ШАЦК I
«Далече ли до крепости?» - спросил я у своего ямщика. «Недалече, - отвечал он. - Вон уж видна». Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирда сена, полузанесенные снегом; с другой - скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными. «Где же крепость?» - спросил я с удивлением. «Да вот она», - отвечал ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в нее въехали. У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки и большею частию покрыты соломою.
Вот этой цитатой из «Капитанской дочки» и начнем, пожалуй, рассказ о Шацке. Почему этой? Да потому, что наше все проезжало через Шацк по пути в Оренбург и даже останавливалось на несколько часов в гостиных номерах купца Храмцова. И не просто останавливалось, а взяло и описало Шацк под видом Белогорской крепости. Так утверждают местные краеведы. Мало того, еще и известную в Шацком уезде фамилию Швабриных прихватило с собой для того, чтобы отдать ее одному из героев повести. Не самых, надо сказать, симпатичных. Правду говоря, Швабрин Пушкина и Швабрины Шацкого уезда это две большие разницы,1 да и сам Шацк от Белогорской крепости...
Впрочем, если все по порядку, то начинать надо еще с тех времен, когда никакого Шацка не было, а на том месте, где он сейчас стоит, шумели дремучие дубовые и сосновые леса. Леса шумели по берегам маленькой речки Шача, которая впадала в Цну, которая впадала в Мокшу, которая впадала в Оку, которая впадала в Волгу, а уж Волга... Рыбы в этих реках было столько, что у проживавших в тех местах племен мордвы и мещеры в языках не существовало глагола «не клюет». Если честно, то Шача - речка маленькая и даже очень. Сейчас в ней, кроме пескарей, и поймать толком ничего не получится, но в девятом веке, когда в тех краях начали появляться славяне, пескари в Шаче ловились пудовые. Конечно, в летописях этого не прочтешь, но в преданиях... Ну, а к рыбе была дичь, а к дичи дикий мед и такой же дикий воск, а к меду ягоды, а к ягодам грибы, которые тогда можно было косить косой, если бы у тогдашних охотников и собирателей имелись косы. Еще и земля плодородная. В этих местах только жить-поживать да добра наживать. Ну, а как только оно нажито сразу же появляются охотники до чужого добра. В середине десятого века приходили сюда за данью дружины киевского князя Святослава, а с одиннадцатого века начались регулярные набеги половцев. Боролись с ними боролись... до тех пор, пока в тринадцатом веке не пришли монголы с татарами во главе с Батыем и не обложили данью всех, включая медведей и белок. Несчастные медведи с белками отродясь не видали такого количества меда и орехов, которые им было велено сдавать ханским баскакам и если бы не помощь местных жителей...
И после Куликовской битвы покоя этим местам не было - то Тохтамыш придет, то ордынские князьки помельче, то рязанские князья начнут выяснять с московскими кто в доме хозяин... И все грабят, деревни жгут, посевы конницей топчут, а татары с ногайцами еще и девок с ребятами в полон уводят и в Крыму продают.
В конце концов Золотая Орда развалилась, а рязанские князья вместе с мордовскими пошли под руку московских. Казалось бы... но, нет. Это по берегам Шачи и Цны росли густые леса, полные дичи, ягод, грибов дикого меда, пушнины и красивых славянских девушек, а юго-восточнее начинались бескрайние степи, тянувшиеся до низовьев Волги, Дона и Крыма. И жили в этих степях кочевники, у которых из пушнины были только степные суслики с тушканчиками, а из грибов только плесневые, которых они, в отсутствие микроскопов, даже и разглядеть толком не могли. Лошади, овцы и верблюды, которых разводили ногайцы, меда не давали, как их не дои, а уж что касается красивых славянских девушек... Оставалось им только одно - набеги. Они и набегали с завидной регулярностью. В среднем, в первой половине шестнадцатого века, на один мирный год приходилось два года войны. С другой стороны все больше русских, раньше живших к северу от Оки, стали переселяться на берега ее южных притоков. Разные это были люди - и беглые крестьяне, и солдаты, которым надоело служить, и те, по кому плакала тюрьма и те, кому просто хотелось вольной жизни. Были и те, кого сюда посылало государство. Еще при дедушке Ивана Грозного, Иване Третьем, всем, кто изъявлял желание поселиться на этом фактически пограничном рубеже, давали бесплатно землю и налоговые льготы, а тех, кто не изъявлял желание, посылали в приграничные области в приказном порядке на вечное поселение вместе с женами и детьми. Особенно это касалось военных. Надо сказать, что не все военные даже и по приказу хотели ехать в те места. Этих велено было бить батогами и сажать в тюрьмы. Переселяли и помещиков вместе с крестьянами.
