с двоюродным братом сейчас на охоте и придут к вечеру. Меня приглашают в большую палатку, предлагают располагаться, угощают чаем с холодным мясом. Неподалеку от стойбища не более десятка привязанных или стреноженных оленей. Это грузовые олени, приученные под перевозку грузов, и верховые, те, на которых ездят верхом. Спрашиваю Сергея, где основное стадо. Машут рукой вверх по распадку: «Там, километров двадцать-тридцать». Здесь в горах олени пасутся сами по себе. До вечера есть время, и я отправляюсь вверх по реке и распадку прогуляться. Поднявшись почти на десяток километров, вижу одиночного оленя бегущего куда-то по своим делам. У оленей сейчас время гона. Поднимаясь по правому распадку, замечаю почти на вершине большой горы движение группы животных. Возможно, это стадо снежных баранов. Но, приглядевшись, вижу, что это спускающиеся с поднебесных вершин олени.
Назад к стойбищу прихожу уже почти в темноте. Здесь меня уже ждут «пить чай». Знакомлюсь с бригадиром Иваном и его братом, Николаем. Интерьер в жилой палатке скромен и рационален. Слева от входа жестяная печка и полка с продуктами, справа - рация. Рядом с ней и прикрученная к деревянной вырезанной из дерева лавке динамо-машина. Посредине палатки небольшой столик, по периметру - выстеленные зимними оленьими шкурами спальные места.
Лицо Николая отмечено шрамами от прошлогодней встречи с медведем-шатуном, из которой он едва вышел живым. Вечерний «чай» - это большая сковорода обжаренного мяса с испеченными тут же в кастрюле на печке пресными лепешками.
За столом обстановка неспешного и обстоятельного гостеприимства. К моему удивлению, никто здесь так и не поинтересовался, есть ли у меня спиртное. В этом стаде все непьющие. Но, как я уже понимаю, так далеко не везде. Когда задаю вопросы и получаю на них ответы, в очередной раз убеждаюсь, что эвены обладают острым умом и большие любители пошутить над пришлым человеком. В ответах Ивана на мои вопросы не раз ловлю его на попытках с совершенно серьезным лицом выдать мне или уклончивые ответы, или какую-нибудь полную чушь. Только короткие прощупывающие взгляды исподволь да едва заметная ухмылка выдают его. Он с удовольствием вспоминает свою службу на границе, сослуживцев. Наверное, это одно из ярких пятен его жизни, отличных от повседневной жизни на фоне этих гор. Когда Иван упоминает о том, что один из оленеводов, ходивший пару дней назад вверх по распадку проведать оленей, видел там НЛО, прошу того рассказать об увиденном им подробнее. Сергей рассказывает о каком-то светящемся объекте, висевшем ночью в верховьях реки Дыбы более часа над горами и испускавшем лучи, а затем улетевшем. На мое предположение, что это мог быть вертолет, Сергей говорит, что точно не вертолет. Мол, и летел бесшумно, да и вертолетов здесь поблизости нет. После чего, помолчав, с тем же серьезным видом добавил: «Однако, одного оленя точно сперли».
Присматриваясь друг к другу за неспешными, исподволь исследующими собеседника разговорами, просидели почти до полуночи.
Когда приходит время спать, как и эвенки, оставив оружие снаружи палатки, укладываюсь на свободном месте. После туристического коврика на толстых зимних оленьих шкурах спать мягко и комфортно. Сплю крепко и просыпаюсь утром от доносящихся сквозь сон резких возгласов. В сознании возникает зрительный образ костра и пляшущего вокруг него с заклинаниями шамана. В реальности оказывается все проще. Это Валентина Моисеевна, оседлав «лошадку» и крутя правой рукой ручку динамо-машины, выходит по рации на связь с ближней бригадой и диспетчером в Ючугее.
Выяснилось, что связистка из поселка что-то напутала и передала о необходимости встречать посылку с продуктами не в ту бригаду. Несмотря на то, что все прояснилось, никто не собирается ехать за Моисеем и Леной. Иван с Николаем вновь ушли на охоту. Когда спрашиваю Валентину Моисеевну, почему так, отвечает, что заодно надо отправить с оказией в поселок родне мясо, а с Моисеем за еще день-два ничего не случится. В ответ на вопрос, как она относится к тому, что сын так пьет, машет рукой: - «Пусть пьет пока молодой». С удивлением узнаю, что ее мама прожила до ста четырех лет, а родная тетка, сестра мамы, - до ста шести. Наверное, это результат неспешной жизни на природе.
