Николай Константинович Байбаков, последний Сталинский нарком
Николай Константинович Байбаков, последний сталинский нарком. Целых 22 года он возглавлял экономический штаб Советского Союза - Госплан. Оформив заслуженную пенсию в 1985 году, в течение долгих лет он продолжал приходить на работу в свой кабинет, расположенный в Институте проблем нефти и газа на улице Губкина. Байбаков консультировал Горбачева и Ельцина, встречался с Путиным. Его познания в области экономики, и особенно проблем нефти и газа, были колоссальны. Он - свидетель многих событий, происходивших в годы существования СССР. При этом человеке страна зарождалась, он пережил и ее конец. "...Разумеется, с самой большой тщательностью и старанием готовили мы материалы для правительственных решений и лично для товарища Сталина, который требовал самой полной информации о состоянии дел в нефтяной промышленности.
Впервые мне довелось встретиться со Сталиным в 1940 году на совещании в Кремле, где обсуждались неотложные вопросы нашей отрасли. Мне было поручено сделать сообщение об обеспечении народного хозяйства и армии горючим в связи с нарастанием опасности войны. Надо ли говорить, как я волновался в приемной Сталина, ожидая вызова на заседание! "Смогу ли взять себя в руки, не растеряться на этом высоком собрании под председательством Первого секретаря?" Но вот я вошел в большой кабинет, где царила обстановка вовсе не торжественная, а вполне деловая и спокойная, и сразу почувствовал, как напряженность моя спала, я перевел дух, кто-то показал мне место, где я должен присесть, и уже успокоившись, старался сосредоточиться на содержании записки, которую я держал в руках. В ней - сжато суть проблем ускоренного развития промыслов за Волгой, особенно Башкирии - ведущем районе "Второго Баку". Работая в Москве, я не забывал об ишимбайских делах, всех начинаниях башкирских нефтяников и всемерно старался им помочь.
Еще раз внутренне уверив себя, что хорошо знаю порученные мне вопросы, я огляделся, увидел Сталина. Да, это он, знакомый облик, знакомый полувоенный френч человека, которого я знал по портретам. "Все нормально, обыкновенно!" - совсем успокоился я. И тут мне предоставили слово, и голос мой зазвучал спокойно и деловито: видимо, и мне передалась атмосфера деловитости и дружественности этого кабинета.
Сталин, держа свою знаменитую трубку чуть-чуть в бок от себя, неторопливо и мягко ступая по ковру, прохаживался по кабинету, слушал внимательно, не перебив ни разу. А когда я смолк, он приостановился, словно что-то решая про себя, и после небольшой паузы начал глухим и негромким голосом задавать вопросы.
- Какое конкретное оборудование вам нужно?
Я отвечал уже совсем спокойно, вдаваясь в такие детали, в которые, готовясь к сообщению, не думал вдаваться. Сталин выслушал и опять спросил:
- Какие организационные усовершенствования намерены ввести? Что более всего сдерживает скорейший успех дела?
Я подробно перечислил все наши дела и задумки, сказал и о "тормозах".
И опять Сталин, сделав несколько шагов по кабинету, не откладывая дела на потом, принял соответствующие решения.
Эта конкретность и переход сразу от слов к делу окрылили меня и обрадовали.
Проблемы развития нефтяной отрасли не раз рассматривались на совещаниях у Сталина и более широко - с привлечением руководителей нефтяных комбинатов и трестов. И мне стал понятен подход Сталина к принятию ответственных решений, основанных на изучении как можно большего круга фактов и мнений, чтобы из многочисленных, казалось бы, второстепенных звеньев извлечь главное звено, решающее.
Сталин был тут дотошен, вникал во все мелочи, умел выявлять то, что истинно думают его собеседники, не терпя общих и громких фраз. Чтобы говорить со Сталиным, нужно было отлично знать свой предмет, быть предельно конкретным и самому иметь определенное мнение. Своими вопросами он как бы подталкивал к тому, чтобы собеседник сам во всей полноте раскрывал суть вопроса.
- А как вы смотрите, товарищ Байбаков (Сталин делал ударение на втором слоге), на дальнейшие перспективы развития "Второго Баку"? Что вам еще может потребоваться?
Он проницательно приглядывался к людям, к тому, кто как себя держит, как отвечает на вопросы. Чувствовалось, что все это его интересовало, и люди раскрывались перед ним именно через их заинтересованность делом.
