В. М. Межуев ФИЛОСОФИЯ В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ ч.2
Комментарий: Очень интересна постановка задачи в начале статьи Межуева:
«...в знании современной западной философии. Но думаю, никакое знание этой философии не сделает нас западными философами, равно как знание китайской философии не сделает нас китайскими философами, а знание ислама - мусульманами. Но и оставаясь самими собой, мы, как мне кажется, пока еще не в состоянии говорить с западными философами наравне: мы можем задавать им вопросы, можем спорить с ними, но вряд ли будем ими услышаны. Мне неизвестно, чтобы кто-то из крупных западных философов всерьез спорил или соглашался с нами, ссылался на русские философские источники. Нас могут вежливо выслушать, но не более того. Вряд ли в нас видят полноправных участников современного общеевропейского философского диалога. И причина тому - не в отсутствии у нас философских талантов, а в чем-то совершенно другом. В этом я и хотел бы разобраться в первую очередь».
Но уже следующий абзац навевает «скорбное предчувствие» и намекает на ответ:
«Мы явно не можем сравняться с западными философами в популярности и значимости выдвигаемых нами идей, хотя, повторяю, многие из нас неплохо осведомлены в их взглядах. Недаром наиболее процветающая отрасль философского знания у нас - это история философии, причем история, прежде всего, европейской философии. Похоже, в философии мы все еще только ученики».
А еще следующий абзац припечатывает русских философов определением:
«...философствующие на почве православия маргиналы».
По захлопнувшейся крышке гроба для русской философии застучали гвозди:
- «Насколько я понимаю, западная философия в своей значительной части развивается сегодня под знаком критики и преодоления модерна, выхода в какое-то новое состояние, называемое постмодерном. А вот мы до сих пор в этот модерн никак попасть не можем. Предпринимаем для этого огромные усилия, но какая-то еще более мощная сила выталкивает нас из этого модерна обратно»;
- сложившийся в России философский дискурс (за исключением, разумеется, тех, кто просто пересказывает и комментирует западные источники) характеризуется неприятием модерна ни в его гуманистической, ни в протестантской, ни в просветительской версиях. Если ранние славянофилы (Хомяков, братья Киреевские) еще как-то пытались противопоставить европейскому свой русский проект модерна, получивший впоследствии название «русской идеи», то, начиная с Данилевского и вплоть до евразийцев, идея «русского модерна» перерастает в идею «антимодерна», отрицания всего европейского, ставшую оплотом русского консервативного национализма;
- Невосприимчивость к модерну видна даже по нашей литературе, не принявшей ренессансного гуманизма. Бердяев считал, что если у нас и были гуманисты этого типа, то только Пушкин. Остальная литература от Гоголя до Достоевского и Толстого пошла не по пушкинскому пути. Негативное отношение к Возрождению характерно и для большинства русских религиозных мыслителей и философов, вплоть до Лосева;
- Аналогично обстоит дело с Реформацией. Отношение к протестантизму и его этике в русской мысли хорошо известно. Исключение составляют, конечно, русские западники (включая либералов и социал-демократов), но все знают, какова их судьба в России. Сегодня весьма модно ругать и тех, и других. Не буду об этом долго говорить.
А вот и панихида - отпевание русской философии:
- Русская критика модерна в отличие от его западной критики тяготеет не к новому, а к старому - традиционному - миру, находящемуся под властью церковного и государственного авторитета, т.е. православия и самодержавия»;
- Просматривая выходящие в стране многочисленные философские публикации, число которых неизмеримо возросло по сравнению с советским периодом, трудно отделаться от впечатления, что мы имеем дело с какой-то новой формой философской схоластики. Пишут о чем угодно и как угодно, не очень заботясь о том, как написанное соотносится с уже существующей философской традицией и общими предпосылками философского мировоззрения. Сама философия делится у нас не по направлениям и школам с их признанными лидерами, а по отдельным дисциплинам, между которыми не видно никакой объединяющей их связи. Кто-то занимается философией науки, кто-то логикой, кто-то моральной, политической, социальной философией и так до бесконечности. Почему все это называется философией, никому не ведомо. Если Гегель, создавая свою «энциклопедию философских наук», руководствовался собственным пониманием общей цели и задачи философского знания (в том же духе работают большинство выдающихся философов современности, совмещая в себе гносеологов, этиков, эстетиков, историков философии и пр.), то что объединяет у нас разные области философского знания? Какая связь между ними? Как отличать их друг от друга по стилю и методу, по выраженному в них философскому мировоззрению? Иными словами, философов много, но нет того, что называют философией, - школы или направления со своей особой и оригинальной концептуализацией мира. К какому философскому направлению или течению принадлежит большинство наших философов? И какую в таком случае философию они преподают студентам? Философию на любой вкус? Но такой не бывает.
- Дореволюционная русская философия и лучшие образцы советской и марксистской философии уже в прошлом, а их достойного продолжения я пока не вижу.
Наконец, заключительное «амен!» русской философии, то есть «покойся с миром!»:
«Наши философы напоминают порой обычных научных работников, сообща разрабатывающих какую-то частную тему (по гранту или рабочему плану) и не очень озабоченных экспликацией философских предпосылок собственного творчества. В таком качестве они, как правило, проигрывают в соревновании с нормальной наукой. Из подобного творчества, как мне кажется, никогда не вырастет философия большого стиля, интересная современникам».
Но здесь есть смысл вспомнить первоначальную постановку задачи, означенной Межуевым: «Вряд ли в нас видят полноправных участников современного общеевропейского философского диалога. И причина тому - не в отсутствии у нас философских талантов, а в чем-то совершенно другом. В этом я и хотел бы разобраться в первую очередь».
