Фридрих Горенштейн. Медицинский случай в интеллектуальной полемике
Фридрих Горенштейн
Медицинский случай в интеллектуальной полемике
В этой истории, помимо прочих обстоятельств, существует один особо неприятный момент, а именно: она крайне правдива и достоверна.
Была ненастная весна. Что может быть неприятнее весеннего холодного дня, без дождя, но с ветром, а также с холодными батареями по случаю конца отопительного сезона, с эпидемией гриппа и обострившимися хроническими болезнями? Однако не о явлениях природы и временах года пойдет сейчас речь. Они даны исключительно для соблюдения замысла и для воссоздания предельно достоверных обстоятельств. В такие дни невольно чувствуешь некую капризную обиду на мать свою - природу и одновременно некий злорадный вызов по отношению к ней, если сидишь в уютной, утепленной рефлектором кухне под шум электрического самовара и пьешь в приятном обществе чай с вишневым вареньем. Вот в такой-то день и в такой именно обстановке известный в определенных кругах интеллектуал Антон Антоныч и его жена Катя принимали приятеля своего Семена Гаврилыча. Пили чай и радовались теплу и взаимному общению. Душевная атмосфера была самая что ни есть первородная, пастушья, та самая, которая порождает долгожителей. Беседу вела Катя.
- Пейте, - говорит, - чай с вареньем, и ну вас, - говорит, - к черту, а все остальное, - говорит, - приложится. Будет, - говорит, - здоровье, будет, - говорит, - и слава...
Казалось бы, ничего такого не сказала особенного, а Семену Гаврилычу слова ее до крайности понравились.
- Счастливый ты, Антон, - говорит, - хорошо у тебя семейная жизнь налажена...
- Это еще что, - говорит Катя, - мы ему еще кислотность желудочного сока с помощью настоя трав повысим.
И снова вроде бы ничего особенного не произнесла, а Семен Гаврилыч даже умилился и руками всплеснул.
- Ой, - говорит, - как успокаивает... Вот здесь, за лобной костью, словно поглаживает меня нечто... Самовар, настой трав... Прекрасен сон разума... Освежающий сон, после которого хочется мыслить с удвоенной энергией... Ведь мир, Антоша, все более выходит из младенческого состояния своей ранней стихийной истории, - и произнеся это, он зачерпнул ложечкой вишневое варенье.
- Ты хочешь сказать, - заметил Антон Антоныч, - что мир сознательно начинает выбирать пути в будущее...
Позднее Семен Гаврилыч, апеллируя к этой фразе, утверждал, что все начал Антон Антоныч. Но это неверно. Во-первых, Антон Антоныч произнес эту фразу, жуя пирожок, а следовательно, скорей в полусне. А вот Семен Гаврилыч далее действовал осмысленно, ибо отодвинул от себя чашку не то что сердито, но более, чем того требовалось.
- Да, - говорит Семен Гаврилыч, - хочу сказать... Именно это хочу сказать... А ведь в том-то и ужас...
Антон Антоныч впоследствии ошибочно утверждал, что в этом месте Семен Гаврилыч вскочил и разом все довел до крайности. Это неверно. Во-первых, он не вскочил, а встал, а во-вторых, как раз на слове «ужас» Антон Антоныч издал некий глубокий выдох, который можно было истолковать и как саркастический смех.
- В том-то и ужас, - повторил Семен Гаврилыч, - вместо объективной стихийности субъективизм, ведущий в пропасть...
- Значит, субъективизм, то есть проявление личности, ведет в пропасть, - крикнул Антон Антоныч (действительно крикнул, этого он и сам не отрицает).
- Объективных истин нет! - звонким эхом отозвался Семен Гаврилыч. - Гегель доказывает...
- А антропологический принцип Чернышевского-Фейербаха? - ядовито перебил Антон Антоныч.
Вообще-то Антон Антонычу с самого начала было ясно, что он одержит верх. Он знал, что Семен силен в высоких тонах, обладая тенором. У Антон Антоныча же был баритон, которым удобнее всего было подавать ядовитые хладнокровные реплики вразрез. Таким образом, Антон Антоныч знал свои сильные и слабые стороны. Семен же Гаврилыч был стихийным полемистом. «Ну ничего, - подумал Антон Антоныч, остро и оценивающе вглядываясь в возбужденное лицо приятеля, - кричать более не следует, крикнув, я совершил ошибку и отдал козыри противнику».