Не всегда при обсуждении спорных вопросов Сталин высказывал свою точку зрения, но мы, участники кремлевских совещаний утверждались в уверенности: Сталин в любом сложном деле знает, что предпринять. Никогда, ни разу не принимал он пустых или расплывчатых директив, а с особой тщательностью продумывал и определял все пути к безусловному, верному решению и его выполнению. Только тогда, когда окончательно убеждался, что нужное решение найдено и оно реально выполнимо, Сталин твердо подытоживал:
- Итак, я утверждаю.
Не скрываю того, что я был в числе тех, кто учился у Сталина, считая, что его ясный и решительный стиль должен быть присущ руководителям любого ранга. Где бы я ни работал и при Сталине, и после него, я, следуя его примеру, всегда в меру своих сил старался внимательно выслушать каждого, с кем работал, искать истину в сопоставлении различных мнений, добиваться искренности и прямоты каждого личного мнения, но, прежде всего, искать доступные, реальные пути выполнения поставленных задач.
В 1940 году наркомат топливной промышленности поделился на два наркомата: один ведал нефтью, другой - углем. Наркомом нефтяной промышленности стал И.Седин, до этого работавший секретарем Ивановского обкома партии, я был назначен его первым заместителем.
В октябре того же года Седин доложил по телефону Сталину о том, что его задание выполнено - за сутки добыто 100 тысяч тонн нефти! Сталин поздравил с победой, а в декабре пригласил к себе на беседу руководителей наркомата, нефтекомбинатов и трестов в свой кабинет в 17 часов.
Помню, Сталин вышел навстречу опоздавшему Саакову - управляющему трестом "Ворошиловнефть" и подал ему стул, негромко сказав при этом: "Возьмите, надо экономить время". И этот жест запомнился как многозначительный, означающий одновременно и строгость, и шутку, и товарищескую теплоту. Я думаю, что он запомнился опоздавшему навсегда. С информацией о текущем положении дел в нашей отрасли выступил я. На этот раз Сталин, внимательно слушая, расхаживал по кабинету и по ходу дела задавал вопросы, не перебивал, а уместно, как бы в продолжение моего сообщения, как бы ведя со мной диалог. Сталин очень интересовался ходом строительства нефтеперерабатывающего завода в Башкирии - первого на Востоке страны, тут же записывал наименования материалов и оборудования, недостающих для пуска завода, и тут же давал указания Берии и Вознесенскому - заместителям председателя Совнаркома.
Многие выступающие жаловались на качество труб и поставляемого оборудования. Особенно остро шел разговор о срыве поставок утяжеленных бурильных труб, способных повысить скорость бурения скважин. Когда Сталин обратился к наркому Седину по этому поводу, тот сильно растерялся, почему-то встал навытяжку, руки по швам, но ничего вразумительного не мог сказать. Да и понятно: он никогда не был нефтяником и на пост наркома был назначен совсем недавно, по рекомендации Маленкова. Чем больше Седин говорил, тем больше путался, сбивался. И бессильно замолчал. Наступило неловкое молчание. Сталин чуть-чуть покачал головой и деликатно ждал продолжения.
Пришлось мне, как первому заместителю наркома, подробно объяснять причины, вызывающие большое количество аварий при бурении скважин. В частности, я посетовал на Наркомчермет, который срывал поставку качественных бурильных труб. Сталин тут же подошел к столу и позвонил наркому черной металлургии И.Ф. Тевосяну:
- Вы не очень заняты? ... Тогда прошу прибыть ко мне ...
Да, немедленно.
Буквально через считанные минуты явился Тевосян. Сталин кивком головы указал ему на свободное место за столом и, выждав паузу, сказал:
- На вас жалуются нефтяники, - и, указывая погасшей трубкой в мою сторону, добавил:
- Товарищ Байбаков, уточните, пожалуйста, о чем идет речь.
Дело известное, человек, на которого жалуются, обычно сразу же начинает обороняться и немедленно переходит в атаку. Так поступил и Тевосян. Возникла перепалка. Сталин не перебивал и молча ходил по кабинету, слушал и взвешивал все наши доводы и контрдоводы; порой останавливался перед каждым из нас, пристально всматривался в лицо, щурился и, наконец, недовольно поморщился и негромко проговорил:
- Ладно, вы поспорьте, а мы послушаем.