То есть состоялись похороны российской философии по отношению к западной философии и с точки зрения именно западной профессиональной философии. Но Межуев имеет ввиду, вспомним название статьи «Философия в современной культуре», еще и культуру, откуда протягивает ниточку к предмету своего внимания - эпохе Модерна (внимание, кульминация статьи Межуева):
«Философия эпохи модерна, классическая философия, чтобы стать таковой, должна была, как известно, предварительно освободиться от роли служанки теологии, навязанной ей Средневековьем. Речь шла не об отрицании ею религии, а об установлении границы, отделяющей философский разум от религиозной веры. Союзником философии в этом деле стала родившаяся в XVII в. современная наука. Новоевропейская метафизика хотела быть наукой по преимуществу, даже первой наукой, ориентированной на ее математические и естественнонаучные образцы. Осознание невозможности существования философии в форме науки стало началом кризиса классической философии, что привело в конечном счете к возникновению философского постмодерна. Только на этой ступени становится очевидным, что разделяет философию и науку (как до того философию и религию)».
И еще раз, подробнее:
«Именно постмодерн, перестав отождествлять философию с наукой, поставил вопрос о том, чем философия является сама по себе, безотносительно к науке, каково ее особое место в европейской культуре, чем она отличается от других форм сознания. Недаром начиная с Ницше вновь и с особой силой вспыхивает интерес к античной философии, к началу и истоку философского знания, в котором и ищут ответы на поставленные вопросы. Кому, как не грекам - первым философам в точном смысле этого слова, знать, зачем нужна философия, какая жизненная потребность вызвала ее появление на свет».
Здесь очень отчетливо видна методика Межуева и его ошибка (о которой я скажу в заключении). Основываясь на понятии «модерна», Межуев проводит границу между религией и философией:
«Обратную попытку вернуть философию под власть религиозного сознания или заменить ее теологией я и называю философским антимодерном».
И такую же границу между философией и наукой «постмодерном»:
- Правда, и постмодерн влечет за собой снижение роли и значения философии в культурной жизни обществе».
После чего тезис Межуева звучит отчетливо и ясно:
«Постмодерн, как я понимаю, - это тоже конец философии. Если антимодерн признает ее лишь в качестве служанки религии, то в постмодерне, который Ваттимо считает завершением христианской эры, ее тоже нет. Но тогда - у меня, к сожалению, нет времени подробно рассуждать на эту тему - философия возможна только в эпоху модерна».
Повторим главную мысль Межуева: «философия возможна только в эпоху модерна».И тут же Межуев дает определение модерна:
«Вопрос лишь в том, как понимать модерн. Обычно его отождествляют с эпохой разума. Но чем является сам разум? Мне более близка позиция Хабермаса, трактующего просветительский разум как незавершенный модерн. Хабермас, насколько я его понимаю, предлагает иную - не моно-, а полисубъектную - концепцию разума, имеющую своим истоком межличностную коммуникацию индивидов. Это не разум эпохи Просвещения с его абстрактным (трансцендентальным) субъектом познания и действия, а разум, имеющий характер интерактивного, или коммуникативного, действия. Но тем самым для философии открывается новое поприще - не столько познания мира в его единстве и целостности, которое целиком оказалось в ведении науки, сколько организации пространства межчеловеческого диалога и общения. Нельзя не признать, что именно в этом направлении ведутся наиболее интересные и плодотворные философские поиски как за рубежом, так и у нас в стране (напомню хотя бы о школе Библера)».
Отсюда Межуев протягивает ниточку к воскрешению ранее похороненной им российской философии:
«Вот здесь, как мне кажется, мы и подходим к вопросу об изначальном смысле возникновения и существования философии в составе европейской культуры».
То есть российская философия должна восстановить забытую самим Западом греческую метафизику и помочь западной философии обрести свою целостность (невинность), утраченную в эпоху постмодерна:
«Недаром начиная с Ницше вновь и с особой силой вспыхивает интерес к античной философии, к началу и истоку философского знания, в котором и ищут ответы на поставленные вопросы. Кому, как не грекам - первым философам в точном смысле этого слова, знать, зачем нужна философия, какая жизненная потребность вызвала ее появление на свет».
И здесь, жестом фокусника, Межуев приказывает российской философии восстать из заколоченного гроба и ходить:
«Можно ли сознательно обосновать выбор нами своей культурной идентичности? Здесь, по моему мнению, и открывается поле для философствования, предметом которого является осознание нами той системы ценностей, которой мы руководствуемся в своем культурном выборе. И не всегда эти ценности можно установить опытным или логическим путем, обращаясь к традиции или к мнению большинства. Они во многом диктуются именно нашей свободой, нашим отношением к тому, что мы полагаем для себя вечным и абсолютным. По отношению к любой догматической системе знания такое мышление всегда будет критическим, указывающим на его ограниченность по отношению к человеческой свободе, не знающей для себя никаких временных и пространственных рамок. С этой точки зрения, современное философское мышление носит не столько систематический, сколько критический характер, исповедуя в качестве абсолютной ценности только ценность свободы».
Воскресив мертвеца и сделав из него культурного зомби Межуев приказывает этому рашен (russian) зомби, двигаться на духовную родину - Запад, внушая ему, что он свободен:
«Философия - не просто самосознание человека (в функции такого самосознания могут выступать миф и религия), а его самосознание в свободе - политической и духовной. Она есть язык и мысль свободного человека, хотя эта свобода по-разному дает знать о себе на разных этапах европейской истории».
Далее Межуев самозабвенно поет гимн свободе:
«А вот инстанцией, позволяющей осмыслить границы человеческой свободы, как раз и является философия. Она как бы располагается в промежутке между религией и наукой (потому ее и тянет порой то в одну, то в другую стороны), хотя в своем собственном существовании, будучи самосознанием человека, критически относится к любой попытке подчинить его свободу либо только предписаниям свыше, либо природной необходимости, т.е. чему-то, выходящему за пределы его разума и воли. Само существование философии свидетельствует о том, что свобода, как бы ее ни трактовать, становится основополагающей ценностью человеческой жизни и культуры. Если человек не нуждается в свободе, то и философия ему ни к чему».
