БАЛАХНА
Туристы Балахну своим посещением не балуют. Нижний балуют, Городец балуют, даже Чкаловск балуют, а Балахну проезжают мимо. Ну и зря. Все равно мимо нее не проезжаешь, а проползаешь в многокилометровой и многочасовой пробке по дороге из Нижнего в Городец. За это время можно было бы не только познакомиться, но даже и напроситься на чай поужинать и переночевать. Конечно, в Балахне нет красивых медовых пряников, как в Городце или Кремля, как в Нижнем, и даже само название города напоминает о каком-то балахоне - мешковатом и распахнутом на волжском ветру. Даже и поговорка такая есть у аборигенов «Стоит Балахна полы распахня». Кстати говоря, жителей Балахны, которых теперь называют балахнинцами, в наши средние века так и называли - балахонцы. Ходили, мол, они в специальных балахонах, чтобы защитить себя от разъедающего действия солевых растворов, поскольку в те далекие времена Балахна была одним из центров соледобычи на Руси. Часть краеведов даже выводит из этого балахона происхождение названия города, а другая часть эту версию считает несостоятельной и утверждает, что балахонцами жители Балахны стали из-за новгородцев, сосланных Иваном Грозным на Волгу. Новгородцев называли «волохонцами» потому, что были они с берегов Волхова. Ну, а от волохонцев до балахонцев, считай, рукой подать. Третья часть краеведов считает, что две первых части краеведов…, а четвертая часть и вовсе считает, что название города произошло от персидского «Бала ханэ», что означает Верхний Город. И, правда, Балахна находится в верхнем течении Волги. Есть еще и пятая часть и шестая с восьмой, но о них даже упоминать не станем - иначе к самому городу мы так и не продеремся сквозь заросли этих версий.
Самое удивительное, что поначалу город и вовсе назывался Соль на Городце и городом никаким не являлся, поскольку не было у него ни крепости, ни пушек на башнях, ни рва, утыканного острыми кольями и наполненного водой, ни приказной и губной избы, ни толстого воеводы с золотой серьгой в ухе, который по утрам устраивал бы смотр стрельцам и распекал их за ржавчину на бердышах и отсыревший порох в пороховницах. Вместо крепости были соляные варницы, вместо башен рассолоподъемные трубы, а вместо одного воеводы были целых три совершенно штатских человека - купец Иван Ястребов и два брата Ляпиных - Федор и Нефедей. Именно они основали поселение на месте современной Балахны. Легенда говорит о том, что вся эта троица была в плену у татар в Сибирском ханстве и у них научились добывать соль. Одна часть краеведов утверждает, что Ястребов и братья Ляпины основали Соль на Городце в самом конце четырнадцатого века и даже называют год от которого и предлагают вести историю Балахны, другая часть считает, что можно считать годом основания города упоминание Соли на Городце в духовной серпуховского князя Владимира Андреевича в первом или втором году пятнадцатого века, третья указывает на то, что впервые Балахна упоминается под своим именем в грамоте Ивана Третьего от пятьсот второго года, которая до нас не дошла, но упоминается в более поздней грамоте Ивана Четвертого, а четвертая в лице известного писателя и краеведа Мельникова-Печерского непоколебимо стоит на том, что еще в одиннадцатом веке на месте современной Балахны находился город волжских булгар и в нем каждый год были ярмарки… Мы и тут аккуратно обойдем стороной спорящих на эту тему краеведов и пойдем дальше - в те времена, когда Балахна стала одним из центров солеварения Московского государства.