Конечно, плодородная земля, обилие грибов, ягод, рыбы в реках и дикого меда с диким воском в дуплах деревьев в какой-то мере переселенцам пилюлю подслащивали, но... собирать эти грибы, мед, ловить рыбу и пахать землю приходилось буквально в шлемах, кольчугах и с пищалями за спиной. Все это было страшно неудобно - и железные шлемы, от которых то и дело случались тепловые удары, и тяжеленные кольчуги под которыми невозможно было ничего почесать невооруженным до зубов пальцем, и пищали, которые могли запищать в самый неподходящий момент. Стали строить оборонительный рубеж, чтобы его обороной занимались специально обученные люди, называвшиеся стрельцами, пушкарями и казаками, а крестьяне, сняв с себя доспехи, могли бы пахать и сеять всласть хоть круглые сутки. Оборонительный рубеж представлял собой лесную засеку глубиной не менее нескольких километров. Случалось и до трех десятков. Внутри засеки были и поваленные деревья, и заостренные колья в местах проходов, и лежащие в местах речных бродов на дне бревна, утыканные дубовыми гвоздями, а то и железными спицами. Тут не только конному, но и пешему пройти, а вернее, продраться сквозь засеку было практически невозможно. Тянулась эта Большая засечная черта или полоса отчуждения, внутри которой нельзя было прокладывать не только дорог, но даже и тропинок, по южному рубежу Московского государства на расстояние больше тысячи километров - от Козельска и почти до Нижнего. В черте были проделаны проходы, охранявшиеся небольшими сторожевыми крепостями.
На этом месте предыстория Шацка кончается и начинается история. В 1553 году в начале мая на участке Шацкой засеки, тянувшейся на сто верст, в месте, которое называлось Шацкие ворота, по указу царя был построен город. Не просто так построен, а после опустошительного набега ногайцев на Старую Рязань в 1551 году. Дети боярские, которым было приказано построить город сами выбирали подходящее для него место. Только одно условие было поставлено царем - не ближе четырех сотен верст от Москвы. То есть, на передовой. Место для города, согласно Никоновской летописи выбирали воеводы князь Дмитрий Семенович Шастунов и Степан Григорьев сын Сидоров, которым приглянулся высокий холм на левом берегу Шачи. Сам город строил дьяк и воевода Борис Иванович Сукин. Построили город быстро - буквально за несколько месяцев и тут же передали его под начало назначенному на год воеводе князю Ивану Федоровичу Мезецкому.
Конечно, городом Шацк назвать было трудно - это была маленькая крепость или город-острог, окруженный насыпным валом, на котором стоял двойной дубовый частокол. В промежуток между этими дубовыми стенами засыпали камни и землю. Срубили внутри крепости несколько изб и поставили церковь, освященную во имя Воскресения Христова. Еще вырыли ров, соединив его с Шачей и в случае опасности пускали в него воду. Вот, собственно, и все. Если исключить ров и добавить «скривившуюся мельницу», то как раз будет похоже на Белогорскую крепость.
Тут нужно сказать несколько слов о том почему город назвали Шацком. Понятное дело потому, что река Шача, которая, кстати, в те времена называлась Шатей. Между прочим, и город назвали Шатском и так он звался долго и даже не одно столетие, пока не переименовали его в Шацк. Река называлась Шатей вовсе не потому, что по ее берегам в древности жили шатии, а потому, что мордовское слово «шачимс» означает «хорошо уродиться». Маленькая Шатя или Шача, конечно, уродилась, но не так хорошо, как Цна, в которую она впадает, а уж про Мокшу и Оку и говорить нечего. Есть еще одно мордовское слово «шаня», означающее благоприятное место, есть татарское слово «шат», означающее рукав реки, есть еще одно татарское слово, есть русский глагол «шататься», есть еще глагол «шацкать», то есть погонять лошадей, есть, наконец, татарское слово «шача», означающее чистую воду. Так или иначе откуда-то название реки и вслед за ней города произошло. Если все версии смешать, то получится, что хорошо уродилось в хорошем месте с чистой водой и лошадьми, которых постоянно погоняют. В смысле, шацкают.