- Пора, - говорит Антон Антоныч ядовитым баритоном, - видеть в человеке то, что видят в нем естественные науки.
- А культура? - снова тенором Семен Гаврилыч. - Культура есть квинтэссенция...
- Да ты не о том, - перебивает Антон Антоныч.
- Подожди, дай мысль закончить... Конечный продукт человеческой цивилизации...
- А наука?
- Наука - это средство движения... Дай мысль закончить... Человек есть часть живого... Это верно, на это никто не возражает...
- Да как же никто, если ты возражаешь, - гнет линию ядовитых реплик Антон Антоныч.
- Я возражаю? Ну знаешь, ты слушать не умеешь...
- Нет, это ты слушать не умеешь... Сам же ставишь вопросы, сам же собственные ответы выслушиваешь... И вообще количественный фактор, связанный с принципом наслаждения...
- Ага, - радостно перебил Семен Гаврилыч, - значит, ни добра, ни зла, ни нравственности...
Здесь Антон Антоныч несколько растерялся, поняв, что упустил инициативу. Он начал нервничать и забыл о намеченном победоносном плане подавления чужой воли острыми и короткими язвительными замечаниями, а скатился к плану, выгодному обладающему тенором противнику, то есть перешел на крик.
- Шопенгауэр, - крикнул он, - нравственно стоит очень высоко, но все же не способен видеть души ближнего...
- Шопенгауэр нелеп, - выкрикнул Семен Гаврилыч, - вспомни любовь к Беатриче... Поклонение Сикстинской мадонне...
- Много ты о себе мнишь, - сердито сказала Катя, почему-то обидевшись и приняв слова Семена Гаврилыча на свой счет.
- Ну, это уж, Катя, ты напрасно, - сказал Антон Антоныч, - не надо так упрощать...
Разом сообразив, он решил воспользоваться словами жены для заключения почетного перемирия, ибо понял, что так просто сопротивление противника не сломить, тем более в обстановке явно упущенной инициативы. Однако Семен Гаврилыч со своей стороны на ничью согласен не был, ибо жаждал реванша за поражение от Антон Антоныча, которое он потерпел в присутствии посторонних лиц на именинах у жены кандидата наук Паршина. Тогда речь шла о свободе воли...
- Меня удивляет, - сказал Семен Гаврилыч, - что ты упрекаешь свою жену в упрощении моих мыслей... По-моему, ничем иным ты лично не занимался.
- Ах так...
- Именно так...
- Хватит вам, - сказала Катя, обидевшаяся и на мужа за замечание в свой адрес и поэтому решившая занять более нейтральную позицию. Кроме того, женским чутьем своим она ощутила в последних, на первый взгляд незначительных, словосочетаниях, оппонентов перегруппировку сил к качественно новому взаимному ожесточению. Первым закончил перегруппировку Семен Гаврилыч.
- С другой стороны, - сказал он негромко, - благодаря консерватизму нашей чувственной природы...
Антон Антоныч буквально не поверил удаче. В момент, когда он, казалось бы, обречен был на поражение, противник, увлекшись, сбился с дыхания.
- Да ты потерял нить размышлений - резко и ядовито и с охотничьим блеском в глазах перебил Антон Антоныч, - что значит «с другой стороны»? В каком смысле?
- Как? ощутив подвох, смешался Семен Гаврилыч. - Гегель с решительным одобрением говорит об отрицателях типа Сократа.
- Но Белинский считал, что личность нужно освободить от гнетущих оков, неразумного действия, - не сомневаясь уже в победе, весь дрожа в упоении вел Антон Антоныч.
- Дай наконец закончить мысль! - потеряв терпение, крикнул Семен Гаврилыч.
- Прости... Я думал, что мысль ты окончил еще в начале полемики, - как опытный кулинар подсыпал Антон Антоныч точно по времени и количеству щепотку бестактности в полемическое варево, в котором уже начал закипать и багроветь Семен Гаврилыч.
- Да ты спорить не умеешь! - начал покрываться румянцем Семен Гаврилыч.
-Действительно, Антон, - начала Катя, глянув на мужа, с лица которого не сходило жестоко-радостное выражение охотника, настигающего хоть и огрызающуюся, но обессиленную добычу, с которой уже можно не церемониться.