Это была эпоха первого золотого века Балахны. Это были десятки пробуренных на глубину до сотни метров соляных колодцев и десятки, изготовленных из огромных дубовых стволов, рассолоподъемных труб1, из которых сотнями и тысячами бадей поднимали на поверхность десятки тысяч литров рассола, выпаривали, затаривали десятки тысяч пудов соли в мешки и отправляли по Волге на стругах или на подводах в города и веси нашей, уже тогда необъятной, страны. Первый золотой век продлился в Балахне почти два столетия - с шестнадцатого по семнадцатый век включительно, пока другие, более богатые, месторождения соли не превратили его поначалу в серебряный, потом в бронзовый, а под конец и вовсе в железный. Еще и проржавевший насквозь. Надо сказать, что солеварение в Балахне не прекратилось в одночасье - оно медленно и мучительно умирало на протяжении всего восемнадцатого и даже девятнадцатого веков. В шестидесятых годах девятнадцатого века из бывших когда-то восьмидесяти варниц осталось всего шесть из которых пять взял у казны в аренду декабрист И.А. Анненков. Увы, вернуть их к полноценной жизни не получилось. И механизация не помогла. Еще в Гражданскую войну из нескольких труб качали солевой раствор и выпаривали из него соль. Впрочем, в Гражданскую никто и не заикался о рентабельности производства - хватило бы щи посолить. В шестидесятых годах прошлого века на берегу Волги еще оставалось около двух десятков заброшенных труб. Из одной из таких труб солевой раствор выбивало и в начале нашего века. Воля ваша, а я бы этот раствор разливал по красивым пузырькам и продавал туристам с инструкцией по солеварению в домашних условиях. Еще бы и приписал, что балахнинская соль, которую издревле поставляли к царскому столу и которую более всех других солей, включая даже собственные соли, отложенные в левом колене, любил Иван Грозный, обладает несомненными целебными свойствами. В умеренных, конечно, дозах.
Теперь от многочисленных балахнинских рассолоподъемных труб остались лишь деревянные фрагменты из одной части которых смонтирована, посвященная солеварению, экспозиция в местном краеведческом музее, а другая хранится в запасниках музея.
Как бы там ни было, а соль дала возможность стать Балахне на ноги и крепко на них стоять. Соль и вообще превратила Балахну из обычного поселка при солевых колодцах в город. Тот самый город, который с крепостью, с двадцатью пушками на восьми крепостных башнях, который со рвом, утыканным острыми кольями и заполненным водой, который с подвалом, в котором хранилось десять тысяч каменных и железных ядер и который с толстым воеводой с золотой серьгой в ухе, который каждое утро устраивал смотр стрельцам в крепости, которая была построена на Балахонском Усолье в 1537 году по указу матери Ивана Грозного Елены Глинской для защиты посадских людей и нажитого непосильным трудом добра от набегов казанских татар, лихих людей и их вместе взятых. Кое-кто из историков утверждает, что построили крепость лишь после того, как за год до постройки казанцы во главе с ханом Сафа-Гиреем сожгли и разграбили Балахну дочиста, как об этом записано в Никоновской летописи, но это, конечно, не так. Постройка крепости стояла в плане московских властей еще до татарского набега - просто басурман черти принесли вне всякого плана.
Между прочим, пушек в балахнинской крепости в конце третьей четверти шестнадцатого века было ровно столько же, сколько в Нижегородском кремле. И вообще в те времена Балахна была всего в два раза меньше Нижнего по числу дворов и входила в первую дюжину городов Московского княжества. Что-то пошло не так и теперь Балахна в двадцать пять раз меньше Нижнего и даже в четвертой сотне наших современных российских городов, увы, не первая…
Но вернемся в те времена, когда Балахна росла и богатела2, богатела, богатела… пока не пришла Смута. О роли и месте Балахны в Смуте рассказывать довольно сложно. С одной стороны Балахна - это родной город не кого-нибудь, а самого Козьмы Минина. В нынешней Балахне на каждом придорожном электрическом столбе висит табличка, на которой написано, что Балахна - Родина этого, без сомнения, выдающегося человека. И памятник Минину установлен на одной из площадей города3. Как раз перед музеем его имени. С другой… Балахна и уезд исправно присягали сначала Гришке Отрепьеву, а потом и Тушинскому вору. Мало того, балахнинский воевода Степан Голенищев вместе с тушинцами дерзнул пойти на штурм Нижнего Новгорода. Вышел боком воеводе, а вместе с ним и Балахне, этот штурм. Нижегородцы «воров побили же, и балахнинского воеводу Степана Голенищева и лутчих балахонцев посадских людей привели в Нижний». Привели, чтобы казнить и немедленно казнили, а Балахну привели к присяге царю Василию Шуйскому. Только стали балахонцы восстанавливать свои соляные промыслы, как в 1610 году напали казаки и все дотла сожгли и разграбили. Через два года двинулось ополчение Минина и Пожарского на Москву через Кострому и Ярославль, а прежде всего через Балахну. Стояло ополчение в Балахне долго. Собирали деньги на войну с поляками. Кто утверждает, сообразуясь с историческими документами, что балахонцы сдавали деньги Минину, бывшему казначеем ополчения, добровольно и с охотой, а кто говорит, сообразуясь с этими же документами, что и совсем наоборот. Минин обложил всех недетским налогом - потребовал две трети имущества сдать в кассу ополчения. Сам-то он поступил именно таким образом. Что же до балахонцев, то они, по-видимому, не все были готовы принести такие жертвы на алтарь отечества. Тем, кто был не готов и принес не две трети, а половину или даже одну треть, а то и вовсе объявил себя неимущими, Минин предложил отрубать руки. Времена тогда были такие, и сам Козьма Минин был таков, что в серьезности и неотвратимости его предложения никто и не подумал усомниться. Понесли неимущие не только две трети, но три четверти.