Теперь на том месте, где был построен острог, стоит на облупившемся пьедестале гранитный валун с памятной табличкой и автовокзал. Точнее, автовокзал устроен в бывшем городском соборе, построенном еще при Елизавете Петровне и закрытом в тридцатых годах прошлого века. От собора, то есть от автовокзала вниз к реке ведет улица вымощенная еще в позапрошлом веке булыжником. При Советской власти булыжную мостовую закатали в асфальт, но асфальт мостовая отторгла, он облез и от него осталось лишь несколько заплаток, а булыжник проступил, как деревня, которую нельзя вывести из девушки. Впрочем, до асфальта еще очень далеко. Вернемся в шестнадцатый век.
И года не прошло с постройки крепости, как под ее стены явились татары проверять крепки ли стены, глубок ли ров и метко ли стреляют стрельцы с пушкарями. Оказалось, что и ров глубок, и стены крепки, и стреляют так метко, что лучше убираться из под стен Шацка пока цел. Правда, после этого успешного отражения татар гарнизон крепости был усилен. Когда через семнадцать лет крымский хан Девлет Гирей шел на Москву, сторожевые разъезды Шацкой засечной полосы его войско обнаружили и уже готовились дать бой, но хан обошел Шацк стороной. В конце шестнадцатого века к Шацку подошли азовские турки и ногайцы, но гарнизон под командой воеводы князя Кольцова-Мосальского их отбил. В общей сложности в шестнадцатом и семнадцатом веке приходили в те места татары и ногайцы больше четырех десятков раз. Шацк не был взят с бою ни разу. Шацкие воеводы и оборону умели держать, и другим таким же городкам Засечной черты помогали в случае нужды. И не только городкам. Пятьдесят шатчан участвовало в знаменитой битве при Молодях, когда воеводы Воротынский и Хворостинин разбили наголову войско Девлет Гирея. Дмитрий Хворостинин, о котором английский посол Джайлс Флетчер писал, что он «главный у русских муж, наиболее употребляемый в военное время», начинал свою военную карьеру не кем-нибудь, а... воеводой в Шацке. Кстати, об английских послах. Вернее, о послах в Англию. Другой шацкий воевода Алексей Иванович Зюзин при царе Михаиле Федоровиче возглавил посольство к английскому королю Иакову Первому и после переговоров подарил от себя королю королеве и принцу сорок соболей и одну чернобурую лисицу. Каждому. Вы только представьте себе, что главу администрации Шацкого района посылают во главе посольства в Англию... То-то и оно. Послать-то его еще можно, но где он возьмет столько соболей для подарков? Пусть не по сорок каждому, но хотя бы по пять Елизавете, ее мужу, принцу Чарльзу, принцессе Анне, герцогу Йоркскому... Даже и по два не выйдет. Третий шацкий воевода князь Александр Засекин по поручению Бориса Годунова возглавлял посольство в Персию и настойчиво добивался, чтобы в договоре о дружбе было записано о том, что персидские купцы не будут заниматься продажей русских пленных, которых им поставляли крымчаки и ногайцы после набегов. Четвертый шацкий воевода князь Георгий Иванович Токмаков кроме того, что был военачальником, перевел с немецкого языка на русский чрезвычайно популярную в средние века народную энциклопедию - разговор между учеником и учителем о разных предметах и явлениях природы. Именно в этом переводе впервые в русском языке было употреблено слово комета. Где Шацк, а где комета... Пятый шацкий воевода Роман Федорович Боборыкин в 1636 году заложил город Тамбов. Между прочим, срубили тамбовский острог шацкие плотники, коих набрали по одному от пяти дворов и заселили новорожденный город они же вместе с казаками из Шацкого села Конобеево. Шестой шацкий воевода князь Михаил Петрович Волконский не запомнился ничем, кроме того, что прозвище у него было «Жмурка». Седьмой воевода - князь Иван Романович Безобразов и вовсе имел прозвище «Осечка». Вот каково это - жить с прозвищем «Осечка»? Ведь у него же дети были. Небось, приходили к нему в перерывах между военными походами и спрашивали: «Папка, а за что тебя так...» А жена воеводы сидела в углу, за печкой, и украдкой вытирала слезы. Или не утирала, а запихивала себе в рот рукав от собольей душегрейки или кокошник, чтобы не умереть со смеху.