Вскипятив в чуме-кухне на костре ведро воды, моюсь и стираю. К полудню возвращается Иван, а через пару часов и его брат. Охота не задалась. Бараны не пришли на солонцы. Со слов Ивана они сейчас внизу, в лесах, на перегонки с оленями лакомятся немногочисленными в этом году грибами. Тем временем Валентина вновь печет лепешки и жарит хариусов.
После плотного перекуса и чаепития каждый принимается за свое дело. Оля с маленьким рюкзачком уходит гулять по окрестностям. Валентина Моисеевна разделывает на ужин принесенных Николаем сурков. Мне предлагается развлечься ловлей хариусов. Сергей продолжает починку верхового, набитого оленьей шерстью седла. Иван и Николай просматривают окружающие склоны в бинокли. Это любимое занятие эвенов называется - бинокулировать.
В большинстве случаев охота по-эвенски в основном и заключается в том, что, расположившись в горах так, чтобы видеть сразу два распадка, охотник внимательно и неспешно просматривает распадки и склоны ближних гор в бинокль. Только обнаружив пошевелившегося или как-либо иначе выдавшего себя зверя, охотник прикидывает, как можно к нему подобраться на расстояние верного выстрела. Мне интересно наблюдать быт эвенов. Это настоящие «индейцы», живущие в ладу с собой и окружающих их миром. Как удается выяснить позднее, современные ученые считают, что у них на самом деле могут быть общие предки с североамериканскими индейцами группы надене.
Иван говорит мне, что я хорошо хожу. Это не только о моих ходовых качествах в горах, но и о способности вполне комфортно и самодостаточно жить в дикой природе. Для меня это высокая оценка знающих в этом толк людей. Он одобряет мою экипировку. Хвалит как удобный и вместительный, «… можно утащить целого барана…», мой девяностолитровый рюкзак. Особый интерес вызывает мое походное ружье, легкое и универсальное. Мне комфортно с ними, мы хорошо понимаем друг друга.
Уже через пару недель они будут перегонять оленей с этого места, называемого ими Детхен, на другое стойбище ниже по реке, в место под названием Ковальдхи. Спрашиваю его, как же они будут собирать по горам свое почти двухтысячное стадо. Иван отвечает, что когда пройдет гон, олени соберутся сами. Мол, они сами знают время, когда надо идти вниз. Говорю ему, что, поднимаясь к ним вдоль их стойбищ, не видел следов медведей.
- Нет, - говорит, - все равно есть.
С его слов, если медведь появляется поблизости, его стараются прогнать, если пытается разорять лабазы или гонять оленей, делают засидку и отстреливают.
На ужин запеченные кусочками тарбаганы и баранина.
Пахнут очень аппетитно, но вид их голов с выдающимися вперед резцами отбивает желание полакомиться эвенским деликатесом. Из вежливости пробую маленький кусочек и принимаюсь за баранину. За чаем с голубичным вареньем Иван, улыбаясь, то ли всерьез, то ли в шутку, предлагает мне остаться у них оленеводом. Смеюсь в ответ, что соглашусь только на должность председателя их общественного хозяйства.
Летом у них действительно хорошо: охота, рыбалка, починка зимней утвари.
Спрашиваю, как и где они живут зимой в пятидесятиградусные морозы. Иван отвечает, что в этой же брезентовой палатке, только на нижнем, ближнем к дороге пастбище. Избушки там я не видел, и, похоже, он не шутит. Говорит, что сухих дров на ночь запасают больше и топят на ночь печку лучше. Спрашиваю, топит ли кто-то из них печь всю ночь. Оказывается, что нет, все спят. Чаю, говорит, на ночь пьем одну кружку, чтобы не вставать ночью в туалет.