После Смуты Балахна с помощью своих соляных промыслов восстановилась быстро, но в восемнадцатый век она пришла уже не молодой и полной сил, а одряхлевшей и постоянно оглядывающейся назад, в свое славное светлое прошлое. Не так ли и мы теперь… (Подобные мысли, однако, лучше от себя гнать. Тем более, что к истории Балахны они не имеют никакого отношения). На самом деле не все было так плохо, как хотелось бы - в недрах первого золотого века исподволь вызревал второй. Даже два вторых. Вокруг Балахны были довольно большие месторождения отличной глины, которая, как известно, при достаточном умении и сноровке превращается в кирпичи, плитку и печные изразцы. В кирпичном и особенно изразцовом деле балахонцы достигли большого искусства. Настолько большого, что балахнинские кирпичи поставлялись к царскому столу в том смысле, что балхнинских кирпичников приглашали на строительство собора Василия Блаженного, они принимали участие в строительстве Московского Кремля и Санкт-Петербурга, а печи с красочными балахнинскими изразцами стояли в лучших домах Нижнего Новгорода и Гороховца, Ярославля и Костромы. В самой Балахне такие изразцы сохранились на Спасской церкви, построенной во второй половине семнадцатого века местными солепромышленниками в память о родственниках погибших во время морового поветрия. Только надо помнить при ее осмотре, что те, яркие, без единой трещинки, изразцы с узорами, райскими птицами и невиданными цветами, которые вы видите на стенах нижнего яруса шатровой колокольни - это изготовленные недавно, хоть и с большим искусством, но копии. Дело в том, что, начиная с прошлого века, множество местных и приезжих любителей с руками, которые они не знали куда девать4… А вот те облупленные, в сетке мелких трещин, потемневшие от времени изразцы на втором ярусе колокольни - те настоящие.
Кроме кирпичников славилась Балахна своими иконописцами. Такими, что состояли при Оружейной палате, хоть и проживали в Балахне. Эти иконописцы принимали участие в росписи кремлевских Успенского и Архангельского соборов. Впрочем, это уж и не второй золотой век, а половина третьего. Вторая половина третьего - знаменитые колокола и колокольчики, звеневшие не хуже валдайских. Их лили, в Балахне на заводе Чарышниковых. От самых маленьких, поддужных, до тысячепудовых колоколов для храмов Ярославля, Мурома, Красноярска и Санкт-Петербурга. Огромные балахнинские колокола всегда имели голоса звучные и приятные для слуха. Мало кто теперь помнит, что отличались они, к примеру, от колоколов, которые лили в Москве, одной интересной деталью. Московские колокольные мастера всегда перед отливкой больших колоколов распускали по городу самые невероятные слухи и небылицы, а балахнинские - никогда. Даже тогда, когда отливали тысячепудовый колокол специально для Всероссийской промышленно-художественной выставки, которая проходила в 1896 году в Нижнем Новгороде. Уж как не выспрашивали у них москвичи, как ни подсылали к ним нижегородцев, чтобы узнать какую байку сочинили балахнинцы, чтобы их колокол так чисто звучал - так ничего и не сказали им честные балахнинцы5.