Подводя итог всему сказанному Межуевым, закончу парадоксальным, но стандартным для меня выводом: странное зрелище, вызывает раб (интеллектуальный), не сознающий своего рабства и самозабвенно поющий гимн свободе, когда на его ногах (сознании), погромыхивает цепь. Как говорят, кажется поляки, свобода невольника определяется длиной его цепи. Цепь Межуева (длина свободы), да как впрочем и всей российской философии видна отчетливо: пространство Запада. Человек живет в России, является российским философом, а вместе с тем воспевает Запад. Напомню свой тезис, что русская философия начинается с осознания противоречия Восток - Запад, с которого становится отчетливо видна Россия, как третий духовный материк. Вот размышления философа Межуева, в которых отрицается Восток и - главное! - противоречие Восток - Запад (то есть знаменитый основной вопрос философии: материализм или идеализм):
«Модерн - это то, что отличает Запад от Востока. В отличие от Востока Запад не знает раз и навсегда установленной, общей для всех истины. Не религия и даже не наука, а именно философия является специфическим продуктом европейской духовности. Мудрецам и пророкам Востока истина была дарована свыше. Поэтому они так легко уживались с тиранами и деспотами, которые всем другим отказывали в праве на собственное мнение. Философия, как я понимаю, возникает в ситуации незнания истины, ее сокрытости от человека. Философ - не знаток, а друг истины. Единственный путь к истине для него - это путь диалога, требующий доказательного мышления и красноречия. Философия - форма не монологического, а диалогического мышления, когда ни у кого нет монополии на истину. С права на свободную мысль и начинается модерн. Из идеи диалога свободных и автономных людей родится впоследствии идея общественного договора - основа правового сознания Запада. Проще говоря, лишь там, где люди переходили от тирании к гражданскому обществу, наблюдался расцвет философии. Философия - служанка не богословия или науки, а политики, понимаемой как сфера публичной дискуссии, где каждый имеет право на собственное мнение. Она есть прямой результат способности человека мыслить в свободе. Так было в античности, так было и в Новое время. А где философия становилась орудием власти - церковной или государственной, - она обретала функцию идеологии, псевдорелигии или псевдонауки, т.е. переставала быть самой собой. Только это я и хотел сказать».
Власть - это родовой признак Востока, как первой родовой формы, обеспечивающей самостоятельность народа, его образование в этнос, государство. Основа власти - территория, самостоятельное владение ею и защита народа, живущего на этой территории. Когда Межуев поет гимн индивидуальной свободе и отрицает власть, называя ее тиранией и деспотией, он отрицает и власть России, ее территорию и ее народ, оставляя их без духовной защиты и без православия (помните определение русских философов как «философствующих на почве православия маргиналов»). Духовное рабство Межуева очевидно, как и православного философа Аркадия Малера, который в концепции «Катехона» дал такое определение русской идеи:
««...путь Третьего Рима - это третий путь между тоталитарным Востоком и либеральным Западом. Это и есть единственно возможная Русская Идея, лишенная всякого утопизма и алармизма, идея абсолютно трезвая, ясная, реальная, не стремящаяся соединить несоединимое, а лишь восстанавливающая изначальную цельность единой и универсальной христианской Истины».
Обратите внимание на скрытое, по-западному обвинение Востока, который назван «тоталитарным». Увы, Малер, как и Межуев, также сидит на цепи западного сознания и философии, находясь, как и все современное российское общество в интеллектуальном плену у Запада. Это не противоречие Восток - Запад, а Восток, увиденный глазами Запада и потому Россия, в формулировке Малера, также есть Россия, увиденная глазами Запада, что мы точь-в-точь наблюдали во всей разбираемой нами статье Межуева. То есть ни какой русской идеи в формуле Малера нет, речь идет о том, что Россия, произошедшая от Запада (путем отделения от Византии, по Межуеву), помогает Западу восстановить целостность его же Запада (путем восстановления в правах греческой метафизики, по Межуеву), где Восток - это крайняя сторона Запада (граничащая с религией), а Россия - это настоящий Запад (по Межуеву, философия), ибо сам Запад ушел в другую крайность, постмодерн, или науку, по Межуеву). Это, повторю, не что иное, как рабство российской философии и российского общества (элиты) перед Западом.
Сравним формулировку Малера (именно эту формулировку Межуев называет русской идеей, ибо по его мнению православие есть следствие Константинополя, а значит европейская религия, что совпадает с мнением Малера, который считает, что православие восстанавливает изначальную ценность единой и универсальной христианской Истины, то есть европейской) с моей:
Малер: «...путь Третьего Рима - это третий путь между тоталитарным Востоком и либеральным Западом. Это и есть единственно возможная Русская Идея, лишенная всякого утопизма и алармизма, идея абсолютно трезвая, ясная, реальная, не стремящаяся соединить несоединимое, а лишь восстанавливающая изначальную цельность единой и универсальной христианской Истины».
Моя: «Россия является, наряду с Востоком и Западом, третьим и самостоятельным духовным материком, на территории которого действует духовный закон Троицы».
В чем отличие моей формулировки? В том, что Восток и Запад уравнены в правах, а значит восточная философия также является философией как и западная, то есть обозначено противоречие Восток - Запад, и Россия в этом значении является «третьим и самостоятельным духовным материком», то есть православие является религией не западной, а самостоятельной, что и обозначено определением «на территории которого действует духовный закон Троицы».