- Нормально, - говорит,- тепло
Набегавшие изредка тучи исчезли, и погода окончательно прояснилась. Несмотря на то, что днем на солнце еще тепло, вечером, едва солнце закатывалось за горки, сразу примораживает, и, едва выйдешь из палатки,
трава под ногами начинает хрустеть. За пару ночей все в низинах и на склонах изменило свой цвет с зеленого на оттенки желтого и красного.
На следующее утро за Моисеем и Леной опять никто не поехал.
Дима и Николай уезжают верхом на оленях вниз по распадку, чтобы перехватить и завернуть ушедшую туда накануне по склону часть стада. Пока собираюсь и спускаюсь к ним, они уже выгнали оленей на наледь и, выбраковав, забили одного из них на мясо.
Говорят, тот в горах сильно повредил себе ногу. Другие олени равнодушно стоят неподалеку и не выражая никакого беспокойства смотрят на то, как разделывают их собрата.
Мясо, расфасовав по мешкам, кладут в холодный ручей под цинковое корыто, придавив сверху грузом. Это вместо холодильника.
Шкуру растягивают прямо на мху, прибив по краям деревянными колышками.
Иван и Сергей готовят грузовые седла и переметные сумки для мяса и груза, который повезут олени.
Я тоже собираюсь в обратный путь. Иван спрашивает, готовить ли для меня оленя с седлом. Пробую проехаться на олене верхом. Это не так просто как кажется и совершенно непривычно. Вначале закидываешь на верховое седло одну ногу, потом, опершись на палку, закидываешь в седло и все тело. Левой рукой держишься за повод, а правой погоняешь и направляешь оленя палкой. Движение на олене очень неровное, сидеть в седле без привычки неудобно. А еще жалко оленя, который, как мне кажется, прогибается от моего веса. Смущают качающиеся впереди большие ветки рогов. Один неосторожный поворот головы с рогами и при движении по горам запросто можно слететь на камни, а то и вовсе со склона.
У эвенков есть отработанные способы, как из полувольного оленя сделать верхового, грузового или пригодного для того, чтобы тащить нарты. В основе их жесткая и даже жестокая, на первый взгляд, ломка воли почти дикого животного, когда оленю приходится подчиниться, чтобы выжить. Так же как охота и рыбалка - это здесь естественная необходимость для того, чтобы выжить самим.
Закончив готовить сумки для груза, Иван перевоплощается в парикмахера и приводит в порядок шевелюру брата Николая.
Тем временем, его жена готовит вкуснейшее блюдо из промытых оленьих кишок. К вечеру на стане появляются еще два парня с Ючугея, пришедшие сюда, как и я, от дороги пешком. По их словам, - «Отдохнуть на недельку». Один из них похож на звена, другой точно якут. Несмотря на внешнюю добродушность, взгляды исподволь острые, испытующие. Не сомневаюсь, что это, так сказать, специальные люди, чтобы посмотреть на пришлого человека, то есть на меня. Несмотря на, казалось бы, большие и безлюдные расстояния, путешествовать инкогнито здесь почти невозможно. Да и у эвенов в бригадах, наверняка, установка сообщать на центральную усадьбу о любых встреченных ими пришлых людях. Мне нечего скрывать, и потому такое внимание меня не напрягает. За ужином парни, не спеша, под мясо распивают принесенную ими бутылку водки. Иван и Николай не пьют. Мне, как гостю, тоже предлагается выпить. Пригубив, отказываюсь, оставив это угощение тем, для кого оно важнее.
Иван вспоминает о завозимых к ним турфирмой из Якутска при посредстве председателя, туристах. Он со смехом рассказывает, как проснувшаяся утром в палатке чернокожая американка, руки в боки, вылупив глаза, смотрела на то, как Валентина Моисеевна, крутя ручку динамо-машины, выходит по рации на связь. А потом выдала на русском, растягивая, с акцентом, слова: «Интерееесная машина…».
Вспоминает, как пару лет назад подвозили на вездеходе по трассе до Ючугея туристов с рюкзаками. Уточнив время, выясняется, что подвозили они в 2005-м моих знакомых из Москвы, путешествовавших через всю страну в Магадан. Вот такое вот совпадение. Узнав, что я знаком с ними, Валентина и Иван просят обязательно передать привет Илье, Марку и Марине.