Более всего, после пришедшего в упадок солеварения, помогло Балахне судостроение. Началось оно еще впервой половине семнадцатого века, когда в Россию приезжало посольство от Шлезвиг-Голштинского герцога Фридриха. Секретарем этого посольства был не кто иной, как Адам Олеарий. Голштинцам очень хотелось прокатиться по Волге от верховьев до самой Персии. Был у них в этой Персии торговый интерес. И у нас он был тоже. Предполагалось построить для путешествия по Волге и Каспию, а так же для торговли шелком с Персией десять кораблей. Строить решили в Балахне. И условие с нашей стороны было только одно - иностранцы своего умения перед нашими плотниками не утаивают. Они и не утаили. В 1636 году был спущен на воду трехмачтовый и двадцатичетырехвесельный «Фридерик» под голштинским флагом. Он доплыл до самого Дагестана, где его настигла страшная буря и разбила о прибрежные камни. Остальные девять кораблей строить не стали. Плотникам для обучения хватило и одного.
И стали строить балахонцы военные суда. Большая часть парусников для Азовского похода была построена в самом конце восемнадцатого века в Балахне. Правда, Петр не был бы Петром, если бы не прислал на балахнинские верфи для наблюдения за качеством иностранных специалистов. После Азовского заказа стали строить и морские шхуны для Каспия, речные суда, военные корабли для Балтийского флота. Построили и галеру, на которой Екатерина Великая путешествовала по Волге. Из гражданских судов более всего строили огромные, нередко стометровые в длину, баржи-беляны грузоподъемностью до десяти тысяч тонн. При этом умудрялись строить их без всяких стапелей. Иной раз заказов было столько, что строили по сотне барж в год. Достроились до того, что даже в герб Балахны попали детали корабельных конструкций - кокоры6. В середине девятнадцатого века стали делать пароходы и продолжали бы их делать до сих пор, кабы не хитроумный грек Бенардаки, построивший возле Нижнего, в Сормове, свой судостроительный завод. Балахнинские судостроительные магнаты не смогли с ним выдержать конкуренции и понемногу третий золотой век Балахны стал клониться к своему закату. В конце девятнадцатого века Балахна, хоть и бывшая уездным городом, превратилась в заброшенный нищий заштатный городок, в котором немного торговали кирпичами, немного плели кружева, немного делали деревянную домашнюю утварь и… все.
Двадцатый век нельзя назвать золотым веком Балахны. Скорее, это был электрический, бумажный и картонный век. Все потому, что построили в Балахне электростанцию, и огромные целлюлозно-бумажный и картонный комбинаты. Понятное дело, что к царскому столу ни балахнинское электричество, ни балахнинская бумага, ни картон не доходят. Ну, да это ничего. Зато на работу не надо уезжать в Москву или Нижний. Хотя… бегают по Москве и не только по ней микроавтобусы Мерседес и Фольксваген, которые собирают в Балахне. С одной стороны, немецкие микроавтобусы - это не свои корабли, печные изразцы и кружево, а с другой… Первый корабль на балахнинской верфи тоже назывался «Фридерик» и ходил под голштинским флагом.
Почему в Балахну не едут туристы… Наверное потому, что нет в Балахне пристани для туристических теплоходов. В Городце пристань есть, в Нижнем, понятное дело, есть, а в Балахне нет, хотя музеев целых три. Да и музеи какие… Один краеведческий, расположенный в усадьбе купца первой гильдии судостроителя Плотникова, и недавно прекрасно отремонтированный, стоит того, чтобы в нем провести не час и не два. В музее есть зал с балахнинскими кружевами, которые уже триста лет плетут местные мастерицы из белых, кремовых и черных шелковых нитей при помощи кленовых коклюшек. Все эти невесомые кружевные мантильи и шарфики, искусно сплетенные единственно для того, чтобы их владелица, сидя теплым летним вечером в саду у остывшего самовара и слушая пение соловьев, могла бы сказать, зябко поводя круглыми, полными плечами:
- Как, однако, посвежело. Принесите мне, Николя, мою черную кружевную мантилью из гостиной.