Ну, да Бог с ними, с воеводами. В 1672 году Шацкой засеке, участок которой тянулся почти на сто верст, была сделана опись: «Засека Шацкая, новая, с польской стороны от Кривой поляны до Казачья острогу и до Шацкого города под Ямскую слободу 6 верст, а от Ямские слободы с русские стороны до реки Пары 90 верст, а поперечнику от Шацкого города и против Пансковской прорехи на полверсты, а против деревни Пролому через Борщову поляну до Кривой поляны от черты до черты на версту, а от Кривой поляны на реку Пару до замка Липские засеки...». Где нынче все эти Пансковские прорехи, Борщовы и Кривые поляны знают, наверное, только краеведы. Деревни Пролом теперь нет, но есть рядом с современным Шацком два села - Большой Пролом и Малый Пролом. Возле Малого Пролома, до которого ехать из Шацка на машине пять минут и еще двадцать идти пешком, на заросшем вереском поле сохранились земляные валы, рвы и площадки, на которых стояли пушки. Здесь был самый первый рубеж обороны. Теперь здесь нет никакого леса кроме редких в поле молодых самосевных березок и сосенок, но раньше по обеим сторонам этой лощины он стоял стеной. Местный краевед - учитель истории из Шацка, показал мне с какой стороны приходили крымчаки и ногайцы, куда стреляли пушки, откуда летели стрелы и дикие воинственные крики басурман и какой дорогой скакал стрелец или казак, чтобы поднять по тревоге Шацкий гарнизон, пока они тут отстреливаются. Если встать на то место на валу, где стояла пушка и посмотреть в тут сторону откуда приходили басурмане, летели их стрелы и доносились их дикие воинственные крики... Не то, чтобы хочется поскорее добежать до машины и рвануть в Шацк за подмогой, но ноги сами...
В сентябре шестьсот семидесятого года к Шацку подступил отряд разинцев, пришедших из Симбирска. Воевода Астафьев струхнул и написал царю о том, что в Шацке служивых людей мало, стрельцов восемьдесят человек, пушкарей, затинщиков и рассыльщиков всего два с половиной десятка и на них, в случае чего, надежды мало. «А уездные люди в осаду не идут, а хотя бы в осаду пришли, на них не надежда, что шатание в них большое. А под городом твоя государева дворцовая Черная Слобода, а в ней пятьсот дворов, они в осаду ни один человек не идут, ожидают всякого дурна». К счастью, до осады Шацка дело не дошло - присланные войска под командой воеводы Якова Хитрово разбили разинцев еще у села Конобеева.
К концу семнадцатого века Шацк был довольно сильной крепостью, состоящей из двух острогов, с четырьмя проезжими башнями, десятью глухими и двумя подземными ходами, выходившими в овраги. Можно было сделать вылазку и ударить в тыл противнику так... Вот только противника к началу восемнадцатого века не стало. То есть, он еще был, но за пределы Крыма носа почти не высовывал, а то и вовсе сидел тихо и печально в него сморкался. После взятия Азова граница отодвинулась на юг и военное значение Шацка стало мало-помалу сходить на нет. Конечно, пушкари, стрельцы и городовые казаки никуда не делись, но им пришлось или записываться в полки нового строя или копаться в своих огородах, сеять хлеб, становиться кузнецами, плотниками и даже прислушиваться к советам жен.
Ну, а как стала жизнь мирной, то к ней и потянулись мирные люди, которые до сей поры жили севернее, за Окой. Да и как не потянуться, если земля плодородная, леса, если их оценивать по шкале дремучести были еще вполне, дичи в них тоже не убавилось, дикого меда тоже. Часть мирных людей, любивших дремучие леса больше открытых пространств, и лесную свободу больше... Короче говоря, часть мирных людей стала разбойниками. Сбивались они в шайки, рыли в лесу землянки и даже устраивали целые земляные городки. Бежали они в эти места от рекрутского набора, от своих помещиков, от непосильных налогов... Кстати, о налогах. При Петре Алексеевиче, которому постоянно не хватало денег на корабли, на пушки и на строительство новой столицы, податями крестьян не только обложили, но и почти задушили. Брали деньгами подушные и промышленные налоги. Брали деньги на выкуп пленных. В армию забирали не только солдат, но и подростков - солдатских детей. Брали плотников, ямщиков, каменщиков и кузнецов на строительство Петербурга. Брали их с семьями на вечное поселение. В семьсот третьем году брали работных людей по одному человеку с шестнадцати дворов. Брали подводы с проводниками, брали с каждого двора крупу, овес и сухари. Хорошо еще, что в новорожденном Петербурге не было большого количества мышей и крыс, а то повелел бы царь с каждый пяти или десяти дворов брать по кошке или коту на вечное поселение.