Говорят, жест, - это отзвук души. И действительно, в движении, которое произвел руками и головой Семен. Гаврилыч, был целый комплекс чувств, которых не сформулируешь. Он успел еще расстегнуть пуговицу у ворота, но далее застыл, словно окостенел. На лице его воцарилось некое статичное выражение, родственное ужасу. А между тем Антон Антоныч решил, что наступило время подытожить полемику и окончательно восторжествовать. Он выпрямился, вдохнул воздух и заговорил:
- Высшим знанием должно быть знание самой вещи, а не ее связи. Чтоб получить вещь, надо отделить ее от причин и следствий, прошлого и будущего...
- Да замолчи ты, - крикнула встревоженно Катя. - Разве ты не видишь, что Семен Гаврилыч подавился...
- То есть разумеется, - явно по инерции и словно в угаре произнес Антон Антоныч, - разумеется, это результат беспочвенной методологии.
- Какая методология! - крикнула Катя. - Гляди, что с ним делается...
И действительно, Семен Гаврилыч был страшен. Кто видел удавленника, особенно удавленника, которого не покинула еще жизнь и черты которого от этого особенно искажены тяжелой внутренней борьбой, может представить себе облик Семен Гаврилыча в те минуты.
- Ах ты черт, - словно очнувшись, произнес Антон Антоныч, глянув на лицо полемического противника, - брось ты, Семен... Ей-богу... Разумеется, методология твоя ошибочна и от взглядов отдает вульгаризацией... Но в конце-то концов, кто может отрицать твой вклад. То есть какая нелепость... Хочешь чаю? Семен, да ты что? Да без тебя немыслимо представить себе такую важнейшую отрасль...
- Перестань суетиться, - крикнула Катя, - воды давай или молока лучше...
Но тут Катя, сама впопыхах напутавшая, сообразила, что молоко-то ни к чему, ибо Семен Гаврилыч не отравился, а подавился. И тут же подскочив к застывшему в несчастье своем Семен Гаврилычу, принялась по-простецки бить его кулаком меж лопаток, как поступает всякий опытный домашний врачеватель, когда надо выбить кость из горла. И что же вы думаете? Не успела она поколотить и пяти минут, как из горла Семен Гаврилыча покатилось сперва «скотина», потом «мерзавец», «рыло лимонное» и далее пошел совершенно пивной монолог. Полчаса чистило и хлестало. Вот вам и издержки нетоварищеской полемики.
- Фу ты, слава богу, - сказала Катя и отерла со лба испарину. И Антон Антоныч тоже повеселел. Полемика полемикой, принципиальность принципиальностью, но не до смерти же...
- Ну что, Семен, - говорит, - ты как себя чувствуешь?
- Ничего, - шепчет Семен Гаврилыч слабым голосом, - вроде бы лучше... Только тошнит немного и голова кружится...
Вот такой произошел уже чисто медицинский случай. А теперь вопрос - можно ли словом подавиться? Некоторые поэты в прошлом веке, правда, утверждали, что слово имеет не только значение, но и вес и форму... Но чтоб в полемике, пусть и нетоварищеской, словом подавиться - такое редко встретишь. В данном случае, конечно, крайность произошла от взаимной невоздержанности и от отсутствия в заключительных аргументах Семен Гаврилыча метафор и аллегорий, чего нельзя сказать об Антон Антоныче. Но вообще-то ранее, в пушкинский век, даже и таких случаев не было. Можно лишь предположить, что в современном мире происходит акселерация и вообще изменение свойств элементов. И кто знает, может, в недалеком будущем не только «рылом лимонным» или угрозой «по морде хрястнуть», но иным, более аллегорическим, выражением в полемике подавиться можно будет. Например, произнесешь: «предыдущий оратор пытался продолжить контрабандистскую деятельность в наших рядах и протащить всякого рода псевдотеории...» и тут же придется «скорую помощь» вызывать, особенно если это не в домашних условиях за самоваром, а на трибуне и никто из членов президиума не догадается при этом ударить выступающего кулаком между лопаток.