И принести, и укутать ее этой мантильей и видеть, как она прямо на твоих влюбленных глазах из Настеньки превращается в Инезилью, как Балахна становится Севильей, и потом бесчисленное количество раз поправить этот переплетенный черным шелком воздух у нее на плечах, а на вопрос кто это там так отвратительно горланит на берегу отвечать, шепча в золотой завиток, прикрывающий веснушчатое и розовое от смущения ухо:
- Это, Настенька, мужичье-с на верфи расчет за баржу получило. Вот и горланят надравшись. Животные-с. Никакого понятия об культурном отдыхе-с.
Кстати, о коклюшках. Балахнинское кружевоплетение одно из самых сложных и трудоемких. В нем используется до трехсот и более пар коклюшек одновременно. Не ко всякому, надо сказать, царскому столу такое кружево и поставляют.
Есть у краеведческого музея филиал, расположенный в усадьбе известного балахнинского купца первой гильдии, городского головы, владельца баржестроительной верфи и гласного городской думы Александра Александровича Худякова. Жил он в этой огромной усадьбе на набережной Волги втроем с женой и сыном. Сын отчего-то умер в пятилетнем возрасте и Александр Александрович вместе с женой уехал в Нижний, а усадьбу подарил Нижегородской епархии. Жили там довольно долгое время престарелые священнослужители. При советской власти находился там детский дом, потом сидели чекисты и других сажали, с тридцатых годов устроили детский садик, а теперь филиал музея. Музейных экспонатов в этом доме мало - печи со знаменитыми балахнинскими изразцами, несколько старых самоваров, красивый кожаный диван конца позапрошлого века, видавший виды письменный стол, патефон, настенные часы с боем, комната с чучелами животных и птиц, населяющих эти края, несколько старых фотографий на стенах, уголок бывшего детского сада с пластмассовыми пупсами - вот пожалуй, и все. Кроме этих экспонатов есть там такая тишина и такой покой… Достаточно сесть у окна, у колеблемой летним ветерком шторы, на стул и безотрывно час или два смотреть, как в сотне метров от тебя и твоего стула медленно плывет по Волге огромная черная баржа с нефтью или лесом, как кипит, разрезаемая форштевнем, вода, как пыхтит, толкающий баржу буксир, как что-то кричит матрос другому матросу, как другой матрос показывает первому… Ей-богу, я бы не отказался и приплатить за час сидения одному у окна худяковского дома. Да, наверное, не только я. За небольшие, но отдельные деньги для более состоятельных туристов можно поставить рядом графин с водкой и патефон. Завести на нем «Дубинушку» или «Очи черные» в шаляпинском исполнении. Пусть слушают, тяжело вздыхают и даже смахивают украдкой слезу. И уж для тех, кто не ограничен в средствах на словах «вы сгубили меня, очи черные» пусть входит в комнату человек, наклоняется к уху туриста и тихонько спрашивает «Прикажете цыган?». И в сей момент, под окнами, на улице Карла Маркса грянул бы хор «К нам приехал, к нам приехал…». И под эти величальные слова и переливчатый звон цыганских монист выйти на пристань, у которой стоит белый катер с прекрасной Царь-девицей, крикнуть старшему группы «Не поминайте лихом!», и уплыть в Нижний гулять до утра, а потом, через неделю или две, продав японские часы, подаренные женой ко дню рождения или новый фотоаппарат, купленный перед отпуском, добраться на электричках и попутках к себе домой в какие-нибудь Сухиничи или Череповец, позвонить в дверь, увернуться от утюга, пущенного точно в голову и потом, часа через два или три тихонько сидеть в полутемной кухне, гладить по вихрастой голове сына второклассника и второгодника и шептать ему «Не женись Витька. Никогда не женись!» и осторожно трогать при этом указательным пальцем багровый фингал под левым глазом.