Мы оба сразу взглянули на Сталина и замолчали. А Сталин, иронично улыбнувшись в усы, глядел на нас и ждал. В кабинете стало тихо.
- Трубы, о которых идет речь, - первым прервал молчание Тевосян, но уже ровным, спокойным голосом, - получают при бурении скважин слишком большую нагрузку и лопаются. Пробовали изготавливать даже из орудийной стали - все равно не выдерживают.
- Что же будем делать? - спросил Сталин.
Будем осваивать, - мрачно и неопределенно ответил Тевосян.
Сталин строго посмотрел на него, но тут же, мягко усмехнувшись, с иронией произнес:
- Не получается ли у вас, товарищ Тевосян, как у того старичка, который женился на очень молодой, мучил ее и сам маялся? Лучше скажите, что нужно, чтобы изготовлять эти трубы качественными?
Тевосян немного помолчал, что-то обдумывая, а потом попросил выделить 300 тонн молибдена.
- А что вы скажите, товарищ Вознесенский? - Сталин повернулся в сторону председателя Госплана, но Н.А.Вознесенский чутко стоял на страже остродефицитных, редких материалов.
- Молибден весь распределен по наркоматам. Имеется лишь H3 - неприкосновенный запас, - сухо ответил он.
Решение насущного вопроса явно заходило в тупик. Я почувствовал, что мне нужно вмешаться в разговор, и сказал:
- Каждая поломка труб вызывает аварию, устранение которой обходится в десятки тысяч рублей, а иногда такая авария приводит вообще к ликвидации бурящейся скважины.
Этот довод показался Сталину убедительным, и он опять обратился к Вознесенскому с мягкой улыбкой, видимо, щадя его самолюбие и зная твердый, принципиальный характер Вознесенского.
- Товарищ Вознесенский, а для чего создается НЗ? - спросил Сталин и сам ответил:
- Для того создается, чтобы все-таки есть, питаться, когда есть больше нечего. Не так ли? Давайте выделим 300 тонн молибдена, а вас очень попросим восстановить это количество в H3.
Помолчав, Сталин посмотрел на озабоченного этим разговором непроницаемого Молотова:
- Вячеслав Михайлович, проголосуем?
Молотов согласился. Дело было решено.
... О том, что Сталин всесторонне готовился к подобным совещаниям, говорит множество фактов. Мне помнится, например, как во время выступления начальника Краснодарского нефтекомбината С.С.Апряткина Сталин спросил его, каковы общие запасы нефти в Краснодарском крае. Апряткин назвал цифры - 160 миллионов тонн. Сталин попросил его "расшифровать" эти запасы по их категориям.
Начальник комбината не помнил точных данных. Сталин изучающе посмотрел на него и укоризненно произнес:
- Хороший хозяин, товарищ Апряткин, должен точно знать свои запасы по их категориям.
Все мы были удивлены конкретной осведомленностью Сталина. А начальник комбината сидел красный от стыда. Это был урок и ему, и всем нам.
Вспоминается и такой случай. Когда Х.М.Сааков, управляющий трестом "Ворошиловнефть", перечисляя нефтяные разрабатываемые месторождения, не уточнил их местонахождения, Сталин как бы мельком спросил:
- Это вдоль афганской границы?
- Да, товарищ Сталин, - подтвердил Сааков.
Бытует и доныне мнение, будто существовали некие особые запретные темы, например, тема репрессий, с которыми к Сталину обращаться опасно, а то и вовсе невозможно. Это, мол, могло повлечь за собой тяжкие последствия, мол, Сталин не терпел таких обращений.
Я лично убедился на многих случаях, что, наоборот, Сталин уважал смелых и прямых людей, тех, кто мог говорить с ним обо всем, что лежит на душе, честно и прямо. Сталин таких людей слушал, верил им, как натура цельная и прямая.
Вот запечатленный навсегда в моем сознании случай с тем же Сааковым. Окончив свое выступление, Сааков обратился к Сталину с жалобой на неправильные репрессии против руководящих работников его треста. Прямо сказал, как первый секретарь ЦК Узбекистана и нарком внутренних дел республики уговаривали его подписать акт о вредительских действиях целой группы работников, у которых он, Сааков, принимал дела треста.