----------------------------------
Ссылка на рассказ Фридриха Горенштейна
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=pfbid0UX9LySFe43qijhwYYPiRnhhDk7j4xtysUUVn6DemafRwWNXqa9nA4LMChrk7M1u6l&id=100003704706961
Медицинский случай в интеллектуальной полемике
В этой истории, помимо прочих обстоятельств, существует один особо неприятный момент, а именно: она крайне правдива и достоверна.
Была ненастная весна. Что может быть неприятнее весеннего холодного дня, без дождя, но с ветром, а также с холодными батареями по случаю конца отопительного сезона, с эпидемией гриппа и обострившимися хроническими болезнями? Однако не о явлениях природы и временах года пойдет сейчас речь. Они даны исключительно для соблюдения замысла и для воссоздания предельно достоверных обстоятельств. В такие дни невольно чувствуешь некую капризную обиду на мать свою - природу и одновременно некий злорадный вызов по отношению к ней, если сидишь в уютной, утепленной рефлектором кухне под шум электрического самовара и пьешь в приятном обществе чай с вишневым вареньем. Вот в такой-то день и в такой именно обстановке известный в определенных кругах интеллектуал Антон Антоныч и его жена Катя принимали приятеля своего Семена Гаврилыча. Пили чай и радовались теплу и взаимному общению. Душевная атмосфера была самая что ни есть первородная, пастушья, та самая, которая порождает долгожителей. Беседу вела Катя.
- Пейте, - говорит, - чай с вареньем, и ну вас, - говорит, - к черту, а все остальное, - говорит, - приложится. Будет, - говорит, - здоровье, будет, - говорит, - и слава...
Казалось бы, ничего такого не сказала особенного, а Семену Гаврилычу слова ее до крайности понравились.
- Счастливый ты, Антон, - говорит, - хорошо у тебя семейная жизнь налажена...
- Это еще что, - говорит Катя, - мы ему еще кислотность желудочного сока с помощью настоя трав повысим.
И снова вроде бы ничего особенного не произнесла, а Семен Гаврилыч даже умилился и руками всплеснул.
- Ой, - говорит, - как успокаивает... Вот здесь, за лобной костью, словно поглаживает меня нечто... Самовар, настой трав... Прекрасен сон разума... Освежающий сон, после которого хочется мыслить с удвоенной энергией... Ведь мир, Антоша, все более выходит из младенческого состояния своей ранней стихийной истории, - и произнеся это, он зачерпнул ложечкой вишневое варенье.
- Ты хочешь сказать, - заметил Антон Антоныч, - что мир сознательно начинает выбирать пути в будущее...
Позднее Семен Гаврилыч, апеллируя к этой фразе, утверждал, что все начал Антон Антоныч. Но это неверно. Во-первых, Антон Антоныч произнес эту фразу, жуя пирожок, а следовательно, скорей в полусне. А вот Семен Гаврилыч далее действовал осмысленно, ибо отодвинул от себя чашку не то что сердито, но более, чем того требовалось.
- Да, - говорит Семен Гаврилыч, - хочу сказать... Именно это хочу сказать... А ведь в том-то и ужас...
Антон Антоныч впоследствии ошибочно утверждал, что в этом месте Семен Гаврилыч вскочил и разом все довел до крайности. Это неверно. Во-первых, он не вскочил, а встал, а во-вторых, как раз на слове «ужас» Антон Антоныч издал некий глубокий выдох, который можно было истолковать и как саркастический смех.
- В том-то и ужас, - повторил Семен Гаврилыч, - вместо объективной стихийности субъективизм, ведущий в пропасть...
- Значит, субъективизм, то есть проявление личности, ведет в пропасть, - крикнул Антон Антоныч (действительно крикнул, этого он и сам не отрицает).
- Объективных истин нет! - звонким эхом отозвался Семен Гаврилыч. - Гегель доказывает...
- А антропологический принцип Чернышевского-Фейербаха? - ядовито перебил Антон Антоныч.
Вообще-то Антон Антонычу с самого начала было ясно, что он одержит верх. Он знал, что Семен силен в высоких тонах, обладая тенором. У Антон Антоныча же был баритон, которым удобнее всего было подавать ядовитые хладнокровные реплики вразрез. Таким образом, Антон Антоныч знал свои сильные и слабые стороны. Семен же Гаврилыч был стихийным полемистом. «Ну ничего, - подумал Антон Антоныч, остро и оценивающе вглядываясь в возбужденное лицо приятеля, - кричать более не следует, крикнув, я совершил ошибку и отдал козыри противнику».