В ноябре 2007 года, при создании раздела «Философия» (http://www.kcherepanov.narod.ru/philosophy.htm), на своем сайте, я впервые обозначил тезис, к которому пришел самостоятельно. Я сам себе поставил вопрос: «Каково сегодня современное состояние философии» и сам же на него ответил. Ввиду важности ответа для понимания моей позиции привожу здесь целиком:
«Сегодня философии как самостоятельной дисциплины не существует ни на Востоке, где она является следствием богословия (то есть носит подчиненный характер), отделяя рациональные моменты от нерациональных, ни на Западе, где она является следствием логики (отделяя нерациональные моменты от рациональных) и утверждая процесс искусственного отчуждения человечества от природы: формальная логика Аристотеля, устанавливая первое отчуждение от жизни - объект и создавая классификацию, породила западную науку сословием УЧЕНЫХ, а диалектическая логика Гегеля критикой основного закона формальной логики (закона тождества) окончательно заменила объективную мысль (следствие природного) субъективной идеей (основанием неприродного, то есть искусственного), произведя второе отчуждение от жизни - субъект и создав тем самым систематизацию, породила сословие ПРОФЕССИОНАЛОВ и идеальный профессионализм как явление, где естественное понимание материи (природного) заменено искусственным (физическим).
Философия - это обобщение. На Востоке философия является следствием богословия как нерационального и потому осуществляя обобщение по природному (живому, Богосотворенному) страдает ДОГМАТИЧНОСТЬЮ, на Западе философия являясь следствием (рационального, не божественного) и потому осуществляя обобщение по отрицанию природного, то есть искусственного, идеального) страдает РЕЛЯТИВИЗМОМ (субъективизмом, то есть необъективностью). Иными словами, на Востоке философия безмерна (слишком широка для измерения), на Западе слишком размеренна (слишком мелка для измерения) для человека и человечества. Это противоречие снимает русская философия, которая осуществляя синтез безмерного и размеренного, создает третью меру социальную (принцип личности и принцип творчества).
Таким образом, философия сбрасывает с себя богословскую и логическую форму, обосновываясь в пространстве между этими двумя крайностями (границами), становясь средством для миропонимания как отдельного человека, так и всемирного человечества».
Казалось бы Межуев, как ранее Малер, дает схожую формулировку, утверждая модерн (философию) в границах между религией и наукой (в моей терминологии - логикой). На самом деле различия капитальные или фундаментальные, ибо у Малера и Межуева речь идет о логическом (то есть западном понимании проблемы, объект - субъект), тогда как русская идея оперирует философским пониманием (материализм - идеализм или Восток - Запад).
Помните, что в самом начале разбора статьи Межуева я употребил образ похорон русской философии и воскрешении ее мертвых (Межуевым же) в виде зомби и отправки ее на Запад. Это тоже полностью согласуется с разделением Восток - Запад, где Восток - первая родовая форма человечества (природная или естественная), то есть жизнь и деятельность в природе - сельская цивилизация (этнос), а Запад - вторая родовая форма (мертвая или искусственная), то есть жизнь и деятельность вне природы - городская цивилизация (нация). Россия, соответственно, третья родовая форма (социальная или синтетическая), то есть жизнь и деятельность в единстве города и села (социум).
Это определение (естественное - искусственное или живое - мертвое) помогает отчетливо увидеть, что Межуев, предлагая духовно умершему Западу (постмодерну), возвратиться к греческой метафизике (модерну), то есть к культуре, не воскрешает искусственный Запад (предложение Межуева, что мертвому припарки), а духовно убивает Россию и российскую философию, оставляя без интеллектуальной защиты русский народ и территорию многонациональной страны. Греческая культура есть начало западной истории, логики и философии, то есть начало ИСКУССТВЕННОГО этапа. То есть начало АБСТРАКТНОЙ КУЛЬТУРЫ противопоставляемой культуре Востока как КОНКРЕТНОЙ (ЖИВОЙ КУЛЬТУРЕ), точно также как академическое искусство интеллигенции противостоит живому искусству народной и этнической культуры.
Поэтому, когда я обозначаю триаду:
Богословие (Восток) - философия (Россия) - логика или наука (Запад) я имею ввиду философский уровень. Межуев же, как ранее Малер в формулировке русской идеи, также смотрит на эту триаду мертвыми глазами Запада, и потому религия для Межуева оказывается границей, где нет Модерна (культуры), а постмодерн - границей уже умершей культуры (логики или науки). Таким образом, Межуев определяет культуру (абстрактную культуру!) как философию, не замечая, что греческая культура есть начало умирания, а постмодерн - законный наследник Модерна (труп греческой культуры). А гимн Межуева свободе есть, повторю, славословие раба, не замечающего своих цепей и ограниченности своей свободы (длиной цепи). Одним словом, снова повторю, российская философия находится в интеллектуальном рабстве у западной философии, это еще полбеды, беда в том, что она этого не осознает, как не осознают руководители государства В. В. Путин и Д. А. Медведев, эти упорные гребцы на галере под названием «Россия».
Российская философия должна взять на себя ответственность за свои слова, цитирую заключительные слова Межуева:
«...лишь там, где люди переходили от тирании к гражданскому обществу, наблюдался расцвет философии. Философия - служанка не богословия или науки, а политики, понимаемой как сфера публичной дискуссии, где каждый имеет право на собственное мнение. Она есть прямой результат способности человека мыслить в свободе. Так было в античности, так было и в Новое время. А где философия становилась орудием власти - церковной или государственной, - она обретала функцию идеологии, псевдорелигии или псевдонауки, т.е. переставала быть самой собой. Только это я и хотел сказать».
И ничего удивительного, что русская идея замалчивается вот уже более десяти лет, именно со времен начала правления идеала российской философии свободного политика господина Вальдемара Немецкого да Путного - умного разведчика-чекиста, отважного летчика, смелого подводника, укротителя диких зверей, отчаянного шофера и т. д и т. п., ВЕЛИКОГО ГРЕБЦА НА ГАЛЕРЕ - ЗАГРЕБАТЕЛЯ ДЕНЕГ ДЛЯ РОДНОЙ СТРАНЫ РОССИИ!
Ну что ты будешь делать?!!
Адрес статьи http://www.intelros.ru/readroom/fg/fg_1/5382-filosofiya-v-sovremennoj-kulture.html «Философский журнал» №1, 2009 г.
