Андрей Фурсов: Что скрывает мираж западного благополучия
Как отмечает наш замечательный специалист по проблемам мозга Сергей Савельев, у европейцев в последние 1,5 тысячи лет идет процесс уменьшения мозга. Связано это с тем, что западноевропейская эволюция - это жесткий социальный отбор по линии конформизма. А чем более «конформен» человек, тем меньше полиморфизм, тем меньше мозг. Мне, правда, не вполне понятна одна вещь. Отбор на конформизм в Европе - это все-таки не 1,5 тысячи лет, а лет 500 - 600 (с инквизиции) и особенно в последние 200 лет, как показали в своих работах Фуко и Шене.
Современная западная повседневность - это результат двухсот-, а то и трехсотлетней политики «кнута и пряника». «Кнут» - это система репрессивных институтов повседневности, которые так хорошо описал Мишель Фуко: полиция, суд, тюрьма, клиника, сумасшедший дом - и которые как системообразующие элементы повседневности появляются именно в капиталистическую эпоху.
"До наступления modernity не существовало не только психиатрии с её диагнозами и методами лечения - не существовало и преступности, как мы её понимаем сегодня, были просто "лихие люди" и проблема защиты от их набегов.
Перечитывая Фуко и вспоминая книги, которые до него опубликовали Шаш, а также другие поменьше калибром: психиатрия только притворяется медициной, точнее, является далеко не только и даже не в первую очередь медициной, на самом деле у неё достаточно много общего с полицией и пенитенциарной системой." Андрей Игнатьев
Надзирающие и карающие институты репрессивного воспитания. Всю вторую половину XVII, весь XVIII и всю первую половину XIX в. они отсекали тот человеческий материал, который социокультурно, психофизиологически и поведенчески не вписывался в систему «Капитал плюс Государство». Результаты? Например, уже с 1800 г. кривая преступности в Западной Европе поползла вниз. И - с небольшими отклонениями и всплесками - так и движется до сих пор. Главный результат - создание бытового человека, у которого контроль со стороны внешних репрессивных структур повседневности интериоризирован и который контролирует свои психофизиологические импульсы.
Широк человек, сузить бы его, говорил Достоевский (устами Мити Карамазова). Капиталистическая система, по крайней мере в своем историческом, цивилизационном ядре, реализовала мечту великого русского писателя, создав определенный тип человека. Или хотя бы модальной личности, задающей тон и код поведения в современном западном обществе: рационально действующий, законопослушный, минимально агрессивный. Во всяком случае пока он находится в «гравитационном» поле своей системы и ее институтов. Произошла интериоризация социального контроля. Он превратился в самоконтроль. «Человек самоконтролирующий» - это и есть зауженный человек»...
Существуют хорнианские аналитические исследования елизаветинской и викторианской культур. Хорни называет невроз "личной религией", которая включает погоню за славой и сопутствующие ей Надо, требования, гордыню и ненависть к себе. Они предлагают сделку с судьбой, при которой обещано вознаграждение за определенную веру, действия, жесты, ритуалы и черты характера. Большая часть Старого Завета прославляет сделку с судьбой "поклонника совершенства", при которой человек вовлекается в исполнение набора выработанных ритуалов и приказаний под ливнем угроз и обещаний. В Новом Завете главная сделка иная. Не покорность закону, но установка на смирение - прощение, веру и уступки - принесет награду.
Д-р Бернард Перис, Университет Флориды, Директор Международного Общества Карен Хорни.
Но каждое приобретение есть потеря. Оборотная сторона самоконтроля - невроз. Распространение нервных заболеваний в Западной Европе в последней трети XIX в., формирование нескольких «тихих омутов» традиционных зон самоубийств, возникновение психоанализа - все это оборотная сторона триумфа самоконтроля, зауживания человека.
«Пряник» - это возможность имитировать роскошь верхов в повседневной жизни. Это - возможность роскошизации повседневности, обуржуазивание быта небуржуазных групп без их буржуазификации. Это и есть «пряник», «морковка» капитализма. И хотя многие сегменты населения получали эту «морковку» не целиком, а лишь частично и в протертом виде, все равно, они были рады и протертой «социальной морковке».
Стремящаяся к роскоши повседневность становилась для одних компенсаций тяжелого труда и эксплуатации, для других - средством реального отделения себя от низов и создания фиктивной картины близости верхам. При этом новые формы роскоши относительно быстро переходили на уровень повседневности или имитировались им. Более того, возник и оформился механизм «роскошизации повседневности», т.е. более или менее внешней имитации прежде всего средними слоями образа жизни верхов. Главным транслятором этого стала мода.
Европа посредством кнута и пряника вырастила «послушного человека» - такого послушного, что нам, русским, и представить почти невозможно. Я видел немало таких западных послушных политкорректных узких специалистов на международных конференциях. Впрочем, у нас их число тоже растет - а разве может быть иначе в условиях, когда критерием научности становятся индекс цитируемости и рыночная отдача научной деятельности?
Достаточны ли 200 - 600 лет для физиологических изменений? Возможно. По крайней мере, то, что средний западноевропеец и американец нередко ведут себя как послушные биороботы, а их социальное поведение - биомеханика того типа, который нужен власти, несомненно. Миграционный кризис продемонстрировал это «со стеклянной ясностью». Подобный финал белых европейцев, перефразируя Высоцкого, и трагичен, и досаден. Впрочем, у нас и своих проблем хватает - ветра-то дуют очень тревожные.
Click to viewисточник