- Пора, - говорит Антон Антоныч ядовитым баритоном, - видеть в человеке то, что видят в нем естественные науки.
- А культура? - снова тенором Семен Гаврилыч. - Культура есть квинтэссенция...
- Да ты не о том, - перебивает Антон Антоныч.
- Подожди, дай мысль закончить... Конечный продукт человеческой цивилизации...
- А наука?
- Наука - это средство движения... Дай мысль закончить... Человек есть часть живого... Это верно, на это никто не возражает...
- Да как же никто, если ты возражаешь, - гнет линию ядовитых реплик Антон Антоныч.
- Я возражаю? Ну знаешь, ты слушать не умеешь...
- Нет, это ты слушать не умеешь... Сам же ставишь вопросы, сам же собственные ответы выслушиваешь... И вообще количественный фактор, связанный с принципом наслаждения...
- Ага, - радостно перебил Семен Гаврилыч, - значит, ни добра, ни зла, ни нравственности...
Здесь Антон Антоныч несколько растерялся, поняв, что упустил инициативу. Он начал нервничать и забыл о намеченном победоносном плане подавления чужой воли острыми и короткими язвительными замечаниями, а скатился к плану, выгодному обладающему тенором противнику, то есть перешел на крик.
- Шопенгауэр, - крикнул он, - нравственно стоит очень высоко, но все же не способен видеть души ближнего...
- Шопенгауэр нелеп, - выкрикнул Семен Гаврилыч, - вспомни любовь к Беатриче... Поклонение Сикстинской мадонне...
- Много ты о себе мнишь, - сердито сказала Катя, почему-то обидевшись и приняв слова Семена Гаврилыча на свой счет.
- Ну, это уж, Катя, ты напрасно, - сказал Антон Антоныч, - не надо так упрощать...
Разом сообразив, он решил воспользоваться словами жены для заключения почетного перемирия, ибо понял, что так просто сопротивление противника не сломить, тем более в обстановке явно упущенной инициативы. Однако Семен Гаврилыч со своей стороны на ничью согласен не был, ибо жаждал реванша за поражение от Антон Антоныча, которое он потерпел в присутствии посторонних лиц на именинах у жены кандидата наук Паршина. Тогда речь шла о свободе воли...
- Меня удивляет, - сказал Семен Гаврилыч, - что ты упрекаешь свою жену в упрощении моих мыслей... По-моему, ничем иным ты лично не занимался.
- Ах так...
- Именно так...
- Хватит вам, - сказала Катя, обидевшаяся и на мужа за замечание в свой адрес и поэтому решившая занять более нейтральную позицию. Кроме того, женским чутьем своим она ощутила в последних, на первый взгляд незначительных, словосочетаниях, оппонентов перегруппировку сил к качественно новому взаимному ожесточению. Первым закончил перегруппировку Семен Гаврилыч.
- С другой стороны, - сказал он негромко, - благодаря консерватизму нашей чувственной природы...
Антон Антоныч буквально не поверил удаче. В момент, когда он, казалось бы, обречен был на поражение, противник, увлекшись, сбился с дыхания.
- Да ты потерял нить размышлений - резко и ядовито и с охотничьим блеском в глазах перебил Антон Антоныч, - что значит «с другой стороны»? В каком смысле?
- Как? ощутив подвох, смешался Семен Гаврилыч. - Гегель с решительным одобрением говорит об отрицателях типа Сократа.
- Но Белинский считал, что личность нужно освободить от гнетущих оков, неразумного действия, - не сомневаясь уже в победе, весь дрожа в упоении вел Антон Антоныч.
- Дай наконец закончить мысль! - потеряв терпение, крикнул Семен Гаврилыч.
- Прости... Я думал, что мысль ты окончил еще в начале полемики, - как опытный кулинар подсыпал Антон Антоныч точно по времени и количеству щепотку бестактности в полемическое варево, в котором уже начал закипать и багроветь Семен Гаврилыч.
- Да ты спорить не умеешь! - начал покрываться румянцем Семен Гаврилыч.
-Действительно, Антон, - начала Катя, глянув на мужа, с лица которого не сходило жестоко-радостное выражение охотника, настигающего хоть и огрызающуюся, но обессиленную добычу, с которой уже можно не церемониться.