«...в знании современной западной философии. Но думаю, никакое знание этой философии не сделает нас западными философами, равно как знание китайской философии не сделает нас китайскими философами, а знание ислама - мусульманами. Но и оставаясь самими собой, мы, как мне кажется, пока еще не в состоянии говорить с западными философами наравне: мы можем задавать им вопросы, можем спорить с ними, но вряд ли будем ими услышаны. Мне неизвестно, чтобы кто-то из крупных западных философов всерьез спорил или соглашался с нами, ссылался на русские философские источники. Нас могут вежливо выслушать, но не более того. Вряд ли в нас видят полноправных участников современного общеевропейского философского диалога. И причина тому - не в отсутствии у нас философских талантов, а в чем-то совершенно другом. В этом я и хотел бы разобраться в первую очередь».
Но уже следующий абзац навевает «скорбное предчувствие» и намекает на ответ:
«Мы явно не можем сравняться с западными философами в популярности и значимости выдвигаемых нами идей, хотя, повторяю, многие из нас неплохо осведомлены в их взглядах. Недаром наиболее процветающая отрасль философского знания у нас - это история философии, причем история, прежде всего, европейской философии. Похоже, в философии мы все еще только ученики».
А еще следующий абзац припечатывает русских философов определением:
«...философствующие на почве православия маргиналы».
По захлопнувшейся крышке гроба для русской философии застучали гвозди:
- «Насколько я понимаю, западная философия в своей значительной части развивается сегодня под знаком критики и преодоления модерна, выхода в какое-то новое состояние, называемое постмодерном. А вот мы до сих пор в этот модерн никак попасть не можем. Предпринимаем для этого огромные усилия, но какая-то еще более мощная сила выталкивает нас из этого модерна обратно»;
- сложившийся в России философский дискурс (за исключением, разумеется, тех, кто просто пересказывает и комментирует западные источники) характеризуется неприятием модерна ни в его гуманистической, ни в протестантской, ни в просветительской версиях. Если ранние славянофилы (Хомяков, братья Киреевские) еще как-то пытались противопоставить европейскому свой русский проект модерна, получивший впоследствии название «русской идеи», то, начиная с Данилевского и вплоть до евразийцев, идея «русского модерна» перерастает в идею «антимодерна», отрицания всего европейского, ставшую оплотом русского консервативного национализма;
- Невосприимчивость к модерну видна даже по нашей литературе, не принявшей ренессансного гуманизма. Бердяев считал, что если у нас и были гуманисты этого типа, то только Пушкин. Остальная литература от Гоголя до Достоевского и Толстого пошла не по пушкинскому пути. Негативное отношение к Возрождению характерно и для большинства русских религиозных мыслителей и философов, вплоть до Лосева;
- Аналогично обстоит дело с Реформацией. Отношение к протестантизму и его этике в русской мысли хорошо известно. Исключение составляют, конечно, русские западники (включая либералов и социал-демократов), но все знают, какова их судьба в России. Сегодня весьма модно ругать и тех, и других. Не буду об этом долго говорить.
А вот и панихида - отпевание русской философии:
- Русская критика модерна в отличие от его западной критики тяготеет не к новому, а к старому - традиционному - миру, находящемуся под властью церковного и государственного авторитета, т.е. православия и самодержавия»;
- Просматривая выходящие в стране многочисленные философские публикации, число которых неизмеримо возросло по сравнению с советским периодом, трудно отделаться от впечатления, что мы имеем дело с какой-то новой формой философской схоластики. Пишут о чем угодно и как угодно, не очень заботясь о том, как написанное соотносится с уже существующей философской традицией и общими предпосылками философского мировоззрения. Сама философия делится у нас не по направлениям и школам с их признанными лидерами, а по отдельным дисциплинам, между которыми не видно никакой объединяющей их связи. Кто-то занимается философией науки, кто-то логикой, кто-то моральной, политической, социальной философией и так до бесконечности. Почему все это называется философией, никому не ведомо. Если Гегель, создавая свою «энциклопедию философских наук», руководствовался собственным пониманием общей цели и задачи философского знания (в том же духе работают большинство выдающихся философов современности, совмещая в себе гносеологов, этиков, эстетиков, историков философии и пр.), то что объединяет у нас разные области философского знания? Какая связь между ними? Как отличать их друг от друга по стилю и методу, по выраженному в них философскому мировоззрению? Иными словами, философов много, но нет того, что называют философией, - школы или направления со своей особой и оригинальной концептуализацией мира. К какому философскому направлению или течению принадлежит большинство наших философов? И какую в таком случае философию они преподают студентам? Философию на любой вкус? Но такой не бывает.
- Дореволюционная русская философия и лучшие образцы советской и марксистской философии уже в прошлом, а их достойного продолжения я пока не вижу.
Наконец, заключительное «амен!» русской философии, то есть «покойся с миром!»:
«Наши философы напоминают порой обычных научных работников, сообща разрабатывающих какую-то частную тему (по гранту или рабочему плану) и не очень озабоченных экспликацией философских предпосылок собственного творчества. В таком качестве они, как правило, проигрывают в соревновании с нормальной наукой. Из подобного творчества, как мне кажется, никогда не вырастет философия большого стиля, интересная современникам».
Но здесь есть смысл вспомнить первоначальную постановку задачи, означенной Межуевым: «Вряд ли в нас видят полноправных участников современного общеевропейского философского диалога. И причина тому - не в отсутствии у нас философских талантов, а в чем-то совершенно другом. В этом я и хотел бы разобраться в первую очередь».