1Строго говоря, средневековая технология добычи соли в разных местах была примерно одинаковой. Уж если и отличалась она, то названиями рассолоподъемных труб, которые давались сообразно местной топонимике, фамилиям владельцев и чувству юмора балахонцев. Попадья Большая, Киселиха Меньшая, Золотуха, Толстуха Большая и Толстуха Малая, Близнецы, Каменка в узкой улочке и Каменка Малая, Кошелиха а Кухтина тож… Поди, теперь, разбери отчего трубу назвали Золотухой - чесалась она у них или шелушилась…
2Так богатела, что даже Иван Грозный включил ее в состав своих опричных земель. Грозный, кстати, был в Балахне проездом после взятия Казани. На радостях отведал вынесенную ему балахонцами хлеб-соль, которая в тамошнем исполнении была более похожа на соль-хлеб, сказал, что вкуснее этой соли ничего не едал и ускакал в Москву, а в Балахне приказал построить Никольскую церковь, которая стоит и до сей поры на улице Ивана Грозного Революции.
3На самом деле бетонный, покрашенный «под бронзу», памятник в 1943 году установили в Нижнем. Почти сорок лет он там простоял. Почему он перестал нравиться местному начальству - тепрь не установить, а только сослали они его в Балахну, на родину героя. Себе же нижегородцы сделали другой, побогаче из настоящей бронзы. Не то, чтобы они помнили ту атаку «лутчих балахонцев посадских людей» и тушинцев на Нижний, а все же…
4Минина на них не было.
5Не умели они врать, а потому каждый раз, как возникала нужда в отливке колокола, выписывали они себе из Москвы человечка, который и сочинял им такое… Даже денег не брал. Работал, можно сказать, из одной любви к искусству и вину. Бывало придумает он такую историю, от которой все только рты в изумлении разевают, а к ней приплетет еще самых невероятных деталей. И это при том, что колокол-то собирались лить всего один. Так рачительные хозяева завода, чтобы эти умопомрачительные детали не пропали зря - отольют за компанию еще десяток мелких колокольчиков.
6Кокоры - это стволы деревьев вместе с корнями, но не со всеми корнями подряд, а только с теми, которые перпендикулярны стволам. Остальные, растущие под разными неполезными углами корни, обрубали. Проще говоря, кокоры - это шпангоуты, если вы, конечно, понимаете о чем речь. Признаться, я и сам не очень разбираюсь в шпангоутах и часто путаю их с бимсами… Короче говоря, пусть в кокорах балахнинцы разбираются. Я даже не уверен, что все они, если разбудить их ночью и спросить что такое кокоры без запинки ответят на этот вопрос. Даже с запинкой. Даже и днем.
Колокольня Спасской церкви в изразцах.
Здание краеведческого музея. Вы на внешность не смотрите. Он на лицо ужасный, но добрый внутри. Денег дали всего 4 500 000. На них всего за один год полностью и с прекрасным качеством отремонтировали все внутри. Теперь надо достать еще денег на ремонт снаружи. Там такой боевой директор, что можно не сомневаться - достанет.
Знамя «Союза русского народа». Или это хоругвь… Довольно редкий экспонат в наших провинциальных музеях.
Как попал в Балахну император французов… Может, какой-нибудь восторженный юноша обчитался до одури лермонтовским «Воздушным кораблем» или местный Смердяков, недовольный тем, что умная нация не победила глупую…
Рассолоподъемные трубы.
Печной изразец 19-ого века.
Коклюшки.
Здесь проходят мастер-классы по кружевоплетению. Приезжайте - и вас научат.
Усадьба купца Худякова на набережной Волги. Впрочем, это раньше набережная называлась улицей Набережной, а теперь Карла Маркса.
Лепнина внутри дома. Потолок и стены парадного входа.
Печные изразцы. Свои, балахнинские.
Здесь, на набережной, продается трехкомнатная квартира. Вместе с домовыми и привидениями.
Еще один дом на набережной.
Памятник Минину.
С невзрачного балкона этого невзрачного домика летчик Чкалов агитировал всех вступать в Автодор Осовиахим. Или за то, чтобы голосовали за него, когда он избирался в депутаты каких-то советов. Попробовали бы они не проголосовать.
И это тоже Балахна.