Понятное дело, что платить такие подати не хотели. Понятное дело, что убегали в лес, в Дикое поле, на Украину и на Дон к тамошним казакам. Убегали целыми деревнями. Понятное дело, что правительство присылало карательные воинские команды для взимания недоимок, для битья батогами злостных неплательщиков и для отправки их в каторжные работы. Впрочем, некоторых неплательщиков еще надо было изловить. Некоторые неплательщики были вооружены до зубов и передвигались по лесам в составе, как сейчас бы сказали, вооруженных бандформирований. Некоторые неплательщики и сами могли напасть на воинские команды и оружие у них отобрать. Что они, надо признать, регулярно и делали.
Увеличивающееся население, между тем, собирало смолу, гнало деготь и делало поташ - другими словами сводило лес, в котором росли вековые дубы и корабельные сосны. Корабельный лес царь Петр ценил больше своих подданных, поскольку он куда медленнее воспроизводился, а потому учредил в Шацке провинциальную Валдмейстерскую канцелярию. Провинциальную потому, что Шацк в семьсот девятнадцатом году по царскому указу стал центром Шацкой провинции в составе Азовской губернии.2 В ведении канцелярии было четыре засеки, которыми заведовали три валдмейстера. Власти прекратили не только все незаконные порубки леса, но и содержали в полном порядке все засеки, острожки и заставы. Не столько от нападений татар с ногайцами сколько в карантинных целях. Во время эпидемий чумы и холеры ворота в засеках закрывались.
В связи с тем, что Шацк стал административным центром, количество чиновников в нем увеличилось. Завелись в воеводской канцелярии секретарь, копиисты числом три, канцеляристы, казначеи, которых теперь нужно было называть камерирами, писцы, асессоры, то есть судейские, комиссары для уездных судных дел, при них четыре копииста, провиантмейстеры, рентмейстеры, то есть казначеи рангом помельче, подчинявшиеся камерирам, еще писцы, надсмотрщики в крепостной конторе, еще канцеляристы, еще два сторожа и один фискал. Куда же без него. И это не все. Еще три с половиной десятка офицеров и унтер-офицеров при канцелярии служили для караула и рассылок. И пошла контора писать... дело о сыске и высылке в Москву в Соляную контору соляных голов Шацкой провинции, которые к отчету не бывали и которые, подав книги и не дав отчету, самовольно уехали из Москвы, дело о сказках бортников о количестве у них ульев, дело об отписках в Шацкую канцелярию из разных уездов и станов Шацкой провинции о получении императорского указа об учреждении при Сенате должности генерала-рекетмейстера,3 дело о измерении в государево орленое ведро и заклеймлении винокуренных кубов, имеющихся в Шацком уезде у всякого чина людей для собственного пользования и на продажу, и о взятии с них поведерной пошлины в Шацкой камерирской конторе, дело о невзыскании с опустелых дворов деревни Алферовой казенных податей...
1Швабриных и теперь много в Шацке и районе. Как подумаешь, что маленькие Швабрины терпят в школе, на уроках литературы...
2Провинция была большой и занимала всю площадь современной Тамбовской области и, кроме того, прилегающие территории смежных областей - Воронежской, Пензенской и Саратовской.
3Генерал-рекетмейстер - это совсем не то, о чем вы подумали и понимающе ухмыльнулись. Это всего-навсего человек, который в России восемнадцатого века принимал прошения и жалобы. Не все, конечно, а те, которые смогли до него дойти. Воображаю эти отписки из разных уездов в Шацкую канцелярию. Наверняка Петр, с его маниакальной страстью влезать во все дела, предписал воеводским канцеляриям собрать с уездов в приказном порядке жалобы, чтобы проверить как будет работать рекетмейстерская контора. Сидел в Шацке воевода, читал эти жалобы, то есть отписки, чесал в затылке, багровел лицом, утирал с него пот и такими словами вспоминал уездных секретарей и канцеляристов...
Остатки укреплений возле села Малый Пролом. Ради того, чтобы там постоять, стоит приехать в Шацк.
Грабли, которые прикреплялись к косе. Коса почему-то не сохранилась.
Кукла, которые в Рязанской губернии называют «разгонной». Когда на свадьбе новобрачным уже пора в опочивальню, а гости все никак не могут разойтись или разошлись так, что пора бы и честь знать, то из-за ширмы появляется вот такая кукла. Кстати сказать, довольно большая. И ут все понимают, что пора пить на посошок, стремянную и идти на улицу петь песни, драться с гармонистом или просто повиснуть на чьем-нибудь заборе.
Вот в такой красоте их сестра ходила по улицам Шацка в начале прошлого века. Юбки, понятное дело, подбирала. Мощеных улиц почти и не было.
Кто догадается для чего эта штука - тот молодец.