То есть состоялись похороны российской философии по отношению к западной философии и с точки зрения именно западной профессиональной философии. Но Межуев имеет ввиду, вспомним название статьи «Философия в современной культуре», еще и культуру, откуда протягивает ниточку к предмету своего внимания - эпохе Модерна (внимание, кульминация статьи Межуева):
«Философия эпохи модерна, классическая философия, чтобы стать таковой, должна была, как известно, предварительно освободиться от роли служанки теологии, навязанной ей Средневековьем. Речь шла не об отрицании ею религии, а об установлении границы, отделяющей философский разум от религиозной веры. Союзником философии в этом деле стала родившаяся в XVII в. современная наука. Новоевропейская метафизика хотела быть наукой по преимуществу, даже первой наукой, ориентированной на ее математические и естественнонаучные образцы. Осознание невозможности существования философии в форме науки стало началом кризиса классической философии, что привело в конечном счете к возникновению философского постмодерна. Только на этой ступени становится очевидным, что разделяет философию и науку (как до того философию и религию)».
И еще раз, подробнее:
«Именно постмодерн, перестав отождествлять философию с наукой, поставил вопрос о том, чем философия является сама по себе, безотносительно к науке, каково ее особое место в европейской культуре, чем она отличается от других форм сознания. Недаром начиная с Ницше вновь и с особой силой вспыхивает интерес к античной философии, к началу и истоку философского знания, в котором и ищут ответы на поставленные вопросы. Кому, как не грекам - первым философам в точном смысле этого слова, знать, зачем нужна философия, какая жизненная потребность вызвала ее появление на свет».
Здесь очень отчетливо видна методика Межуева и его ошибка (о которой я скажу в заключении). Основываясь на понятии «модерна», Межуев проводит границу между религией и философией:
«Обратную попытку вернуть философию под власть религиозного сознания или заменить ее теологией я и называю философским антимодерном».
И такую же границу между философией и наукой «постмодерном»:
- Правда, и постмодерн влечет за собой снижение роли и значения философии в культурной жизни обществе».
После чего тезис Межуева звучит отчетливо и ясно:
«Постмодерн, как я понимаю, - это тоже конец философии. Если антимодерн признает ее лишь в качестве служанки религии, то в постмодерне, который Ваттимо считает завершением христианской эры, ее тоже нет. Но тогда - у меня, к сожалению, нет времени подробно рассуждать на эту тему - философия возможна только в эпоху модерна».
Повторим главную мысль Межуева: «философия возможна только в эпоху модерна».И тут же Межуев дает определение модерна:
«Вопрос лишь в том, как понимать модерн. Обычно его отождествляют с эпохой разума. Но чем является сам разум? Мне более близка позиция Хабермаса, трактующего просветительский разум как незавершенный модерн. Хабермас, насколько я его понимаю, предлагает иную - не моно-, а полисубъектную - концепцию разума, имеющую своим истоком межличностную коммуникацию индивидов. Это не разум эпохи Просвещения с его абстрактным (трансцендентальным) субъектом познания и действия, а разум, имеющий характер интерактивного, или коммуникативного, действия. Но тем самым для философии открывается новое поприще - не столько познания мира в его единстве и целостности, которое целиком оказалось в ведении науки, сколько организации пространства межчеловеческого диалога и общения. Нельзя не признать, что именно в этом направлении ведутся наиболее интересные и плодотворные философские поиски как за рубежом, так и у нас в стране (напомню хотя бы о школе Библера)».
Отсюда Межуев протягивает ниточку к воскрешению ранее похороненной им российской философии:
«Вот здесь, как мне кажется, мы и подходим к вопросу об изначальном смысле возникновения и существования философии в составе европейской культуры».
То есть российская философия должна восстановить забытую самим Западом греческую метафизику и помочь западной философии обрести свою целостность (невинность), утраченную в эпоху постмодерна:
«Недаром начиная с Ницше вновь и с особой силой вспыхивает интерес к античной философии, к началу и истоку философского знания, в котором и ищут ответы на поставленные вопросы. Кому, как не грекам - первым философам в точном смысле этого слова, знать, зачем нужна философия, какая жизненная потребность вызвала ее появление на свет».
И здесь, жестом фокусника, Межуев приказывает российской философии восстать из заколоченного гроба и ходить:
«Можно ли сознательно обосновать выбор нами своей культурной идентичности? Здесь, по моему мнению, и открывается поле для философствования, предметом которого является осознание нами той системы ценностей, которой мы руководствуемся в своем культурном выборе. И не всегда эти ценности можно установить опытным или логическим путем, обращаясь к традиции или к мнению большинства. Они во многом диктуются именно нашей свободой, нашим отношением к тому, что мы полагаем для себя вечным и абсолютным. По отношению к любой догматической системе знания такое мышление всегда будет критическим, указывающим на его ограниченность по отношению к человеческой свободе, не знающей для себя никаких временных и пространственных рамок. С этой точки зрения, современное философское мышление носит не столько систематический, сколько критический характер, исповедуя в качестве абсолютной ценности только ценность свободы».
Воскресив мертвеца и сделав из него культурного зомби Межуев приказывает этому рашен (russian) зомби, двигаться на духовную родину - Запад, внушая ему, что он свободен:
«Философия - не просто самосознание человека (в функции такого самосознания могут выступать миф и религия), а его самосознание в свободе - политической и духовной. Она есть язык и мысль свободного человека, хотя эта свобода по-разному дает знать о себе на разных этапах европейской истории».
Далее Межуев самозабвенно поет гимн свободе:
«А вот инстанцией, позволяющей осмыслить границы человеческой свободы, как раз и является философия. Она как бы располагается в промежутке между религией и наукой (потому ее и тянет порой то в одну, то в другую стороны), хотя в своем собственном существовании, будучи самосознанием человека, критически относится к любой попытке подчинить его свободу либо только предписаниям свыше, либо природной необходимости, т.е. чему-то, выходящему за пределы его разума и воли. Само существование философии свидетельствует о том, что свобода, как бы ее ни трактовать, становится основополагающей ценностью человеческой жизни и культуры. Если человек не нуждается в свободе, то и философия ему ни к чему».