Говорят, жест, - это отзвук души. И действительно, в движении, которое произвел руками и головой Семен. Гаврилыч, был целый комплекс чувств, которых не сформулируешь. Он успел еще расстегнуть пуговицу у ворота, но далее застыл, словно окостенел. На лице его воцарилось некое статичное выражение, родственное ужасу. А между тем Антон Антоныч решил, что наступило время подытожить полемику и окончательно восторжествовать. Он выпрямился, вдохнул воздух и заговорил:
- Высшим знанием должно быть знание самой вещи, а не ее связи. Чтоб получить вещь, надо отделить ее от причин и следствий, прошлого и будущего...
- Да замолчи ты, - крикнула встревоженно Катя. - Разве ты не видишь, что Семен Гаврилыч подавился...
- То есть разумеется, - явно по инерции и словно в угаре произнес Антон Антоныч, - разумеется, это результат беспочвенной методологии.
- Какая методология! - крикнула Катя. - Гляди, что с ним делается...
И действительно, Семен Гаврилыч был страшен. Кто видел удавленника, особенно удавленника, которого не покинула еще жизнь и черты которого от этого особенно искажены тяжелой внутренней борьбой, может представить себе облик Семен Гаврилыча в те минуты.
- Ах ты черт, - словно очнувшись, произнес Антон Антоныч, глянув на лицо полемического противника, - брось ты, Семен... Ей-богу... Разумеется, методология твоя ошибочна и от взглядов отдает вульгаризацией... Но в конце-то концов, кто может отрицать твой вклад. То есть какая нелепость... Хочешь чаю? Семен, да ты что? Да без тебя немыслимо представить себе такую важнейшую отрасль...
- Перестань суетиться, - крикнула Катя, - воды давай или молока лучше...
Но тут Катя, сама впопыхах напутавшая, сообразила, что молоко-то ни к чему, ибо Семен Гаврилыч не отравился, а подавился. И тут же подскочив к застывшему в несчастье своем Семен Гаврилычу, принялась по-простецки бить его кулаком меж лопаток, как поступает всякий опытный домашний врачеватель, когда надо выбить кость из горла. И что же вы думаете? Не успела она поколотить и пяти минут, как из горла Семен Гаврилыча покатилось сперва «скотина», потом «мерзавец», «рыло лимонное» и далее пошел совершенно пивной монолог. Полчаса чистило и хлестало. Вот вам и издержки нетоварищеской полемики.
- Фу ты, слава богу, - сказала Катя и отерла со лба испарину. И Антон Антоныч тоже повеселел. Полемика полемикой, принципиальность принципиальностью, но не до смерти же...
- Ну что, Семен, - говорит, - ты как себя чувствуешь?
- Ничего, - шепчет Семен Гаврилыч слабым голосом, - вроде бы лучше... Только тошнит немного и голова кружится...
Вот такой произошел уже чисто медицинский случай. А теперь вопрос - можно ли словом подавиться? Некоторые поэты в прошлом веке, правда, утверждали, что слово имеет не только значение, но и вес и форму... Но чтоб в полемике, пусть и нетоварищеской, словом подавиться - такое редко встретишь. В данном случае, конечно, крайность произошла от взаимной невоздержанности и от отсутствия в заключительных аргументах Семен Гаврилыча метафор и аллегорий, чего нельзя сказать об Антон Антоныче. Но вообще-то ранее, в пушкинский век, даже и таких случаев не было. Можно лишь предположить, что в современном мире происходит акселерация и вообще изменение свойств элементов. И кто знает, может, в недалеком будущем не только «рылом лимонным» или угрозой «по морде хрястнуть», но иным, более аллегорическим, выражением в полемике подавиться можно будет. Например, произнесешь: «предыдущий оратор пытался продолжить контрабандистскую деятельность в наших рядах и протащить всякого рода псевдотеории...» и тут же придется «скорую помощь» вызывать, особенно если это не в домашних условиях за самоваром, а на трибуне и никто из членов президиума не догадается при этом ударить выступающего кулаком между лопаток.
----------------------------------
Ссылка на рассказ Фридриха Горенштейна
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=pfbid0UX9LySFe43qijhwYYPiRnhhDk7j4xtysUUVn6DemafRwWNXqa9nA4LMChrk7M1u6l&id=100003704706961