Сталин сурово спросил:
- Вы подписали акт?
- Нет, не подписал! - ответил решительный Сааков.
После небольшой паузы Сталин медленно проговорил так, чтобы слышали все, кто сидел за притихшим столом.
- Это нам известно... Скоро состоится восемнадцатая партийная конференция, и вот там мы накрутим вашим деятелям хвосты.
Не могу вспомнить ни одного случая, когда Сталин повышал бы голос, разнося кого-нибудь, или говорил раздраженным тоном. Никогда он не допускал, чтобы его собеседник стушевался перед ним, терялся от страха или от почтения.
Он умел сразу и незаметно устанавливать с людьми доверительный, деловой контакт. Да, многие из выступавших у него на совещаниях волновались, это и понятно. Но он каким-то особым человеческим даром умел чувствовать собеседника, его волнение и либо мягко вставленным в беседу вопросом, либо одним жестом мог снять напряжение, успокоить, ободрить. Или дружески пошутить.
Помню, как однажды случился такой казус: вставший для выступления начальник "Грознефти" Кочергов словно окаменел и от волнения не мог вымолвить ни слова, пока Сталин не вывел его из шока, успокаивающе произнеся:
- Не волнуйтесь, товарищ Кочергов, мы все здесь свои люди.
Это было на том, памятном для меня приеме.
В тот вечер, когда мы возвращались из Кремля в наркомат, Христофор Мосесович Сааков заметил мне:
- Всех я слушал внимательно. И ведь, пожалуй, только вы один вели себя совсем спокойно. Так уверенно, ничуть не теряясь, как у себя дома, отвечали на вопросы Сталина.
Мне было тогда 29 лет и, конечно, услышать такое о себе от опытного и смелого человека, что ни говори - приятно.
Как же относился ко мне Сталин? То, что я действительно легко освоился в общении с ним, отвечал на его вопросы четко и точно, отстаивая интересы своего дела, - заслуга прежде всего хозяина кремлевского кабинета, создавшего на совещании доверительно-деловитую атмосферу. И еще. Просто, я сумел взять себя в руки, скрыть свое внутреннее волнение. Видимо, Сталин это заметил и запомнил. Как же относился Сталин к специалистам?
Ему нравились знающие свое дело люди, особенно "новая волна" специалистов, пришедших на производство в советское время, питомцы нового строя, которых он мог по справедливости считать и своими питомцами. И нас он слушал, как мне кажется, с особым чувством - это нам, тогда молодым людям из рабфаков и институтов, предстояло обживать будущее. Вот почему, заметив чье-нибудь дарование, присматривался к нему - каков сам человек, если трус - не годится, если дерзновенный - нужен. И он таких всячески поддерживал, выдвигал на руководящие посты, ведь не зря знаменитые "сталинские наркомы" - это 30-35-летние люди (в основном) с неизрасходованной энергией и верой, что будущее будет построено именно ими.
Он понимал, что специалисты новой формации открыты новым техническим и научным идеям, в чем не раз убеждался на многочисленных совещаниях, всегда деловых и конкретных. Здесь мы проходили выучку, как руководить своим хозяйством, как находить главные тенденции в производстве, как их осуществлять. И здесь Сталин требовал от людей смелости и принципиальности.
Конечно, работать с ним было непросто и нелегко - работать приходилось в зоне повышенной ответственности: Сталин от каждого требовал глубокого знания дела, конкретности. Он всегда проникал в самую суть исследуемой проблемы, обладая при этом какой-то мистической (не побоюсь этого слова) способностью чувствовать и находить наиболее слабые и уязвимые места в позиции собеседника. Было очень трудно понимать, что ты почти безоружен перед его сжатыми до самой сути доводами. Мы знали, какую огромную власть он держит в своих руках, но сколько власти, столько и тяжелой ноши. И мы все - от Сталина до простого шахтера - несли эту ношу, непомерную и гордую, каждый по своим силам..."
Можно привести еще воспоминания Г.К.Жукова. К.К.Рокоссовского, А.С.Яковлева о Сталине и его стиле работы. Почему-то больше верится именно им, много лет видевшим Иосифа Виссарионовича в рабочей обстановке, решавших с ним вопросы колоссального значения, а не всяким сванидзам-радзинским-млечиным-федотовым с алексеевыми и прочей шушере, которая видела Сталина только на картинках.
источник