Подводя итог всему сказанному Межуевым, закончу парадоксальным, но стандартным для меня выводом: странное зрелище, вызывает раб (интеллектуальный), не сознающий своего рабства и самозабвенно поющий гимн свободе, когда на его ногах (сознании), погромыхивает цепь. Как говорят, кажется поляки, свобода невольника определяется длиной его цепи. Цепь Межуева (длина свободы), да как впрочем и всей российской философии видна отчетливо: пространство Запада. Человек живет в России, является российским философом, а вместе с тем воспевает Запад. Напомню свой тезис, что русская философия начинается с осознания противоречия Восток - Запад, с которого становится отчетливо видна Россия, как третий духовный материк. Вот размышления философа Межуева, в которых отрицается Восток и - главное! - противоречие Восток - Запад (то есть знаменитый основной вопрос философии: материализм или идеализм):
«Модерн - это то, что отличает Запад от Востока. В отличие от Востока Запад не знает раз и навсегда установленной, общей для всех истины. Не религия и даже не наука, а именно философия является специфическим продуктом европейской духовности. Мудрецам и пророкам Востока истина была дарована свыше. Поэтому они так легко уживались с тиранами и деспотами, которые всем другим отказывали в праве на собственное мнение. Философия, как я понимаю, возникает в ситуации незнания истины, ее сокрытости от человека. Философ - не знаток, а друг истины. Единственный путь к истине для него - это путь диалога, требующий доказательного мышления и красноречия. Философия - форма не монологического, а диалогического мышления, когда ни у кого нет монополии на истину. С права на свободную мысль и начинается модерн. Из идеи диалога свободных и автономных людей родится впоследствии идея общественного договора - основа правового сознания Запада. Проще говоря, лишь там, где люди переходили от тирании к гражданскому обществу, наблюдался расцвет философии. Философия - служанка не богословия или науки, а политики, понимаемой как сфера публичной дискуссии, где каждый имеет право на собственное мнение. Она есть прямой результат способности человека мыслить в свободе. Так было в античности, так было и в Новое время. А где философия становилась орудием власти - церковной или государственной, - она обретала функцию идеологии, псевдорелигии или псевдонауки, т.е. переставала быть самой собой. Только это я и хотел сказать».
Власть - это родовой признак Востока, как первой родовой формы, обеспечивающей самостоятельность народа, его образование в этнос, государство. Основа власти - территория, самостоятельное владение ею и защита народа, живущего на этой территории. Когда Межуев поет гимн индивидуальной свободе и отрицает власть, называя ее тиранией и деспотией, он отрицает и власть России, ее территорию и ее народ, оставляя их без духовной защиты и без православия (помните определение русских философов как «философствующих на почве православия маргиналов»). Духовное рабство Межуева очевидно, как и православного философа Аркадия Малера, который в концепции «Катехона» дал такое определение русской идеи:
««...путь Третьего Рима - это третий путь между тоталитарным Востоком и либеральным Западом. Это и есть единственно возможная Русская Идея, лишенная всякого утопизма и алармизма, идея абсолютно трезвая, ясная, реальная, не стремящаяся соединить несоединимое, а лишь восстанавливающая изначальную цельность единой и универсальной христианской Истины».
Обратите внимание на скрытое, по-западному обвинение Востока, который назван «тоталитарным». Увы, Малер, как и Межуев, также сидит на цепи западного сознания и философии, находясь, как и все современное российское общество в интеллектуальном плену у Запада. Это не противоречие Восток - Запад, а Восток, увиденный глазами Запада и потому Россия, в формулировке Малера, также есть Россия, увиденная глазами Запада, что мы точь-в-точь наблюдали во всей разбираемой нами статье Межуева. То есть ни какой русской идеи в формуле Малера нет, речь идет о том, что Россия, произошедшая от Запада (путем отделения от Византии, по Межуеву), помогает Западу восстановить целостность его же Запада (путем восстановления в правах греческой метафизики, по Межуеву), где Восток - это крайняя сторона Запада (граничащая с религией), а Россия - это настоящий Запад (по Межуеву, философия), ибо сам Запад ушел в другую крайность, постмодерн, или науку, по Межуеву). Это, повторю, не что иное, как рабство российской философии и российского общества (элиты) перед Западом.
Сравним формулировку Малера (именно эту формулировку Межуев называет русской идеей, ибо по его мнению православие есть следствие Константинополя, а значит европейская религия, что совпадает с мнением Малера, который считает, что православие восстанавливает изначальную ценность единой и универсальной христианской Истины, то есть европейской) с моей:
Малер: «...путь Третьего Рима - это третий путь между тоталитарным Востоком и либеральным Западом. Это и есть единственно возможная Русская Идея, лишенная всякого утопизма и алармизма, идея абсолютно трезвая, ясная, реальная, не стремящаяся соединить несоединимое, а лишь восстанавливающая изначальную цельность единой и универсальной христианской Истины».
Моя: «Россия является, наряду с Востоком и Западом, третьим и самостоятельным духовным материком, на территории которого действует духовный закон Троицы».
В чем отличие моей формулировки? В том, что Восток и Запад уравнены в правах, а значит восточная философия также является философией как и западная, то есть обозначено противоречие Восток - Запад, и Россия в этом значении является «третьим и самостоятельным духовным материком», то есть православие является религией не западной, а самостоятельной, что и обозначено определением «на территории которого действует духовный закон Троицы».