Утром завтрак с олениной и деликатесом - костным мозгом из охлажденных на наледи, раздробленных оленьих костей. По вкусу это напоминает нежнейший сливочный крем только более плотный. После завтрака неспешно собираемся и отправляемся в путь.
Отклонив мои возражения, в дорогу мне пакуют чай, сахар, лепешки, сырую и сушеную оленину и баночку с «якутским» сливочным маслом. Говорят, дорога есть дорога, пригодится. Приглашают приезжать к ним еще. Иван едет с нами проводить нас до перевала.
Подъем на перевал не назовешь легким, надеюсь, что дальше, под гору, будет легче. По крайней мере, Иван говорит, что дальше идти будет проще. Прощаемся с ним на перевале.
За несколько дней здесь я сроднился с этими людьми, живущими естественной, искренней и понятной жизнью. Людьми, ничуть не чувствующими себя ущербными от отсутствия многих привычных нам и, казалось бы, необходимых для «нормальной» жизни благ. Глядя на спокойную и размеренную жизнь этих людей, отчетливо понимаешь, что никакие «блага» не стоят того, чтобы ради них растрачивать свою жизнь, меняя ее на деньги или другие искусственно навязанные нам ценности, незаметно и почти неизбежно загоняя себя в замкнутый круг.
Не дойдя засветло до трассы, в сумерках останавливаемся на ночлег. Среди пихт, на камнях, укрытых мхом, непросто выбрать ровное место под палатку. По склонам кто-то бродит. Оказывается, что это олени оленеводов из Тополиного, пастбища которых начинаются по эту сторону перевала. Разжигаем костер, варим оленину, пьем чай. Николай рассказывает, как на таком же привале на их приятеля, спустившегося на двадцать метров вниз к ручью почерпнуть в котелок воды, напал медведь. Тогда его еле отбили, напугав зверя выстрелами в воздух. Рассказал, что его двоюродный брат погиб под медведем, что его отца задрал медведь. Помолчав, добавляет, что тот «все равно старый уже был». А еще он рассказывает, как по устоявшемуся мнению тоже раньше считал, что взрослые медведи утрачивают способность лазить по деревьям, и как переменил свое мнение, своими глазами увидев, как крупный медведь мгновенно взобрался на высокую пихту, чтобы скинуть оттуда медвежонка, которого потом съел. Одна голова, говорит, осталась…
После таких рассказок я в очередной раз осознаю, что все доведенные до обыденности и автоматизма меры предосторожности в путешествии здесь не были перестраховкой.
Когда Николай и Дима уходят спать в свою палатку, я еще долго сижу у костра, пью чай и прощаюсь с этими горами. Скорее всего, это моя последняя ночевка здесь. Жду, когда полная луна поднимется из-за гор, залив своим светом склоны. Но сон смаривает меня и, не дождавшись совсем немного, ухожу.
Ночь морозная. Чтобы спать в тепле, беру в спальный мешок пластиковую бутылку с горячей водой и накрываю спальник сверху куском палаточной ткани. Несмотря на все ухищрения, под утро дрожу крупной дрожью, ища в спальном мешке «теплый угол» и напевая «…пора возвраащаться…» из «Юнноны и Авось». Этой ночью в конце августа было больше десяти градусов мороза.
Утром, спустившись на пять километров, выходим из гор в долину реки Кюбеме. Здесь расстаемся. Николай и Дима уезжают на оленях вправо, где их ждут юные оленеводы, мне же короче выйти к дороге напрямик, через низину.
Добравшись до трассы, перевожу дух и даю зарок в этом году больше не путешествовать далее, чем километр от дороги. Отжав намокшие после брода через реку портянки, собираюсь подняться в подъем и уже там дожидаться попутную машину, но не успеваю. Нагнавший на подъёме Камаз, останавливается и подхватывает меня с собой. Водитель говорит, что едет до Алдана и готов подвезти прямо до туда. А там уже есть железная дорога, там цивилизация… Но мне еще надо в Хандыгу и Якутск, где осталась часть моих вещей. У деревянного моста пока ждали дорожников, менявших прогнившие доски и брусья, переодевшись в чистое, складываю в сторонке превратившиеся за два месяца почти в лохмотья дорожные штаны и шерстяные портянки. Путешествие завершилось.Теперь это просто дорога.