В ноябре 2007 года, при создании раздела «Философия» (http://www.kcherepanov.narod.ru/philosophy.htm), на своем сайте, я впервые обозначил тезис, к которому пришел самостоятельно. Я сам себе поставил вопрос: «Каково сегодня современное состояние философии» и сам же на него ответил. Ввиду важности ответа для понимания моей позиции привожу здесь целиком:
«Сегодня философии как самостоятельной дисциплины не существует ни на Востоке, где она является следствием богословия (то есть носит подчиненный характер), отделяя рациональные моменты от нерациональных, ни на Западе, где она является следствием логики (отделяя нерациональные моменты от рациональных) и утверждая процесс искусственного отчуждения человечества от природы: формальная логика Аристотеля, устанавливая первое отчуждение от жизни - объект и создавая классификацию, породила западную науку сословием УЧЕНЫХ, а диалектическая логика Гегеля критикой основного закона формальной логики (закона тождества) окончательно заменила объективную мысль (следствие природного) субъективной идеей (основанием неприродного, то есть искусственного), произведя второе отчуждение от жизни - субъект и создав тем самым систематизацию, породила сословие ПРОФЕССИОНАЛОВ и идеальный профессионализм как явление, где естественное понимание материи (природного) заменено искусственным (физическим).
Философия - это обобщение. На Востоке философия является следствием богословия как нерационального и потому осуществляя обобщение по природному (живому, Богосотворенному) страдает ДОГМАТИЧНОСТЬЮ, на Западе философия являясь следствием (рационального, не божественного) и потому осуществляя обобщение по отрицанию природного, то есть искусственного, идеального) страдает РЕЛЯТИВИЗМОМ (субъективизмом, то есть необъективностью). Иными словами, на Востоке философия безмерна (слишком широка для измерения), на Западе слишком размеренна (слишком мелка для измерения) для человека и человечества. Это противоречие снимает русская философия, которая осуществляя синтез безмерного и размеренного, создает третью меру социальную (принцип личности и принцип творчества).
Таким образом, философия сбрасывает с себя богословскую и логическую форму, обосновываясь в пространстве между этими двумя крайностями (границами), становясь средством для миропонимания как отдельного человека, так и всемирного человечества».
Казалось бы Межуев, как ранее Малер, дает схожую формулировку, утверждая модерн (философию) в границах между религией и наукой (в моей терминологии - логикой). На самом деле различия капитальные или фундаментальные, ибо у Малера и Межуева речь идет о логическом (то есть западном понимании проблемы, объект - субъект), тогда как русская идея оперирует философским пониманием (материализм - идеализм или Восток - Запад).
Помните, что в самом начале разбора статьи Межуева я употребил образ похорон русской философии и воскрешении ее мертвых (Межуевым же) в виде зомби и отправки ее на Запад. Это тоже полностью согласуется с разделением Восток - Запад, где Восток - первая родовая форма человечества (природная или естественная), то есть жизнь и деятельность в природе - сельская цивилизация (этнос), а Запад - вторая родовая форма (мертвая или искусственная), то есть жизнь и деятельность вне природы - городская цивилизация (нация). Россия, соответственно, третья родовая форма (социальная или синтетическая), то есть жизнь и деятельность в единстве города и села (социум).
Это определение (естественное - искусственное или живое - мертвое) помогает отчетливо увидеть, что Межуев, предлагая духовно умершему Западу (постмодерну), возвратиться к греческой метафизике (модерну), то есть к культуре, не воскрешает искусственный Запад (предложение Межуева, что мертвому припарки), а духовно убивает Россию и российскую философию, оставляя без интеллектуальной защиты русский народ и территорию многонациональной страны. Греческая культура есть начало западной истории, логики и философии, то есть начало ИСКУССТВЕННОГО этапа. То есть начало АБСТРАКТНОЙ КУЛЬТУРЫ противопоставляемой культуре Востока как КОНКРЕТНОЙ (ЖИВОЙ КУЛЬТУРЕ), точно также как академическое искусство интеллигенции противостоит живому искусству народной и этнической культуры.
Поэтому, когда я обозначаю триаду:
Богословие (Восток) - философия (Россия) - логика или наука (Запад) я имею ввиду философский уровень. Межуев же, как ранее Малер в формулировке русской идеи, также смотрит на эту триаду мертвыми глазами Запада, и потому религия для Межуева оказывается границей, где нет Модерна (культуры), а постмодерн - границей уже умершей культуры (логики или науки). Таким образом, Межуев определяет культуру (абстрактную культуру!) как философию, не замечая, что греческая культура есть начало умирания, а постмодерн - законный наследник Модерна (труп греческой культуры). А гимн Межуева свободе есть, повторю, славословие раба, не замечающего своих цепей и ограниченности своей свободы (длиной цепи). Одним словом, снова повторю, российская философия находится в интеллектуальном рабстве у западной философии, это еще полбеды, беда в том, что она этого не осознает, как не осознают руководители государства В. В. Путин и Д. А. Медведев, эти упорные гребцы на галере под названием «Россия».
Российская философия должна взять на себя ответственность за свои слова, цитирую заключительные слова Межуева:
«...лишь там, где люди переходили от тирании к гражданскому обществу, наблюдался расцвет философии. Философия - служанка не богословия или науки, а политики, понимаемой как сфера публичной дискуссии, где каждый имеет право на собственное мнение. Она есть прямой результат способности человека мыслить в свободе. Так было в античности, так было и в Новое время. А где философия становилась орудием власти - церковной или государственной, - она обретала функцию идеологии, псевдорелигии или псевдонауки, т.е. переставала быть самой собой. Только это я и хотел сказать».
И ничего удивительного, что русская идея замалчивается вот уже более десяти лет, именно со времен начала правления идеала российской философии свободного политика господина Вальдемара Немецкого да Путного - умного разведчика-чекиста, отважного летчика, смелого подводника, укротителя диких зверей, отчаянного шофера и т. д и т. п., ВЕЛИКОГО ГРЕБЦА НА ГАЛЕРЕ - ЗАГРЕБАТЕЛЯ ДЕНЕГ ДЛЯ РОДНОЙ СТРАНЫ РОССИИ!
Ну что ты будешь делать?!!
Адрес статьи http://www.intelros.ru/readroom/fg/fg_1/5382-filosofiya-v-sovremennoj-kulture.html «Философский журнал» №1, 2009 г.